Sansûkh

_________________

Мизим, дочь Ильги Мизим была дочерью Мура и Ильги, зажиточных владельцев рудников, и слыла красавицей на все гномьи королевства. Тёмные глаза изумительно контрастировали с бледной кожей, а роскошная фигура вызывала восхищение и зависть. Мизим относилась к высшему обществу, занималась огранкой и полировкой драгоценностей. Она ко всему имела деловой подход, сдабривая его сухим, хлёстким чувством юмора. Нескончаемые восторги в адрес её красоты привили ей лютую ненависть к фальши, лести и притворству. В результате помолвки, наделавшей немало шуму, она вышла замуж за Глоина, сына Гроина, и родила двух детей: Гимли, Друга Эльфов, и Гимрис, Госпожу Агларонда. Мизим в совершенстве владела искусством метания ножей и передала эти умения дочери. Сыну от неё досталась любовь к обработке драгоценностей и кристаллов — навык, который в будущем оказался как нельзя кстати.

_________________

— Теперь у нас лишь один путь, — раздался по-старчески хриплый голос Гэндальфа. — Через тьму Мории. Кристалл на вершине посоха вновь засиял, и Торин замигал, привыкая к призрачному белому свету. Из полумрака проступили бледные и испуганные лица Братства У Гимли дрожала нижняя челюсть, а на щеках виднелись дорожки слёз, но он уже не плакал. В глубине тёмных глаз всё ещё тлела ярость. — Держитесь рядом, — продолжал Гэндальф. — В этих глубинах скрываются кошмары куда древнее и страшнее, чем орки. Блёклый свет от посоха освещал путь всего на несколько шагов вперёд, и Торин прищурился, вглядываясь в темноту. После падения Врат и атаки Стража кровь еще стучала в висках. Оин облизал губы и подошёл ближе, в то время как Братство принялось пробираться через обломки в сторону лестницы. — Впереди первый уровень, — пробормотал он. — Им не надо подниматься выше четвёртого, чтобы перебраться на ту сторону. — С лестницы куда? — уточнил Торин, слегка охрипший от крика. — Налево, — твёрдо ответил Ори. — Гэндальф, — произнёс Торин, глаза волшебника блеснули в его направлении. — Здесь налево. Гэндальф закатил глаза и кивнул, но всё же прошипел: — Поистине тёмные времена настали, если мне приходится спрашивать путь у тебя, Торин Дубощит… — Поступай как знаешь, — сухо отозвался Торин. — Мне всё равно, но если ты решишь пренебречь советами гномов под землей — я в тебе разочаруюсь. Гэндальф мрачно улыбнулся: — Прямолинеен, как всегда. Что ж, значит — налево! — С кем ты говоришь? — уточнил Пиппин, чей тонкий голос звучал не громче мышиного писка. На белом лице таращились перепуганные глаза-плошки. — С самим собой, господин Тук, — ответил Гэндальф, бросив предупредительный взгляд на мёртвую компанию. — Припоминаю путь. Кажется, нам налево. Ну, чего ты так перепугался? Я же говорил, что уже ходил этой дорогой. Если мы будем осторожны, то всё будет хорошо. Я выведу вас на ту сторону, даже не сомневайтесь. — Легко тебе говорить, — пробурчал Пиппин, окинул взглядом руины и сглотнул. — Мне как-то не по себе. Неуютно, знаешь. — Холодно, — добавил Сэм. — Этот каменный пол не годится для босых ног, уж простите, мистер Гимли. Гимли не ответил. Рыжая голова поникла, глаза уставились в пол. Рука ещё сжимала рукоять топора и слегка дрожала, в то время как он безучастно трусил следом за Боромиром. Гэндальф покосился на Торина, который тут же непроизвольно потупился: — Полагаю, ты лучше его знаешь, — приглушенный шепот был едва различим и мог сойти за скрежет ветра, губы почти не шевелились. — Как нам ему помочь? — Признаться, не знаю, — пробормотал Торин, с тревогой всматриваясь в свою путеводную звезду. — Никогда его таким не видел. Ему не свойственно впадать в уныние, но такое горе у него впервые. — Хм. Горе порой проявляет в душах доселе скрытые