Sorry, I love you

Солнце пробивается сквозь мрачные ели, окружающие громоздкое невзрачное здание. Оно местами обсыпается и выглядит зловеще, напоминая Чану средневековый замок. Русоволосый отводит взгляд от внушительной трещины у входа и осторожно предлагает: — Ты не устал ходить из стороны в сторону? Может присядешь и попытаешься успокоиться? Мы можем сходить в кофейню через дорогу, там будет намного комфортнее… — Я не могу поверить, что он насиловал этого парня, — Феликс искоса смотрит на Чана и подходит к нему, чтобы присесть на каменную скамью. Его ноги перестают ныть от монотонной ходьбы, спина расслабляется и слегка сутулится. — Это же полная чушь! — Ликс, я тоже в это не верю. Но мы не можем быть настолько уверены. Сам подумай, ты не знаешь, что он оставил за собой в Америке. Хёнджин, сколько я его помню, всегда был странноватым, да и в целом, у него сложный характер. — Это же Хёнджин… — растерянно произносит Ли, роняя голову на плечо своего парня. — Он всё такой же хрупкий внутри, он бы никогда не поступил так. Любимый, я же вижу, он совсем не изменился. Он бы не смог такое совершить. — Всё будет хорошо. Адвокат Юн настоящий профессионал, мы с ним давно знакомы. Он быстро решит эту проблему, если, конечно, Хёнджин действительно не виновен. — Он не делал этого! — повышает голос Феликс, словно ошпаренный, поднимая голову. — Знаю, успокойся, — Чан переплетает их пальцы и успокаивающе поглаживает маленькую ладонь Феликса, который снова опускает голову на крепкое плечо. — Ты же успел сказать Хёнджину, что он будет твоим свидетелем? — ловко меняет тему, чтобы отвлечь. — Наверное, он был в восторге. — Нет… Я не успел, он так много работает, мы даже поговорить нормально не успеваем. А сейчас на него еще и это взвалилось. — Уверен, это дело быстро закроют. И ты в ближайшее время обрадуешься Хёнджина новостью о нашей свадьбе. — Это что за нотки сарказма в твоем голосе? — локоть врезается куда-то в бок Чану и он вымученно выдыхает. — Это я представил, как ты, я, Хёнджин и Сынмин будем выбирать вместе торт, пригласительные, что там ещё?.. — Ты прав, Хёнджин будет не в восторге. Каждый раз, когда я упоминаю Сынмина, он смотрит на меня как-то враждебно. — Эй, между прочим, Сынмин тоже не особо обрадовался. — Я бы мог выбрать своим свидетелем Джисона, но он же укатил куда-то в лес к Минхо, а Чанбин такой же как и ты весь в музыке. Тем более Хёнджин ресторатор, он хоть в чем-то разбирается. — Звучишь убедительно, хоть и корыстно. Тяжелые железные двери открываются и закрываются бесчисленное количество раз. Чан напряженно выжидает, пока Феликс мирно дремлет на его плече, изведя себя окончательно от беспокойства. Проходит полтора часа, жара стоит уже невыносимая. Они бы могли дождаться новостей где-нибудь дома, под кондиционером, но Чан не захотел спорить с нервным Феликсом, который хотел дождаться Хёнджина прямо здесь. В последнее время они часто ссорятся, поэтому Бан Чан старается как может, чтобы избежать очередного конфликта. Дверь снова со скрипом открывается, Бан облегченно выдыхает, а его парень воодушевленно вскакивает на ноги и несется к Хёнджину, который, жмурясь от солнца, спускается по лестнице. Хван выглядит не особо довольным, а мужчина средних лет озадаченно останавливается за его спиной и озадаченно произносит: — Я вам позвоню. Попытайтесь вспомнить детали, это очень важно. — Хорошо, — благодарно кивает Хёнджин и моментально оказывается в объятиях друга. — Ты меня задушишь, Ликс-и. — Тебя отпустили? Всё в порядке? — Ничего не в порядке, — отстраняется Хёнджин, его лицо ничего не выражает. Раздражение