Sansûkh

Торин был верен своему слову. Не прошло ни дня, чтобы он не посетил Обитель. Тем временем, жизнь Бильбо текла своим чередом в суете вокруг горшков и грядок, в полном безразличии к досужим домыслам соседей. Свою мифриловую кольчугу он одолжил местному музею, который хоббиты прозвали «шарабора-нора». Если Торин правильно понял, то слово «шарабора» использовалось для обозначения чего-то, годного только пыль собирать — забавного, но бесполезного. Кольчуга из мифрила! Бесполезная! Он в отчаянии мотал головой, отказываясь понять этот абсурд. Что за нелепые создания эти хоббиты! Эребор пережил несколько лютых зим. Восстановительные работы замедлялись до полной остановки, поскольку Даин берёг силы на поддержание тепла и запасов продовольствия. Дори перенаправил усилия своей неутомимой агитационной кампании на организацию земледельческих и охотничьих дружин, а Бомбур днями напролёт сидел на рыночной площади и раздавал суп и толстые ломти хлеба всем и каждому. Оин, бедняга, ежеминутно вскидывал руки при виде хлынувшей к нему хворой толпы и грозился уйти в отставку. Непрестанно нывшая от зверского холода нога Нори немало поистрепала его выносливость, и он принимался громко жаловаться на свою долю каждому, кто готов был слушать. К невероятной гордости Гимли, его борода наконец-то доросла до приличной величины. Теперь он укладывал её в две аккуратные косы и вплетал в них густые усы. Волосы он обычно просто собирал в хвост, избегая лишней возни, а по особым случаям доставал из шкатулки золотые бочонки-застежки, которые сделал для него отец. Семь лет спустя после отбытия последнего каравана из Эред Луин, Бифур очнулся в Чертогах Махала. Торин ждал снаружи у склепа, Фили и Кили топтались рядом. Состояние рудокопа неотвратимо ухудшалось со злополучного для Битвы Пяти Воинств — удивительно, как он вообще протянул так долго. Торин счёл это несомненным свидетельством гномьей выносливости. Наблюдать за происходящим было непросто. К концу своих дней Бифур едва приходил в себя, и даже голоса кузенов больше не долетали в те дали, куда уносилось его сознание. Слова покинули его, как и iglishmêk. С отсутствующим видом он бродил за своими сопровождающими и был совершенно беспомощен: его приходилось переодевать, кормить и мыть. Наблюдать за этим было попросту невыносимо. Внутри склепа его уже дожидались родители — Кифур и Бомрис — и его дядя Бомфур (отец Бофура и Бомбура), а Торин тем временем гадал, как же это происходит. Махал давал родственникам какой-то сигнал? Или они узнали обо всём точно так же, как и сам Торин — глядя в воды Gimlîn-zâram? Наконец, дверь отворилась, и Фили тут же поднял глаза. — Он здесь! — выдохнул юный гном, сжав ладонь Торина. — Чшш! — шикнул на него Кили, и Торину пришлось бросить на них строгий взгляд. — Не наваливайтесь на него, — строго сказал он. Минуло уже десять лет, но воспоминания о собственных растерянности и потрясении всё ещё были свежи. — Он только что повстречал Создателя и своих родителей, так что… — Zabadâl belkul! — радостно взревел знакомый голос, и Торин оказался прерван на полуслове налетевшим на него, сбившим с ног и рухнувшим сверху тяжёлым, совершенной неприкрытым телом. — Zabadâl belkul, melhekhel! — Бифур! — выдавил Торин, отплевываясь от черных вперемешку с белым волос. — Бифур, угомонись! — Zûr zu? — Бифур схватил Торина за плечи и как следует столкнул их лбами. Голова у Торина пошла кругом, перед глазами поплыли яркие