Имбирный пряник

       Стылый сумрак воцарился в небольшом уличном закутке с единственной дверью, ведущей в ресторан. Даже вывеска не горела. Сидя на дощатой ступеньке и ковыряя пальцем деревянную опилку, Гоголь грустил. Они с Федором, его дорогим другом, поссорились из-за разночтения новогодних традиций, и теперь Николаю светила перспектива встречать этот теплый семейный праздник в кругу мрачных кирпичей и переполненного мусорного бака. Негромко хмыкнув, парень закурил.        Глядя на эту поистине трогательную картину, Дух Прошлого Рождества ощутил, как дрогнуло отсутствующее сердце где-то чуть выше уровня желудка. Здесь явно требовалась его помощь, и он непременно ее окажет. Скрестив руки в причудливом жесте, как будто актер из шоу теней, Дух без труда отыскал мирно читающего в своей скромной обители книгу и ни о чем не подозревающего Достоевского — причину николаевской печали. О, на этого неординарного во всех смыслах человека, умудрившегося рассориться с половиной Йокогамы, у существа были особые планы. Но начать следовало с простого.        Щелкнув пальцами левой руки, Дух перенес душу и тело Федора аккурат в воздушное пространство над мусорным контейнером. Зависнув в воздухе буквально на мгновение, парень довольно скоро ощутил все тяготы падения и его последствий, больно ударившись копчиком о металлическую крышку бачка. Туман тем временем полноценно распространился вокруг.        Заприметив удивленное лицо Николая, Достоевский сдавленно прошипел, потирая ушибленное место:        — Опять твои проделки.        — Дост-кун, честное слово, это не я, — растерянно выпалил блондин, неловко переступая с ноги на ногу. Странные чувства стали овладевать им, из-за чего щеки вмиг порозовели, а дыхание участилось.        — А кто тогда? — по реакции собеседника Федор понял, что тот ему не врет, и напрягся.        Жар стремительно распространялся по окутанным смогом телам, заслоняя собой призрачные остатки разумности и намеков на здравый смысл. Гоголь тихонько закашлялся в попытке избавиться от сдавившего горло кома, параллельно оттягивая пальцем воротник. Достоевский от этого вида ощутил резкий прилив крови к паховой области, окончательно теряясь в череде спутанных мысленных образов. —       Дост-кун…        Принимая новые условности окружающей действительности как данность, Николай сделал первый робкий шаг навстречу рождественскому чуду. Захватил отдающие холодом даже сквозь ткань перчаток руки в свои и утянул растерянного в задумчивости Достоевского в мягкий горячий поцелуй. С каждой следующей секундой его действия обрастали уверенностью, вместе с тем по-прежнему недоумевающий Федор был вынужден плотнее вжиматься в контейнер. Отстранившись от столь желанных потрескавшихся губ и поймав чарующий размазанный взгляд фиолетовых очей, Николай резко отступил на шаг назад, одним уверенным рывком дернул брюнета на себя, уронив на колени, и приспустил с себя брюки.        Особо не надеясь на сообразительность своего дорогого друга в подобного рода вопросах, блондин запустил острые как бритвенный станок пальцы в спутавшиеся от минувших падений волосы и буквально насадил его голову на стоящий колом член. Тот, будем честны, поднялся еще в момент, когда Достоевский начал растирать соблазнительный костлявый копчик.        Минет Федор делал просто отвратительно. Давился и кашлял, стучал напряженно сжатым кулачком по чужому лобку, прикусывал нежную кожу зубами и совершенно не работал языком. Николай довольно скоро понял, что такими методами он ни в жизни не получит желанного наслаждения, поэтому разочарованно отстранил болтающуюся тряпичной куклой голову и опрокинул Достоевского спиной на тротуарную плитку. Стянув с брюнета плащ и подложив его в качестве пледа, чтобы партнеру было комфортно, Гоголь довольно скоро избавился и от остальных его элементов гардероба, сам при этом оставаясь полностью одетым — лишь штаны были приспущены.        Федор, уцепившись краем сознания за остатки разумности, смущенно потупил взгляд и сжался, когда горячий, смазанный одной лишь слюной палец стремительным рывком проник в не готовое к таким поворотам судьбы естество. Анальное отверстие неприятно саднило и инстинктивно сжималось, что лишь увеличивало масштаб неприятных ощущений. Когда уже три пальца уверенно блуждали в то и дело подрагивающем теле, Достоевскому казалось, что вся его нижняя половина горит огнем. Однако окончательное принятие своего бедственного положения пришло в тот самый момент, когда пальцы сменились немаленького размера членом, вошедшим всего лишь одной головкой, но по ощущениям словно бы проткнувшим брюнета насквозь.        Гоголь не был законченным садистом и своего дорогого друга по-своему любил, поэтому предоставил ему несколько мучительно долгих минут на привыкание, проталкиваясь глубже медленно и постепенно. Чисто визуально крови не было, что уже можно считать хорошим знаком по мнению блондина.        Понимая, что для Федора такой секс, если не вообще любой секс в принципе, скорее всего первый, Николай двигался плавно и осторожно, пытаясь нащупать нужный угол проникновения и попасть наконец по чувствительной точке внутри партнера. Некоторое время спустя поисковые мероприятия завершились успехом, и Достоевский начал получать хоть какое-то удовольствие от этого мучительно ужасающего во всех смыслах процесса. Николай обхватил горячей ладонью чужой член и принялся быстро водить рукой по длине ствола, физически ощущая, как расслабляется тело под ним. С губ Федора сорвался первый приглушенный стон, отдаленно напоминающий удовольствие, а не болезненное отчаяние.        Вероятнее всего, дело было в возбуждающем магическом тумане, ведь столь открытой склонности к мазохизму Достоевский ранее в себе не наблюдал, однако спустя всего несколько минут неспешных и почти что ласковых фрикций он все-таки сумел кончить. Николай едва успел вытащить член, прежде чем с томным стоном излиться Федору на живот. Очередная вспышка яркого света озарила пространство вокруг и устремилась прямиком к небосводу, где затаилась призрачная улыбающаяся фигура.        Подхватив бессознательного затраханного Достоевского под грудки, Гоголь завернул его в его же плащ, словно сладкий новогодний рулетик, свободно перекинул через плечо и понес в неизвестном направлении. Дух Прошлого Рождества блаженно прикрыл глаза, наслаждаясь остатками трапезы. Ему в голову пришла еще одна замечательная идея.