Сила любви

      Энакин приехал в больницу совершенно опустошённый. Он был всё ещё в шоке от того, что произошло, от новости, которую он узнал, от той ярости, которую он проявил в доме Кловиса… Сам не зная, что он делает, Скайуокер, как будто интуитивно, оказался у палаты Падме. Ему было всё равно, что с ней произошло, его волновала только она, любимая и самая дорогая в мире женщина. Неважно, что этот мерзавец, подонок, урод, сделал с ней, важно было лишь то, что его возлюбленной причинили такую страшную боль, так надругались над ней, и Энакин всеми силами хотел сделать так, чтобы его жена никогда не чувствовала больше такой боли. Он хотел быть рядом, заботиться о ней, опекать и оберегать, до тех самых пор, пока они оба не почувствуют, что Падме вновь была в безопасности.       А почувствует ли Энакин это теперь когда-то вообще?       Абсолютно страдая, просто изнывая от моральной боли, и полностью ощущая свою и только свою вину, Скайуокер хотел было войти в палату к супруге, но… Его спешно остановила медсестра.       Молодая голубокожая тви`лечка, очень миловидной внешности. Впрочем, для Скайуокера это было безразлично. Перед собой он видел лишь Падме, даже сейчас, избитую, искалеченную, изуродованную, он считал её самой лучшей и самой красивой в мире. Такой любви к жене стоило только позавидовать.       — Простите, к пациентке сейчас нельзя. У неё случилась истерика. Мы вкололи ей успокоительное, и она в данный момент отдыхает, — строго, но в то же время нерешительно выставив руку вперёд, произнесла медсестра.       И её слова ещё раз резанули по сердцу Скайуокера, сколько боли, сколько страданий перенесла его драгоценная Падме, и всё потому, что его не было рядом.       Как будто не осознавая реальность, Энакин в неком задумчивом шоке сделал шаг в сторону, всеми силами мысленно убеждая себя, что это было для блага его супруги, и так и остался в коридоре, стоять с полностью омрачённом горем лицом, не в силах даже полноценно держаться на ногах и опираясь механической рукой о стену.       Энакин думал, думал, думал о произошедшем… В голове хаотично крутились самые разнообразные мысли, и появлялись самые страшные образы произошедшего, и, увы, Скайуокер уже ничего не мог поделать, а на запястье свободной его кисти неустанно разрывался комлинк.       В какой-то миг противный звон прорезал реальность, и джедай как будто очнулся, это надоедливо и нагло «дозванивался» до него Мейс Винду, наверняка в попытках, наорать, отчитать, заставить силой вернуться на миссиию. Но до какой миссии сейчас было мужчине?       Очередной мерзкий звон комлинка, раздражающе будоражащий сознание, невыносимо бесконечно длящееся ожидание, и так и не свершённая месть… И Энакин сорвался в праведном гневе, резко сдирая с руки прибор связи. Как будто стараясь выместить всю свою боль, всё своё страдание, всю свою злобу на комлинке, Скайуокер с особым ожесточением смял его, словно фольгу, в механической руке и удалил осколками о стену.       Один, второй, третий раз…       Как будто сочтя, что для хоть какого-то возмездия прибору связи было мало разрушений, которые он уже получил, джедай со злостью бросил его на пол, и несколько раз наступил ногой, круша окончательно.       На шум, в абсолютно неестественной для него среде начали сбегаться окружающие, одной из которых была Асока. Энакин уже было впал в полную истерику, когда его падаван оказалась рядом.       — Мастер, мастер, хватит, успокойтесь, — громко проговорила Тано, в ужасе хватая учителя за плечи и слегка встряхнув, всеми своими девичьими силами пытаясь оттащить учителя от и так полностью сокрушённого комлинка.       Тот уже не звонил, не пищал, не издавал вообще ни звука, полностью разлетевшийся на мелкие куски, но в голове Энакина до сих пор раздавался этот раздражающий звук.       