***
Вдохновлённый Тсабанор недалеко ушёл, умудрившись во что-то ввязаться. От вида очередной недостойной сцены прямо в замковом коридоре незадачливый патрон только и мог что тяжело вздохнуть, осуждающе качая счастливой головой. — А ты, кстати, у неё следующий, — ехидно подначивал второй принц Дризфрин, вновь допекая старшего брата — придворного мага Хазафейна. Тсабанор живёт в замке всего ничего, какие-то полтора месяца, но сколько же раз он видел подобную картину! Про этого странного Дризфрина говорят разное: кто-то списывает его буйный нрав на особую силу Кьорл, слишком великую, чтобы та могла выносить здоровое на голову дитя, кто-то шепчется о былой встрече принца с женской особью, такой жестокой, что некогда смиренный юноша тронулся умом, а кто-то осуждающе качает головой, суля этому гневливому истерику место в фаворе у самой отъявленной негодяйки, будто лишь для этого Дризфрин был рождён таким. Как бы то ни было, у Дризфрина есть лишь одна радость: допекать старшего брата-мага, всюду того преследуя и порываясь ударить если не кулачком, то хотя бы словом. Почему же маг позволяет с собой так обращаться? Неужели правы те, что смеют намекать на неведомое наказание от самой Кьорл?! Тсабанор охотно поверил бы, не зная, чего ещё ожидать от Кьорл, терзающей свою собственную «официальную наследницу и правую руку» — терзающей не для учения, а будто от нечего делать, да с поистине эльфёночьей обидой, но… Велеть одному сыну покорно терпеть придирки другого, запретив убивать и давать отпор?.. Да кто вообще так делает?! Тсабанор стелился по стене, думая десять раз, прежде чем вновь шелохнуться, и жалея, что шестой Дом не тяготеет ни к колоннам, ни к статуям… Ни хотя бы к фрескам, позволяющим отчаявшемуся дроу вовремя замереть, идиотски маскируясь под часть рисованной композиции. Дризфрин исходил ядом, преследуя полного достоинства брата-мага и порой бросая такие взгляды, будто это преспокойный Хазафейн, потеряв где-то плащ, оказался с ног до головы закутан в нелепое тряпьё. Ох и не нравился Тсабанору вид этого преследователя! Достаточно было выражения лица Дризфрина, которое так и подбивало назвать «отупевшим», отчего-то вспоминая, как мать-торговка ловила непутёвых тсабаноровых сестёр, отбирая у тех мешочки с неведомой дурманящей гадостью и побивая хулиганок так, что стены от воплей тряслись. — Да, ты! — не унимался Дризфрин, вдруг приняв уж совсем неправильно-легкомысленный вид… Просто чтобы щёлкнуть пальцами, создав пару сверкающих магических искр над своим поднятым кверху лицом. Смысл неведомых чар остался известен одному лишь их создателю, замершему на миг с таким блаженным выражением лица, будто ручной паучок начал чистить хелицеры прямо на его лице. Всполох относительного света подчеркнул все цвета прилипчивого преследователя, и Тсабанору, такого разноцветия даже в торговом квартале не видавшему, стало совсем неуютно. Принц Дома, пёстрый, как птица диатрима, переступил порог своей обычной эксцентричности, опустившись до яркой краски на лице и неоновых росписей по рукам. Что бы здесь ни происходило, преследуемый маг не почтил брата ответом. Хоть бы глаза на миг закатил или глянул искоса — так нет же! Все знают, каков Хазафейн: он тих, спокоен, порой боязлив и меньше всех здешних дроу склонен бросаться на негодяя с кулаками, услышав нелепые эльфёночьи подначки в свой след. А что если это не эльфёночьи подначки?! Что если Тсабанор застал серьёзный разговор?.. Насколько вообще серьёзным может быть разговор с Дризфрином, по