Хлебозавод 42

Открыв глаза и воткнувшись взглядом в побеленный потолок с двумя трубками горящих галогеновых ламп, я не сразу поняла, где местопребываю. Долгий гудок, знаменующий начало первой смены, и привычный, как шизофрения, запах хлеба, быстро подсказали мне ответ. Следующая подсказка была от затёкшей спины: м-да, диван к себе в кабинет я выбирала совершенно без мыслей о том, что мне когда-нибудь придётся на нём спать. Зато ожоги благодаря оставленному загадочным доктором Шаттенштерн крему прошли бесследно. Интересно, а средство от ревматизма у него в арсенале есть?.. Мне бы сейчас не помешало, точно. Ну что же, уважаемая Антонина Аласторовна... Хорошая новость: мне не нужно идти на работу, потому что я уже непосредственно здесь. Плохая новость: после вынужденной ночёвки на диване мой идеально уложенный узел волос на затылке, выдержавший даже сражение на пустыре, стал выглядеть так, словно его Цербер обслюнил. Причём всеми пастями одновременно. Придётся мне выбрать из двух зол меньшее и воспользоваться заводской душевой, чтобы весь день не иллюстрировать собой сборник стихов «Штрувельпетер»... или Евгения Носкова в любой момент своего бытия, да. Но вначале нужно проинформировать Поликарпа о произошедшем и потребовать срочно найти новую охрану, хотя бы временную. Заварив себе цикория для бодрости и здравия, я набираю на внутреннем телефоне три ноля - и с неудовольствием слушаю длинные гудки, кося одним глазом на часы. Согласно должностной инструкции, Поликарп уже пять минут, как должен находиться на своём рабочем месте. Ну что за расхлябанность... ни на кого нельзя положиться. Сама не сделаешь нормально - никто не сделает. Раздражающий и неизбежный закон жизни. А про тринадцатую зарплату Поликарп теперь может забыть. Я такого пренебрежения регламентом не потерплю. Я ему не некоторые. В один вдох выпив цикорий и оставив пустую чашку на блюдечке, я выхожу в коридор, и тут как-то резко и сразу понимаю, что тринадцатая зарплата теперь беспокоит Поликарпа чуть более, чем никак. Потому что он, с наполовину расплавленной головой и в залитом чем-то мазутно-чёрным пиджаке, подпирает собой стену напротив моего кабинета и на редкость обаятельно улыбается. Машинально отступая в сторону лестницы, я пытаюсь припомнить, улыбался ли Поликарп хоть раз за всё время нашего сотрудничества. Вряд ли. А что из этого логически следует?.. Что это создание больше не Поликарп. И что я теперь осталась абсолютно одна против неведомого, но крайне опасного врага. И что... - Отдай дяде Поликарпу ключ, и разойдёмся по-хорошему, - воркующе-стрекочущим голосом произносит эта тварь, отделяясь от стены и оставляя на светлой краске жирное маслянистое пятно сажи. - Ты ведь умненькая девочка, Тоня? Не будешь капризничать?.. Я молча сглатываю, не совсем понимая, от чего именно меня вот-вот стошнит: от этого приторного, совершенно неуместного уси-пуси, от проникающей прямо в костный мозг вибрации вновь накалившегося ключа, или от химозного запаха, источаемого существом. "Беги, Антонина. Беги", - произносит ледяной голос здравого смысла, решительной рукой обрывая робкие ростки надежды на то, что я смогу выжечь чужака из тела Поликарпа. Мой голос до сих пор не восстановился окончательно после ночной стычки, и полагаться только на него... опасно. А вот хранящийся в кабинете бывшего директора огнемёт - это совсем другое дело. Поэтому... Бегу. Бегу, сбросив туфли на шпильке, чтобы было легче преодолевать пролёты широкой мраморной лестницы, ведущей в опустевшее святая святых Хлебозавода. Тварь в теле Поликарпа с издевательской неспешностью поднимается следом - бросив быстрый взгляд вниз, в излом треугольного колодца, я обнаруживаю парой этажей ниже оплывшую по краю лысину и квадратные плечи. А потом неведомая сила - интуиция? предчувствие? - заставляет меня вздёрнуть голову наверх. Крайне вовремя, надо заметить - поскольку навстречу мне с той же самоуверенной неторопливостью спускается вся бухгалтерия. В полном, так сказать, составе. Лоснящиеся тёмные кляксы на деловых костюмах и кое-где изъеденные изнутри лица моментально ставят крест на моей сиюминутной мысли о том, что дамочки просто рулят в курилку погалдеть. - Антониииина Аласторовна, - задушевно окликает меня главбух, кокетливо поправляя