всполохи. — Ауч! Стой, подожди… — Abbad, abbad, sakhab! — воскликнул Бифур и похлопал Торина по щеке. — Ах, melhekhel, Thorin-zabad. Sakhab на себя, я думал, мы больше не увидимся, а нет — ты всё такой же! Ух, так бы и снял с меня кожу этим своим взглядом! Как же приятно снова это почувствовать. Торин перестал вырываться и уставился на него словно громом поражённый: — Бифур… ты говоришь на всеобщем. — Да ты что? — мигнул Бифур, а затем расплылся в улыбке. На том месте, где когда-то была ужасающая дыра в черепе, остался легкий красноватый шрам, а лицо гнома было осознаннее, чем Торин вообще помнил — это было даже странно. — Хех. И правда, говорю. — А ещё ты голый, — добавил Фили. — И лежишь на Торине, — прыснул Кили. Бифур вытаращился на них и отпихнул Торина с возгласом: — Парни! Фили, Кили, shamukh ra ghelekhur aimâ, как я рад снова вас видеть! — И мы тебя, — ответил Кили и протянул руку, помогая Бифуру подняться. — Но видеть тебя с меньшим количеством деталей было бы гораздо радостнее, — пробурчал Фили. Бифур простодушно расхохотался и заключил мальчишек в объятия, крепко обвив руками их шеи. Торин встал, потирая лоб: — Ну, кажется, тебе ещё иногда перебрасывает на Кхуздул, — заметил он себе под нос, а затем рассмеялся, разглядев лица племянников, отчаянно пытавшихся вырваться из плена. Он добавил уже громче: — Полагаю, стоит подыскать тебе какую-нибудь одежду… — Вне всяких сомнений, — пропыхтел Кили. Бифур выпустил их и принялся озадаченно рассматривать свои руки. Его глаза впервые за много лет полностью поймали фокус. — Ого, — он приподнял брови и затем, опустив голову, оглядел себя с заметным удивлением. — Ага, вот как. Слушайте, а мне нравится. Весьма… свежо. Попробуйте, может, стоит всегда так ходить? — Мои глаза, — застонал Фили. — Мой рассудок, — всхлипнул Кили. Бифур вдруг напрягся, вздёрнул голову и осмотрелся, широко распахнув глаза: — Погодите, 'ikhuzh! 'Amad, 'adad, дядя Бомфур… где они? — Прямо за тобой, Бифур, — послышался весёлый голос. — Создатель не забыл твоё родимое пятно, как я погляжу. Бифур рассмеялся, подскочил к трём стоявшим в стороне гномам и потащил их к Фили, Кили и Торину, всё ещё голый как младенец. — Знакомьтесь — мама, папа, Бомфур — это мой король. Торин, это… — Мы знакомы, Бифур, — заметил Торин и осторожно похлопал гнома по плечу. — Встретились перед тем, как ты очнулся. — И я врезал Его Величеству по плечу за то, что он вообще потащил моего мальчика и племянников в этот дурацкий поход, — пробурчал Кифур. — Надо покормить тебя, мой маленький сорочоночек, — проворковала Бомрис своим мягким, приглушенным голосом, качая головой и поглаживая сына по лицу и бороде. То была худощавая, тихая гнаминна с тёмными волосами, огромными чёрными глазами и маленькими руками, огрубевшими от работы. Она мало походила на своего младшего брата Бомфура с его лукавыми ухмылками и громким заливистым смехом. — Потерпи ещё немного, дорогой. Кифур хмыкнул: — Надо чем-то тебя прикрыть, пока Махал не передумал. — Покормить? — озадаченно переспросил Бифур, послушно просовывая голову в предложенную отцом рубашку. Мать осторожно убрала волосы с его лица, задержавшись пальцами на красной отметине на лбу сына. — Здесь можно есть? Я почему-то думал, что в Чертогах Предков еда — это как-то… — Да, здесь можно есть, — ответил Торин, не сумев удержать улыбку. — Еды навалом. — Вот как, — Бифур на мгновение нахмуримся, а затем просветлел. — А цветы есть?