окутало его с самого утра и отпускать не собирается. — Дело не закрыли, я всё ещё остаюсь главным подозреваемым. — Ты же ничего с ним не делал. — Феликс, — устало вздыхает Хёнджин, — я не видел его больше месяца. Однако у него хватило ума обвинить меня в том, что я не даю ему прохода и покушаюсь на его жизнь. А сейчас он прячется в какой-то частной больнице с увечьями, и мне запрещено приближаться к нему. — Господи… Насколько все плохо? Он в порядке? — В полном порядке, не считая того, что всё его тело обсыпано гематомами. Следователь тыкал меня лицом в его фотографии всё утро и пытался выбить признание. — И что? Ты же не делал ничего такого. У него даже нет никаких доказательств, — замечает Чан, останавливаясь позади своего парня. — Именно поэтому меня сейчас отпустили, но адвокат Юн сказал, что в таком деле очень легко сфабриковать доказательства. Тем более этот полоумный свою попытку суицида выставил так, будто бы я его довел, а затем оставил одного истекать кровью. А потом я дождался, когда его выпишут из больницы и продолжал издеваться над ним, держа в каком-то загородом доме. — В каком ещё доме? — Понятия не имею, — Хван вымученно закатывает глаза. — Из-за этого идиота я не могу покинуть Корею, а у меня была назначена важная встреча. — Ты можешь попросить Сынмина дать показания, — Чан вопросительно выгибает бровь, предлагая Хвану реальный выход из ситуации, — Кай специально оставил ему код от своего замка, чтобы его успели спасти. Это сразу снимет с тебя часть обвинений. — Чан прав, это хорошая идея! — бодро соглашается Феликс, пока Хёнджин уходит глубоко в свои мысли, раздумывает над чем-то. Как говорят, не плюй в колодец, пригодится воды напиться. Хван прямо сейчас в полной мере понимает смысл этих слов, ведь совесть за ручку с гордостью не позволяет ему даже заикнуться перед Кимом и попросить о помощи. Все планы рушатся на глазах, Хван хотел поговорить с Кимом при других обстоятельствах. Они умело существовали друг без друга на протяжении нескольких недель, и сейчас ему придется внаглую просить Сынмина о помощи. Абсурдно. Но другого выхода нет. Только это может послужить хоть каким-то доказательством в пользу Хёнджина. — Если хочешь, то я могу сам поговорить с ним. Сынмин в любом случае найдет время, чтобы помочь тебе. — Спасибо, Чан. Но лучше я сам попрошу его об этом. — Отлично! — довольно потирает ладони Феликс, — А теперь пойдемте в ресторан, я ужасно голоден. — Я хотел прямо сейчас встретиться с Ким Сынмином, пообедаем вместе в другой раз? — неловко говорит Хван, деликатно отказываясь. — Сейчас ты не сможешь с ним встретиться, только после десяти вечера. Он мне писал, что сегодня будет ассистировать хирургу, там какая-то непростая операция. — А я ведь говорил ему стать стоматологом, этот Ким Сынмин такой упрямый! — возникает Феликс, перебивая своего парня. — Не начинай, милый. — Пошлите уже есть, — закатывает глаза Ли и тянет обоих парней к автомобилю. *** Сынмин снимает с себя хирургические перчатки, тщательно моет руки и задумывается о том, что ему стоит выйти на полную ставку в одной клинике, а не работать на полставки ещё и в городской больнице. Плечи сводит, он их осторожно разминает, направляясь в свой кабинет. Сынмин стягивает с себя немного запачканный халат, а затем и голубую блузу со штанами. Он переодевается в свою одежду, электронные часы на стене показывают половину одиннадцатого, спать хочется неимоверно. Он прощается с коллегами и оказывается на парковке, находит в тусклом освещении свой автомобиль и мечтает поскорее оказаться дома, чтобы моментально окунуться в крепкий