силы, — отозвался Гэндальф, посохом освещая пролегавший впереди тоннель. — И доселе скрытые слабости, — мрачно добавил Торин. — А ты всё такой же весельчак, как я погляжу. — Эта гора словно давит на меня, — объявил Леголас. Неподвижное лицо и подрагивающий голос выдали тщательно скрываемое беспокойство. — Долго ли ещё идти? — Четыре дня, — ответил Гэндальф, — если ты сумеешь их счесть без солнца. Или можешь попросить Гимли. Эльф непонимающе нахмурился: — И чем он мне поможет? — Вообще-то гномы безошибочно чувствуют ход времени даже находясь глубоко под землей. Ты не знал? — наигранно изумился Гэндальф и украдкой подмигнул Торину и компании. — Вот же старый лис, — с возмущенным восхищением прошипел Балин. — Неужели это Гимли разболтал… — Во время очередного спора, как пить дать, — фыркнул Оин и улыбнулся, пусть и слегка натянуто. — Умно. С этими волшебниками только и держи ухо востро. Гэндальф выглядел весьма довольным собой, ступая через арку в длинный переход к другой зале. — Глядите! — воскликнул Мерри, ткунув пальцем в какие-то символы на стене. — Об этом ты говорил, да, Гимли? Рыжая голова слегка приподнялась, Гимли сделал шаг вперёд и провёл тяжёлой рукой по глубоким изящным отметинам, оставленным в камне много веков назад. — Да, — прохрипел он. — Это знак рудокопов. Жаль, не могу разобрать — слишком уж древний. Со временем они изменились, мы сейчас изображаем их иначе. — Миленько, — заключил Мерри, по-совиному выпучив глаза. — Глянь сюда, Пип! Как тебе? Миленько? — В этом месте язык не поворачивается сказать «миленько», — брякнул Пиппин, присоединившись к другу. Гимли напрягся. — Ой, — поморщился Пиппин, а Фродо только тяжело вздохнул. — Надо идти дальше, — деликатно предложил он, и Пиппин, прикусив губу, с благодарностью закивал. — Прости, — выдавил он, после чего припустил вслед за Арагоном и Гэндальфом, уже ушедшими вперёд. — Он ещё молод, — печально улыбнулся Фродо, повернувшись к Гимли. — Сам иногда не понимает, что говорит. — Знаю, — отозвался Гимли сквозь зубы и, наконец, оторвал взгляд от символов. В глазах ещё тлела злость. — Я не обижен. Просто… — Пиппин никогда не знал потери, — проговорил Фродо и мягко положил руку на могучее плечо. — Болтает, что в голову взбредёт, а как опомнится — уже поздно, слова назад не воротишь. Теперь он будет ходить за тобой по пятам, вымаливая прощение, имей в виду. Гимли фыркнул: — Этого ещё не хватало. От облегчения Торина едва не подвели коленки. Вот такой ответ был куда больше в духе Гимли. Фродо усмехнулся, белые зубы блеснули в сгущающейся темноте. Снова коснувшись пальцами знака, Гимли вздохнул. Ярость утекала, оставляя лишь всепоглощающую тоску. — Я не держу на него обиды, честное слово. Но… Фродо сжал ладонь на его плече: — Знаю. Гимли сжал губы: — Уверен? Мои близкие… умерли здесь, и их кости глодало время и орки. Их тела не предали камню, да что там — даже не сожгли. Я ведь знал того гнома. Его звали Урджин. Он так и лежит там. Его не похоронили, не проводили в последний путь… — его голос сорвался, и гном задышал через нос. Челюсть едва заметно подрагивала, скрытая под разметавшейся бородой. — Знаю, — тихо повторил Фродо. — Меня воспитывал Бильбо, потому что мои родители утонули в реке Брендивайн. Не нашли даже тел, чтобы похоронить. В детстве я всё ждал, что однажды река вернёт их мне так же внезапно, как и забрала. Прямые брови Дурина сползли к переносице, Гимли кивнул: — Приношу свои извинения. Ты и вправду понимаешь, какого это. — Но всё же, кто-то мог выжить, — развёл руками Фродо. — Быть может, надежды хотя бы одного из нас окажутся не напрасны. — Глупые надежды, — буркнул Гимли, с трепетом водя пальцем по извилистым узорам в камне. — Глупые. Мы