Sorry, I love you

Феликс пулей влетел в класс, чтобы сообщить Сынмину о том, что его ждут на заднем дворе школы. До начала первого урока оставалось пару минут, но старосте было плевать. Он больше не собирался откладывать этот неприятный разговор. Вчера Чан рассказал о том, что Хёнджин обо всём знает, и с этой самой секунды Ким не находил себе места. Он думал, что Хван откажется с ним разговаривать и был почти убежден в своей правоте, когда не нашел как всегда в пустом классе за час до занятий вечно спящего парня. Сынмин прекрасно понимал, шансы на то, что Чонин не наговорил всякого дерьма Хёнджину, были ничтожно малы. Ян бы не упустил такой возможности. Именно поэтому Сынмин пытался себя настроить к худшему исходу событий, хотя в глубине души теплилась надежда. Он верил, что их чувства друг к другу окажутся сильнее обстоятельств. Красноволосый сидел в черном пальто, из которого выглядывал белый капюшон худи. Алые волосы слегка развивались на ветру, и это было настолько эстетично, что теперь захватывало дух не только от напряжения, но и от красоты затылка Хёнджина. Хван не видел приближающего парня, он сидел к нему спиной, поэтому у Кима было ещё пару секунд, чтобы собраться с силами. Его колени слегка дрожали, а сердце колотилось как бешеное. Хван тонул в своих мыслях, запрокинув голову назад и прикрыв горящие веки. Он сидел на невысокой скамье, ожидая, когда Сынмин заговорит, ведь сразу почувствовал его появление за своей спиной. Он ждал, когда староста начнет оправдываться или может даже обвинит во всём самого Хвана, однако Ким не спешил открывать рот. Молчание затянулось. Красноволосый не хотел больше ждать ни секунды, ему и без этой заминки было паршиво. — Долго будешь стоять за моей спиной? — обида Хёнджина отчетливо сквозила в каждом слове. Он будто хотел сказать: «Не стой там, я не хочу получить ещё один нож в спину…» — Чан сказал, что ты всё знаешь. Как давно? — Ким не говорил как человек, который в чем-то провинился, он был уверен в себе. И это ещё больше раздражало Хёнджина, это ещё больше его мотивировало сделать так, как он решил пару часов назад после очередного неудержимого истеричного рыдания. — Я узнал обо всём сразу после приезда Чонина, — тон парня был близок к тому, которым выносят смертные приговоры. Ледяной голос выбивал почву из-под ног, староста ощутил, как в горле пересохло от страха и осознания происходящего. — Почему ты сразу не рассказал? — губы Сынмина нехотя приоткрылись, и он всё же решил присесть рядом с Хваном. — Зачем делал вид, что не знаешь? — Неуместно задавать мне эти вопросы. Это вы нагло врали мне в лицо, а не наоборот. — Я хочу понять тебя, — староста уже выглядел совсем подавленно, видимо, он всё же чувствовал вину. Хёнджин смотрел на него украдкой, пытаясь продемонстрировать всё свое презрение и безразличие. — Понимать нечего, я просто хотел как следует поквитаться с вами, но перебрал с алкоголем и мой план накрылся. Впрочем, это всё не важно, — в руке парня была небольшая металическая зажигалка, которую Сынмин выронил у него дома, когда учитель застал их врасплох. Хвану хотелось вернуть чужую вещь, но он передумал и запихнул ее в карман. Хёнджин намеревался хранить этот кусочек Сынмина, как напоминание о том, что его уже однажды предали… Он больше никогда и никому не доверится. — Извини, я… мы… — речь Сынмина сбилась, он попытался заглянуть в глаза Хёнджина, но был отвергнут. На него смотреть не хотели, с ним разговаривать тоже не хотели. Хван не хотел рядом с собой Кима, и это был неожиданный удар. Слишком больно для Сынмина. Спасти эти отношения было невозможно, Ким понял это сразу, как только заметил вместо школьной формы повседневную одежду на Хёнджине. — Твои извинения для меня, как пустой звук. Мне не стало легче и уже точно не станет. Наши отношения должны были прекратиться в ту секунду, когда мы встретили Чонина в аэропорту, но вместо этого ты предпочел вытереть об меня свои ноги, — проговорил на одном дыхании Хван, больно закусывая губу и сильнее сжав в руке чужую зажигалку. Он будет долго помнить этот день, у них у обоих останутся шрамы. — Что за бред? Мы… — попытка Сынмина задвинуть свою правду была прервана тем, чем Чонин вчера забил голову Хвану. — Разве вы не планировали всё рассказать мне? Ты не виделся с Чонином тайком? — Да, но… — Этого достаточно, — Хёнджину уже было на самом деле плевать. Он уже пережил всё, что мог. Сил не оставалось на новые потрясения и даже на дальнейшие выяснения, кто прав, а кто виноват… И где-то в груди противно ныло от того, что он собирался сказать дальше. — Я возвращаюсь в Америку, моё решение никак не связано с тобой или со случившимся. Мне здесь никогда не нравилось, — он врал для себя, чтобы сохранить крупицы