Все здесь сошли с ума

      — …Так прошу, моя матрона, помоги мне своим мудрым советом! — патетически восклицает Мез’Баррис, являя вдруг такое почтение, будто не она пять минут назад ворвалась в покои Матери Соулез, как к себе домой.       По-хорошему, за подобные вольности надо бы подняться из-за своего рабочего стола, выпроводить Утегенталя, смиренно стоящего подле Мез’Баррис, да всыпать нахалке хлыстом. Не будь у девчонки заочного статуса первой жрицы, то стоило бы порассуждать о казни… Порассуждать вслух — во всех красках, да подольше!       Соулез махнула на дочь рукой, призывая к молчанию, и едва не уронила полную мыслей голову на гору свитков. Видимо, жест получился чересчур яркий, не «помолчи, дай осмыслить сказанное», а «заткнись, желательно — на пару десятилетий».       О Ллос, как неразумно было так разбаловать дочь! Вот он, единственный просчёт не по десятилетиям мудрой Соулез: надо было ещё с колыбели усадить Мез’Баррис за свитки, вынуждая зарабатывать трудом каждую прогулку, как это было с менее удачными дочерями, а не спускать всё на самотёк, упиваясь бесчисленными талантами и запредельной силой перспективной девчонки.       Очень неосмотрительно.       Соулез перевела усталый взгляд на Утегенталя, не смевшего шелохнуться. Огромный полуиблит в женском плаще опасливо прижал и без того дрожащие ушки, отчего умилённой матроне стало чуть проще держать странную маску относительной милости. Мужчина на то и мужчина, чтобы, будучи браэринским проститутом, вести себя более цивилизованно, чем дочь самой матроны. Сумасброд без царицы в голове скорее вытерпит воспитательную порку, чем подумает перед тем, как нахамить кому-нибудь из госпожей, но с Соулез он знает своё место. Надо же, для этого даже не пришлось прибегать к насилию! Наоборот, достаточно было показать себя как заступницу, пресекающую любые поползновения зажать мальчика в углу, компенсируя его немужскую мощь многочисленностью возбуждённых агрессорш. Почти священный пиетет Утегнеталя перед его матроной вкупе с её заступничеством не раз приводили к недоразумениям: от слухов, вынуждающих Мез’Баррис в безысходности поднимать на него руку, до недовольства мужчин-носителей фамилии Армго, возмущённых участью видеть рядом с собой огромное, неуклюжее создание, чья чистокровность под таким вопросом, что лишь свирепость скорого на расправу полуиблита помешает тебе бросить в него камень или повелеть рабам выплеснуть помои прямо под его ноги.       И тем не менее, Соулез не колебалась, позволив сражённой полуиблитскими чарами Мез’Баррис взять за исполинское создание полную ответственность.       Ох уж эта Мез’Баррис, неугомонное матушкино сокровище! Теперь она мнит себя грозой кабаков и борделей, подкупает каких-то проходимиц, а те хвалятся, что пили с «той самой»! Вот уже почти век это чудесное дитя подаёт надежды, и Соулез всё сложнее докопаться до причины, почему же она не заставит, наконец, взяться великовозрастную девицу за ум. Что же такого сделала неугомонная Мез’Баррис? Дочь всего лишь живёт полной жизнью, как любая женщина, не записавшая себя в немощные старухи… Но дочь, тем более старшая, должна приносить пользу — гораздо большую, чем подбрасывание матери дельных идей да периодических походов по вражью голову. Такова наследница женщины, по статусу обязанной примеряться в сладких снах к самому высокому трону. (В самом деле, какая хорошая матрона не мечтает согнать Бэнр со своего места? А если бы и не мечтала, её бы попросту не поняли.)       Мез’Баррис не сделала ничего, чтобы считаться наказанием за материнские грехи, но, должно быть, именно в таких случаях говорят «матроны убивают и за меньшее».       И вот это великовозрастное дитя заявилось на порог матроньих покоев, ввалившись, как к себе домой, и приволочив наскоро одетого сожителя. Оба напуганы «странным» актом женской агрессии, а Соулез тянет время, соображая, как бы обернуть дело в свою пользу, привычно одержав победу по всем фронтам.       