никогда не оставляем мёртвых лежать вот так, если в нас ещё есть хоть крохи сил, чтобы упокоить их в камне. Нет, мистер Фродо, в этих залах больше нет ни единого живого гнома. — Что бы мы там дальше не обнаружили, — прошептал Фродо, похлопав Гимли по плечу, — мы с тобой. — Куда уж без вас, — пробормотал Гимли, выпрямляясь. — Пусть я и единственный гном в Кхазад-Думе, но я не одинок. — Расскажешь о них? — спросил Фродо. Гимли прерывисто втянул носом воздух. — Мой дядя, мой кузен… — начал было он, но замолк, с трудом сглотнув. — Может, позже. Фродо с пониманием кивнул: — Хорошо. Позже. Балин и Оин стояли, тесно прижавшись плечом к плечу, в то время как Ори заламывал руки и нервно бормотал: — … идите отсюда! Ну же, уходите. Здесь нельзя оставаться! Гимли накрыл ладонью маленькую руку, лежавшую у него на плече: — Благодарю тебя, Фродо. Похоже, у нас в семье есть общая черта — восхищаться Бэггинсами. Кажется, теперь я понял, почему. Балин бросил на Торина многозначительный взгляд. Тот в ответ буркнул: — Ни слова. — А я разве что-то сказал, дружище? — невинно удивился Балин. — Ты слишком громко думал, — проворчал Оин. — Пошли, — сказал Гимли и повёл Фродо вперёд. — Мы порядком отстали. Не беспокойся, я прекрасно вижу в темноте и доставлю тебя к остальным в наилучшем виде. — А я и не беспокоился, — ответил Фродо. — Только прошу, помни о моих несчастных пятках! Сэм нисколько не преувеличивал про холодные полы. Гимли выдавил невесёлый смешок, но улыбка не коснулась сжатых губ: — Хорошо, учту. Знаешь, а ведь раньше тут наверняка всё было вымощено. Но всё растащили или просто порушили ради самого процесса — что уж там взбрело в голову проклятым оркам. — Очень жаль, — вдохнул Фродо. — Было бы куда комфортнее! Когда они двинулись следом за остальным Братством, Торин пригляделся к знаку на стене. Он и в самом деле был древним и прекрасным. — Я начинал их переводить, — негромко заметил Ори. — И что здесь сказано? — отстранённо спросил Торин. — Вир, сын Нира — козлиная задница, — пробормотал Ори. Оина пробрал приступ неконтролируемого хихиканья. — Пожалуй, оно и к лучшему, что Гимли ничего не разобрал, — подытожил Торин, закусив щеку. Сквозь мягкую, стылую тишину издалека донёсся рокочущий голос Гимли, уверенно ведущего их с Фродо маленький отряд. — Он что, поёт? — удивился Ори. — Это прощальная песня, — пояснил Балин с глубоким раскаянием. «Adùruth, adùruth, nekhushel, Ayamuhud, ayamuhud, zesulel» Негромкий напев гулял по каменным залам отголосками грома. — Это тоже миленько, — шепнул Пиппин, на что Сэм зашипел как рассерженная гусыня. — Даже не вздумай, пустоголовый ты балбес, — одернул его Сэм. — Помнишь, что он говорил о своём языке? Он не станет тебе рассказывать, о чём там поётся, так что попридержи своё неугомонное помело! — Я и не собирался спрашивать! — возмутился Пиппин, бросив обеспокоенный взгляд на Гимли. — Я не хотел его расстраивать, клянусь тукбурскими пирогами! Он мой друг, Сэм: я не стал бы обижать друга. Я весьма обходительный хоббит, между прочим. — А я — харадская королева, — пробурчал Мерри. Песня кончилась, и Гимли медленно выдохнул, опустив могучую грудь. Он слегка опустил одно плечо, чтобы Фродо было удобнее держаться за локоть. Хранитель шёл рядом с ним в молчаливом утешении. Голос Балина прошелестел из душной темноты, обступавшей путников со всех сторон. — Как ты выдержал это, Торин? — прохрипел он. — Как сумел оправиться? Торин уставился куда-то в глубины их давно потерянной родины: — С чего ты взял, что я оправился? Моя вина всё ещё со мной. Я лишь шагаю дальше, стараясь не упасть под её тяжестью. Балин опустил голову и растворился в темноте, отправившись назад к звёздным водам Gimlîn-zâram. — Nekhushîn, — прошептал