***
— Серёж? — первое слово почему-то получается неуверенно и до ужаса тихим и хриплым голосом, — Серёжа! — а вот второе вполне себе нормальное. Только вот нервозности в голосе конечно не занимать. — Ну я уже девяносто три года как Серёжа, — с обидой в голосе проговорили Дане в ответ. — Чё звонишь? Чё те надо? Иди гуляй с друзьями, — последнее предложение было произнесено показательно небрежно. — Серёж, а ты где сейчас? — проигнорировав последний выпад в свою сторону, Даня задал терзающий его вопрос. — Тебе какая разница вообще? — голос Магнитогорска начинает дрожать, а сам он чувствует, как слёзы снова застилают его глаза. Он отталкивается ногой от замели, и снова начинает слегка покачиваться на качели в каком-то зашарпанном дворе. — Мы тебя все ищем, Серёж, — в животе у Дани снова поднимается вулкан переживаний, готовый вот-вот взорваться. А что, если Магнитогорск не захочет говорить своё местоположение, и снова не будет отвечать на звонки? А за это время с ним что-нибудь случится?! — Скажи, пожалуйста... — Да не знаю я, где! — в отчаянии вскрикивает он, и пинает от эмоций какой-то камень, который сразу отлетает метров на пять, пока не встречает препятствие в виде забора. — Как так "не знаешь"? — растерянно переспрашивает Даня, и понимает, что сейчас просто взять и найти любимое воплощение города не получится. — А ты можешь название улицы то посмотреть? Или в картах там... — Таблички с названием улицы нет, а инет у меня закончился ещё вчера, — закатывает Серёжа глаза на том стороне провода. — Серёженька, тогда давай так сделаем... — Даня задумывается на секунду, и прикусывает нижнюю губу. — Ты поищешь какое-нибудь название улицы, а потом скажешь нам, пожалуйста, — чуть подумав, добавляет Даня в конце. — С чего бы мне говорить его вам? — вскидывается подросток. — Магнитка, пожалуйста, — жалобным голосом ещё раз просит Химки. — Ладно, — может тут сработало ещё то, что Магнитогорск хотел и сам поскорее попасть домой, вот и согласился. А может тут внесло свой вклад и это Данино "Магнитка", которое было любимым прозвищем из уст Химки. Сказав так, Магнитогорск сбросил звонок. Всё-таки чуть-чуть обиды у него ещё осталось.***
Подняв взгляд от пола машины, Даня посмотрел на только что погасший экран телефона. — Он сказал подождать чуть-чуть... — заметив на себе выжидающие взгляды Москвы и Питера, выдавил из себя Химки. — Ну значит подождем, — кивнул Миша, и развернулся к лобовому стеклу, с тяжёлым вздохом опускаясь на сидение. Через десять минут томительного ожидания, за которое Даня, кажется успел проковырять дырку в своих джинсах от нервов, пришло сообщение. Что странно, оно было из обычных сообщений, которыми сейчас никто не пользуется практически. Это оказался Серёжа, который прислал адрес, куда надо приезжать за ним. — Радильная улица, шесть напротив Бирмаркета, — зачитал сообщение парня на весь салон Даня. — Он в спальном районе что-ли, — настороженно спросил Москва. — Восточное Бирюлёво? Как он до туда вообще доехать смог? — риторический вопрос, на который никто не сможет ответить. Как-то доехал... — Ладно уж, поехали. Ехать по пробкам было ужасно. Как итог, доехать до места они смогли только спустя час, когда было уже ужасно темно, хоть глаз выколи. Из машины Даня буквально выскочил, взглядом оббежал всю улицу, и не найдя таким образом Серёжу вытащил телефон из кармана. Не с первого раза попав по номеру, из-за дрожащих рук, Химки считал гудки. Сейчас ему казалось, что каждый из них длился просто вечность. Наконец, трубку взяли, и из динамика послышался знакомый голос: — Да? — его обычное приветствие, когда кто-то звонит Серёже. И даже это, заставляло Данино сердце сжиматься от теплоты. — Котик, ты где? — родителей сейчас нет, а значит вполне себе можно называть Серёжу так, как Даня это любит. — Я приехал туда, где ты сказал. — А.. понял, — в трубке послышалось шуршание и стук, как-будто кто-то спрыгнул. Хотя почему как-будто? Магнитогорск только что спрыгнул с турников, — Жди, сейчас я приду. Спустя пару минут на улице показалось такая знакомая и любимая