***

— Дубина! Даин застонал, захлопнул за собой дверь и швырнул корону в дальний угол королевской приёмной. Торин шёл за ним по пятам, кипя от негодования. — Идиот! — рявкнул он снова. — Это золото проклято, Даин, безмозглый ты дурак! А он отдал его прямо в жадные склизкие ручонки этого бесчестного жалкого человека — чего ты ожидал? Дверь распахнулась, и внутрь ворвался Двалин, за ним поспешно семенил Оин. — Идиот! — грохотал воин. — Ты говоришь с королём, — пробормотал Оин. — Ты идиот, Твоё Высочество, — прорычал Двалин, щёлкнув зубами. — Не стоит, Оин, — устало махнул рукой Даин, — он говорит то, что и так у всех на уме. — Ась? — Ох, да во имя Махала, достань свою проклятую трубку, — прошипел Двалин, после чего вновь накинулся на Даина. — А чего ты ожидал? Этот человек был заражён драконьей лихорадкой, это было любому дураку понятно! — Я лишь выполнял условия нашего соглашения, — со вздохом ответил Даин, потирая лоб. — Я отдал золото Барду, как и следовало. — А он, как и следовало, отдал его Бургомистру, а тот сбежал с ним, хоть и не следовало! — Двалин скрестил руки на груди и свирепо уставился на Даина. — Вот именно! — воскликнул Торин, вскинув руки в негодовании, и тоже воззрился на Даина. — А ты бы что сделал, а? — поинтересовался Даин сквозь стиснутые зубы. — Это был знак нашей доброй воли. Не нам решать, как Барду поступать со своей собственностью! — Там были бесценные творения наших предков, — печально проговорил Оин. — Мой прадедушка Борин выковал тот шлем. А теперь он потерян где-то среди Пустошей, и мы больше никогда его не увидим. В очередной раз Торин почувствовал, как голодная вина раскрыла внутри жадную пасть. — Всё всегда сводится к золоту, — с горечью вздохнул он. — Всё сводится к золоту, — эхом повторил Двалин, нахмурившись как грозовое облако. — Наше наследие — это золото, и золото — наше наследие, одно неотделимо от другого. — Он носил его, когда гномы Серых гор сражались с драконом. Таких больше нет. Ремесло давно утрачено, — скорбно покачал головой Оин. — Ну, уже ничего не попишешь, — кисло сказал Даин. — Его больше нет, и придётся свыкнуться с этой мыслью. Того золота для нас не стало, когда мы отдали его Барду. — Не надо было отдавать ему шлем Борина, — буркнул Оин, вздёрнув подбородок. — Точно, — громыхнул Двалин. — Это тебе была не кучка безделушек. — Мне пришлось отдать доспехи, выкованные и моим прадедом, Даином, первым своего имени, убитым тем самым драконом, — твёрдо ответил Даин. — Это было всё, что у нас осталось в память о великом короле и ушедшей эпохе, но я отдал их. Я скорблю вместе с вами. Я слышу и понимаю вашу боль. Я знаю, что это была не просто кучка безделушек. Я знаю, что не жадность и жажда золота пробуждает в вас злобу и ярость. Глоин и Балин неделями драли глотки у меня под ухом. Одна четырнадцатая, кузен — это весьма немало. Как бы мы ни старались, потеря части дорогих нам вещей была неизбежна. — Они хотят ещё? — мрачно спросил Даин. — Нет, barufûn. Теперь у нас хватит сил противостоять даже двум армиям, — ответил Даин, искоса взглянув на него. — Отныне никому не взять Гору в осаду. Двалин застонал и тяжело опустился кресло. — Люди! — оскалился он. — Мне никогда их не понять. Лицо Оина оставалось собранным и спокойным, но глаза пылали возмущением. — В этом золоте всё наше наследие, сама наша суть и история, облачённая в форму, — яростно сказал он, погрозив куда-то кулаком. — Эльфы и люди жаждут его, но им не понять, каково это — смотреть на результат многовекового труда своего народа, творение их рук… на нагрудные пластины великого короля или на диадему маленькой принцессы, на вещи, которые создали отцы отцов твоего отца, которых касались руками поколения твоей семьи, которые носили те, кого ты любил… и быть вынужденным отказаться от них под угрозой голода и войны! Торин испустил долгий, медленный выдох. — Нет, — проговорил он едва слышно, — под угрозой лишиться одного-единственного треклятого камня. Даин поднял ладонь и терпеливо дождался тишины. — Успокойтесь, кузены. Это вам не дракон. Они не остались без крова, как и мы. Мы не страшимся друг друга, и доверие между нашими народами растёт — медленно, да, но растёт. Мы процветаем. Они не дураки, чтобы ставить наш союз под угрозу новыми требованиями. — Ну конечно, теперь, когда нас не тринадцать с полуросликом, они не решатся выдвигать нам условия, — сплюнул Двалин. Даин повёл бровью: — Знаешь, кажется, Бард проникся к нам симпатией. Он не станет ничего требовать. — Ещё бы, он уже получил, чего