Лишь спустя пару минут опомнившись, Скайуокер обречённо взглянул на Тано. Она просила его успокоиться, контролировать себя, держать в руках. Но как он мог держать себя в руках, когда с его любимой сделали такое. Как он мог быть спокойным, когда никак не смог это предотвратить, и даже не в состоянии оказался отомстить за неё…       Громко выкрикивая все эти с болью рвущиеся из самого сердца и души слова, джедай буквально затрясся от ненависти и страданий в руках Асоки, а когда последняя фраза о мести была произнесена, и вовсе обнял Тано и расплакался у неё на плече от бессилия.       Тогрута не стала его останавливать или упрекать, она лишь понимающе обвила руками учителя в ответ, давая ему, избавиться от всех негативных эмоций, накопившихся внутри… Сейчас, Энакину это было нужно.       Тем временем, за плотно закрытыми дверями палаты, Падме постепенно приходила в себя, она как будто вновь возвращалась в реальность из пустого небытия, сна без каких-либо видений, и боль, и медленно восстанавливающееся сознание плавно всё сильнее давали о себе знать.       Женщина открыла глаза, и в них опять ударил яркий свет, вот только сейчас это было не так резко, как в прошлый. Всё плыло, неспешно останавливаясь и занимая свои места вокруг, создавая ту ужасающую реальность, в которой Амидала сейчас оказалась. Вот она увидела больничную палату, вот к ней вернулись неприятные, колюще-режущие ощущения после пережитого насилия, вот она полностью вспомнила и осознала, что произошло… И это был не сон! К сожалению, огромному сожалению не сон. Не страшный кошмар, который хотелось навсегда забыть и не переживать больше. Весь этот ужас был реальностью.       Хотелось закрыть глаза и заснуть вновь, хотелось провалиться под землю и умереть, хотя бы прикинуться, что она умерла, но…       В палате Падме была не одна, где-то совсем рядом шуршала медсестра, чётко и выверено отмеряя дозу успокоительного, и она уже заметила, что Амидала пришла в себя.       Миловидная голубая тви`лечка хотела было что-то сказать, дать Падме таблетки, которые столь заботливо держала в руке, но, внезапно за дверью раздался спасительный шум, и, резко сорвавшись с места и бросив все лекарства на прикроватную тумбочку, медсестра поспешила туда.       Спасительным ли на самом деле был этот шум для Падме, который всего на мгновение принёс ей облегчение от одиночества? Вряд ли. Амидала тут же узнала голос Энакина за дверью и ужаснулась.       «Энакин… Что он подумает обо мне теперь? Что он почувствует, услышав правду?»       На собственные вопросы женщина не хотела знать ответа. Ей самой было мерзко от себя теперешней, так каково же должно было быть её мужу, когда он узнал бы о том, что какой-то другой, наглый и отвратительный мужик лапал его женщину, целовал, насиловал…       Едва-едва пересилив порыв собственного организма вновь лишиться сознания, Падме с трудом встала с кровати…       Осторожно ступая на бледные ослабшие худые ноги, она буквально сползла с постели, и с ожесточением дёрнув капельницу на подставке на колёсиках, потащила её за собой, туда, к зеркалу, висевшему на стене.       Амидала еле могла передвигаться, всё тело сковывали боль и слабость, а весь разум неистовое желание отрешиться от реальности, и вот она оказалась около стены. Ещё миг, и женщина с ужасом взглянула в глаза своей «правде».       Всегда красивая, ухоженная, утончённая и изящная «королева» сейчас выглядела просто невероятно, невероятно жалко и мерзко, так страшно, как только могла.       Бледная, тощая, растрёпанная, вся избитая и искалеченная, покрытая синяками, ранами и ссадинами…       Разбитые губы, опухший глаз, треснувшая в одном месте болезненной полоской бровь…       Падме плохо помнила происходящее, всё было как в тумане, Кловис слишком жёстко с ней обращался, кажется он её и бил…       Впрочем, сейчас это было не важно. Лицо выглядело ужасающе, но, Амидала отчётливо понимала, что куда более ужасающе для Энакина сейчас бы выглядело её тело. Каждый синяк, каждая царапина и ссадина, каждое место соприкосновения с этим мерзавцем-насильником жгло невидимым огнём. И женщина хорошо понимала, что даже когда все эти раны заживут в реальности, они навечно останутся незримыми метками отвращения для её мужа.       