Итак, три десятилетия назад Мез’Баррис превзошла саму себя, явившись… За материнским благословением. С несчастным сиротинушкой из нищего квартала, куда знать ездит охотиться на себе подобных. Пригретым бедняжкой оказался огромный полуогр в шрамах и проколах всюду, где только можно, в наряде, дозволительном лишь привлекательным мужчинам, со взглядом загнанного зверя и печатью всех страданий на истощённом личике… И в раскрасе дешёвого проститута, который впоследствии пришлось оттирать щёткой, местами снимая вместе с огрубевшей, иссохшей кожей.       Ох уж эта Мез’Баррис, легкомысленное «дитя»! Привести полудикое, подобранное на улице нечто в собственный дом… Даровать безродному оборванцу с ужасной репутацией собственную фамилию, сделав частью семьи… Из всех самцов — нежных, прелестных, утончённых созданий! — выбрать Утегенталя, что наголову выше здешней капитанши замковой стражи, той ещё верзилы, и, кажется, выше самой Мез’Баррис, что вечно склоняет голову, дабы не разбить лоб о верх дверного проёма… (Выше иблит или нет, но шире точно!) Взять этот плод союза браэринской ксенофилки и её трофея в мужья, когда не каждый балованный матроний сынок удостаивается подобных привилегий, всю жизнь кочуя из наложников в фавориты и обратно!       Глядя на этот гармоничный союз, созданный с её матроньего благословения, Соулез отлично понимает странные пересуды ровни и робкие кивки простолюдинов, не смеющих в открытую поддержать сплетни о важных персонах. Все знают, что Соулез гениальна, и её старшенькая, Мез’Баррис, пошла по материнским стопам. Всем также известно, что Соулез обладает неким особым благословением, как и её старшенькая… даже если известно всё это с подачи Соулез. А ещё, поговаривают, «всем известно» о запредельных милостях, какие одна слабовольная матрона расточает своей отбившейся от рук дочурке, известной прожигательнице жизни, творящей невесть что в жажде то ли эпатировать общественность, то ли сидеть на шее у матери, пока мать упорно распускает слухи о гениальности и благословенности семьи.       Конечно, вслух такое сказать может лишь недосягаемая фигура, вроде Матери Бэнр, но старуха слишком предусмотрительна, чтобы называть вещи своими именами. Возможно, Бэнр слишком многое повидала на своём «веку», чтобы заочно ссориться с будущей великой владычицей, а может всё гораздо проще, и Бэнр всего-навсего покупается на уловки «гениальной и благословенной» Соулез — матери не менее «гениальной и благословенной» Мез’Баррис, а также матроне Дома, где происходят «неведомые и судьбоносные» дела «по воле самой богини»… Едва ли Мать Бэнр ведётся на россказни для отпугивания матрон из хвоста иерархического списка, впрочем, если не по десятилетиям мудрая Соулез и знает что-то наверняка, то…       Каждая выживает, как может. Никогда не знаешь, что на уме у соперницы за власть, и который из самых безумных слухов вдруг окажется правдой. С другой стороны, ты не знаешь и об играх, ведущихся в чужих умах. Как горячие заверения о вечном мире могут в одночасье обернуться штурмом, так и притворные опасения способны оказаться прикрытием для череды торжествующих насмешек.       Но сегодня перед Соулез стоит задача куда меньшая, чем разгадывание замыслов всемогущей старухи Бэнр, едва ли помнящей Соулез в лицо.       Сегодня молодой матроне Армго предстоит… Приструнить неугомонную дочь. Одним махом покончить с досадными слухами о своём безвольном попустительстве, представив всё частью очередного гениального плана… А лучше — непосредственным указом богини, коему жалкие смертные вынуждены повиноваться. И дело решится, и дочь возьмётся за ум! А уж как Соулез велит представить эту историю своим агентам… Сама старуха Бэнр потеряет покой!       