сон. — Здравствуйте, — здоровается Сынмин, зайдя в подъезд. — Вам уже лучше? — Здравствуй! Та мазь, которую вы мне посоветовали очень помогла. Я так благодарна, доктор Ким, — улыбается консьержка, женщина в возрасте с едва заметной сединой. — Думала, уже не смогу из-за болей выйти на работу, скучали по мне? — Конечно, вас очень не хватало, — дарит искреннюю улыбку парень. — Надеюсь, вы больше не будете болеть. Доброй ночи! — Совсем забыла, к вам пришли Какой-то молодой человек, если бы он пришел к кому-то другому, то я бы не за что его не пустила. Но стоило ему упомянуть ваше имя, я сразу поняла, что ему можно доверять. Он вас очень давно ждет. — Я не ждал гостей, кто бы это мог быть… Сынмин тычет пальцем на число «22» на сенсорной панели, створы лифта закрываются. Ким хмурится, прикидывая варианты, кого могло занести к нему так поздно. Возможно, это Джисон, который снова поругался с Минхо или Чанбин потерял вдохновение и пришел об этом поболтать. Парень надеется, что кто бы это ни был, ему удастся быстро его спровадить. Сынмин слишком устал и ему сейчас ничего не хочется, кроме хорошего душа и прохладной постели. Двери распахиваются, он выходит из лифта и у своей двери никого не замечает. Возможно, консьержка ошиблась и пришли всё же не к нему? Настроение шатена ползет вверх, он ловко набирает код, чтобы открыть дверь, как вдруг слышит за спиной хриплое: — Мы можем поговорить? Это очень важно. Сынмин вздрагивает от неожиданности, сердце падает в пятки. Нельзя же так подкрадываться! Он не спешит показывать свой испуг и также не спешит разворачиваться к Хёнджину. — Важно? — саркастично повторяет парень, открывая дверь. Сынмина тут же ощущает прохладу, он специально оставил все окна открытыми, чтобы проветрить квартиру. Сквозит приятно, спина покрывается мелкими мурашками. Ким убеждает себя, что это от прохлады после уличной духоты, а не от блондина, который выжидающе стоит за спиной и прожигает взглядом. Хёнджин выглядит превосходно, такое сложно не заметить. Полупрозрачная летняя рубашка белого цвета с глубоким вырезом и широкие легкие черные брюки делают его каким-то эфемерным. Сынмин неосознанно хмурится, сам он одет совсем просто: светлые джинсы и серая свободная футболка. — Ну, раз так важно… То входи. Ким небрежно сбрасывает белые кроссовки, он не поправляет их и не ставит аккуратно на полку, как делал это всегда, потому что Хёнджин, дышащий в его затылок, заставляет его нервничать одним лишь своим присутствием. Ким осторожно ступает, и свет автоматически включается, реагируя на движения, и тут же освещая просторную прихожую, а затем и небольшую гостиную соединенную с кухней. Сынмину нечего скрывать в своем доме, у него всегда царит порядок. И это не потому, что он обожает чистоту или часто убирается в квартире — просто Ким редко бывает здесь. Только под ночь и только поспать. Его такой расклад более чем устраивает. Хёнджин снимает бежевые дизайнерские туфли и ставит их аккуратно, в отличие от хозяина квартиры. Он молча идет за напряженным Кимом, застает его вальяжно сидящим на кожаном диване и, когда ловит на себе тяжелый темный взгляд, прочистив горло, осторожно спрашивает: — Могу я присесть? Хёнджину хочется сквозь землю провалиться. Подсознание щедро подкидывает ему все сто причин того, почему Ким Сынмин должен его ненавидеть и не хотеть видеть прямо сейчас. На него будто опускается купол и из него выкачивают весь воздух. Ситуация жалкая. Хёнджин снова жалкий в чужих глазах. Прошлое окутывает его с головой, не хочет отпускать. — Зачем спрашиваете, Ваше Величество? Язвительные нотки в мелодичном голосе