хотел! — упёрся Оин, стукнув кулаком по колену. — Если бы только они пришли без оружия — если бы отослали проклятых эльфов — если бы попросили, а не потребовали! Мы бы договорились! — Shazara! Бесполезно раз за разом размусоливать ту прискорбную ситуацию, — сказал Даин, обводя собеседников утомлёнными глазами. — Мы — честные гномы, и выполнили условия нашего договора с людьми. Да, ради этого нам пришлось расстаться с частью нашей истории, а они оказались преданы своим же. Теперь доспехи короля, в честь которого я получил своё имя, лежит где-то в Пустошах, вместе с золотым шлемом Борина, рубиновым поясом принца Фрора и останками Бургомистра. Так сложилось, и ничего не попишешь. — Ты твердолобый дурак, — прямо заявил Двалин. Даин хрипло рассмеялся: — Да, возможно. Зато практичный. Торин сделал шаг назад и очутился на каменной скамье в Чертогах Sansûkhul. — Нет. Дурак тут я, — просипел он, пока внутри вина и стыд сцепились с неудержимым желанием защитить свой народ. — Это моя ошибка. Моя ошибка. А вот в словах Двалина и Оина, напротив, был резон. Он тогда хотел сохранить своё наследие и был вне себя от высокомерия Bizarûnh с их неуёмными запросами. Он действительно предлагал Барду договориться об украденных драконом сокровищах Дейла, если тот пришёл бы безоружным и без предательского эльфийского сопровождения. Но они не послушали, в обе стороны полетели оскорбления, и Торин едва мог видеть сквозь алую пелену ярости, застилавшую глаза. Воры, грабители и падальщики, все они! Охваченный бешенством, он спросил тогда Барда, что бы тот сделал, обнаружив Гору пустой, а гномов — мёртвыми. Оставил бы ли он хоть что-то их потомкам? Бард не ответил. И тогда во всю эту запутанную, мерзкую перепалку вступил Бильбо. «Жажда золота», — печально думал он. — «Возможно ли отделить её от стремления сохранить своё наследие? Неужели я так и не узнаю, что мной движет?» «Ох, милый Бильбо, что же мы наделали». Он спрятал лицо в ладони и заплакал.

***

Годы шли, а Торин наблюдал. Он сделал комплект пластинчатой брони. Получилось красиво, но в то же время удобно и смертоносно в бою, с чистыми прямыми линиями и отполированными поверхностями. Он поместил его на стойку в углу своей кузни, положил сверху шлем и склонил голову набок, критически оглядев результат. Такой была его жизнь. Исполненная мастерства, но посвященная борьбе; жизнь, полная сражений, стремлений и крови; жизнь гнома. Он нахмурился, задумавшись — а что бы хоббит нашёл полезным и красивым? Он взялся за набор пуговиц, но потерпел сокрушительное поражение. Следующим стал плуг, и получилось значительно лучше.

***

— Чем этот мальчишка занимается? Торин растерянно покачал головой: — Если бы я знал. Они смотрели, как Гимли — восьмидесяти девяти лет отроду, с великолепной бородой, самый весёлый воин из когда-либо живших — карабкается по крутым склонам Одинокой Горы в полном боевом облачении. Хрера глядела на него с деликатным недоумением. — Должно быть, у него с головой не всё в порядке. На солнце он, что ли, перегрелся… — Он порядочный молодой гном, — ответил Торин и сам удивился внезапно порыву заступиться за рыжебородого кузена. Неужели он так привязался к мальчугану? — Порядочный или нет, но солнечный удар ему обеспечен, — предрекла она. Её предсказание было не так уж далеко от правды. На пути вниз с вершины Гимли был красен как свёкла, с напряженного лица ручьями струился пот. Хрера зацокала языком, глядя на его разметавшиеся волосы. — Какой кошмар, — с неодобрением проговорила она. — Ты погляди! Мальчик вообще хоть раз прикасался к маслам для волос? — Скорее всего, нет, — отозвался Торин. — Ему не по душе «возня и копошня», как он говорит. Гимли пробирался по запруженным коридорам Эребора. Его окликали голоса, он приветственно махал рукой и продолжал свой путь. Несмотря на очевидную усталость, шагал он бодро и вскоре принялся напевать свою любимую походную песню. Шустрые молодые ноги ритмично стучали по мраморным плитам. Наконец, он начал сбавлять шаг, добравшись до покосившейся вывески с шестиконечной звездой и двумя скрещёнными изогнутыми ножами. За дверью его ожидал каменный дворик с разбросанными тут и там столами и снующими между ними гномами, несущими в руках подносы, уставленные кружками с пенным элем. Радостные крики приветствовали Гимли, когда он направился к столу, за которым уже собрались семеро шумных молодых гномов, все не старше сотни. Вокруг них валялись вперемешку копья, молоты и инструменты всех мастей, некоторые парнишки были вымазаны в саже — И