какому смирительная камиза плачет! — Ждёшь ты этого, знаю, что ждёшь! — Дризфрин вошёл во вкус, крадучись следом и растирая свой неоновый раскрас тощим кулачком. — Он сдохнет, а ты хочешь быть следующим! Ха, так и знал! В тихом омуте драуки водятся! Хочешь скажу, как называют таких, как ты? Тсабанор крепче врос в стену, зажав рот обеими руками. Слово, произнесённое следом… Неужели придворного мага назвали общественным мужчиной?! Да, здесь творится драук знает что, но разве тягостные замковые порядки позволяют такое?! Хазафейн остановился у самой полуоткрытой, тяжёлой двери. Он выдохнул сквозь зубы, прикрыл глаза и, даже не развернувшись, ответил, полный достоинства: — На себя посмотри. Дризфрина подкосило от возмущения! — А меня то за что?! — заорал он, бросаясь на брата с воинственным воплем. Маг молниеносно сообразил, что к чему. За секунды огонёк на кристаллическом конце его посоха расплылся до ослепительного светового поля, поражая всё зрячее, кроме самого Хазафейна, предусмотрительно закрывшего глаза широким рукавом. И мир погрузился в свет, будто настал конец времён. А затем пятисекундный апокалипсис закончился, и Тсабанор оторвался от стены, с болезненным стоном потирая глаза. Так, на чём они остановились?.. Да, точно! Надо срочно предотвратить кровопролитие, пока сыновья Кьорл не поубивали друг друга! — Властью патрона, приказываю вам: остановитесь! — воскликнул он, воздев руки к потолку и на ходу соображая, что не начавшаяся толком драка и так уже закончилась. Ответом ему была тишина, разбавленная внутренними воплями стыда за неловкость и болезненным скулением в два мужских голоса. В одном голосе Тсабанор безошибочно узнал свой… Подумать только, у него есть новая работа для почтовой летучей мыши! Несчастное животное преподаст незадачливому дроу пару уроков эхолокации, чтобы намертво ослеплённый Тсабанор получил хоть какой-то шанс выжить в этом мире! Когда глаза чуть прошли, и можно было рискнуть открыть их, Тсабанор немало удивился, увидев перед собой почти идиллическую картину. До статичности спокойная фигура Хазафейна являла собой само почтение. Расшитая, просторная мантия в пол, с широкими рукавами, с подолом таким длинным, что не видно было носки сапог, позволила бы магу пронести на себе целый арсенал. Была ли в догадках крупица правды, Тсабанор не знал, и сомневался, что ему когда-либо доведётся узнать, ведь маг не спешил посвящать кого-либо в свои тайны! Совсем никого, даже своего патрона, пару раз дерзнувшего было выразить юноше своё расположение, когда в очередной раз заигрался в нерадивого мастера интриг. «Ну да, точно», — каждый раз внутренне ворчал отвергнутый Тсабанор, — «наверное, дело в том, что юноше этому уж под две сотни. Он же у Кьорл старший, как-никак. Наверное, патронов тут всяких навидался, союзов до самых посмертных мук хватило! И уж какое такое союзничество сладится у взрослого, двухсотлетнего мужчины да сорокалетнего юнца! Я ведь ещё могу называться подростком, а ему уже пора плакать ночными смертями Нарбондели в подушку, предвосхищая первые морщины!» Хазафейн преспокойно держал посох обеими руками, чуть склонив увенчанную десятком искусных косичек голову. Дризфрин тем делом безутешно рыдал, повалившись на колени, будто малое дитя. — Скажи, патрон, — хныкал полубезумный принц так тонко, что даже мужской голосок в сравнении показался бы низким и грубым, — зачем он так со мной? Почему он нападает на меня? Что я ему сделал? Должно быть, лицо Тсабанора говорило за него. Хазафейн даже не подал