Entführung

      Sonne. Самое близкое к нам светило. Самая нужная ему сейчас женщина. Женщина, которая думала, что убила его. Да чёрта с два! У него броня четвертого класса. Три пистолетных пули из её винтовки он как нибудь выдержит. Наверняка за местом удара расцветёт синяк. Но это же мелочи, верно?       По груди со стороны трёх ударов потекла кровь. Ладно, может, не так и легко он отделался.       — Eins, ich folge der Sonne, zwei, ich folge der Sonne, drei, ich folge der Sonne, vier… — Кёниг отсчитывал каждый свой шаг в вязком, пескоподобном снеге. Так было проще понять, ради чего ты идёшь. В чём теперь твоя цель. На сегодняшний вечер.       Sonne трясло. Он верила в то, что это было правильно, это было нужно. Её работа. Он был опасен для команды в тот момент. Она его даже не знала. Но, чёрт, он ей понравился! Чертовски понравился! Огромный парень, который, случись всё по-другому, был бы с ней.       На плечо девушки легла тёплая ладонь Oscar. В её взгляде было много понимания, слишком много…       И Sonne расплакалась. Эта неожиданная поддержка от лейтенанта была ей нужна, как воздух. И именно сейчас. Несмотря на весь свой ворчливый характер, Oscar была крайне понимающей.       — Тише, милая. Всё хорошо. Он же не идиот, верно? — Sonne могла лишь кивать в ответ. Конечно, Кёниг не идиот. Идиотов их дело не любит. Они быстро заканчиваются. А в Кёниге было достаточно дырок, чтобы она могла понять, что его просто так не возьмёшь.       — Откуда у тебя это? — холодный голос Гоуста, о котором уже успели забыть, показался громом среди ясного неба. Он указывал пальцем на маску за поясом Sonne. Herz обвела их ледяным взглядом и вернулась к перевязке Паприки. Та героически материлась полушёпотом. Чуть поодаль пристегнутая к сиденью пугающе неподвижно сидела Stern. Прайса и Hexen было не видно в полумраке машины.       — Это Кёнига. Он подарил мне. На память.       — За что?       — Неважно.       — Слушай сюда, малышка…       — Это ты слушай сюда, бугай, — голос Oscar отдавал сталью, но Гоуст проигнорировал её.       — Если этот безумец, что так не любит людей, что прячется за маской, отдал тебе одну из них, это, блять, намного больше и важнее, чем тебе кажется!       — А ты сам-то людей не боишься, черепушка? — ехидно заметила Паприка и зашипела, когда Herz сильнее затянула на ней бинт.       — Я умер.       — Поразительная глупость.       Эти двое уставились друг на друга ледяными, мёртвыми глазами, не выражающими уже ничего. От их похожести Sonne пробрало до мурашек.       Молчание затянулось. Напряжение повисло в воздухе и немного потрескивало. Как электричество.       Хорошенько затянув ещё один бинт на ноге пациентки, Herz повернулась к девушкам и очень серьёзным тоном произнесла:       — Ты должна мне охеренно увлекательную историю, Sonne. В лицах. И с подробностями.       — Извращенка, — буркнула девушка и перевела взгляд на окно напротив, напрочь забыв, что там сидит мужик в маске черепа, из-за которой сложно было понять его выражение лица. Но судя по распахнутым глазам, Гоуст был в шоке. Или очень сильно удивлен.       — Серьезно? — Sonne в ответ лишь кивнула. — Твою мать…       Мужчина прикрыл глаза ладонью. Казалось, что сейчас он начнет смеяться. Но тот лишь выдохнул до свистящих лёгких.       — Тебя зацепило, — как бы между делом заметила Herz, пробираясь ближе к англичанину. Мужчина зло на неё взглянул, но промолчал, приподняв балаклаву ровно настолько, сколько это требовалось для обработки царапины.       Herz ловко пробежалась ватным тампоном по красной полосе на щеке мужчины. Тот даже не поморщился.       — Для покойника ты выглядишь слишком живым, Гоуст, — насмешливый голос Паприки прорезал гнетущую тишину.       — Нам надо остановиться, переодеться и нормально обработать раненых, — Falten даже не обернулась.       — Маякни нашим. Но к утру мы должны быть в Вене, как хочешь.       — Принято, лейтенант.       Автомобили свернули с трассы в ближайший перелесок, в котором можно укрыться. Следы, во всяком случае, ведут туда. Кёниг сплюнул кровью и пошёл по следам шин. Если повезёт, он догонит их на стоянке.       