Соулез сосредоточенно вчитывалась в первый попавшийся клочок свитка под рукой, и, должно быть, недаром она с эльфёночьих лет училась делать запредельно сосредоточенное лицо, дабы в любой момент сойти за суровую вершительницу судеб, маскируя тем самым безрадостные мысли о какой-нибудь недостойной матроны глупости. Пара вторженцев в её покои притихла, как нашкодившие эльфята, наверняка ожидая смертного приговора по свои души. Знали бы они, что в этот самый момент Соулез всего-навсего ищет оправдания своему безволию, отчаянно не желая признавать, что дочь она всё же безнадёжно разбаловала, и, того хуже, ищет теперь не столько путь решения проблемы, сколько способ не настроить против себя любимицу! Но…       Но разве это не естественное желание?! Мез’Баррис — первеница, рождённая Соулез, тогда ещё совсем девчонкой, не дотащившей хнычущий трофей до места делёжки добычи! Мез’Баррис — раннее дитя, зачатое в двух шагах от поля битвы и рождённое при подобных же обстоятельствах! Не дитя, а триумф, воплощённый в плоть! Триумф, к тому же, на редкость удачный — обладающий всеми задатками, от телосложения громилы до незаурядного ума!..       Соулез с рычанием порвала документ в своих руках. Снова она ищет оправдания своим потаканиям разбалованной дочери! Да если кто-нибудь узнает… Какой позор!       — Очередные угрозы от Ксорларрин? — бойко предположила Мез’Баррис, глядя на внезапно рассвирепевшую мать, а затем на несчастные обрывки неведомой записки в её руках.       Глядя уж слишком прямо и напряжённо для ничего не понявшей.       — Разумеется, — ответила Соулез, не моргнув глазом, и на ходу выдала речь об изощрённых угрозах матроны-соперницы, какие будто бы вычитала в обрывках пыльного отчёта о расходах за позапрошлый год.       Мез’Баррис слушала чересчур внимательно, кивая с обречённым пониманием, а Соулез изо всех сил старалась не слишком гордиться своей умницей, вечно находящей выход для них обеих. Должно быть, права была предшественница на троне Армго, осаждая амбициозную Соулез: честолюбие, сила, знания, даже статус высшей жрицы — это ещё не всё. Матроной должна быть зрелая женщина, повидавшая жизнь, а не спесивая девчонка, едва изжившая подростковые комплексы. Справить столетие, уже взойдя на престол? Да в этом бы возрасте матери кланяться, а не восседать на её «вдруг» опустевшем троне, попутно держа в страхе чужих властелинш!       Теперь Соулез наводила ужас на дочь, всеми силами открещиваясь от недостойных матроны переживаний, Мез’Баррис всё более сокрушённо кивала, читая между строк и прикидывая, насколько плохи её дела, а будто забытый ими Утегенталь просто стоял подле Мез’Баррис, очевидно не понимая, что он вообще тут делает. Его не слишком-то милое личико, на миг исказившись в немом вопросе, стремительно вернулось к привычному выражению: взгляд законченной головорезки, тут же покорно опущенный в пол, и прелестные дрогнувшие ушки в придачу. Существо, сбежавшее из чьих-то кошмаров, мнит себя прекрасным и кротким «сокровищем», обижаясь на тех несчастных, что смеют оспаривать это мнение. История повторяется из раза в раз: сначала это буйное «сокровище» разорвёт обидчиков на куски, а затем побежит жаловаться Мез’Баррис, и та впадёт в ярость, устроив грандиозное кровопролитие, допытываясь, кто ещё подумывает обидеть её ненаглядного «дракончика». А кто же всегда наблюдает за резнёй, удовлетворённо гладя змееголовый хлыст и вспоминая, с какой же стати она позволила дочери включить браэринского вырожденца в состав семьи?..       Недалёкому Утегенталю вовсе не обязательно знать, что причина подобной матроньей милости — вовсе не его трогательные заверения исправно служить принявшей его семье, какова бы ни была «работа» (знал бы оборванец, какую яму себе вырыл этими словами!). Причина тому даже не горячие мольбы по крайней мере позволить остаться при Мез’Баррис «рабом для постели», ведь богатства и статус юнцу даром не нужны! Да что там, это исчадие извращенки без отсвета стыда созналось, что алмаз от стекляшки не отличит, а уважение кого бы то ни было он в Девяти Адах видал. Причина тому и не слёзные клятвы навеки порвать с сомнительным прошлым, которого он, — ну конечно, как же иначе! — не выбирал, оказавшись лишь одним из бесчисленных юношей, принуждённых к торговле телом, ибо нет у самца-полуиблита другого пути, как ни ты ни пытайся. Послушать этих браэринских юнцов, так у мужчин и вовсе нет никакого пути, кроме продажи своих прелестей!       Утегенталю совсем не обязательно знать, что причина покровительственного отношения матроны — всего-навсего жажда остепенить Мез’Баррис, что наконец-то начала вникать в дела, не подгоняемая материнским хлыстом, вместо того чтобы жить от похода в кабак до вылазки в бордель.       