это, по-твоему, подобающее заведение для потомка рода Дурина? — изумилась Хрера. — Тц! Отвратительное место. Скажи ему уйти, Торин, милый. — Это самое подобающее заведение из возможных, — ответил Торин, сложив руки, и обвёл взглядом уставшие и счастливые лица своих гномов, отдыхавших и предававшихся веселью. Уголки его губ едва заметно поднялись. После двадцати семи долгих, изнурительных лет трудов и лишений, лютых зим и тяжелой работы, его народ наконец-то просто развлекался под сводами Эребора. Хрера поджала губы. — Очень хорошо, — сказала она. — Воздержусь от осуждений. Но попомни мои слова, Гимли следовало бы подумать над своим поведением! — Итак, друзья мои! — громыхнул Гимли, и с нетерпением потёр руки. — Итак! Я первым добрался до вершины и спустился обратно, где моя награда? Шумная компания молодых гномов, сидевших у Нори в таверне, разом повернулась к нему. — А Лони разве не с тобой? — спросил кто-то. Гимли пожал плечами: — Я его обошёл. Его знака на вершине не было, а я свой оставил там, где его уж точно никто не пропустит. «Гимли, сын Глоина» теперь красуется на самом пике. Надеюсь, вы осознаете, что сидите сейчас под Горой, носящей моё имя? Пора бы мне брать с вас плату! — Полагаю, теперь ты можешь считаться королём! — засмеялся другой. Гимли закатил глаза и замахал руками. — Ещё чего! Мне пришлось бы изрядно надраться, чтобы захотеть напялить корону. Вы видели Даина в последнее время? Да его словно великаны в ступе мололи! К слову, передо мной в очереди ещё пятеро, и я бы ни за что не стал бы переходить им дорогу. Грянул хохот. — Ну да, даже если бы тебе удалось проскользнуть мимо Даина… — … и Баразантула, — добавил другой гном, и вся компания содрогнулась при упоминании огромного кроваво-красного боевого топора. — … остался бы ещё его сын, Каменный Шлем, — засмеялся первый. — Что за звуки ласкают мои уши? — поинтересовался Нори, пробиравшийся в их сторону с кучей кружек и лукавой ухмылкой. — Наш Гимли против Каменного Шлема? Ох, я бы хорошо заплатил ради такого зрелища. — Ну да, конечно! — воскликнул юный воин. — Ты бы принимал ставки, старый пройдоха! — Ага, это мы бы тебе платили! Нори хитро подмигнул: — Ложь и провокация, как вам не стыдно. — Это неподобающая беседа, — вспыхнула Хрера, преисполненная недовольства. — Не собираюсь я биться ни с каким Каменным Шлемом, так что отстаньте, крысиная стая, и дайте хоть усы смочить! — смеялся Гимли, расстёгивая шлем, следом стягивая плащ и кольчугу. — Непростая это работёнка — по горам лазать — скажу я вам! — Слышал, Нори, теперь эта гора принадлежит Гимли, — объявил один из младших, принимая у Нори кружку и по-дружески пихая локтем. — Так и есть, гора — моя, — подтвердил Гимли, отхлебнул эля и умиротворённо откинулся на спинку скамьи. — И я великодушно позволю вам всем в ней жить, а Даин, пожалуй, пусть пока правит за меня. — Ха, теперь я понял, откуда назрела стычка с Каменным Шлемом, — протянул Нори, поглаживая бороду. — Так и быть, даю вам два к трём на Гимли против Шлема, но к третьему поединку, боюсь, придётся понизить до одного к девяти. — А это ещё почему, позволь спросить? — возмутился Гимли. — Я лучший мастер топора своего возраста во всем Эреборе! — Это так, мой маленький лорд, — коварно прищурился Нори, — но в третьем поединке ты будешь биться против Двалина, сына Фундина, и тут твои шансы резко падают. Над столом пронёсся стон, а Гимли замотал головой. — Увы! — расхохотался он. — Видимо, придётся ставить против себя же — кстати, а ты и так не плохо на мне подзаработал, старый плут. — Знал же, что ты обойдёшь Лони, — самодовольно кивнул Нори. — Ладно, мальчики, пора платить по счетам. Последовало копошение и недовольное бормотание, и в протянутую ладонь перекочевало несколько монет. — Покорнейше благодарю, — расплылся он в ухмылке, с силой прикусил одну и опустил себе в карман. Усевшись за стол, он вытянул вперёд металлическую ногу, а в шустрых пальцах мгновенно возник нож. Он принялся рассеянно его крутить, а затем приподнял густую бровь, уже тронутую серебром. — Ну что, мои отважные ребятишки? Не хотите воспользоваться моим щедрым предложением? Гимли сделал ещё один глоток и слизнул пену с усов. — Мне, биться с Двалином? Да ты шутишь. Он же сам научил меня всему, что я знаю. Не пройдёт и часа, как меня покрошат на корм варгам. — Не пройдёт и минуты, — заметил кто-то, и Гимли негодующе надулся. — Да будет вам известно, что я продержусь не меньше двадцати, — он вдруг усмехнулся, — секунд. Грянул новый взрыв хохота, Гимли получил