Бифур, и Ори согласно кивнул, спрятав лицо в ладонях. — И оно снова упивается болью, — печально вздохнул Оин, провожая взглядом племянника, бредущего сквозь мрак на негнущихся ногах, уткнув глаза в пол. — И всё же он продолжает идти. И никаким кошмарам, затаившимся здесь, его не остановить, — твёрдо сказал Торин, на что Оин фыркнул. — Ещё бы, — целитель вскинул голову. — Он — потомок Дурина, а это — Кхазад-дум, пусть и кишащий чудищами. — Надеюсь, его печаль скоро развеется, — тихо проговорил Ори, тревожно вглядываясь в угловатую походку молодого гнома. Торин выпрямился. Он знал, как ему следовало поступить. Он знал, что обязан быть сильным ради остальных. Гимли был его утешением и его смехом: Гимли придавал ему сил восемьдесят лет. Пришло время действовать как подобает королю, которым ему было уготовано стать, пришло время ему дать Гимли сил. — Balakhûn, моя путеводная звезда, — прошептал он Гимли на ухо. — Khulel, khathuzhâl. Гимли глубоко вздохнул и продолжил ритмично шагать в наводнённые мёртвым эхом чертоги далёких предков. Монотонные удары тяжёлых ботинок гулко разносились по пустым галереям, им вторил дробных стук босых хоббичьих ног, невесомый шорох эльфийских сапог и твердая поступь людей. — Близится полночь, — заметил Ори. Бифур согласно кивнул и зевнул: — Попрошу кого-нибудь меня подменить, — буркнул он. — Сил ему, и вам тоже. — Не забудь прислать кого-нибудь тебе на смену, — сухо напомнил Торин. Бифур снова кивнул и стал исчезать в темноте. Звёздный свет Обители на мгновение очертил его силуэт, затем гном исчез, вернувшись в мир мёртвых. Ори поёжился: — Никогда к этому не привыкну. Место Балина занял Фрерин, а на смену Бифуру вскоре явился Фили. Ори с Оином остались, хоть их губы и были плотно стиснуты, а кулаки сжаты. — Глоин перебрался через Мглистые горы, — тихо доложил Фили. — Он уже в землях Беорнингов. — Хорошо, — кратко отозвался Торин. — Эребор? — Готовится к войне, — ответил Фрерин. — Машины возводят в рекордные сроки — Дори суровый начальник. Тренировки идут во всю, Двалин счастлив как лис в курятнике. Дис устроила для учеников фехтовальный турнир. Торин фыркнул: — Я в ней не сомневался. — Каменный Шлем уже на подходе к дворцу эльфийского Владыки, — продолжил Фрерин. — Доберётся через пару дней, тогда и выясним, ответит ли Трандуил на призыв объединиться против Тёмных Земель. — На это я бы не рассчитывал, — проворчал Оин. — Так, а где мы? — поинтересовался Фили, вглядываясь в плотную вязкую тьму. — В Мории, — коротко ответил Ори, Оин тяжко вздохнул в подтверждение его слов. — Врата позади, — Торин быстро ввёл брата и племянника в курс дела. — Гимли уже догадывается, что не найдёт в живых своих друзей. Братство обеспокоено. — Им есть, о чём беспокоиться, — буркнул Ори. — До другой стороны ещё три дня пути, — добавил Оин, безуспешно старавшийся скрыть одолевавший его страх. — Второй уровень уже близко, — Ори махнул рукой. — Чертог… Чертог Мазарбул… — Ага, — перебил его Фрерин и опустил руку на плечо несчастному летописцу. — Знаю. Торин был рад, что организовал смены. Балину требовалось время, чтобы прийти в себя, прежде чем он сможет вернуться в Морию. Вина была тяжелее любого камня. Её могло источить лишь время. Однажды он вновь обретёт баланс и двинется дальше. Копи всё тянулись и тянулись, но если незримым наблюдателям темнота несла успокоение, то эльфу и хоббитам было заметно не по себе. Тем вечером Братство остановилось у основания разрушенной колонны. Гимли стянул тяжёлую рукавицу и коснулся пыльного камня кончикам пальцев: — Ещё гладкий, — пробормотал он. Леголас обернулся к Арагорну и прошипел: — Почему мы остановились? Нужно идти дальше! — Успокойся, — негромко