голос, не считая нужным оправдываться. Маг выразительно скосил взгляд туда же, куда теперь вовсю уставился Тсабанор, успевающий в полном непонимании переводить взгляд с улики на поочерёдно пострадавших, и обратно. Что бы там ни было, Тсабанор доверял скорее смиренному Хазафейну, чем тому, кто сперва нарывается на неприятности, а затем хнычет, сжимая в руке кинжал, выхваченный из ножен. — Мой патрон, — заговорил маг, не демонстрируя и капли волнения, — прежде чем ты расскажешь обо всём нашей почтенной матроне, тебе стоит знать, что стало причиной подобного происшествия. — А что ста… — Тсабанор осёкся, вовремя нацепив маску важной персоны поверх своего неискушённого лица. — Расскажи мне, что произошло, старший принц. Хазафейн замялся, на миг взглянув патрону прямо в глаза, и во взгляде этом Тсабанор успел рассмотреть ни много ни мало похвалу. «С каждым циклом Нарбондели ты справляешься всё лучше», будто сказал ему маг… Даже если у Хазафейна подобного, как обычно, и в мыслях не было. — Мой гневливый брат позволил себе… — Не смей! — заорал Дризфрин. — Юноше не пристало вести подобные разговоры! — Хазафейн чуть поднял голос, чудом не растеряв ни капли внешнего спокойствия. — Тем более благородному. — И кто мне запретит?! — Здравый смысл, — маг устало вздохнул, и вид его стал мрачнее самой окружающей тьмы. — Глупец, я не говорю с тобой о приличиях. Ты волен и дальше позорить нашу мудрую матрону, позволяя себе сомнительные выходки. Разве я укоряю тебя в том, что ты не знаешь меры в яркости одежд, привлекая нежелательное внимание? Разве есть мне дело до твоего обычая разгуливать без пивафви, будто ты сможешь отбиться и от насильниц, и от шаек, охочих до твоего кошелька и огромных выкупов, ведь тебе не хватит сообразительности назваться чужим именем! — Кьорл не позволит, дварфское ты отродье! — огрызнулся Дризфрин, поглядывая на брата с поистине животной ненавистью. Хазафейн мигом растерял всё своё спокойствие, чудом не пав навзничь оттого, как болезнен оказался «удар». — Не слушай его, патрон! — взмолился маг с таким отчаянием, что Тсабанору вдруг захотелось дать дёру и ничего об этом не знать. — Я чистокровный дроу! Ты… Ты видишь это?! Взгляни на моё лицо! Приглядись к моему изяществу! — Да вижу я, вижу! — спешно согласился патрон, больше всего боясь, что сейчас из-за угла вынырнет какая-нибудь женская особь и потребует мага снять просторную мантию, чтобы проверить. Это будет ужасно, ведь Тсабанор слаб, он не сможет защитить своих приёмных сыновей! И причём здесь вообще какие-то… дварфы? И их отродия. — Неужели вы подрались из-за этого?! — Тсабанор спешно спасал ситуацию!.. А ведь точно. А за что подрались-то? — Вы, это… — мучительно соображал патрон, растерявшись. — То есть… Подрались из-за… Обвинений в нечистокровности? — Нет, мой патрон, — Хазафейн ухватился за возможность перевести тему, но обрушенный на умную голову позор не желал так просто его отпускать. Покаянный взгляд мага теперь упирался в пол, посох плотно сжимали дрожащие ладошки, понурые уши прилегали к голове от жгучего стыда. — Забудь всё, что ты слышал, ибо любое сказанное здесь слово не имеет под собой ни крупицы основания. Если ты желаешь знать, что здесь произошло… Имей ввиду, мне безразлична судьба этого глупца! Пусть он сколько угодно оскверняет своё имя недостойными речами! Пусть предаётся сплетням, сколько ему угодно! Если я в чём-то повинен, то лишь в том, что не позволяю этому скудоумцу упоминать имя знатной особы! Дроу должен соблюдать осторожность, если