И тонкий шантаж, конечно же — ведь кто знает, что случится с твоим обожаемым «дроу», если ты разочаруешь свою матрону?       Буйный полуиблит может этого не понимать, от самца ума и не требуется, но Мез’Баррис… Она явно видит мать насквозь, иначе с чего бы этой безалаберной девчонке становиться образцовой принцессой и примерной дочерью каждый раз, едва Соулез хотя бы посмотрит на её, с позволения сказать, «сокровище»?       Итак, Соулез наконец-то нашла способ сделать из неугомонной дитяти исполнительную марионетку. Теперь пора бы взяться за дело и сотворить из «марионетки» будущую великую госпожу.       — Ты отправишься в Арак-Тинилит, — прямо заявляет Соулез дочери, решив, что более тонкие увещевания будут лишними. Разве не достаточно того, что Мез’Баррис всегда сопровождает её, как первая жрица Дома? Разве не об этом мечтает любая женщина, желающая могущества и власти, а не прозябания в грязи и перспективы до конца дней своих кланяться вышестоящим самкам?       Мез’Баррис не посмела спорить, лишь нахмурилась и чуть прижала уши, покоряясь судьбе. Не этого хотела развесёлая солдатка, видит богиня, не этого, — но, судя по всему, богиня уже указала ей путь, не подразумевающий возражений.       — Ллос любит нас! — заявил вдруг «оживший» Утегенталь так, будто ему давали слово. — Молись, повелительница, и ты её тоже полюбишь!       Соулез решила не наказывать дерзкого самца за голос, поданный без приказа. Напротив, его ослепительная улыбка во все редкие зубы показалась именно тем, чего матроне так остро не хватало.       — Да простит меня богиня, — поддержала матрона, — но порой и мужчина может сказать умную вещь.       Утегенталь взглянул на матрону исподлобья, нахмурив густые брови. Большие, кровавые глаза были полны такого подозрения, что незакалённая характером особь дрогнула бы, тревожно заёрзав на месте. Внутренний конфликт разрывал разум несчастного создания, не привыкшего к столь сложным задачам… Разве правильно это, хвалить мужчину? Ллос недовольна, когда мужчин хвалят — это знают даже молочные эльфята! «Хороший мальчик» — единственное, что можно позволить себе в адрес мужчины, не гневя богиню!       Строгий взгляд Соулез, вопросительно поднявшей бровь, быстро прервал внутренний конфликт, заставив дерзкого самца опустить взгляд и, для пущей убедительности, пасть на колени — что он, к слову, должен был сделать, едва переступив порог. Навык жреческой телепатии позволил Соулез на миг восторжествовать, упиваясь невысказанными извинениями. Всё-таки, она высшая жрица, получившая свой пятиголовый хлыст не за красивые глаза, а Утегенталь — очень послушный, богинебоязненный мальчик.       — Итак, дочь… я славлю богиню за то, что она вложила в твою голову хотя бы крупицу здравомыслия, — Соулез примирительно ухмыльнулась, опережая любые намёки на недовольство. — Ллос послала тебе знак взяться за ум… В обмен на вторую жизнь для твоей неискоренённой слабости. Что это было, если не знак? Посему, промедление будет богохульством. Ты отправишься в Арак-Тинилит утренним свечением Нарбондели.       — Пара часов на сборы?! — воскликнула Мез’Баррис так, что само её бесцеремонное явление на порог казалось теперь верхом «протокола». Громовой голос здоровенной солдатки отдался от стен, вынуждая всех прижать сверхчувствительные уши. — Но… Но ведь… Разве я не должна начать с… Начала учебного года… А не с его конца?       Прежде терпимая Соулез вдруг увидела себя со стороны — мигом постаревшую на пару столетий… Стремительно теряющую терпение. Собственные её мысли удивительным образом совпали с тем, что, как подсказывала жреческая телепатия, происходило в головах беспутной дочери и растерянного полуиблита… А может и странной, неведомой силы — ничуть не схожей с присутствием богини, и тем больше склоняющей держать лицо, не выдавая своей осведомлённости и строя бесценную дочурку, как делала бы это образцовая тиранша. Собери воедино мысли, посетившие вдруг всех и каждого, и что же получится? Неужели странная маска милости этой молодой матроны вдруг окажется жалкой фальшивкой для легковерной публики, дабы недостойные соперницы отсеяли себя сами, недооценив Соулез, идущую по трупам? А может, всё гораздо сложнее, и есть у Соулез некие козыри, помимо изрядной доли ума да благословения сниже?       