фигура. Только заметив его, Даня нервно дёрнул рукой, и плюнув на всё сунул телефон в карман и сорвался на встречу Серёже. Налетев на него с объятиями, Химки сжал его сильнее в своих руках, и почувствовал, как от облегчения на глазах выступают слёзы. Не желая, чтобы любимый видел его такую сторону сейчас, он спрятал лицо на плече у того, сильнее прижимаясь к нему. Вдоволь на обнимавшись, Даня взял Серёжу за руку, и уверенно повёл к машине отца. В ней обменялись сухими приветствиями, и Миша уточнил, куда же стоит везти Серёжу. Чуть подумав, Магнитогорск назвал адрес, где сейчас должна была быть вся его семья. Ехали они обратно легче, потому что пробки в городе уже рассосались, и можно было спокойно проехать на красный светофор, а не зелёный. Саша конечно чуть-чуть ругался за это, но уже привык к таким действиям своего любимого, и понял, что ничего с этим поделать не сможет. Надо просто принять. Всем вместе выйдя из машины, и закрыв её, Саша оправдал их действия младшему Татищеву так: — Нам надо поговорить с твоим отцом по поводу ваших с Даней отношений, — серьёзно заявил он. — За одно, Химки познакомится с твоей семьёй. — Угу, — ответил на первую часть его слов Серёжа. — А Даня уже знаком с моей сестрой. — Да, но с Юрием, — спокойным голосом продолжал давить Санкт-Петербург. — Я думаю, им нужно хотя бы увидеть друг друга, и твой отец поймёт, что Даня не такой плохой, каким он уже успел его вырисовать у себя в голове. — Делайте что хотите, мне уже плевать, — закатил глаза подросток, и пошёл по направлению к подъезду. — Татищевы что, все такие? — недовольно пробурчал себе под нос город на Неве, и закатил глаза. — Вот что я неправильно сказал? — задал он риторический вопрос куда-то вверх. — Он нормальный, правда, — вступился за парня Даня. — Он сейчас просто на нервах, вот и хамит всем подряд, — принялся он оправдывать действия любимого. — Да я понимаю. Гормоны, все дела, — сказал, Саша, и проследовал за Серёжей как можно быстрее. А то сейчас заскочит домой, и всё. Завершал всё шествие Москва, который устало тёр лоб, и думал о том, что мог бы сейчас вместо этого всего поспать, ну или поработать на крайний случай. А то завтра его завалят делами, и он просто не вывезет их. Открыл дверь им уставший Челябинск, который, казалось постарел за эти несколько часов куда больше, чем за всё время проживающее на этом свете. — Серёжа? — не верящим голосом спросил он, и уставился на подростка, совсем не замечая людей, которые были у того за спиной. Юре потребовалось несколько долгих секунд, чтобы переварить возвращение собственного ребёнка, и мужчина тут же затаскивает в квартиру, и сжимает в крепких объятиях. — Не сбегай так больше никогда, — шепчет он ему на ухо, и гладит по спине, присаживаясь на пуфик, стоящий тут для снятия обуви. — Юра! — вскрикивает он, и пытается безуспешно отстранится от отца, чувствуя, как от неловкости перед чужими людьми загораются щёки. Юра только ещё сильнее прижал его к себе, и растерянно перевёл взгляд на входную дверь, где послышалось копошение. Он уставился на Москву, Санкт-Петербург и Химки в недоумении, и только через пол минуты понял, что они ему не кажутся. Челябинск кивнул им, мотнул головой в сторону прихожей, молчаливо предлагая пройти внутрь квартиры. Первым зашёл Саша, за ним Москва, и замыкал шествие Даня, который дольше всех неловко мялся на пороге. — Здравствуйте, Юрий, — первым решил заговорить Санкт-Петербург. — Я бы хотел поговорить с вами на счёт взаимоотношений наших детей. Челябинск неприязненно скривился, и нехотя отпустил Серёжу. Мужчина ещё раз оглядел его тревожным взглядом, и отпустил подростка. — Иди, в комнате меня жди, — чуть похрипывающим голосом сказал он, и встал с насиженного места, разворачиваясь к гостям лицом, и как-то агрессивно и напряженно сжимая угол футболки в руке. — О чём же нам разговаривать? — обратился Татищев старший уже к Санкт-Петербургу и Москве. Даня же стоял тихонько за отцом, и предпочёл не вмешиваться. — О том, почему же так всё получилось, и том, что в особых отношениях наших детей нет