сказал мужчина. — Хоббитам нужно восстановить силы после битвы у Врат. К тому же, у нас есть и другие причины ненадолго задержаться — проявить сочувствие к нашему другу. Ни один мускул не дрогнул на гладком лице, но пронзительные голубые глаза сверкнули: — Gwaem, Арагорн! Dôl gîn lost. Нет нужды останавливаться из-за Nogoth. Демонстрировать свою грусть на ходу также удобно, как и сидя. Арагорн обратил к нему окаменевшее лицо, принявшееся выражение холодной властности: — Эти слова не достойны тебя, mellon. Он скорбит не напоказ. Он потерял родных, друзей, его гложет неподдельное горе. Проявление доброты в такую минуту могло бы поднять эльфов в его глазах. — Ничто не сможет поднять эльфов в его глазах, — отрезал Леголас. Юное лицо оставалось спокойно, лишь напряжённые плечи выдали, что упрёк его задел. — Он видит оскорбление в каждом моём слове и жесте. Всё шло скверно ещё до того, как мы ступили в эту проклятую яму! — Разве ты не видишь? — Арагорн искренне удивился. — Гимли избегает тебя, потому что ты с самого начала настроен к нему недружелюбно, Леголас. Ты ведёшь себя с ним совсем не так, как со всеми остальными. Леголас приоткрыл рот, втягивая воздух, и сделал молниеносный шаг вперёд. — Вовсе нет, — выплюнул он. — Именно так, — покачал головой Арагорн с мрачным изумлением в голосе. — Если память мне не изменяет, ты заявил ему в лицо, что само существование гномов для тебя мерзко. Леголас хотел было возразить, но светлое лицо вдруг посмурнело, и он резко отвернулся, хлестнув золотистыми волосами крошащийся камень и бормоча себе под нос. Это было неожиданно. Торин сложил руки на груди и пристально уставился на мужчину. Вот уж откуда он не ждал защиты. Арагорн питал к эльфу несомненную приязнь, совершенно не ясную для Торина. Эти двое то и дело в разговоре переходили на неразборчивое птичье щебетание, отчего Гимли каждый раз мрачнел как грозовая туча. Тем не менее, на этот раз Арагорн встал на сторону Гимли? Неожиданно, но оттого не менее приятно. Арагорн был чудным. Торин его не понимал. Сам он поневоле стал изгнанником, беспризорным бродягой, лишённым трона и короны, полагавшимся ему по праву. Он никогда не желал такой судьбы. Так почему же этот человек, рождённый королём, выбрал путь одиного Странника? Странный человек. Впрочем, он был хорошим лидером, а также опытным и находчивым провожатым. Похоже, ему не чужды ясность ума и чувство справедливости, несмотря на то, что его воспитали эльфы. Торин понятия не имел, какие порядки на этот счёт у людей, но, на его взгляд, Арагорн представлял собой то, каким должен быть настоящий король: мудрым, честным, сильным и сострадательным. Вдобавок он неплохо владел мечом, что добавляло ему очков. Что же заставило его спрятать всё это под поношенным плащом и спутанными волосами скрытного Странника? Той ночью Гимли спал беспокойно, положив одну руку на гладкий древний камень, а другую на рукоять топора. Пиппин и Мерри спали рядом (Пиппин засунул ноги к Гимли под покрывало без единого укола совести). Фродо и Сэм устроились по другую сторону от Гэндальфа, а Боромир занял место с краю, закрывая своей широкой спиной спящих хоббитов от тёмного проёма тоннеля. Коротко переговорив с Гэндальфом и Боромиром, Арагорн взял первый дозор. Он уселся в восточной части коридора и принялся тщательно счищать с клинка зловонную плоть и слизь, оставленные Стражем. Оина от одного взгляда пробирала крупная дрожь. — Zûr zu? — негромко спросил Торин. — Ох, дружище. Такое чувство, словно ничто уже никогда не станет как прежде, — мрачно ответил тот. — Он уже мёртв, — ободряюще напомнил Ори. — Кто мёртв? — вскинул голову Фили. — Страж, — пояснил Ори. — Его завалило обломками Врат. — Чшш, этот дурацкий