Что скажет Соулез в своё собственное оправдание? Возможно, её истории о собственной гениальности не преувеличены, раз столь юная владычица может «сражаться» на равных с трижды годящимися ей в матери?       Что добавит от себя легкомысленная Мез’Баррис? Уж не осознание ли своей глупости, так долго принимая материнское покровительство как должное? Дочь называют прожигательницей жизни… В том возрасте, когда мать уже приучилась думать на десятилетия вперёд, в делах своих забывая про сон и еду!       Чем утешишься, если, вопреки обычаю, прислушаешься к мужскому голосу? «Ллос позволяет моей матроне играться в избранную! Значит, матрона и есть избранная. Ллос никогда не ошибается!»       Но что останется, если отбросить знакомые голоса и вслушаться в новые, неведомые мысли? Неужели… Собственный внутренний голос? Такой скрипучий и полный яда?.. Насмешливый? Полный презрения ко всему живому и обиды на всё сущее?!       «Вижу тебя, самозванку, насквозь…»       Соулез ведёт ухом, будто прислушиваясь к подозрительному шороху в абсолютной тишине. На миг ей будто открывается другой мир, полный такой злобы, какую может испытать только…       Кто? Или что?       «… ничего важнее превосходства над ведомыми идиотками на тронах…»       Соулез хватается за нечто чуждое, принимая суровый вид, с каким в самый раз обдумывать кару для дочери — или что там занимало её считанные секунды назад, мигом отступив на второй план под напором неведомого? Всего миг бытия, исполненного ненависти ко всему святому, — это сродни личной обиде на саму богиню, это так велико, что все неразрешимые трагедии кажутся жалким причитанием молочного эльфёнка, в наказание запертого в светлой комнате, это отрицание самой идеи жизни, пусть даже самой убогой, это трупный яд, впрыснутый в мозг, это убийственное презрение ко всем, кто имеет хотя бы крупицу власти, хотя бы иллюзию радости!..       Иллюзию?       «… маленькая тайна загордившейся соплячки…»       Соулез смотрит на дочь так, что Мез’Баррис наверняка бросилась бы прочь, или пала на колени, вымаливая прощение, но не в обычаях гордой самки падать лицом в грязь на глазах у самца, поэтому Мез’Баррис заслоняет собой всё также ничего не понимающего Утегенталя, героически навострив уши, дабы те трусливо не прижались к голове.       «…одно из множества развлечений… Всемогущей… Ничтожны властительницы мира сего… Считаются больше, чем заслуживаешь… Даже Бэнр… чем…»       «Твоего-то папашу…», — Соулез обречённо соображала, что к чему, и каждый новый виток её мысли становился красноречивее предыдущего, пока внутренний монолог не свёлся к брани, от какой покраснела бы даже браэринская сутенёрша. Одно успокаивало: каждая уважающая себя женская особь предвидит такой момент, заранее обучаясь подменять панику чрезвычайно суровым выражением лица. Судя по реакции Мез’Баррис, инстинктивно нащупывающей свои булавы на месте оставленного где-то оружейного пояса, паника Соулез вышла за любые рамки.       Соулез тут же взяла себя в руки, намереваясь разом решить все проблемы, покуда сама богиня посылает ей такой шанс. Матрона подалась вперёд, опираясь обеими руками на стол и в упор смотря на дочь самым суровым своим взглядом. Мез’Баррис в ответ таращилась во все глаза, готовая не только жизнь свою пересмотреть, но и, если придётся, схватить своего ненаглядного иблита, перебросив здоровенную тушу через плечо, и спасаться бегством.       — Девочка моя, — и без того низкий голос Соулез опустился до откровенно угрожающего тембра. Мез’Баррис едва не пала на колени, как должна была сделать в тот самый момент, когда мысль о нарушении покоя матроны посетила её ветренную голову. На беспутную принцессу, очевидно, наконец-то обрушилось осознание, что все эти десятилетия она была легкомысленной дурой, только и способной развлекаться, принимая противоестественную материнскую привязанность как должное. Что бы кто ни говорил, а Мензоберранзан знает пару матерей, настолько порочных, чтобы испытывать к своим отпрыскам смутно союзнические чувства, но ни одна из этих женщин не безумна настолько, чтобы страдать привязанностью к дочери лишь потому, что та покинула её чрево. Любое дитя должно приносить пользу, так или иначе.       