Кёниг шел медленно, тяжело дыша. Рана в груди оказалась серьёзнее, чем он думал. То, что было на спине, казалось детским пустяком. Возможно, он даже оставлял за собой кровавый след на белом снегу. Но это было неважно.       Важно было догнать их. Любой ценой.       Пока девочки ставили палатки, Herz и Sonne осторожно перебинтовывали рану Stern. Та всё ещё была без сознания, но её жизни ничего не угрожало. Всего лишь царапина. Глубокая такая царапина. На голове.       — Останется крайне неприятный шрам, — Sonne звучала печально. Очень печально.       Herz легонько хлопнула её по рукам, зависшим над объёмной аптечкой.       — Не отлынивай от разговора, детка. Я всё ещё жду продолжения.       — Какое там продолжение, милая? Дальше ты все знаешь сама. Мы уходили, я выстрелила в него… — Sonne всхлипнула.       — Да-да, я помню, ты выстрелила в него трижды, — Herz лишь закатила глаза и застегнула сумку с медикаментами. Теперь Stern нужно было время и ничего более. Ну, ещё покой. — Но вот чего я не понимаю. Почему ты, наша, пусть и распутная в мыслях, но сильно уравновешенная в действиях девочка, решилась на свой первый раз с незнакомцем? Синдром попутчика?       — Я не знаю, Herz, не знаю! — Sonne осеклась и заговорила тише, — Он казался мне таким знакомым. Что-то неуловимо родное. Не знаю, как объяснить, но…       — Как будто ты знаешь или знала его когда-то давно, ты про это? Может, вы были знакомы в детстве?       — Не надо. Ты знаешь, почему.       — У нас почти у всех эта фраза как девиз, детка, — женщина покачала головой и, сняв очки, сжала пальцами переносицу. Каждый раз, когда она делала так, она отгоняла свои воспоминания. Чёрт, зря она начала этот разговор. Очень зря.       — Пойдем спать, милая, завтра сложный день, — Sonne приобрела Herz за плечи, но та лишь покачала головой.       — Ты иди, я побуду ещё немного с ней. Всё-таки под присмотром куда надёжнее.       — Да, разумеется. Спокойной.       — И тебе детка.       Кивнув Herz на прощание, Sonne выскочила из фургона и, удобнее перехватив свою аптечку, направилась к своей палатке. Обычно они спали по двое, но сегодня она могла насладиться всеми прелестями сна в спальном мешке, не раздеваясь в гордом одиночестве.       Снег под ботинками скрипел почти так же мерзко, как пенопласт. Даже зубы сводило. Или это от холода? Или от нервов? А может, вообще из-за всего сразу. Краем глаза Sonne заметила движение около деревьев, рядом с которой стояла её палатка. Чёрт. Если это шатун, то ей даже отбиться нечем, свою винтовку она потеряла там, на холме. Сразу после того, как…       — Черт, Кёниг, какого хера ты вышел? — Sonne всхлипнула, а по щекам потекли горькие злые слёзы. Нет, вот почему он шёл именно в первых рядах? Почему именно он? И почему ей так важно, что бы с каким-то незнакомцем всё было в порядке? Пусть даже она, не задумываясь, отдала ему свою девственность. Всё равно, это не должно быть так.       Девушка была почти у палатки, когда движение у деревьев повторилось. Она замерла, стараясь сдержать бешено бьющееся сердце.       — Эй, — девушка направилась к силуэту, совершенно не задумываясь о том, что там может быть противник похуже чёртового медведя, — Я сейчас вызову подкрепление, — в её голосе не было никакой уверенности.       Ещё пара шагов, и огромные руки зажали ей рот, а из темноты проступила бесформенная маска-капюшон со следами отбеливателя под глазами. Очень знакомыми глазами.       Sonne всхлипнула в ладонь мужчины, вновь заливаясь слезами. Кое-как ухватив его за лямки бронежилета, девушка, пятясь, потащила его за собой к палатке. И Кёниг шёл за ней, озираясь по сторонам. Не давая ей издать и звука.       Утянув его в брезентовое укрытие, Sonne скинула его ладонь и закрыла вход поплотнее. Кёниг же стянул с головы шлем, а следом и маску. Картина была не самая жизнерадостная. Под глазами уже залегли чёрные тени, несколько царапин кровоточили на щеках. Его грудь под тяжёлой броней с трудом поднималась, но он все ещё стоял на коленях.       Осыпая его извинениями, густо замешанными на самобичевание, Sonne помогла ему снять броню. Его автомат глухо упал рядом. Как и её винтовка. Но девушка отметила это лишь краем глаза, полностью сосредоточенная на помощи Кёнигу.       