абсолютно ничего страшного! — продолжил вежливо напирать на своём культурная столица России. — Разве счастье вашего сына не важнее каких-то предрассудков, которые в двадцать первом веке уже не имеют никакого смысла? — Я ещё подумаю, что с этим можно будет сделать! — сразу же начал закипать Юра, чувствуя, как где-то внутри него зарождается паника и внутреннее противоречие. С одной стороны – сын, родной и любимый Серёжа, и не хотелось, чтобы он страдал, а с другой – гомофобия. Было совершенно не понятно, что же выбрать. Но одно Юра знал точно – Серёжа сбежит ещё раз, если сейчас начать наезжать на него за то, что случилось. И не понятно, не случится ли чего-то ужасного в этот раз. — Зачем же с этим что-то делать? — подал голос до этого молчавший Москва, тяжёлым взглядом окидывая Татищева. — Тебе не кажется, что ты ведешь себя как истеричка? Скажи, Юра, ты понимаешь, что если будешь запрещать Серёже общаться с Даней, то повториться всё снова? Я буквально около часа ехал с ним в одной машине, но уже сумел понять, что так просто твой сын тебя в этом деле не послушает. Скажи, Татищев, ты хочешь, чтобы один раз Магнитогорск не вернулся после своего очередного побега, и с ним что-то случилось? Сбила машина, или гопники напали? Ты этого хочешь? Или может тебе приятно, когда твой ребёнок возвращается домой в истерике из-за тебя самого? Юра, обомлев от такого напора со стороны столицы, который до этого молчал в тряпочку и вообще делал вид, что его здесь нет, в панике стал бегать глазами по прихожей, стараясь зацепиться хоть за что-то. Тяжело сглотнув, он посмотрел прямо на Москву, который ждал его ответа. — Не хочу, — только и смог выдавить из себя Юра. — Тогда тебе не кажется, что лучшим решением было бы не рушить счастье наших детей? — продолжил Москва голосом, не терпящим возражений. Сейчас, столица был пугающим. Смотрел сверху-вниз, как-будто Юра, стоявший рядом его слишком сильно разочаровал и разозлил. Брови были чуть сведены, а правая рука чуть сжималась в кулак, выдавая его раздражение. Юра помолчал несколько секунд, делая в голове какие-то свои выводы, и перевёл взгляд на Москву, тихонько начав говорить: — Я не буду лезть, — было видно, как тяжело ему деются эти слова, но ради счастья сына, пусть даже и такого неправильного в Юрином понимании, тот готов был смириться с этим всем. — Но чтобы я этого всего у себя дома не видел! — зло закончил он, и скривил губы. — Я думаю, мы всё решили, и вам уже пора уходить. Не так ли? — Да, так, — подхватил разговор Санкт-Петербург, чтобы хоть как-то скрасить гнетущую атмосферу квартиры. — До свидания, Юрий, надеюсь, вы сделали правильные выводы из нашего разговора. Закрывая за нежданными гостями дверь квартиры своего лучшего друга, Челябинск тяжело обдумывал всё произошедшее. Через пять минут тупого стояния перед дверью, Юра понял, что ему просто необходимо что-то сделать. Поэтому он решил, что лучшим действием сейчас будет написать Косте, что всё относительно хорошо. Остался только разговор с Серёжей, который тоже надо не запортачить. К сожалению, написать лучшему другу сообщение заняло каких-то пару минут, из которых Татищев больше подбирал слова, которыми следовало бы рассказать всё что произошло. Постояв у двери ещё несколько минут, Юра наконец собрался с силами, чтобы пойти во временную комнату своего сына, и поговорить с ним о том, что же произошло, и почему так получилось. Челябинск очень переживал, что не выдержит и опять сорвётся на подростка, и всё повторится снова. Сделав глубокий вдох, перед дверью, Юра, забыв постучать, резко вошёл к своему ребёнку. В спальне было темно, хоть глаз выколи. А на кровати был непонятный клубок из одеял, который сейчас испуганно дёрнулся. Нащупав у двери выключатель, Татищев включил свет, и оглядел взглядом комнату, прислушиваясь к тяжелому дыханию из под вороха одеял. Мужчина подошёл к закрывшемуся от него подростку, и сел рядом на кровати. Он положил руку туда, где предположительно должна была быть спина Серёжи, и не прогадал. Челябинск сделал круговое движение ладонью, и