Кима отрезвляют. Хёнджину хочется стать в боевую стойку, он не намерен пасовать. То, что ему нужна помощь Сынмина, не значит, что он собирается пресмыкаться. Хван не умел просить помощи, не десять лет назад, не сейчас. Для него это сложно, также сложно, как смотреть в завораживающие глаза Кима. — Можно без этого? — Хван сжимает губы в тонкую линию и садится на низкий черный пуфик, не хочет рядом с хозяином квартиры. Он закидывает ногу на ногу и опускает на острое колено сцепленные в замок руки. Сынмин как вчера помнит ненавистного преподавателя по психологии и как много он рассказывал о закрытых позах и внутренних зажимах. Хёнджин сейчас максимально читабельный, даже спокойное выражение лица выдает его нервозность. Он отличный пример уязвленного и неуверенного в себе человека, который умело пытается это скрыть. — Я пойму тебя, если ты не захочешь мне помогать… — блондин начинает заламывать свои длинные изящные пальцы, и Сынмин как будто видит того самого старшеклассника Хван Хёнджина, но тут же избавляется от подобных мыслей. Видимо, Хван проделал колоссальную работу над собой, чтобы хорошо держаться на людях. Но невозможно вырвать из человека застенчивость или низкую самооценку с корнем. Сынмину нравится лицезреть такого Хёнджина, такого настоящего и волнующего все фибры души. — Мой бывший обвиняет меня в домашнем насилии и в том, что я оставил его истекать кровью после того, как он перерезал себе запястья. Не мог бы ты или твой знакомый психотерапевт, который успел немного поработать с Каем, сходить в участок и дать показания в ближайшее время. Конечно, в мою пользу, — неловко прокашливается Хван. Пытается выпрямить спину и расправить плечи, чтобы не казаться себе ещё более жалким. Смотрит на Сынмина, пытается предугадать ответ, а затем дерганно добавляет: — Просто понимаешь, мне нужно заниматься рестораном, но пока я нахожусь под следствием, это немного затруднительно. Я очень много сил вложил в это дело и хотел бы довести до конца. — Это всё? — стальной голос Сынмина бьет наотмашь. Ким не такого ожидал. Конечно, он поможет, скажет всё, что потребуется и даже больше. Но неужели Хёнджин не понимает, что у Сынмина также есть чувства и эмоции? Что его душевная организация не толще, чем у самого Хвана? Почему некоторые люди направо-налево раскидываются словами по типу «иди нахуй» или «не хочу тебя видеть», а просто извини выдавить из себя не могут. Ким даже не пытается скрыть своё крайне сильное разочарование. — Ещё я хотел попросить у тебя прощения за то, что нагрубил в тот день. Вот. Вот, что хотел услышать Сынмин всё это время, но есть одна важное обстоятельство… — Прощаю. Правда прощает, ведь смысла нет обижаться на такого человека как Хван Хёнджин. — Я не прошу у тебя прощения, потому что мне понадобилось твоя помощь. — он будто видит всё по глазам Кима, тут же бросается оправдать себя. — Я вел себя отвратительно. Ты не виноват в том, что я спутался с Каем. А вот и это обстоятельство. Сынмин слабо верит, что Хёнджин просит извинения искренне, а не для того, чтобы ему оказали помощь. Ким криво улыбается и неестественно равнодушно произносит: — И тем не менее тебе потребовалось почти два месяца, чтобы осознать это. — Это будет звучать глупо, но я хотел пригласить тебя на открытие ресторана и попросить прощения, поэтому понадобились бы все полгода. — Лучше бы ты этого не говорил, — то есть Ким Сынмин должен был ожидать полгода, пока Хёнджин морально соберется, откроет свой очередной ресторан и в торжественный обстановке приподнесет свои драгоценные извинения. Гнев разливается по всему телу от