завиток волос над пустой, сочащейся мазутом глазницей. - Отдайте нам ключик, а? - Нет, - говорю я скорее сама себе, чем им всем. - Да я его скорее этому Носкову отдам, предварительно перевязав ленточкой в горошек, чем какой-то... потусторонней рвоте! Ничего, и один в поле воин, если он из хтони скроен. Да, я сейчас абсолютно одна на всем Хлебозаводе ещё не заражена агрессивной жижей. И даже верный Поликарп, моя надёжа и опора во все долгие здешние годы, пал её жертвой... Но я справлюсь, потому что у меня нет иного выбора. Я просто не могу не справиться. Коротко выдохнув, я устремляюсь вниз по белоснежным ступеням, со смесью гнева и скорби сжимая жгущийся ключ в кулаке. Пролетаю мимо попытавшего налипнуть на меня Поликарпа, коротко крикнув на него и заставив чадно задымиться по периметру. Жечь его основательно времени нет - мне придётся запечатать Хлебозавод изнутри усиленным до полной непробиваемости энергетическим барьером, чтобы эта зараза не расползлась по всему городу. Если успею - то ещё и отправить сообщение спецсвязью для верховного руководства. А потом... потом мне останется только надеяться, что моё имя будет, кому вспомнить с благодарностью. Больно. Но необходимо. Выбора - нет. Механизмы активации дополнительной защиты находятся у самых ворот, с внутренней стороны. Прокусывая на ходу подушечку большого пальца, вылетаю в колкий студёный сумрак, так и не рассеявшийся с приходом утра. Раскалённый ключ на холоде дымится, истекая в бесцветное небо струйками сизого пара, и городская зима начинает пахнуть йодом и солью древних морей. Хотя сейчас совсем не время, я на мгновение замираю и вдыхаю этот аромат, затрепетав от слепой ностальгии по местам, где меня никогда не было. Но дольше одного вздоха мне не даровано: привлечённые этим ароматом, со всей внутренней территории завода принимаются сползаться рабочие. Я уже не способна ни ужасаться, ни горевать при виде их подтаявших по контуру, похожих на чёрный парафин фигур и затянутых грязным мраком глаз. Внутри - пустота, лишь последней уцелевшей струной звенит стремление сделать всё, что от меня зависит, чтобы хоть как-то спасти ситуацию. Прокушенным пальцем я стремительно выписываю символы активации по периметру арки над воротами, то и дело оборачиваясь через плечо и криком пытаясь удержать бывших работников завода на безопасном для себя расстоянии. Ступни в тонких чулках давно перестали чувствовать холод и боль от впившихся кристаллов реагента, которым была щедро посыпана дорожка, да и ожог на ладони тоже уже воспринимался как неизбежное и неизбывное зло, но вот горло... Казалось, ещё один крик - и оно с хрустом расколется в мельчайшее хрустальное крошево, навеки лишив меня голоса. Но не кричать я не могла. Ещё десять символов... я прокусываю следующий палец - из большого кровь уже не выдавливается. Ещё семь... ещё пять... ковыляет ко мне из вахтёрской старый Харлампий в жирно лоснящейся от пятен сажи телогрейке... у меня будет десять секунд на то, чтобы выкинуть ключ за ворота. А потом защита активируется - и запрёт меня здесь. С ними. На последнем символе меня за руки, плечи, растрёпанный узел волос хватают сразу несколько десятков пальцев. Не тратя силы на бессмысленное сопротивление, я сжимаю всё своё нутро в пылающий комок - и кричу-пою так, как никогда ранее. С неистовой яростью вдавливаю палец в красный кирпич, завершая защитную решётку. Бросаюсь к створке ворот, оставляя клоки ткани костюма и собственной шевелюры в дымящихся и истекающих гудроном руках, тянущих меня обратно, в свою гущу. Распахиваю дверцу с ноги, замахиваюсь, чтобы швырнуть ключ - туда, в живущий свою рутинную утреннюю жизнь город. И... получаю сильный тычок в спину - да так, что вываливаюсь буквально на проезжую часть, ободрав об обледенелый асфальт колени и ладони. Оторопело оборачиваюсь - и успеваю увидеть в закрывающейся дверце полные боли, подслеповатые голубые глаза старого Харлампия, на котором горит его телогрейка. Миг - и с той стороны глухо лязгает засов, ещё миг - и с электрическим гудением активируется непробиваемая броня. Я поднимаюсь на ноги, игнорируя недоумённые взгляды горожан, по дуге обходящих растрёпанную и босую тётку в измазанном мазутом деловом костюме. И беззвучно - потому что голос сломан и