не желает навлечь гнев на себя и на свой Дом! Тсабанор кивнул со знанием дела, вспомнив поддатую компанию, проученную на недавнем выходе в город «руками» самой Кьорл. Яркая картинка всплыла перед глазами, как наяву: вот они с Кьорл и Квейвелин вновь стоят подле богатого здания с колоннами. Вот Кьорл допрашивает сплетниц, что же говорят о её персоне. Вот одна из легкомысленных девиц, некая «Квентль» с завитыми волосами, в приступе псионического безумия сворачивает шею другой. Вот вслед Кьорл с небольшой свитой доносятся хаотичные, пьяные вопли о тяжёлой судьбе Квентль, жестоко наказанной изгнанием из компании, ведь некоторым не нравятся убийцы, подверженные приступам безумия. — Одно неосторожное слово, и… — Не тебе меня поучать! — хмуро отозвался Дризфрин, по-прежнему стоя на коленях и не собираясь убрать оружие. — Я просто припомнил любовника старухи Бэнр! И что ж тебя так расстроило?! Сам в её постель хотел?! — Думай, что говоришь! — Хазафейн взъелся в ответ. — Кьорл не отдаст меня врагу! — А ты и врагу не нужен, мышь ты серый! Дело рисковало закончиться настоящей дракой, и весьма далёкой от обычных «мальчишечьих» ссор. Тсабанор вдруг понял: если он сейчас ничего не предпримет, то начнётся такая потасовка, что парней даже самки не растащат. Это ведь не перебранка торгашеских сынков за разноцветные бусики, и даже не разборки за титул любимого наложника! Это стычка парня с магическим посохом и неадекватного создания, гораздого бросаться с клинком и спускать слуг по лестнице! Всё что угодно может случиться. — Ну правда! — срочно вмешался Тсабанор, нервно усмехнувшись от повисшего в воздухе напряжения. — Ну подумаешь, посплетничал немного… Старуха Бэнр ведь нам даже не союзница, а наоборот, всамделишная противница, а значит… З-значит… «Предатель!» — читалось в полных праведного гнева глазах Хазафейна. «Я ведь почти согласился стать твоим союзником!» — домыслил в них Тсабанор. — Не такой уж ты недоумок, каким кажешься, — Дризфрин усмехнулся, потянулся, наконец-то убрал оружие и будто всерьёз приготовился броситься на патрона с радушными объятиями. — Подумаешь, сказал как есть! Старую опять видели в компании шлюх. Да не каких-то там, а элитных куртизанов, вот этих самых, которые в особняках живут и слуг держат. Один даже вроде как логово своё побросал, чтобы уйти к старой в гарем. Говорят, что он теперь сидит где-то запертый, слезами умывается. Старухе продался, но патроном ему не стать, старая же с незапамятных времён мужей при себе не держит. — Прежде чем ты скажешь что-либо, не подумав, — до враждебности холодно предостерёг патрона Хазафейн, — тебе следует знать, что эта госпожа никогда не платит общественным мужчинам за их услуги. Те не смеют напомнить о плате, трепеща перед полубожественным могуществом, и эта госпожа бесцеремонно пользуется сложившейся ситуацией! — А ты что, как про неоплату услышал, так сразу передумал? — Дризфрин расхохотался, мигом восстановив боевой дух. — Теперь на другие ручки хочешь?! Воцарилось молчание. Очень неправильное молчание. Тсабанор отошёл подальше к стенке: не понравилось ему, как задёргался глаз Хазафейна. И Хазафейн «сломался». — Если ты, драучья сыть, снова держишь в уме жрицу из ГанНет, то даже не начинай! Н-не смей! Я не буду принадлежать! Даже так! Даже ей! Даже если такие, как она, берут мужей в советники, никогда к ним не прикасаясь! Я всё равно не буду никому принадлежать! Даже СиНафай! Даже за её подарки! Моё место рядом с Кьорл, ты меня понял?! Ты понял меня, глупец?! Ты