своей гордости. Но больно было так сильно, как будто врали ему и он знал правду. — Хёнджин, ты не можешь уехать… Не тогда, когда мы зашли настолько далеко, — Хёнджин не мог остаться, он задыхался от своей беспомощности и ему было невыносимо смотреть на Сынмина. Ему хотелось хотя бы на прощание коротко обнять или хотя бы взять за руку парня, но гордость и обида парализовали всё тело. Хёнджин оказался максимально тактильным, и это открытие для него стало болезненным, ведь касаться хотелось только Ким Сынмина. — Зашел далеко только ты, а я всего лишь пытался в ускоренном режиме пройти то, чего у меня не было. Отношения с тобой были не так плохи, и сейчас я осознаю, что цеплялся за тебя лишь потому, что ты оказался первым встречным, кто был ко мне добр, — это речь была отрепетирована и отточена, парень не имел права на слабость, он уже достаточно унизил себя перед тем, кто всё это время жалел его. Ему больше не хотелось обременять Сынмина и мозолить глаза одноклассникам, которые считали, что Хёнджин недостаточно хорош. Хван давно был наслышан о том, что он не подходит старосте. И если раньше он подпитывался уверенностью от Сынмина и действительно думал, что нравится ему, но теперь ситуация была в корне другой. С него сорвали розовые очки и самым грубым образом ткнули носом в правду. — Первым встречным? — бесцветно спросил Сынмин, казалась ещё немного и он ударит Хёнджина. Его руки сжались до посинения костяшек, а из груди вырвался несдержанный вздох. — Я был к тебе добр? — Ах, прости, ты называешь это влюбленностью, — презрение в голосе Хёнджина звучало настолько едко, что Сынмин нахмурился и стал ещё мрачнее. — Вот только я не был в тебя влюблен, для меня это всё было неудачным первым опытом, поэтому ты… — Хёнджин, я люблю тебя, — голос Сынмина прозвучал хрипло и слегка сбивчиво, но он это произнес как что-то естественное и правильное. Теплая ладонь опустилась на всегда ледяную, дыхание перехватило у обоих. — А я н-нет, — ему удалось произнести очередную ложь и не рассыпаться на мельчайшие частицы. Хёнджин был готов умереть прямо сейчас, лишь бы снова услышать эти слова и сохранить глубоко внутри. Сердце билось, как хищная птица в клетке, которую сдерживали все негативные эмоции. И будто повинуясь желаниям Хвана, Ким процедил сквозь зубы ещё с большим напором, хватая парня за ворот пальто: — Ты слышишь? Я. Тебя. Люблю. Горячее дыхание опалило покрасневшее ухо Хёнджина. Он снова таял, он снова вёлся, он был слишком бессилен перед Сынмином. Но в этот раз Хван не собирался уступать своим чувствам. Хватит с него этих несбыточных грез и розовых очков. Гордость победила. Прошло по меньшей мере минуты две прежде, чем Хёнджин собрал все свои остатки самообладания и встал на ватные ноги, вырвав руку из манящей теплоты. Он в последний раз посмотрел в любимые глаза, медленно прикрыл веки и совершенно спокойно произнес, с идеально наигранным безразличием: — Наши чувства невзаимны. Прими это, Ким Сынмин. И не пытайся связаться со мной, сделай хотя бы это для меня. И будь добр, если мы встретимся снова, то сделай вид, что не знаешь меня, – это была очередная отсылка к тому, как Сынмин и Чонин притворились незнакомцами. Обида своими мерзкими патлами вцепилась Хвана и не хотела отпускать. Хёнджин выдавил кривую улыбку и, не смотря на Сынмина, сухо произнес, Спасибо за всё, Ким Сынмин, и прощай. Ким не сдвинулся с места и не проронил ни слова. Он был уничтожен. Хёнджин воспринял молчание, как согласие, и, последний раз взглянув на свою первую любовь, кинулся прочь, чтобы Сынмин не заметил застывшие слёзы в его глазах. Ким горько усмехнулся, тут же шмыгая носом, когда тонкая фигура скрылась за школьными воротами. Он был опустошен и совершенно раздавлен. Их чувства сейчас как никогда были схожи. Оба чувствовали себя преданными и униженными. Сынмин ещё долго будет помнить эту болезненную худобу и пухлые красные губы… Нежный и неуверенный голос, который за доли секунд мог стать едким и безразличным… Темные следы карандаша на тонких изящных пальцах после долго рисования… Прекрасные глаза-щёлочки… Ослепительную улыбку… Он будет помнить, как этот невероятный Хван Хёнджин перевернул его мир с ног на голову. Темноволосый перевел взгляд от школьных ворот, натыкаясь на одинокое слабое дерево. Он смотрел на один единственный багровый лист, который был готов вот-вот сорваться. Видимо, этому листочку удалось прожить всю осень и преодолеть зиму, но он бы рано или поздно упал, как очередной раз падал Сынмин. — Наступит ли для меня лето? — тихо проговорил парень, закрывая лицо руками. Он просидел на этой скамье ещё очень долго, не чувствуя холода последних дней зимы. Оказалось, что проще расстаться с человеком, чем с иллюзиями на его счёт.