Матрона Армго молчала с минуту, но не надо было быть ни высшей жрицей, ни потерявшей всякий стыд псионичкой, чтобы прочесть сокрытое в тяжёлой тишине.       Однако, Соулез слишком вошла во вкус, чтобы не повторить мысли вслух.       — Ты, дитя моё, кажется, не понимаешь, в каком мире живёшь, — начала Соулез, едва не шипя, и с внезапным торжеством обнаружив, что дочь всё-таки прижала уши к голове, а её ручной иблит наивно зажал свои прелестные ушки ладонями, не желая быть свидетелем унижения хозяйки. — Возьмись, наконец, за ум. Ты ведёшь себя хуже самца, привыкшего получать всё на блюдце с голубой каёмкой, но самец хотя бы отрабатывает то, что пропивает в попытках забыться. Ты ведь хочешь выжить, деточка? Выжить, а не висеть на моей казне и репутации мёртвым грузом, который я рано или поздно сброшу подле жертвенника? Вот и умница. Утренним свечением тебя здесь уже не будет. Утренним свечением ты начнёшь умножать мою славу в Арак-Тинилите, а не в кабаках. Тебе придётся очень непросто… Ещё более «непросто», чем остальным послушницам.       На миг Соулез замолчала, поразмыслив, не вынесла ли дочери приговор, но тут же продолжила, не сводя с Мез’Баррис жёсткого взгляда:       — Разумеется, я ожидаю от тебя колоссального рвения в учёбе. Уже через год ты явишься на это самое место в форме младшей жрицы!       Что бы ни было на уме у дочери, Мез’Баррис вовремя прикусила язык. Всего год на путь от послушницы до младшей жрицы?! Это возможно, конечно же это возможно, вот только… Такие рекорды ставят юные фанатички, те, кому хоть с порога змееголовый хлыст выдавай. Средней послушнице нужна хотя бы четверть десятилетия, чтобы проделать этот путь. Иные и вовсе оказываются такими бездарностями, что любая мало-мальски осведомлённая особь в конце концов слышит о дочери некоего Дома, что проходила в послушницах едва ли не полстолетия, и у матроны этакой бездарности была лишь одна забота — бегать в Арак-Тинилит, валяясь у настоятельницы в ногах и прося избавить Дом от позора, отправив бездарность на жертвенник.       — Возражения? — Соулез сама едва не прижала уши от своего тона.       Те, кому терять уже нечего, говорят, что Мез’Баррис с самой своей юности в Мили-Магтир не слышала слов «повинность» и «дисциплина», — и это лишь те слова, за какие матрона Армго не вырывает языки, когда приходит пора заботиться о чести семьи. Едва ли боевой дух этакой прожигательницы жизни поднимут рассказы о разнице между академиями. Едва ли дочери захочется думать о том, что духовная работа заставит вспоминать мили-магтирские неуставные отношения с нежной тоской, а прелести глабрезу открываются лишь высшим жрицам, до каких этакой бездельнице ещё расти и расти.       Выживать и выживать.       Даже браэринской попрошайке известно, к примеру… О смертях в экстатическом припадке. О жрицах, постигших хаос, а потому линчующих себя, хохоча и не чувствуя боли. О тех, что поняли слишком многое, и больше не имеют границ разума и тела.       — Никаких возражений, моя матрона, — ответила Мез’Баррис с поклоном.       — Ну так вперёд, не заставляй наставниц ждать!       Мез’Баррис вновь поклонилась, да с таким почтением, будто не она начала этот разговор, дерзко ворвавшись в покои своей матроны. Дочь стремительно исчезла, уводя своего иблита — а тот был рад исчезнуть даже больше, чем приструнённая матроной Мез’Баррис.       Говорят, мужская интуиция надёжнее прорицаний через магический кристалл… Соулез это поверье кажется глупостью, вроде сказок о роковых красавцах, чей шарм вынуждает женщин бросать всё своё богатство в надежде на крупицу самцовой благосклонности, но, поймав на миг взгляд спешно исчезнувшего Утегенталя, Соулез готова была пересмотреть свой скептицизм.       Этот драучий сын определённо догадался, что его тоже ждут сюрпризы… И он даже представить себе не может, какие.