ремонту явно не подлежит - повторяю то, что, кажется, расслышала сквозь лязг металла. "Спаси нас всех, Тоня". В своё привычное состояние естества я более-менее прихожу примерно через пару часов, проведённых в крохотной кафешке в соседней подворотне. Поскольку они уже не первый год торгуют нашей продукцией и знают меня в лицо, владелица заведения с пониманием относится к моему весьма бессвязному, еле-еле слышимому рассказу про аварию, в которой у меня сгорели авто, документы и частично я сама. При попытке говорить на привычной громкости я начинаю задыхаться. В чужих ужасающих сапогах-дутиках и люстриновом ядовито-розовом свитере я сижу в самом дальнем углу пекарни, под золотистой колбой винтажной лампы, и бессмысленно отщипываю тесто от слойки "Сюрприз". Лишь когда на картонной тарелочке остаются лишь сладкие лохмотья, а кофе остывает так, что может начинать считаться орудием пыток, я достигаю дна отчаяния - и отталкиваюсь от него. В декабре смеркается рано - а точнее, особо и не рассветает. Да, мои документы, ключи, смартфон и деньги остались в кабинете на Хлебозаводе, и я даже не могу заявиться под дверь к Евгению Носкову в надежде на его понимание. Но у меня есть официальное приглашение от доктора Шаттенштерн... знать бы ещё точно, а где именно он работает! Лабиринт подворотен старого города, простирающийся вокруг территории завода на пару кварталов, прячет в себе массу учреждений - от службы геодезистов до сомнительной кальянной, которая составляет достойную конкуренцию нашим слойкам по части запаха. Поэтому, поморщившись от боли, я выползаю на предварительную разведку, накинув выданный мне старый серый пуховик, и прихватив у сочащейся сочувствием владелицы кафешки стаканчик кофе взамен остывшего. На мир высеивается мелкая снежная крупка, бегут по своим делам горожане, а я, то и дело мелкими птичьими глоточками отпивая дрянной, но сладкий кофе, блуждаю между двухэтажными зданиями с флигельками, пристройками и наружными лестницами. Ищу глазами табличку с каким-нибудь НИИ, клиникой или хотя бы лабораторией... но вместо этого натыкаюсь взглядом на витрину крохотной канцелярской лавочки. А если точнее, то на выставленный в ней блокнот формата А5. Обложка, как обратная сторона старого зеркала, и картинка - девочка в нарядном платьице, с маленькой короной на длинных белых волосах. Вместо сердца у неё спелый плод граната, который клюют сизые голуби. И она говорит - это написано в облачке над её головой - "Не бросай снов на ветер". Именно эта девочка по имени Анна снилась мне весь трудный декабрь девяносто второго. Снилась - и шептала слова утешения. Моя тайная подруга, о которой я никогда никому не рассказывала. Да и вообще моя единственная, за всю жизнь, подруга. Мы вместе пили с ней чудной синий чай на какой-то просторной, немного неряшливой, но уютной кухне. И говорили - все сны напролёт. Не помню точно, о чём - но мне было очень легко. Так, что все навалившиеся на меня проблемы дневной стороны бытия казались вполне себе решаемыми - и действительно оказывались таковыми. Я помню это так чётко, потому что это был единственный период в моей жизни, когда я видела сны. Жаль, что у меня нет ни копейки: я алчу этот блокнот до трясущихся рук. Не знаю, как и почему он тут возник, но всем нутром чую: вот он, мой спасательный трос. Да, я проиграла битву, но не войну. И возможно даже, я на этой войне не... - Да. Вы не одна, - негромко говорит сгустившийся рядом чуть ли не из ранних зимних сумерек доктор Шаттенштерн, и выгибает тонкие губы уголками вниз в обратной версии улыбки. - Пойдёмте, Антонина Аласторовна. Я Вас хоть подштопаю и налью нормального кофе вместо вот оно... послушайте, выкиньте вообще эту пакость в ближайший помойник, это ведь просто уму немыслимо пить по собственной воле. Война войной, а кофе нормальным должен быть. Что это Вы на меня улыбаетесь? Ладно, я не уверен, что хочу знать ответ на этот вопрос, в отличие от ряда других, весьма так насущных. Так что да, пойдёмте. Время и приливы никого не ждут. Я иду за этим субъектом, не в силах прекратить улыбаться - и чувствуя при этом, как липнут к мокрым ресницам крупицы снега. Заводить друзей в моём возрасте и с моим статусом... невероятно нелепо. Но, кажется, именно это я и собираюсь сейчас сделать.