меня понял, скудоумец?! Дурак! Остолоп! Рофья голова! Тсабанор затаился, чтобы не мешать магу бить брата прямо посохом, без какой-либо магии. Патрон задумался бы над этим — благо о таком даже он, пропащий затворник, знает! Некоторые жрицы, особенно те, чья вера уступает в твёрдости адамантину, принимают в свои широкие объятия выдающихся выпускников Магика. Надо же, есть спрос даже на подобных мальчиков! На юношей не самой блестящей наружности, с зачастую прескверным характером, тяготеющих лишь к фолиантам в своих кабинетах и стремительно стареющих в нежелании подчиниться женщине. Те женские особи, кому удаётся сломить сопротивление, называют своих мужей-магов отличными советниками, но это никак не отменяет ходящих по городу баек и анекдотов. Один «муж-советник» уже в первую сотню выглядит как древний старик, но не от безграничной мудрости, а потому что он растратил весь потенциал, увиливая от постели. Другой «муж-советник» бегал от самочьей похоти, сохраняя за собой статус нетронутого, а значит почти равного женщине — и до того добегался, что подкладывать под жену стало некого, и пришлось ложиться самому, чтобы не нарушать традицию. Третий «муж-советник» всю жизнь посылал в спальню супруги свои астральные проекции, и лишь на смертном одре сознался ей, что умирает нецелованным. «Все мужчины как мужчины», — говорят о таких, трагично вздыхая, — «и лишь он ценная помощница, а не бесценное сокровище.» Тсабанор и сам не заметил, как погрузился в отцовские думы. Вот он каков, Хазафейн, его прекрасный приёмный сын! Относительно молод, отчасти привлекателен, бьёт вопящего брата посохом. Сможет ли эта СиНафай, кем бы она ни была, позаботиться о несчастном Хазафейне? Сможет ли защитить его? Сможет ли покупать наряды, украшения и… Что там нужно юношам вроде Хазафейна? Кажется… Старые, тяжёлые учебники?.. Неуместные мысли как рукой сняло, когда Тсабанор опознал, наконец, в курсирующей между братьями фигуре Ирри’Нрэ. Вторая принцесса Дома успевала налупить всех, и если Хазафейн отделался парой успокоительных затрещин, то Дризфрин вот уже минуту кричал на весь замок, пытаясь закрыться от агрессорши, что и выше на две головы, и шире везде, где только можно. — Не смей! — доносилось из-под града женских побоев. — Прекрати! Ну почему опять ты?! Не ври, Кьорл тебе не разрешала! Я солдат, а ты нет! Меня должны бить солдатки, а не такая, как ты! — Успеют ещё! — отозвалась Ирри’Нрэ без отсвета насмешки. — Зачем, по-твоему, наша драгоценная Алья так рисуется перед Кьорл?! Особенно теперь! И не смотри так на меня, я бы эту увечную давно выставила за порог! А Кьорл не выставила. Кьорл… Разглядела в ней потенциал. Такой потенциал, который надо поставить себе на службу! Любой ценой! Чем дольше Ирри’Нрэ говорила, тем отчётливее её раздражение сменялось брезгливой тоской. Тсабанору, знать никакую «Алью» не знающему, вдруг представилось, что это очередная безумица, каких матрона любит пытать, или, по крайней мере, самое отвратительное создание на всём материальном плане. Лица всех собравшихся здесь исчадий Кьорл подтверждали эту догадку. «Я скорее вступлю в сговор с иблитом, чем с этой недо-драучихой», было написано на каждом из этих лиц. — Ч-что? — Дризфрин рискнул убрать руки, закрывающие голову, и пронзительно взглянул на сестру. — Алья? Перед Кьорл?.. Потенциал?.. Что?! — Да, да, твоя «любимица». Не может последний глаз от тебя оторвать с тех пор, как отбила тебя у налётчиц. Бедняжке ведь башмаками дырявыми память отшибло. До сих пор думает, что