Sorry, I love you

– Я не могу больше на это смотреть, почему он такой тупой? – закатывает глаза Хёнджин, забирая у чрезмерно увлеченного дорамой Сынмина опустевшую тарелку. Очень неоднозначная ситуация. Они также сидели у Хвана дома после похорон, но атмосфера была совершенно другой, более угнетающая и тяжелая. А сейчас они будто ломают стены, которые возводили сами же на протяжении стольких лет, и становятся всё ближе друг к другу. – Ещё будешь? – Это было божественно, но четвертую тарелку мой желудок не выдержит, – Ким терпеливо дожидается, пока блондин вернется и сядет рядом с ним, чтобы максимально отодвинуться к мягкому подлокотнику, прилечь боком и, подперев рукой голову, вальяжно закинуть на крепкие бёдра Хёнджина свои ноги. Блондин этого не ожидал и недоуменно застыл. – Ты же не против? – Нет. Всё в порядке, если тебе удобно, – прокашливается Хёнджин и смотрит куда-то сквозь экран, опуская прохладные руки на ноги парня и слегка поглаживая поверх ткани. – Если тебе нет, то могу убрать. Ты не обязан из-за чувства вины потакать всем моим желаниям. – Всё в порядке, – если бы это был кто-нибудь из бывших Хёнджина, то ноги бы давно были грубо скинуты с колен. Хван не особо любит подобные действия, его обычно бесит, когда кто-то нарушает личное пространство. Однако если это касается Ким Сынмина, то складывается впечатление, что Хёнджин готов впустить его себе под кожу. – Перейдем к моим вопросам. Почему ты не стал художником или типа того? – Ким не боится, что упустит важный момент, ведь на экране появляются второстепенные герои, которые у него ничего не вызывают, кроме легкого раздражения, поэтому брюнет охотно отвлекается и внимательно смотрит на задумчивый профиль. Хёнджин прекрасен с любого ракурса, его хочется разглядывать вечно. – В старшей школе я не задумывался, чем хочу заниматься в будущем, а рисовал просто для душевного равновесия. Меня это успокаивает. – Ты всё ещё рисуешь? – Да, это моё хобби. – Ты бы мог связать с этим свою работу, – Сынмин просто не может свыкнуться с мыслью, что Хёнджин стал бизнесменом. Зачем ему эти офисы, костюмы, рестораны? Сынмину сложно представить Хёнджина в кабинете с кипой документов и сосредоточенно работающего над чем-то, кроме очередного наброска. Хван на совещании сурово отчитывает работников – что-то совсем нереальное. Он, наверное, постоянно ходит на деловые встречи и натянуто улыбается будущим партнерам. И у него обязательно есть какой-нибудь педантичный секретарь с безукоризненной внешностью, который пытается привлечь к себе его внимание. Не подходит это всё Хёнджину! Ему бы мольберт, лавандовое поле и палитру поярче… – Работа не должна доставлять удовольствие, от работы нужно отдыхать, – заумно говорит Хван, улыбаясь чему-то. Сейчас он не только выглядит, но говорит как взрослый самодостаточный человек. – Если бы я стал художником или дизайнером, то рано или поздно потерял бы интерес к своему любимому занятию. И мне нравится заниматься тем, чем я занимаюсь. Я чувствую себя ближе к семье, продолжая наш ресторанный бизнес. – Нарисуешь меня? – не понимает зачем, но предлагает, уже поздно забирать свои слова. Сынмин давно не чувствовал себя настолько неуверенно и одновременно с этим безмятежно. – Ну, то есть я хотел предложить… – Я уже… – Хёнджин осекается, он не должен был этого произносить. Насколько будет уместно признаться в том, что он уже рисовал Сынмина, и не раз? Наверное, это поставит их в неловкое положение, поэтому он решает замять сказанное, – Я уже устал от наивности этого недоглавного героя. Ты хочешь, чтобы я нарисовал тебя? – умело строить из себя дурочка, – Извини, я не расслышал. – Я спрашивал, что ты обычно рисуешь? – Сынмин не уступает и строит из себя ещё большего идиота. – Ничего особенного – пейзажи. Тема закрыта. Но Хёнджин обязательно нарисует Сынмина, просто для себя, как делал это всегда. – Как он может тебя бесить? Он же милашка. Ты только глянь на его кудри, я смотрю эту дораму только из-за него, – возмущается Сынмин, пихая его пяткой в бедро. Хёнджин хмурится от фантомной боли и перехватывает за щиколотку, фиксируя ногу, чтобы не пинался больше. – Дурацкая у него прическа, – стоит ли Хвану сделать такую же укладку, чтобы понравится Киму? Сможет ли он таким образом обратить на себя чужое внимание, переходящее за рамки френдзоны. «Господи, какие кудри, это будет выглядеть нелепо и совершенно глупо», – возносит глаза к потолку блондин, удивляясь своему идиотизму. Бурные размышления Хёнджина прерывает очередной вопрос: – Я думал тебе нравится в Америке, почему ты решил остаться здесь? – видимо, у Сынмина очень много вопросов. Хёнджин уходит глубоко в свои мысли, возможно, одна из причин прямо сейчас закинула на него ноги, но он боялся себе в этом признаться. Это же так глупо и безнадёжно всё ещё испытывать чувства к тому, кто видит в тебе лишь друга, и то с натяжкой. – Не знаю. Сначала я думал, что хотел вернуться только из-за дедушки. Но на его похоронах, я осознал, что мне по-настоящему не хватало Кореи. Я не верю в глупости по типу родина милее всего, но столкнувшись с подобным, понимаю, что в Корее я себя чувствую просто чуть лучше. Становится не так тяжело вставать по утрам, мне приятно слышать корейскую речь, я не чувствую себя здесь чужим. Как будто я здесь жил большую часть жизни, а не в Америке. – Не могу поверить, что это всё говоришь ты. Не знаю, изменился ли я в твоих глазах, но ты мне кажешься всё таким же, когда не надеваешь маску мудака. Всё таким же, но одновременно с этим совершенно другим. Как будто я тебя раньше не знал или знал не до конца. – Таким же жалким и бесхарактерным, но при этом мудаком? – унижает сам себя блондин, совершенно не думая, как это выглядит со стороны. Обычно он контролирует каждое свое слово и жест, этот навык помогает в работе и выстраивает вокруг него защитный барьер. Однако сейчас хочется вернуться в зону комфорта и не претворяться кем-то другим, чтобы выглядеть лучше в чужих глазах. – Таким же искренним и милым. – Что ж… – мгновенно смущается блондин и прячет улыбку в ладонь. – Спасибо. В последнее время я такое не часто слышу. – А что ты слышишь часто? – Эгоистичный, высокомерный, надменный, равнодушный… – загибает пальцы, перечисляя все, что помнит, – мудила, бабник, скотина… – Эти твои заслуги не спешу отменять. – Мы так и будем говорить обо мне? Ты тоже не подарок. – Хочешь обо мне? – Ким сбрасывает свои ноги с крепких бедер и принимает сидячее положение. Сынмин ощущает, как воздух между ними сгущается, ещё немного и он взорвется. – Ты предложил все забыть, но ведешь себя неестественно. Не нужно пытаться делать вид, что всё в порядке, – в голосе Хёнджина нет намека на укор, скорее он чувствует себя виноватым. – Ну, извините, что я не забыл, как меня бросили. Моя гордость задета и я собираюсь сполна тебе отплатить за это, дорогой друг. – Если твоя гордость задета, то о своей я промолчу. В тот день, когда ты остался у меня на ночь после похорон… Я, наконец, смог отпустить ту обиду. – Какую? – Твои отношения с Чонином, – выдыхает через нос Хёнджин уязвленно. – Серьезно? Ты сделал это спустя десять лет? – поджимает губы Ким и голос его звучит на грани возмущения и вины. – Если начистоту, то я был уверен в том, что ты уехал из-за меня и Чонина, но когда ты заставил меня пройти снова через все круги ада, почувствовать себя брошенным и ненужным… – Я тоже чувствовал себя брошенным и ненужным, – леденяще перебивает Хван и смотрит прямо в глаза. – Я всю свою сознательную жизнь ощущал себя никчемным, пока мы с