тычок под рёбра и десяток хлопков по спине. Нори, изогнув бровь, окинул взглядом красные обветренные щеки и потянул его за косичку в бороде. — Тебе бы приложить что-нибудь к лицу, — заметил он. — Мешок, к примеру, — прыснул какой-то юноша, и Гимли от души лягнул его под столом. — Прошу прощения, — произнесла Хрера, всем видом преисполненная достоинства, — я что-то упускаю? Всё, что я сейчас вижу — это как твой троюродный племянник пьёт в какой-то дрянной забегаловке со своими буйными приятелями. — Так вот кто мы друг другу? — пробормотал Торин, с удивлением взглянув на Гимли. — Троюродные дядя и племянник. Вот как. — Торин, милый, — проговорила Хрера, и в этой короткой фразе прозвучало предупреждение. Он повернулся к бабушке, принял во внимание нервно притаптывающую ногу и блеск в ореховых глазах. — Нори был членом моего Отряда, — просто сказал он, и её лицо мгновенно просветлело. — Так вот оно что, — протянула она и посмотрела на пройдоху, как раз развлекавшего ребят трюками с ножом. — Он потерял ногу в Битве, да? — Да. — Извини, милый, — она утешительно похлопала его по щеке и вздохнула. — Ох, непробиваемые дурни рода Дурина. Мог бы сразу сказать! — Бабушка, — застонал он, на что она рассмеялась и снова потрепала его за щеку. — Эй, Нори, а что там с твоим братом? — спросил один из юнцов, и его возглас эхом пролетел над столами. Нори наигранно закатил глаза: — Ты про курицу-наседку или писаку? — Про Дори, конечно — так это правда? — Что именно? — Что он ударил главу гильдии рудокопов, чтобы стать мастером над гильдиями, и сломал ему челюсть! — А, ты об этом, — пренебрежительно фыркнул Нори. — Ага. Повисла напряжённая тишина, и Торин подавил улыбку. Дори стал первым верховным мастером над гильдиями не из числа рудокопов и кузнецов за последние пять сотен лет. — Да ладно вам, сделайте лица попроще, челюсть всего-то чутка сместилась, — отмахнулся Нори. — Вставит себе пару золотых зубов — и всё тут, ему же не горло перерезали. Над столом пронёсся тихий вздох, и Торин покачал головой, глядя на их томные лица. Всё же, его друг был образцом гномьей красоты: серебристые волосы, классический нос Стиффбердов, толстые ноги и внушительная стать. На беду многочисленным поклонникам, он относился к тем гномам, что полностью отдают сердце своему ремеслу. Дори любил своё дело, братьев, вино и чай, а к отношениям имел интереса не больше, чем к челночному бегу по пересечённой местности. К тому же, бил он как взбешённый олифант. — Нори, ты только не принимай это близко к сердцу, — мечтательно проговорил один из гномов, — но твой брат — это золотая жила в сточной яме. — Так ему и передам, — добродушно отозвался Нори, принимаясь вычищать ножом грязь из-под ногтей. — Погоди, сколько ты хочешь за молчание? Нори лукаво усмехнулся: — Покажи кошелёк, и я назову свою цену. — Дураки, найдите себе другой предмет для воздыханий, — фыркнул Торин, и Гимли прыснул себе под нос. — Лучше передай, — Гимли обменялся с Нори лукавой ухмылкой и повернулся к своему пылкому другу, — и Ори, мои отец с дядей, кузены, Бофур и даже, наверное, Бомбур, тут же явятся сюда, чтобы взглянуть на тебя напоследок и поболеть за Дори, — сказал Гимли, сияя ехидством. — Уже можно делать ставки? Нори подмигнул ему: — Лучше поверь на слово, маленькая звёздочка. Отряд друг за друга горой. — Странный у вас Отряд, — подал голос незадачливый юноша немного погодя. — Ещё какой! — рассмеялся Нори. — Ну что, кому добавки? В этот момент необычайно высокий и взъерошенный гном ввалился во двор, из-под шлема выглядывало бордовое лицо, длинные волосы промокли от пота. — Гимли, ты свинья! — взревел он. — Привет, Лони, — добродушно отозвался Гимли. — Понравился вид с моей горы? — Я тебе бороду оторву! — рыкнул Лони, рухнув на скамью рядом с другом. — Сил только нет. Нори, будь другом, принеси эля, а? Собью спесь с этого зазнайки, как только восстановлю дыхание. — Слова, слова, — поддразнил его Гимли. — Ты по мне не попадёшь, даже если связать мне руки и закрыть глаза. — Связать тебе руки — прекрасная идея, — проворчал Лони. — «Гимли, сын Глоина, 2968 год правления короля Даина II Железностопа» — нацарапали эти мерзкие руки на вершине Эребора! А ниже, словно этого мало, добавили: «Лони, сын Лаина, потерпел здесь сокрушительное поражение». Паршивый орочий сын! Так и придушил бы! — Как грубо, — рассеянно заметила Хрера. — Ставлю серебряную бусину против одного из твоих клинков, что скажешь, Торин, милый? На Гимли, разумеется. Торин не смог ответить, поскольку согнулся от смеха.

