***
Нечто отпустило её разум. Мез’Баррис не сразу узнала в вопле, наверняка расколовшем пещерные своды, свой крик ужаса. Молниеносная реакция компенсирует бессистемность поступков, магические цепи размыкаются на дёргающихся конечностях, импульс вдохнуть побольше воздуха в лёгкие жертвы пресекается на полпути, в ужасе перед своей дальнейшей агрессией. Мез’Баррис бросается к закромам с зельями, умудрившись споткнуться о собственные ноги и едва не разбить лоб о пол. Она хватает склянку наугад, молясь, чтобы то оказалось целительным зельем, а не галлюциногенным концентратом! С прытью охотящейся паучихи бросается обратно к постели! Цепляется за нижнюю челюсть своего нежного сокровища с такой силой, что средний мужчина лишился бы половины лица! Выливает мутноватую жижу прямо в открывшуюся глотку!.. Когда не срабатывает и это, паникующая до дрожи особь принимается со всех немалых сил хлестать Утегенталя по лицу, раскраивая ладони о железные шипы в его щеках, вслух каясь во всех прегрешениях и панически обещая себе начать новую жизнь, осмыслить своё поведение, «исправиться» — да всё, что угодно, лишь бы это сработало! И это срабатывает. Мез’Баррис приходит в ещё больший ужас, когда это… срабатывает. — Драук тебя побери! Сдохнуть надумал?! Да я сама чуть не это самое! Со страху чуть не!.. — Мез’Баррис сама себя не слышит, в последнюю очередь думая о том, как компрометирующе звучит её признание в страхе, и как неправильна дрожь в её похолодевших руках. Да что там руки! Её всю трясёт, будто это она чуть было не отправилась к праматери, демоницам на корм. — Драук тебя побери… Драук тебя побери… — сокрушается она дрожащим голосом, разгоняя поток мыслей, одна тревожнее другой, и, чтобы хоть как-то отвлечься, направляется к разорённому в спешке тайнику, ища снадобье для своих распоротых шипами кистей. Она готова «спасаться» так часами, бестолково растирая собственные руки и всё неразборчивее бормоча проклятия. Меньше всего ей хочется обернуться, чтобы взглянуть в глаза преданного сожителя, и, вот ведь странность, дело тут вовсе не в наглости прирождённой тиранши, что даже объясниться за попытку убийства не изволит. Дело тут в чём-то… Другом. Совсем неправильном. Насквозь порочном. Уж лучше бы вместо «этого» Мез’Баррис терзало поистине самцовое малодушие, или ещё какая понятная дрянь. В какой-то миг самодовольство застилает весь пережитый ужас, ведь она точно знает: Утегенталь вновь простит её, как прощает всегда. Женщина есть женщина, жестокость дана ей в придачу к вагине и паре грудей, а мили-магтирская закалка лишь усугубляет это замечательное достоинство, но… Но он не свернёт ей шею в отместку, как делал это с клиентками в недалёком прошлом, когда на волне панического бешенства ухитрялся разорвать цепи. Не схватится за ближайший предмет мебели, чтобы одним ударом вышибить ненужные больше мозги, как, по его кокетливым заверениям, это не раз бывало в «прошлой жизни». Да что там, он даже не вгрызётся в агрессоршу своими недровийски-острыми зубами, если Мез’Баррис дерзнёт снова приблизиться!.. А всё потому, что их союз построен на «доверии». Да, на этом самом диковинном бранном словце, каким обычно называют изощрённые игрища перед предательством… Разве что с предательством они решили повременить. Отложить его, например… На конец жизни. На посмертные муки. На судьбы потомков. Но это не повод отвлечься от бормотания проклятий в пустоту, растирая свои руки — онемевшие вовсе не от затянувшихся за мгновение ран. И тем тревожнее услышать хрипловатый смех за своей спиной. — Повелительница жестока! — выдаёт бесконечно прекрасный Утегенталь с обожанием, и его очаровательный смех (хохот, сотрясающий стены) кажется совсем чужим от затруднённого дыхания и свистящих всхлипов, переходящих в кашель. Слушая этот голос — обычно гулкий, до того низкий, что можно и за женский принять, — Мез’Баррис больше всего хотела, чтобы это очарование во плоти послало её к драучьей матери, будто такой исход заставил бы агрессоршу примириться с досадным припадком собственного безумия. Должно быть, Утегенталь вновь неведомым образом понял её без слов… а может, верно говорят, что ход мысли этого пленительного создания неисповедим. — Самка должна