эльф возвращается, — шикнул Фрерин и изобразил весьма грубый жест на Иглишмеке в спину Леголаса. Уголок губ Торина дернулся. — Перестань, — попросил он. — Вечно ты нудишь, — пожаловался Фрерин, и Фили с Ори предприняли отчаянную попытку скрыть смешки. — Арагорн, — тихо позвал Леголас, — goheno nin. — Iston, — отозвался мужчина. — Но не передо мной тебе следует извиняться. Леголас выпустил утомлённый вздох и сел рядом. В раздражении он казался каким-то совершенно не по-эльфийски неуклюжим. Трандуил наверняка не одобрил бы. — Я не понимаю, — признался Леголас, скользнув тонкими пальцами сквозь золотистое полотно волос, и снова вздохнул. — Он не такой, как остальные гномы. — А откуда ты знаешь всех остальных, Леголас? — поинтересовался Арагорн, откинувшись назад и достав трубку. Ароматный дымок заставил эльфа поморщиться. — Даже если не упоминать о слухах, рассказах и историях… Я прожил не один век, и не раз видел гномов раньше. Я смотрел в глаза его отцу и видел там лишь злость и ненависть! — Кажется, вы тогда оказались не в самой располагающей атмосфере, — сухо напомнил Арагорн. Леголас нахмурился, но всё же нехотя кивнул: — Да, ты прав. Но ведь испокон веков известно, что гномам не доступны те чувства, которыми живут истинные дети Илуватар. Они не способны по-настоящему любить что-либо помимо своих ненаглядных камней. Им не понятна даже привязанность к родным и друзьям. Скорбь им не доступна, как и радость. Ими движут лишь жажда и зависть. Это всем известно, Арагорн! — Ах ты мерзкий грязный эльфийской выродок! — проревел Торин. Лишь краем сознания он понимал, что Ори и Фрерин схватили его за руки, а Фили повис у него на шее. — Du bekâr! — вскричал Оин, и Торин поддержал его поистине звериным рыком. — Полегче, братец, — пропыхтел Фрерин, изо всех сил упираясь пятками в пол. Торин был выше и тяжелее брата, навсегда застывшего в ранней юности, и потому постепенно отвоёвывал власть над своей правой рукой. — Спокойно! Ты ничего не можешь поделать. Ты не сможешь их коснуться, только Гимли разбудишь. Больше тебя всё равно никто не слышит. Да уймись ты! — Кому это «всем», Леголас? — мягко уточнил Арагорн. — Эльфам? А самих гномов вы спросили? Леголас захлопнул рот, а затем медленно проговорил: — Полагаю, что вряд ли. И как мне теперь быть? Вот, передо мной наглядное опровержение этой лжи: он горюет, и его горе неподдельно. Я вижу это в его глазах, слышу в звуке его песни, даже в грохоте его шагов. Если ему доступно горе, неужели он может чувствовать и что-то ещё? Ори уставился на него в недоумении, А Оин сдулся как кузнечные меха. — Чего? Мои уши опять взялись за старое, — заворчал он. — Мне такое сейчас послышалось… — Что-то ещё? — Арагорн неторопливо затянулся, искоса глядя на эльфа с некоторым удивлением. — Полагаю, он чувствует всё то же, что и любой другой смертный. Говоришь, что видел горе в его глазах? Значит, видел и остальное. У эльфов зоркие глаза, мой друг. — Видел, — согласился Леголас и закрыл глаза, признавая поражение. — Наверноне, просто не хотел в это верить. Торин внезапно прервал ожесточённую борьбу с удерживавшими его Ори и Фрерином и замер, слегка приоткрыв рот. — Ох, ну слава Махалу, — простонал Фили и обессиленно осел на камень. — Проклятье, ты слишком сильный. Если б я был ещё жив, ты бы уже это исправил. — Похоже, перемены даются смертным легче, — заметил Арагорн, улыбнувшись. — Правда была у меня перед самым носом, — пробормотал Леголас. — Все его чувства так ясно написаны у него на лице, что их увидит и слепой — даже под слоем волос! Чувства охватывают его как пожар — и теперь я сгораю со стыда, что позволил себе этого не замечать. — Тяжело признать, что ошибался, — мягко сказал Арагорн. — Теперь