***

— Ну вот, друг мой, — хмуро сказал Двалин своему отражению, пригладив пестревшую серебром бороду. — Сегодня я наконец-то стал старше тебя. Торин сидел рядом. — Сто девяносто шесть. Обставил меня на год. Gamilûn Двалин, так теперь тебя будут звать. — Сто девяносто шесть, — вздохнул он и застонал. — Тому, кто вздумает надо мной подшучивать, придется попробовать на вкус мой кулак. Торин улыбнулся сам себе, вышло грустно. — Mukhuh turgizu turug usgin. — Теперь старше Торина, — он покачал головой. — Тьфу ты, Махалова мошна, не раскисай, — отругал себя Двалин. — Видела бы Орла, как ты тут вздыхаешь над своей несчастной долей — намылила бы шею. — Двалин, bâheluh, — тихо вздохнул Торин. Они сидели в тишине. Их всегда мало заботили слова. Они и без них прекрасно обходились.

***

Балин стоял высоко задрав голову и расправив плечи, белоснежная борода воинственно топорщилась, в глазах не было и намёка на привычные добродушные искорки смеха. — Так не пойдёт, — твёрдо заявил он севшим голосом. — Мы не можем дальше это терпеть. Позвольте мне пойти, мой лорд. Я вытравлю орочью погань прочь из залов наших предков, мы вернём наши священные земли. — Нет, — просипел Трор, и стоявшие по обеим сторонам от него Торин и Траин подставили плечи, поддерживая покосившегося короля. — Нет, это глупость… какая глупость. Проклятье Дурина обитает в этих залах, а орки только множатся в числе. Остановите это безумие. Остановите! — Торин, inùdoy, — проговорил Траин, умоляюще взглянув на сына. — Не дай этим проклятым копям снова забрать жизни у наших гномов. Не допусти нового несчастья. Торин, прошу тебя. Торин встретил полный всепоглощающего ужаса взгляд и стиснул челюсти. — Хорошо, — ответил он хрипло. Он прочистил горло и искоса посмотрел назад, туда, где сидевший на полу Фрерин с отсутствующим видом рассматривал свои руки. — Ты прав, нельзя допустить, чтобы Азанулбизар повторился. Даин выпрямился на своём троне, лицо его оставалось непроницаемо. — Нельзя допустить, чтобы Азанулбизар повторился, — изрёк он, и Торин облегчённо выдохнул. — Балин, твоя мудрость нужна здесь. Ты не можешь оставить меня разбираться с Трандуилом и Глоином разом. — Слава Махалу за твой дар, — пробормотал Траин, слегка похлопав Торина по затылку могучей рукой. — Мы пролили достаточно крови, чтобы вернуть свой дом, — отозвался Торин, стараясь не смотреть на Фрерина. — Достаточно. Плечи Балина окаменели. — Разве ты не слышишь, с каким вожделением о ней говорят? Отовсюду шёпот, что мы снова сильны; достаточно сильны, чтобы отвоевать Морию и вернуть ей былое величие. Король Даин, наши легендарные, священные земли, колыбель Дурина… — Ты думаешь, я не знаю? — Даин сполз на край трона и потёр лицо. От короны на его лбу остался яркий след; похоже, даже пара часов носки стоила ему головной боли. В глубине души Торина колыхнулось тревожное волнение. Неужели он тоже её бы возненавидел? — Мой лорд, — начал было Балин, но Даин прервал его поднятием руки. — Борода Дурина, Балин, я умею читать не хуже тебя! Да, Димрилл Дейл и прозрачные воды Kheled-zâram нам недоступны. Да, Бесконечная Лестница и мифриловые шахты теперь в руках мерзкой дряни. Да, величественные Залы Пиршеств и Ремёсел украдены, а Семь Ярусов и Семь Глубин стали пристанищем орков и чудищ. Но Балин! Теперь у нас есть дом. Эребор вновь процветает, Железные Холмы благоденствуют. Разве не ради этого вы