абсурдности, Сынмин бы с удовольствием сейчас съездил Хёнджину по ровному носу. И ему даже не жалко чужую белоснежную рубашку. — Если это всё? То всего хорошего, я слишком устал после работы. В участок, конечно, схожу и всё как было расскажу…. — Я очень хочу, чтобы мы снова нормально общались. Дружили, если ты всё ещё этого хочешь… — перебивает Хван и смотрит так потерянно, разбито. Будоражащий звоночек для Кима. — Я хотел перед тобой извиниться не только за тот случай, а за всё, что между нами было. Мне очень жаль, что я ушел десять лет назад, наговорив тебе всякого… — не осмеливается сказать, что тоже любил Сынмина, что до сих пор сходит с ума. — Игнорировал, избегал, не отвечал на звонки. Поступил ещё хуже, чем Чонин. Я знаю, что для тебя было сложно перенести разрыв с Чонином, и я заставил тебя пройти через это снова. У тебя нет никакого «синдрома спасателя»… Ты просто замечательный человек, Ким Сынмин! И выбираешь неправильных людей… Прости меня за всё, что я сделал, — ждет чего-то, хоть какой-нибудь ответной реакции. А затем окончательно свихнувшись, глупо расплывается в улыбается. Его глаза сверкают. Так по-дурацки блестят, что у Кима перехватывает дыхание. — Мир? — он протягивает Сынмину руку, слегка склоняя голову, и прикусывает губу в немом волнении. «Если ты протянешь мне руку, то я никогда ее не отпущу…» — судорожно думает Хёнджин, его рука начинает неметь, его всего потряхивает, но он не намерен отступать. Настолько невинный жест и дрожащая ладонь блондина заставляет Сынмина моментально смягчиться, ему уже даже не хочется огрызаться. Ким зависает, не веря собственным ушам и глазам, а затем придя в себя, невольно улыбается и протягивает руку: — Мир, — едва слышно. — Это твой последний шанс на дружбу со мной, не упусти его. Хотя можешь упускать, мне уже всё равно. Приятные мурашки разбегаются сразу по двум рукам, достигая сердец, которые начинают биться в унисон. Время будто останавливается, все вокруг перестает существовать. Хёнджин не хочет отпускать теплую руку. Сынмин тоже не хочет, чтобы прохладная ладонь исчезала, но всё же первый отстраняется. Теперь они бывшие одноклассники, хорошие знакомые, приятели, максимум — будущие друзья. И ничего более. Сынмин не идиот и не мазохист, он достаточно настрадался. И если Хёнджин не может разобраться в себе и в своих чувствах, то это сугубо его проблемы. Ким Сынмин ничего, кроме дружбы, с этим человеком не хочет. Слишком больно. Он это всё это уже проходил, дальше не зайдет. Ни за что. — Тогда я пойду? — опять неуверенно. Такой Хёнджин раздражает и умиляет одновременно. Ким чувствует, как глупые бабочки в животе расплавляют широкие крылья, чтобы начать кружить. — Кухня прямо за твоей спиной, разворачивайся и приготовь мне что-нибудь по-настоящему стоящее, а после можешь идти, — командует Сынмин, одаривая неоднозначной улыбкой. Ему придется долго привыкать к Хёнджину, как к кому-то, кто хочет присутствовать в его жизни. Поэтому времени терять он не собирается, чтобы не чувствовать неловкость каждый раз, когда они просто смотрят в глаза друг друга. Между друзьями должен витать комфорт и уют, а не искры и фейерверки. — Ты всех друзей так эксплуатируешь? — Хёнджин выглядит удивленным. Он безумно рад, что теперь может общаться с Сынмином, но не ожидал такой скорой перемены в чужом поведении. — Это уже второй раз. Сынмину хочется ответить, что Хёнджин обязан ему теперь готовить до конца жизни, чтобы искупить свою вину, но вместо этого он натягивает ухмылку: — Не всех. — Уверен? — Только тех, кто хорошо готовит, — важно замечает Ким, нахально подмигивая. Ему хочется