это она их, а не они её. В принципе, правильно: Алья была целая одна, а противниц — всего десяток. — Так она же совсем дурная, — искренне не понял Дризфрин, от шока поднявшись на ноги. — Только такая тебя и вытерпит. Думаешь, просто так облизывается? Из вежливости выспрашивает, кто тебя, когда и как? Кожа Дризфрина стала такой серой, что этого было не скрыть даже разводам потёкшей краски для лица, некогда безвкусно намазанной в три слоя. — Нам, братец, в агентах нужна такая женщина. Пробивная, знаешь ли! Поставила цель и… Да что это я, мы же с тобой взрослые дроу! Алья спит и видит, как бы пожёстче отнять твою невинность, милый братец. Не терпится, говорят, приступить. В казарме начинают опасаться за тренировочные манекены. Дризфрин подобрался, притихнув с таким видом, что Тсабанор с Хазафейном переглянулись, вдруг вспомнив: семье надлежит сплачиваться перед лицом опасности извне, а то, что заставляет опасаться за «целомудрие» тренировочных манекенов — это, должно быть, опасность похлеще демонической орды. — Подумаешь, — продолжала Ирри’Нрэ, грубо встрепенув уши неадекватного брата, — шрамированная, одноглазая, с порванным ухом… Глуповата, на мой вкус, да и на любой другой тоже. Зато какая женщина! Как свирепа! Как предана Кьорл! Как мечтает сложить голову за нашу матрону! А вспышки безумия от контузии — это ничего. Лучше будет тебя, припадочного, понимать. Её взгляд обратился на остальных попавших под руку мужчин, и Тсабанор был озадачен, не увидев в них ни капли ожидаемого садизма. Неужели Ирри’Нрэ говорит серьёзно? Неужели это не способ напугать и приструнить, а благословение заботливой сестры? — Как вы понимаете, — голос Ирри’Нрэ стал куда более унылым, стоило ей отвернуться от притихшего Дризфрина. — Меня послали за ним. Не вздумайте смеяться надо мной! Не сметь! Да, Кьорл заставила меня носиться с посланиями, рабской работой, но я не Квейвелин, чтобы выполнять рабскую работу! Одно слово, одна насмешка, один намёк, и даже драучья Квейвелин позавидует вашей судьбе! Она обвела оставшихся взглядом головорезки, ожидая возражений, но не услышала ни одного издевательства, ни увидела ни единой насмешки. Даже Тсабанор понимал, почему преподнести эту новость поручили старшей из находящихся в своём уме принцесс. Рабыню или служанку Дризфрин привычно спустил бы с лестницы, а мужчину-вестника, кем бы тот ни был, принц даже слушать бы не стал. — Сейчас, — продолжила Ирри’Нрэ, — мы с моим прелестным братцем-неудачником отправимся к матроне, а вы… Хазафейн живо к себе. Маг охотно повиновался, решив не искушать судьбу. Похоже, Хазафейн только рад пропасть и запереться в своих покоях, лишь бы держаться и от гнева Ирри’Нрэ, и уж тем более от этой истории как можно дальше. — А ты! — Ирри’Нрэ указала на Тсабанора пальцем, послав к драукам весь известный ей церемониал. — Ты просто исчезни! Тсабанор отправился прочь с поклоном — куда большим, чем тот, какой патрон должен адресовать принцессе. Уж очень ему не хотелось видеть, как совсем не милостивая Ирри’Нрэ взирает на дрожащего брата, будто того поведут не к очарованной поклоннице, а на жертвенник.Настоящее благословение (6/23)
20 ноября 2023 г. в 16:49
В покоях знати нет окон, есть лишь пробоины для вентиляции, слишком тонкие, чтобы сквозь них прошёл отравленный дротик и уж тем более файербол — но и те надо знать, где искать. Почтовые летучие мыши — умные создания, но не настолько, чтобы протискивать записки своими крохотными лапками сквозь искусственную щель в сталактитовых стенах.