рисковали своими жизнями? — Я рисковал жизнью ради моего Короля. Я рисковал жизнью, потому что он попросил, — ответил Балин с тихим превосходством, вытянувшись во весь рост. — Теперь… теперь я понимаю, почему он так этого желал, почему у него не было иного выбора. Это трагедия, с которой невозможно смириться, это позор для всех нас. Даин вздохнул: — Что ж, я не такой король. Рука Торина, поддерживавшая Трора под локоть, напряглась. — Мне не представилось шанса быть тебе королём, Балин, — пробормотал Торин. — В первую очередь я был простым воином, возглавившим свой народ в изгнании. Управление, политика, договоры, компромиссы, дипломатия — я не занимался ничем подобным. Даин знает о том, как быть королём, в сотни раз лучше меня. Послушай его, а не мою глупую гордыню! Мория — опасная ловушка, мечта дурака. Одумайся! Трор покачал головой со злостью и ужасом. — Одумайся, сын Фундина, — надтреснутым эхом повторил он. Даин врезал кулаком по подлокотнику трона. — Может, о Мории и говорят с вожделением, но говорят и со страхом! Прошло всего-то сто семьдесят лет с тех пор, как голову Трора швырнули к ногам Нара. Каких-то сто семьдесят лет с разрушительной войны между гномами и орками — и будь я проклят, если за это время не было других жутких битв! Тебе не кажется, что хотя бы одно поколение имеет право спокойно умереть в своих кроватях? — потребовал он. Балин сжал губы, они почти слились с белоснежной бородой. — Ни один гном не желает такой смерти. — И тем не менее, я сделаю всё, чтобы так оно и случилось, — отрезал Даин. — Могучий молот Махала, Балин! У нас есть дом, но наша численность растёт крайне медленно. Нет, Балин, сын Фундина. Я не позволю гномам выбросить на ветер свои жизни. Торин с сосущим сожалением глядел, как Балин каменеет от ярости. Старый советник повернулся на пятках и ринулся прочь. Траин похлопал Торина по плечу. — Давай-ка, — тихо сказал он, — помоги мне со своим дедом. Торин бросил быстрый взгляд на непривычно неподвижного брата, уставившегося на тыльные стороны своих ладоней. — Фрерин… — С ним всё будет в порядке, сынок. На него находит временами. Траин снова тронул Торина за плечо, и вдвоём они подняли Трора обратно на ноги.

_________________

Zabad — лорд Abbad — я здесь Sakhab — смотри Zabadâl belkul — великий предводитель Zûr zu? — Как ты? shamukh ra ghelekhur aimâ — приветствую, и да будет доброй эта встреча Melhekhel — величайший из королей 'adad — отец 'amad — мать inùdoy — сын 'ikhuzh — стой Bizarûnh — люди Дейла Shazara — тишина barufûn — семья, родич gamil bâhûn — старый друг bâhel — величайший из друзей Mukhuh turgizu turug usgin. — Пусть твоя борода растёт ещё длиннее. Gamil(ûn) — старый, старик Даин I и его второй сын, Фрор, были убиты в 2589 году Третьей Эпохи, когда не-огнедышащий дракон напал на Серые Горы. Его старший сын Трор (дед Торина) позднее основал королевство Эребор, в то время как его младший сын Грор увёл большую часть потомков Дурина в Железные Холмы. Борин — сын Наина II и младший брат Даина I. Отец Фарина. Предок Балина, Двалина, Оина, Глоина и Гимли Друга Эльфов. Наследная линия рода Лонгбердов на момент 2968ого года Третьей Эпохи (во времена правления Даина II Железностопа, короля Эребора и лорда Железных Холмов): 1. Крон-принц Торин Каменный Шлем 2. Балин, сын Фундина 3. Двалин, сын Фундина 4. Оин, сын Гроина 5. Глоин, сын Гроина 6. Гимли, сын Глоина