притянул к себе затихшего ребёнка поближе. Не зная, что можно сказать, Юра просто продолжал сжимать своего сына в объятиях, чувствуя, как спустя несколько минут, тот начинает обнимать его в ответ, всё ещё тихонько всхлипывая, только теперь ему в футболку. — Ну чего ты расплакался, — тихим голосом спросил Юра, спустя пять минут таких мокрых обнимашек. — Всё же хорошо уже... Серёжа в ответ только ещё сильнее прижался к отцу, и положил одеяло на плечи, убрав с головы. — Ну не плачь ты так, Серёжа, — Юра ещё хотел добавить, что настоящие мужики так не плачут, но почему-то осёкся, и поморщился, вспомнив, что его сын теперь играет за команду голубых. — Да трахайся с кем хочешь уже, только на глаза мне это сильно не показывай. Подросток поднял зарёванные глаза на Челябинск, и посмотрел на него с лёгкой обидой. — Отвали вообще! — зло прошипел он, чувствуя, как голос начинает дрожать, и его захлёстывает вторая волна истерики. — Ты сам мне сказал, что я тебе не сын больше после такого! — Я сказал это на эмоциях... — попытался выдвинуть в своё оправдание Челябинск хоть что-то. — Ты мой сын, и я от тебя не откажусь, какую бы хуйню ты не творил в своей жизни. Серёжа замер, и уставился на отца в выжидании чего-то. Чуть помедлив в своих каких-то раздумьях, подросток резко наклонился к груди отца, и прижался к ней лицом, сжимая свои руки у того за спиной, и давая себе выплеснуть те эмоции, которые он так усиленно сдерживал раньше. Из груди вырвался всхлип, который до этого он пытался в себе подавить. В груди у Серёжи разливалось чувство стыда, за то, какую слабину он дал перед папой. Конечно, тот не ругал его сейчас за слезы, и никак не стыдил, но все равно было не уютно. Только вот слёзы всё лились и лились из глаз младшего Татищева, а изо рта сами собой вырывались всхлипы. В один из них Серёжа попытался заткнуть рот рукой, но случайно подавился и закашлялся с такой силой, что не мог не вдохнуть, ни выдохнуть, только кашляя, и открывая рот, как какая-то рыба выброшенная на берег. Юра, услышав то, как задыхается сын почувствовал подступающую панику, которая только усиливалась с каждым кашлем подростка. — Серёг, ты чего? — беспокойно спросил Челябинск, аккуратно постукивая по спине подростка. — Вдохнул неудачно? — состояние Серёжи сейчас, напомнило ему самому то, как он задыхается во время очередного режима черного неба. Серёжа не мог и вымолвить и слова, чувствуя, как слезы кататся по щекам, а горло и лёгкие разрывает острая боль, похожая на то, что сейчас он просто блеванёт на кровать, потому как встать и добежать до туалета он просто не в силах. Через долгих тридцать секунд кашель начал потихоньку сходить на нет, но во рту остался какой-то странный металлический привкус, который Магнитогорск постарался поскорее сглотнуть. — Ты как, Серый? — беспокойным взглядом смотря на сына, спросил Челябинск. Вместо ответа, Магнитка просто кивнул, и обессилено свалился на кровать лицом вверх. Сейчас, что-то вымолвить он был просто не в состоянии. Зато, после такой встряски для организма, подросток прекратил плакать, и почувствовал странное спокойствие, и какое-то тепло на душе, от того, что всё наладилось. Юра потянулся рукой к подростку, и взъерошил тому волосы, облегченно выдыхая. — Ну и напугал же ты меня сегодня, пиздец просто, — не стесняясь в выражениях пробормотал Челябинск себе под нос. — Засыпай давай, Серёг. Ты сегодня набегался уже. — Угу, хорошо, — тихо сказал Серёжа, всё еще хрипя. Даже не переодеваясь в домашнюю одежду, Сержа просто закрыл глаза, и постарался расслабиться на одеяле. Уставшие, после долгого хождения по городу, ноги, сейчас окутало блаженное расслабление, и Магнитогорск почувствовал, как тяжелеют его веки, а руки и ноги наливаются чем-то тяжёлым. Прежде чем он почувствовал какие-то неприятные ощущения от этого, уже успел провалиться в сон. Глядя на расслабленное лицо своего сына, Юра почувствовал, как в груди разливается тепло, и любовь к своему ребёнку. Пусть, не такому, как он бы хотел, но своему. И Челябинск понял, что будет любить его несмотря ни на что.