тобой не начали встречаться в старшей школе. А теперь просто попробуй встать на моё место. Если у меня раньше были лишь проблемы с доверием, то сейчас для меня слово доверие ничего не значит. Давай просто оставим это всё позади. – Хорошо, мы стоим друг друга. Ты прав, не будем больше об этом, – натянуто улыбается брюнет, разминая затекшую спину. – Спать не хочешь? Уже час ночи. – А ты? – У меня развилась бессонница из-за ночных дежурств, поэтому я ещё посмотрю пару серий дорамы, а ты иди укладывайся на мой любимый ортопедический матрас, – звонко смеется, а Хёнджин сходит с ума от его мелодичного голоса. – Пойдем вместе. Предложение выходит каким-то сбивчивым, но уверенным. Сынмин обескуражен и не понимает, как реагировать, чтобы не разрушать хрупкую только образовавшуюся связь между ними. – Куда? – недоуменно спрашивает Ким, забавляясь, разоблачив чужую грусть в глазах. – Я буду спать здесь. – Этот диван слишком жесткий. Не хочу, чтобы доктор Ким ходил с больной спиной и срывался на пациентах. – Во-первых, я профессионал и никогда не срываюсь на других. А во-вторых, на жестком спать полезно. – Вот я и посплю, – упрямо заявлет Хёнджин и медленно вгоняет хозяина квартиры в тупик, ставя под сомнение его гостеприимство. – Хорошо, хитрожопый ты лис. Будем спать вместе на кровати. – Обещаю не приставать, – кладет руку на сердце и с самым серьезным выражением лица произносит Хёнджин. – А я вот не обещаю, – язвит Сынмин. – Что? – удивленно выдыхает Хван. – Что? – ухмыляется Ким, поднимаясь с дивана. – Душ принимать будешь? – Было бы неплохо. – Тогда сразу после меня, – победно ухмыляется Ким. – Мы всегда можем сэкономить время, малыш, – дразнит блондин, подмигивая. – Какой же ты отвратительный, Хван Хёнджин. Так уж и быть, на правах гостя можешь идти первым. Сынмин вручает парню полотенце и одежду, мысленно делая пометку, что Хвану всё подойдет, ведь он шире в плечах, а так, они почти одинаковой комплекции. Хёнджин выходит из ванны не так быстро, как Сынмину бы хотелось, поэтому Ким ворчит на него и поражается тому, как изящно, но при этом достаточно поджаро сложен Хван. Обыкновенные черные шорты и серая майка, которую блондин не надел, небрежно закинув на плечо, заставляют Кима сглотнуть. Тело пробивает дрожью, воздуха становится совсем мало, когда Хёнджин зачесывает влажные волосы назад. Он выглядит чрезмерно вызывающе. Соблазнительно. Горячо. Сексуально. – Теперь моя очередь! – Сынмин отталкивает блондина и в ванну влетает, в штанах у него позорно каменеет. Хёнджин пользовался его гелем для душа, поэтому свежий аромат морской волны тут же забивается в ноздри. И брюнет себя окончательно теряет, когда представляет совершенно голого Хвана, который наносит гель на свои изящные руки, а затем на скульптурный торс и опускается ниже… – Только не это, – Сынмин до боли закусывает губу и опускает глаза на свой член, который уже внушительно выпирает. – Спокойствие… Только спокойствие… Он включает ледяную воду, на негнущихся ногах встает под напор. Ким начинает думать о всём гадком и мерзком, лишь бы член перестал болезненно дергаться и просить внимания. Но уже слишком поздно, Сынмин слишком перевозбудился, холодный душ не помогает. Он стыдливо опускает правую руку на член, заключает возбуждение в крепкий кулак, неистово проклинает себя и свой извращенный мозг. Представляет вместо своей руки обветренные пухлые губы и горячий рот Хвана, как зарывается в пшеничные пряди, хватается за широкие плечи и смотрит в темные блестящие похотью омуты – дуреет от ярких ощущений. Ему хватает нескольких рваных движений, чтобы по телу прошелся разряд сладкого удовольствия, а глаза закатились от удовлетворения и долгожданной разрядки. – Черт… – цедит сквозь зубы Сынмин и больно бьется головой об