быть жестокой! — огрызается он в неверии, будто Мез’Баррис оспорила всем известную истину. Обернись сейчас, и точно увидишь обиду в наивных кровавых глазах. — Я что, на помойке себя нашёл, чтобы давать тряпке?! «Ты-то может себя не на помойке нашёл», — мысленно огрызнулась Мез’Баррис в ответ, — «а вот я тебя где нашла!..» — А если повелительница хотела вернуть меня Ллос, — продолжил он с пылким воодушевлением, — то это даже хорошо! Мез’Баррис, наконец, взяла себя в руки и обернулась, без всякого удивления столкнувшись с выжидающим взглядом искоса. Этот обворожительный, безмерно очаровательный, невыносимо совершенный образец подлинной красоты сидел прямо там, где его придушили, подобравшись и стыдливо закутавшись в её плащ. Переход в инфракрасный режим зрения без сомнений свёл бы всё внимание к синякам на сдавленной шейке (а может, создай ты огонёк фейри, и увидишь эти предательские следы прямо так, сквозь чёрную кожу?). Нежные, пухлые губки оставались чуть приоткрыты, ловя дыхание и то и дело обнажая пару десятков трогательных клычков (а ведь с ней он никогда не стесняется скудности своего кусательного аппарата, прореженного менее щадящими женщинами!). Восхитительные кровавые глаза косили исподтишка, привычно застыв в своём немигающем состоянии, в лютом взгляде исподлобья. Ну как не залюбоваться, позабыв обо всём во тьме! — Одевайся и следуй за мной, — приказывает, наконец, Мез’Баррис, мучительно соображая, в какой угол комнаты швырнула своё платье. Утегенталь повинуется, готовый идти за ней хоть на жертвенник, лишь бы не обратно «на улицу», и Мез’Баррис едва не забывает о данных сгоряча клятвах богине, засмотревшись на то, как самый красивый из всех дроу тянется за своей одеждой. Всё-таки, нет ничего более привлекательного, чем парень в твоём плаще на голое тело…Маленькая, подлая месть - 1 (5/23)
23 июня 2023 г. в 01:53
— Месть — это блюдо, которое подаётся безнадёжно остывшим, — в очередной раз напомнила себе Кьорл, сосредотачиваясь на обидчице, чей давний проступок до сих пор преследует её во снах. От одной мысли о былом унижении зубы Кьорл сводит до боли в челюстях, а черты лица сами складываются в леденящую душу гримасу. «Не дай богиня вспомнить под церемониальным дымом!», наверняка захнычет какая-нибудь арак-тинилитская шавка, увидев это лицо.
Взять след некогда смертельно оскорбившей костоломши, этой вечно пьяной извращенки Мез’Баррис, не составило труда. Выждать годы, будто опасаясь быть вычисленной пустоголовой девицей — это было даже по-своему волнительно. Придумать для этакого отродья очередной голодранки, возомнившей себя матроной, болезненную, мучительную месть?..
Для Кьорл нет ничего невозможного.
В конце концов, эта беспутная девица, принцесса столь низкого в иерархии Дома, что и Домом назвать смешно… Это ничтожество, заочно наделённое титулом первой жрицы (наиболее вероятная наследница и правая рука матроны!), вопреки отсутствию змееголового хлыста в её мощных руках… Эта… Эта никчёмная забулдыга! Да кто она такая?! Да что она видела в своей жизни, кроме женской половины Мили-Магтир и длинного списка злачных мест?! Да какие ужасы она познала, помимо отказа в сношениях?! Да что она знает о настоящем кошмаре, о сокрушительном поражении, о нескончаемом унижении, не сумевшем сломать, но обещающем преследовать до самых посмертных мук?!
Пробираясь в сознание подобного недоразумения, держись крепче, чтобы тебя не снёс ветер, бушующий в бестолковой голове! А затем делай, что хочешь. Проникай в тайные помыслы, насмехайся над комплексами, паразитируй на страхах! Своди ничтожество с ума её же собственными руками.
Прибери Ллос эту бестолочь для служения, и Мез’Баррис, может, соизволила бы вынести из Арак-Тинилита что-то, кроме бесчисленных унижений и беспомощного ужаса перед террором рослых самок (как это бывает с более достойными личностями!)…
Например… знание о том, что твои привязанности развязывают руки твоим врагам.
Кьорл крепче сжала подлокотники своего трона, почти оскорблённая тем, сколь легка будет её миссия.
Как проучить женщину? Заставь её в порыве внезапного безумия отречься от власти! Вынуди её спустить состояние, с какой-то стати раздав его нищим! Спутай её мысли и смотри, что будет!