вести себя непринужденно, чтобы искоренить неловкость между ними. — Я как всегда устал после работы, а ты так удачно подвернулся. Не особо люблю готовить, так почему бы не использовать тебя. Мы же теперь друзья, верно, Джин-и? — Верно, Мин-и, — вторит саркастично Хёнджин, сдерживая слишком широкую улыбку. Это очень необычно и волнующе для них обоих. — Я тебя просил не звать меня так. — Я тоже. — 1:1. Твои предпочтения в фильмах поменялись? — Нет… — растерянно хлопает ресницами Хёнджин. — А что? — Тогда я выберу что-нибудь на свой вкус. — Я не говорил, что останусь. — Я тебя и не спрашивал. Ты останешься, потому что я собираюсь задать тебе сто и один вопрос. Ты слишком долго бегал от меня. И пусть у нас уже ничего не получится, но о своем потенциальном друге я хочу знать хоть что-то. Вдруг за десять лет ты начал смотреть эти сопливые тайские сериалы и есть баклажаны. — Не все лакорны сопливые! И, вообще, осуждать чужие предпочтения — дурной тон. — Дурной тон — это строить из себя альфача и лезть целоваться к людям, — справедливое замечание Сынмина заставляет блондина покрыться красными пятнами. Немного не такого он ожидал, когда шел сюда. И почему он краснеет? — Ты мне ответил тогда, — возмущается Хван, запуская в парня подушкой. Его смущение кажется Сынмину очаровательным. Друзья же могут казаться очаровательными? В этом нет ничего плохого. Чан тоже иногда ему кажется таким. Ладно, кого он обманывает… — Не отвечал я тебе, мне просто нечем было дышать! Иди уже готовить, Хван Хёнджин. И делай это молча, я нуждаюсь в тишине. — Закроешь мой рот? — умело играет бровями блондин, зачесывая назад отросшие волосы. Сынмин залипает, ему это не просто нравится, а нравится безумно. Может, сегодня они переспят, а дружбу отложить на завтра? Уж больно сексуальный этот Хван, черт его дери, Хёнджин в коричневом фартуке, который Ким ещё ни разу не использовал по назначению. — Даже не думай. Я дважды на одни и те же грабли не наступаю. Между нами, кроме крепкой мужской дружбы, быть ничего не может. — То есть я тебе больше не нравлюсь? — выпячивает губу по-детски Хёнджин. И хотя его вопрос выглядит несерьезным, сердце замирает в ожидании. А вдруг у него ещё есть шанс… Нравится. Он и не переставал. Как он может перестать нравиться, когда буквально не выходил из головы годами? Как он может не нравиться с такими внешними данными? Сынмин себя убеждает, что ему просто нравится внешность и ничего более, поэтому ему достаточно привыкнуть к присутствию Хёнджина, и все эти бабочки улетят куда подальше. И не хочет он, чтобы такой как Хёнджин ему нравился или ещё хуже. Ему хватило недолюбви с Хваном в школьные годы. Почему он, вообще, должен поддаваться непонятному порыву и целовать Хёнджина, хотя хочется до тугого нервного узла в желудке. Сынмин все эти чувства запер давно в себе и собирается никогда больше не вспоминать о них. Они будут дружить как нормальные люди, проводить вместе время, общаться, переписываться, но на этом всё. Ближе Сынмин его не подпустит. Уже обжегся, и не раз. Хёнджин не похож на того, кто потухнет, он начал гореть ещё ярче. Тем самым синим пламенем. Сынмин не готов окончательно сгореть, хотя манит неимоверно. Он свой пепел не соберет, расщепиться на атомы после очередного внезапного ухода Хвана и перестанет существовать. — Не нравишься, — без тени сомнения и твердо. Пусть поверит, пусть знает и ни на что не рассчитывает. — Показывай мне давай, что и где лежит… — пытается отвлечься от неприятного покалывания на кончиках пальцев Хёнджин, открывая кухонные шкафы. И что-то внутри него обрывается, но он это заслужил.