стену, пока остатки спермы смываются под струей прохладной воды. Этой ночью он не ложится в одну кровать с Хёнджином, а смотрит до самого утра сериал. Этой ночью Хёнджин понимает, что у Сынмина серьезные проблемы со сном и что он совсем не нравится Киму, ведь тот засыпает под утро на диване, а затем уходит на работу, так и не разбудив Хвана. *** – Я хочу, чтобы на этом торте стояли фигурки целующихся дельфинов, – требует Феликс у растерянного кондитера. – Рыбы? Ты серьезно? – смех Чана выглядит скорее истеричным, и Хёнджин сидящий между ними подает знаки Сынмину. – Дельфины! – басит Феликс и его голос заставляет вздрогнуть бедного кондитера, лоб которого покрывается капельками пота. – Какая разница? – взрывается Бан. – Это хуета полнейшая. Я хочу фигурки в виде людей, а не сраных рыб. – Сынмин, скажи ему! – Феликс смотрит на Кима, который выглядит совершенно безучастным. – Хёнджин, скажи ему! – Чан впутывает в спор и Хвана. – А может будут целующиеся русалки? – крайне уставший Сынмин пытается пошутить, но подает гениальную идею. – Русалы, – ехидно поправляет его Хёнджин, усмехаясь. В отличие от Кима, Хван выглядит не таким уставшим. – Хван, не умничай, – закатывает глаза Сынмин, надеясь, что этот вечер поскорее закончится. – Русалы? Это просто чудесная идея… – в глазах Феликса появляются миллионы звезд, он выглядит невероятно довольным. – Ким Сынмин, я тебя обожаю! – Я впервые слышу такое от тебя, ахуеть просто. Идея с русалками мне тоже нравится. – Помолчи-ка, дельфин, – Феликс недобро зыркает на своего парня. – Что у нас там дальше? – наигранно громко спрашивает Хёнджин, чтобы предотвратить очередную перепалку без пяти минут женатиков. – Основное меню, – с энтузиазмом произносит Феликс. – О нет… – невнятно выдыхает и опускает голову на стол Чан. – На нашей свадьбе не будет никакого омлета! – тут же рвется в бой Феликс. – Как скажешь, цыпленок, – Чан бы и рад пояснить, что сказал «о нет», а не «омлет». Но зачем ему это делать? Если Феликс выглядит абсолютно счастливым из-за того, что Бан с ним сразу согласился, и тут же лезет целоваться. – Меня сейчас вырвет, – закатывает глаза Хёнджин. – Меня сразу после тебя… – Сынмин хватает блондина за руку, – пошли, мне нужна передышка. Они нагло сбегают под завистливый взгляд кондитера и просят его передать, что вернуться через полчаса. Вечереет, солнце собирается садиться, но все ещё окрашивает чистые улицы оранжевым светом. Ким не опускает руку Хёнджина и уверенно ведет за собой, минуя несколько поворот, наконец, они оказываются у невзрачного бара. Сынмин заходит первый, опустив чужую ладонь, и здоровается с администратором как со старым приятелем. Хёнджин молча следует за ним к небольшому круглому столику, удивляясь как уютно и со вкусом внутри все обставлено. Приглушенный фиолетовый свет, ненавязчивая музыка, темно-серые столики и стулья. Хвану нравится эта атмосфера, ему нравится быть наедине с Сынмином. Они не виделись три дня, Хёнджин безумно скучал, но и навязываться не хотел. Когда Феликс позвонил ему, Хван был несказанно рад и предвкушал встречу с Кимом. – Я их на трезвую голову не вынесу, – признается Сынмин и Хёнджин его понимает как никогда. Брюнет выглядит каким-то изнуренным и даже загруженным. – Отдохнем здесь, пока немноголюдно. – Ты здесь часто бываешь? – Давно не был. Неожиданно вспомнил про это место, когда эти двое не могли выбрать цвет салфеток. – Они любят поспорить, у них своеобразная любовь, – смеется Хёнджин и не может оторвать глаз от Сынмина. Ким в расстегнутой до груди классической белой рубашке нравится ему до безумия. Хван отрывается от чужого лица, когда перед ними опускается поднос с несколькими стопками виски. – За любовь? – Сынмин, ни на секунду не мешкая, уничтожает первую стопку. – За любовь!