Всё становится издевательски легко, если жертва, изученная вдоль и поперёк, по-настоящему дорожит лишь… Нет, не титулом, ведь титул и сопутствующие привилегии жертва почитает за должное, порой имея тупость рассуждать, сколь проще было бы волочить вольготную жизнь ничем не обременённой охотницы за головами. Жертва не дорожит и вопиющим расположением собственной матроны, что бы ни было не так с обеими — и жертвой-Мез’Баррис, и её матроной-Соулез. Так может… Богатство?.. Снова мимо, ведь много ли надо любительнице всего-навсего налакаться какой-нибудь дряни в занюханном кабаке, не понимающей прелести ни роскошных одежд, ни хотя бы качественного исцеляющего зелья!
А может, мерзавка Мез’Баррис непомерно печётся о собственной шкуре, или авторитете своего убогого имени, или… Или хотя бы о праве жить в отдельных покоях?!
Кьорл, конечно, проверила все возможные варианты, отчаянно ища способ ударить побольнее. Увы, правда оказалась настолько постыдной, что Кьорл едва не отреклась от своей мести, решив, что богиня уже наказала Мез’Баррис, ведь…
Да чтоб всех драуки пожрали, ничего позорнее Кьорл в жизни не видела! И не слышала! И вообразить не могла! Это настолько отвратительно, что даже… Интересно.
Не видавшая горестей идиотка Мез’Баррис «держится» лишь за того, кто удовлетворяет её похотливые желания. Вот и вся правда, эта отвратительная, постыдная, грязная правда! Бестолковая девчонка Мез’Баррис привязалась к одному из своих наложников, как последняя иблитша, по-настоящему дорожа лишь одним-единственным дроу!
На самом деле, Кьорл заходится хохотом, напоминающим скорее свист душимого кобольда, когда кто-то называет эту иблитообразную кучу мяса «дроу». Иблитская привязанность к уродливому иблиту! Разве видела тьма больший позор?!
Что же, пусть жертва скорой расправы спряталась от Кьорл, укрывшись в своём замке… Пусть замок жертвы теснит грязный Браэрин, а замок карательницы гордо возвышается над Датклоймом. Пусть жертву и карательницу разделяет такое расстояние, что рабыня-вестовая, подгоняемая плотоядными ящерами, не домчится и за полчаса… Но разве расстояние — не проблема бесполезных тварей, вроде жриц? Разве расстояние — преграда для всемогущей Кьорл?..
Расстояние ничто для всемогущей Кьорл. Как власть Кьорл простирается повсюду, так и сила её не знает ни пространства, ни времени! И кара её настигнет всякое создание, где бы то ни пряталось, ибо даже отродья старухи Бэнр оказались беззащитны перед Кьорл в их же собственном замке.
— Пришёл твой час, мерзавка, — прошипела мстительная Кьорл, нацеливаясь на разум ненавистной Мез’Баррис, когда та вцепилась в своего излюбленного наложника, зажимая того в двух шагах от собственного ложа.
Наложник, эта исполинская куча иблитообразного мяса, и не думал сопротивляться, напротив, он лишь игриво обмяк в тренированных руках хозяйки-извращенки (Кьорл едва не прониклась к Мез’Баррис смутным подобием уважения, когда та легко подхватила неподъёмную тушу. Да там же веса под центнер! Да ведь в иблитском уроде мышц, жира и прочей массы не меньше, чем в раскормленной, беременной, тяжеловооружённой здоровячке!). Отвратительное создание, приручённое Мез’Баррис для постели, глуповато хихикнуло, ухватившись за хозяйку здоровенными лапищами, и улыбнулось до боли в накалившихся от смущения шипованных щеках. Оно, довольное до кончиков ушей, варварски истыканных самодельными железными кольцами, позволило бросить себя на кровать, покорно снося неистовые лапания и развязные, почти пожирающие поцелуи. Да что там, оно позволило жадно содрать с себя одежду, слишком явно упиваясь моментом, когда похотливая рофиха-Мез’Баррис и со своей собственной туши принялась сдирать всё, что только можно!
«Сегодня…», — брутально промурлыкала Мез’Баррис, подминая здоровенного урода под себя, — «я хочу тебя вот так!»
Омерзительное нечто распласталось без всякой борьбы, неведомым образом поняв замысел, и сияющие сгустки магии появились откуда ни возьмись, чтобы преобразоваться в цепи, хватающие огромного полуиблита за конечности, растягивая и фиксируя на постели.