Тсабанор в последнюю очередь рассуждал, что же о нём подумают, когда в очередной раз сломя голову мчался к смотровой площадке, чтобы встречать рукокрылую посланницу с весточкой от бесценного союзника. Ему было плевать с самой вершины Клаурифт, почему часовые позволяют себе коситься на своего патрона как на Квейвелин, пока тот, осев на холодный камень и привалившись спиной к зубцу башни, разворачивает записку прямо на месте.
«Я польщён твоим ответом, дорогой брат. Твои милостивые речи о моей красоте пробуждают во мне известное самодовольство. Позволь сказать тебе, что и ты хорош собой, ибо для мужчины нет ничего важнее, чем услышать эти слова!
Но знал бы ты, как стыдно мне за свои кривые руны! А слова, а ошибки? Всё ли я употребляю к месту? Прости за столь высокомерное хвастовство, но однажды моя госпожа одарила меня похвалой, отметив, что я употребляют много красивых слов. Куда больше красивых слов, дорогой брат, чем приличествует черни, из коей я, к своему позору, происхожу. Вспоминая о том обстоятельстве нашего с госпожой знакомства, я провожу в домашнем книгохранилище больше времени, чем могу себе позволить, отчасти жертвуя вниманием к чуждым мне интригам. Прямо сейчас я сижу над свитком, сверяя каждое своё слово и молясь, чтобы ты никогда не узнал, сколько времени у меня уходит для перенесения своих бессмысленных бормотаний на это благословенное письмо.
Теперь, когда ты позволил написать тебе больше пары покаянных строк, не будет ли дерзостью вообразить, будто ты желаешь читать и эти строки — совсем не покаянные? Если моя наглость не вызывает твоих насмешек, если ты не солгал, называя себя чуждым знатному обществу, то не будет ли дерзостью поведать тебе, патрону вышестоящего Дома, о радости, обуревающей меня? Ты, тот, кому я должен выражать почёт, — настоящее благословение! Разве богиня не была милостива, направив твою руку, когда ты впервые написал мне? Истинное благословение, дорогой брат! Будто рой пауков, бегущий навстречу!
Но позволь, дорогой брат, поделиться с тобой и болью, ведь мы, мужчины, так лелеем свою боль, находя в ней утешение. Тебе известно, чего госпожи хотят от нас, больше ни на что не годных мужчин. Моя матрона желает только этого, и ничего больше! Видит богиня, мне стоит огромного труда облечь мысли в пристойные слова, не повторяя за моей предостойной госпожой. Представь себе: каждый раз, когда я осмеливаюсь заговорить с ней о чём-то, кроме её величия, она приказывает мне заткнуться, напоминая, зачем мужчине нужен язык! Прошу, будь так любезен и сотри насмешку со своего прекрасного лица. Назови меня глупцом, почитай за спесивую особь, но знай: госпожа видит во мне лишь мужчину, не давая шанс показать себя хорошим собеседником, и, богиня свидетельница, это страшнее клинка в руках предателя! Я, несомненно, буду убит, если позволю себе преступить порог дозволенного в переписке при столь значительном, как у нас с тобой, положении. Возможно, твоё сердце наполнится презрением, какого, конечно, достоин жалкий плакальщик вроде меня! Но ответь мне, дорогой брат, разве ты не разделяешь моего возмущения? Неужели нет во всём Андердарке другого мужчины, что желал бы не только служить безмолвным удовольствием, но и надеяться быть выслушанным? Да, мы, мужчины, глупы и несовершенны, но разве я требую от госпожи, чтобы она сделала меня своей советницей?! Я лишь жажду немного понимания, всего лишь невраждебного слова, обращённого ко мне! Хотя бы права иногда выговориться и не быть распластанным для утех прямо посреди монолога!
Прошу, восславь богиню, если твоя госпожа не такова, ибо ты самый счастливый из всех дроу.»
«Риззен Дармон Н'a'шезбернон», гласила старательно выведенная подпись. Чернила самые обычные, не тепловые, будто этот проницательный дроу знал, что Тсабанор не дотерпит до своих покоев и развернёт письмецо прямо там, где получил, полагаясь на далёкий отсвет огней с зачарованной ограды!