Стянув с него куртку и с трудом избавившись от футболки, Sonne замерла, прижимая руки к губам.       Одна пуля всё же прошла через броню, изменив траекторию движения. Теперь ближе к ключице вместо аккуратной дырочки в Кёниге была рваная дыра. Деформированную пулю вертело под невозможными углами. И вышла она, судя по всему, немного ниже подмышечной впадины, соскользнув по рёбрам. Трясущимися руками девушка открыла сумку и достала маршевый тампон с пузырьком обеззараживающего. Осторожно промокнув рану, Sonne сначала осторожно коснулась его плеча губами, прежде чем взяться за иголку с ниткой. Перед глазами стояла пелена слёз, которую она безуспешно пыталась сморгнуть. Но руки работали на автомате. Старые привычки никуда не спрячешь.       Кёниг молчал, и от этого становилось ещё страшнее.       Бережно коснувшись её лица, мужчина стёр большим пальцем её слёзы и криво усмехнулся.       — Хорошая попытка, meine libe.       — Не дёргайся, а то некрасиво получится, — Sonne шумно вдохнула холодный воздух и попыталась придать голосу хотя бы подобие уверенности. — Я тебе не швея.       Рука Кёнига застыла всего на мгновение. Приподняв лицо девушки за подбородок, мужчина серьёзно вгляделся в её черты.       Сдвинутые тёмные брови, поджатые губы, бледность на щеках, по которым из пронзительных карих глаз градом катились слёзы.       — Я не хотела…       — Я знаю, — его голос был суровым, тихим и невыносимо спокойным. Как это всё умещалось в нём? — На спине ещё одна, свои попали.       Sonne лишь кивнула и вернулась к стягиванию раны на груди.       Восемь швов под ключицей. Ещё шесть сбоку. Пуля в спине застряла в лопатке, но её легко удалось вытащить пинцетом. Чисто везение на самом деле.       Когда Sonne уже накладывала повязку ему на грудь, Кёниг вдруг снова заговорил.       — Почему именно я?       — Это, — Sonne глубоко вдохнула. Оправдываться смысла уже не было. Да и почему бы ему не знать? — Это было спонтанным решением. Ты был таким беззащитным, таким… милым. Таким родным, наверное. Я не знаю. Прости, я правда не знаю.       — Это серьёзно.       — Я в курсе, прости, что втянула в это.       — Я вырезал кусок простыни. С твоей кровью.       Руки Sonne застыли. Он сделал… Что?       — Хотел, что бы ты была рядом, наверное.       — А сейчас?       — Как видишь, ты рядом.       В палатке вновь повисла тишина. Напряжённая, гулкая. Давящая на сердце.       Когда последний узелок был затянут, Кениг невозмутимо натянул окровавленную одежду назад, отпихивая броню к оружию поблизости. Он помог девушке снять и её бронежилет, положив куда-то туда же.       Притянув Sonne ближе, мужчина поудобнее устроился на спальнике, стараясь не тревожить раны. Девушка же прижималась к нему в поисках тепла и поддержки. Ей стало по-настоящему страшно.       — Когда мне было десять, — голос Кёнига вновь обрел прежнюю бархатистость, — я упал с велосипеда и сильно повредил ногу. Я тогда ехал домой из школы, откуда сбежал от нападок одноклассников. Им не нравилось моё лицо. Тогда одна девочка, рядом с домом которой я упал, привела меня к себе и очень криво, но очень старательно зашила рану. Через край. Врач потом очень ругался, а отец меня избил, — Девушка крепче обняла Кёнига, в попытке спрятать его от этих воспоминаний, но он продолжал, — У той девочки были очень красивые косички цвета горького шоколада. И прозрачные карие глаза. И такой смешной шрамик на носу, — девушка замерла, словно окаменев. Она начинала понимать. Слёзы вновь застилали ей глаза. — У неё было очень красивое имя. Такое же красивое, как и она сама, — Кёниг повернул лицо к Sonne и посмотрел ей в глаза с кривой из-за шрама улыбкой. — Да, Ева Берген?       Девушка всё-таки всхлипнула и спрятала лицо на его груди. Чёрт побери, он помнил, как она, шестилетняя, пыталась помочь ему также, как её мама помогала своим пациентам.       — Я… Я так и не спросила, как…       — Якоб Кёниг. Будем знакомы. Ты выйдешь за меня, — Не вопрос. Даже не утверждение. Констатация факта. Он всё решил и спорить будет бесполезно, это слышно по голосу.       — Давай я отвечу тебе утром?       — Давай.