Нет! Энакин не сможет её простить. Он не сможет её принять такой, после случившегося. Как бы он ни скрывал, как бы он ни старался, он всегда будет испытывать к Падме отвращение. Да, она сама сейчас испытывала к себе отвращение и ненавидела себя. За свою неосторожность, за свою глупость, за это пошлое полуголое платье, ставшее всему причиной, за то, что позволила надругаться над собой…       Раз позволила, значит, она больше не была достойной женщиной, она не было человеком, она была шлюхой! А шлюхе, не было места в этом мире. Она не смела омрачать существование своего мужа своим омерзительным присутствием более. Она чувствовала себя гадкой, падшей, мерзкой, так как будто изменила ему, даже хуже, чем если бы изменила ему. Так как будто ей попользовалась вся Галактика… И это ощущение было невыносимо.       «Нет! Энакин не заслуживает такого позора! Он не заслуживает таких страданий! А я, раз сама виновата во всём этом, не заслуживаю того, чтобы жить, вообще существовать! И я избавлю, избавлю, избавлю самого дорогого и любимого на свете человека от этого бремени! Любой ценой!»       Слабые босые ноги медленно ступали по полу, Падме хотела сорваться с места и буквально ринуться назад, к прикроватной тумбочке, на которой медсестра оставила неучтённое количество таблеток, но запутанные шнуры капельницы заметно притормозили её порыв.       Преисполненная яростью и ненавистью, не с только к больничным устройствам, сколько сама к себе, Амидала со злобой выдрала их из своей руки и пуще устремилась за таблетками.       Прозрачные пластиковые шнуры, истекающие лекарствами, с остроконечными иглами на концах, испачканными кровью, упали на пол.       Впрочем, кровь сейчас была не только на них. От резкого движения, Падме почувствовала сильную боль где-то внизу живота, кажется, разошлись швы, и алые крупные капли начали обильно падать на пол, у её босых ног.       Ей было больно, мерзко, противно, казалось вот-вот Амидала потеряет сознание от собственной слабости, беспомощности и бессилия, но она уверенно ковыляла, двигалась вперёд, делая решительный шаг за шагом навстречу своей смерти.       Быстро ухватив с тумбочки огромную баночку с таблетками успокоительного, Амидала с невероятным трудом добралась до ванной комнаты. Держась за умывальник руками, она с ожесточением сорвала крышку.       Часть таблеток рассыпалось в разные стороны, а силы окончательно покинули несчастную женщину.       Ноги подкосились, и Падме безвольно рухнула на пол, больно ударившись и распластавшись по холодному кафелю. Ещё чуть-чуть, ещё немного и её примут холодные объятья смерти…       Амидала, спешно, трясущимися руками высыпала в нежную хрупкую ладонь горсть таблеток…       Последнее усилие перед неизбежным… Последние боль и омерзение от усилившегося где-то под ней кровотечения… И всё будет законченно…       Энакин ворвался в палату к любимой, словно молния, он, как будто почувствовал, что ей грозит опасность, и, будто рыцарь, в один миг оказался рядом, чтобы не дать совершить Падме непоправимое…       Мощная рука Скайуокера крепко обхватила Амидалу за хрупкие плечи, а вторая, с силой тряхнула её запястье, невольно заставляя выкинуть смертоносные таблетки прочь. Джедай рухнул на колени, рядом со своей тайной, но безгранично любимой женой, и обнял её, так сильно прижимая к себе, как никогда в жизни, как будто боялся потерять, слово супруга могла раствориться, исчезнуть, словно мираж в татуинской пустыне…       Скайуокера сейчас волновала только она, только его несравненная Падме, ему было всё равно и на то, что с ней произошло, и на то, как она выглядела после побоев и изнасилования, и даже на огромную лужу крови, разливающуюся по белому кафелю…       Существовала только его защита и любовь…       А ещё Асока, которая весьма кстати, позвала на помощь врачей, чтобы хоть как-то посодействовать безумно влюблённой и безумно страдающей от их общего горя паре.