Счастливый патрон шестого Дома спешно спрятал бесценную записку под плащ и соизволил, наконец, подняться на ноги, принимая положенный своему статусу важный вид.
Прямо сейчас он покинет навершие башни и левитирует на этаж, справедливо опасаясь ужасов открытой для стражи винтовой лестницы! Видит богиня, он рад бы левитировать прямо так, на пещерное дно, прыгнув с крыши, но подобных нагрузок ему, конечно, не вынести даже с магическим знаком Дома в руках. В конце концов, даже левитация имеет свои ограничения… Возможно, прыгнув с вершины замка к его подножию, Тсабанор не разобьётся, ведь это не прыжок прямиком в бездонную расщелину Клаурифт… Как бы то ни было, проверять Тсабанор не хотел. Не теперь, когда у него есть самый настоящий союзник, призывающий к пусть и осторожной, но такой милой сердцу мужской болтовне.
Тсабанор покинет навершие башни, промчится по убийственно-тихому коридору, в нескончаемой обиде скосит взгляд на покои Кьорл, снова умудрится врезаться в кого-нибудь из стражи и привычно забаррикадируется в своих покоях! Нет, не затем чтобы свернуться калачиком и разглядывать иллюзорные сны, и даже не для того, чтобы вновь изучать свитки, воображая из себя прирождённого аристократа, а не странное нечто, неведомым вихрем занесённое в благородный Дом. Прямо сейчас Тсабанор стрелой помчится в свои покои, чтобы поскорее написать ответ. Никаких сомнений, его вдруг обретённый союзник тоже ждёт не дождётся! Ведь это так прекрасно, наконец-то обрести того, с кем ты можешь перемолвиться словечком, не заикаясь под полным отвращения взглядом, не слушая презрительных речей… Не боясь то и дело заносимого кулака, не ощущая себя жалким идиотом, невесть как дотянувшим до четвёртого десятка!
— Настоящее благословение, — повторил Тсабанор так запавшие слова союзника одними губами, вглядываясь в далёкую даль. Где-то там, среди разноцветных огней, за расщелиной Клаурифт, через Манифолк, Истмир, Нарбонделлин, и… Где-то там! Где-то в далёких далях! Где-то за лабиринтами улиц, за астральными «карманами» иных владений, за нагромождением сталактитов, за хаотичными провалами и возвышенностями, за гигантскими паутинами — что жилыми, что брошенными гиганскими паучихами и подсвеченными цветными огнями… За бесчисленными подвесными лестницами для иблитов и простолюдинов, исчерпавших суточный лимит левитации!.. За всеми этими «важными локациями для недосужего ума дел», куда то и дело сбегают женские особи, знать не зная, что глупенький тихоня Тсабанор каким-то чудом видит их намерения тайком отдохнуть в злачном месте!..
Где-то там, в далёких далях, другой одинокий дроу точно так же томится в ожидании, высматривая почтовую летучую мышь. Его тонкая, статная фигура наверняка облачена в тончайший паучий шёлк… Никакого невзрачного пивафви, только изумительный синий плащ со знаком Дома!.. Он смотрит вдаль своими большими, алыми глазами, хлопая длинными серебряными ресницами и, быть может, вплетает ленту в длинную серебряную косу, точно так же позабыв на миг о своей жестокой матроне…
Он ждёт, когда же Тсабанор перестанет смотреть на него через полгорода! Когда перестанет улыбаться до боли во впалых щеках, когда прекратит рассматривать вдруг полюбившиеся красоты Андердарка, когда устанет от косых взглядов юного часового, что явно мечется между перспективой страшных казней и желанием дать дёру, опасаясь, как бы причуды странноватого патрона ни оказались заразны.
Прекрасный Риззен ждёт, когда же летучая мышь принесёт письмо, подписанное загадочным «Тсабанор Одран», как это водится у знати, разграничивающей фамилии и «родовые имена».
И он обязательно дождётся.