Настройка на чужое сознание удалась, и Кьорл облизнула губы, тяжело задышав. Ей вдруг захотелось бросить всё и овладеть собственным патроном, позабыв о проклятой Мез’Баррис, недостойной, вообще-то, её сверхценного внимания. Бросить всё, отложив свою маленькую, подлую месть, и взять Тсабанора так жёстко и свирепо, как делает это Мез’Баррис. Схватить покорного мужчину, распластать его на своём ложе, оседлать его узкие бёдра и просто воспользоваться им, не запуская щупальца своей воли в его разум! Может, никчёмному Тсабанору даже понравится, ведь он, безостановочно ноющее ничтожество, так убивается из-за холодности Кьорл, отчаянно ища источник бед в себе самом — скучном и невзрачном! Претензии скучного и невзрачного Тсабанора к самому себе, конечно, справедливы, но…
Сколько не озвученных стенаний перехватывала Кьорл, когда попытки этого идиота Тсабанора одеться в лучшее и обольстить суровую супругу в очередной раз заканчивались её «щупальцами» в его переработанном мозгу, и он не мог даже вспомнить, что именно Кьорл сотворила с ним! Как же он терзается своей убогой «обидой», сколько же слёзных причитаний порождает его мозг, постепенно размякающий от псионического вмешательства! Кьорл, может, была бы не прочь признать, что ничтожный Тсабанор не так уж отвратителен ей, как он считает, — да вот беда, тогда придётся заметить за собой досадную, позорную странность. Придётся признаться себе: она превращает каждое сношение в насилие не из уважения к своим способностям, а потому что не может иначе. Потому что она не вынесет осмысленного взгляда, обращённого на её тело. Потому что даже раб втайне насмехается над ней — и ничто во тьме не переубедит её в этом.
И за уверенность, с какой Мез’Баррис ведёт себя иначе, Кьорл ненавидит эту пустоголовую рофиху так сильно, что меркнут и некогда нанесённое оскорбление, и жажда бросить всё ради насилия над ограниченным созданием, имя которому «Тсабанор».
Кьорл ненавидит мерзавку Мез’Баррис, но сейчас Кьорл ненавидит её вдвойне. Ненавидит со всей яростью, на какую только способна. Ненавидит! Так ненавидит, что былое унижение кажется абсолютно ничем, ведь то, что видит Кьорл прямо сейчас, сквозь пространство, настроившись на сознание жертвы… Это заставляет полную ненависти «всемогущую матрону» остаться наедине со своими пороками. Заставляет ощутить себя… Неполноценной. Недоженщиной. Жалким и закомплексованным существом. Созданием настолько убогим и ничтожным, что Кьорл впору вспомнить то мужское имя, каким её наградили в Арак-Тинилите.
Кьорл ненавидит Мез’Баррис за то, как легко эта дегенеративная особь управляется со своим наложником (без всяких воздействий на волю, просто беря то, что хочет!). За то, как самоотверженно отвратительный полуиблит под ней переступает через свой страх перед обездвиживанием, предпочитая закусить губу и отвести ошалелый взгляд больших кровавых глаз, но не испортить «госпоже» удовольствие своим безумным видом (будто женщина приходует мужчину не затем, чтобы тот страдал под ней!). За то, как «госпоже» не всё равно, за то, как Мез’Баррис парой нелепых слов и омерзительно-мягких прикосновений внушает исполинскому уроду ощущение полной безопасности! И нет, это не уловка, чтобы затем ударить больнее!.. За то, как проклятый урод приходит в себя, всецело доверяя хозяйке и охотно позволяя делать с ним всё, что той угодно.
На миг разум Кьорл затуманивает такая беспомощная ярость, что её едва не выбрасывает из чужой головы. Нет, нельзя терять контроль! Псионика — холодное искусство, и, если Кьорл хоть что-то знает о своей «неведомой» силе, дарованной этакой неудачнице вечно скучающей богиней-демоницей, то…
Кьорл знает. Её разум спокоен. Её сознание возвышенно. Её ненависть холодна и величественна. Кьорл единственная на этом плане бытия, кто умеет держать себя в руках.
Месть, восхитительная месть! Не пора ли, наконец, приступить к террору?!
Мез’Баррис, Мез’Баррис, зачем тебе такие сильные руки? Уж не для убийства ли порыве похоти?
И тогда наступает то, что делает всемогущую, жалкую, непобедимую и раздавленную Кьорл по-настоящему счастливой.
Кьорл блаженно закусывает губу, сжимая подлокотники своего трона, пока руки её стеклянноглазой марионетки смыкаются на «бычьей» шее ненаглядного наложника.