твой взгляд не замутнён предрассудками, хоть старые предубеждения ещё бродят в твоей голове. — Его гнетёт скорбь, но тьма не тревожит его сердце, — заметил Леголас, сцепив длинные пальцы. — Созданы стойкими, как он и сказал. Все гномы такие или только этот? В ответ Арагорн лишь неопределённо пожал плечами. — Он переживает за хоббитов, своих друзей, свою семью, — продолжил размышлять Леголас. — Ты видел их с отцом? Я как-то подслушал, как он рассказывал Сэму о своей сестре и её сыне. Он любит этого ребёнка всем своим существом. Он не мог говорить ни о чем, кроме своих кузенов и товарищей с тех самых пор, как мы приблизились к Карадрасу. Он вырос вместе с одним из пропавших. Лони — так его звали. Они вместе получили право заплетать воинские косы. Он был ему лучшим другом, даже братом. Леголас запнулся и повесил голову. — Лучшим другом, — повторил он, поморщившись. — В чём ещё я ошибался? Неужели всё, что я знал, было ложью? — Спроси его, — предложил Арагорн. — Ты ведь утверждаешь, что уже знаком с гномами. Скажи, сколько из них готовы были отвечать на твои вопросы? Леголас моргнул, светлые брови сошлись к переносице: — Ни один. — Ни один, — согласился Арагорн. — Они тщательно хранят свои секреты. Но Гимли отвечает на вопросы, разве нет? Неуловимая эльфийская улыбка коснулась сжатых губ: — Отвечает. — Как хорошо, что Балина здесь нет, — хмыкнул Ори. — Тьфу, да что этот мальчишка себе позволяет! — возмутился Оин.

***

Торин позволил себе немного вздремнуть. Проснувшись, он поспешно заглотил кусок хлеба с сыром, запив стаканом воды под пристальным взглядом тёмных отцовских глаз. — Ты провёл в Водах двадцать восемь часов кряду, — тихо сказал он. — Да, — не стал отнекиваться Торин, — и сейчас снова отправлюсь туда. Я должен быть рядом с Гимли. — Не забывай отдыхать, — буркнул Траин и заправил нечёсаную прядь Торину за ухо. — Даже мёртвый ты сделан не из камня. Торин слабо улыбнулся: — Знаю кое-кого, кто с тобой бы поспорил. Траин улыбнулся в ответ, затем кивнул в ту сторону, где неподвижно сидела Фрис. Чашка любимого чая стыла на столике, пока гнаминна прожигала их взглядом. — Твоя мать волнуется. Ради неё, прошу — не пропадай. — Я понимаю её беспокойство, — ответил он, чувствуя, как непроизвольно напрягается спина. — Я тоже тревожусь. — Ну конечно, — вздохнул Траин и покачал головой. — Что ж, поступай, как должно, сын мой. Но помни, мы всегда рядом, если понадобимся. Торин сжал широкую сильную ладонь. — Знаю, — коротко ответил он. — Âkminrûk zu, 'adad. Траин стиснул его руку в ответ и отстранился: — Тебя ждут Балин, Ори и Оин. Нали, Лони и Фрар наготове. Слух о том, что Братство ступило в Морию распространился как лесной пожар по всем Чертогам. Все хотят помочь. — Ты вчера был с Даином? — деловито спросил Торин, сбрасывая нахлынувшие чувства и остатки сна. — Ага, какое-то время. Потом немного побыл с твоей сестрой. Она скучает по Гимли, — Траин тряхнул тяжёлой копной волос. — Поверить не могу, что она так к нему привязалась. — Есть в нём что-то такое, — лукаво улыбнулся Торин и тут же встрепенулся. — Кстати, вот ещё что: ни при каких обстоятельствах не упоминай эльфа при дедушке! Этот ушастый олух стал задавать весьма каверзные — и оскорбительные — вопросы касательно гномов. В прошлый раз Фрерину, Фили и Ори пришлось меня держать. Страшно представить, что станет делать дед! — Сынок Трандуила, — пробормотал Траин, потирая глаза. — Мда, тут добра не жди. Для Трора это больная тема. Что за вопросы? Улыбка Торина помрачнела: — Ему недавно пришло в голову, что у гномов, оказывается, могут быть чувства. Он ещё в шоке. — Вот же.! — поперхнулся Траин, но сдержал рванувшийся наружу поток ругательств. — Ох уж эти Khuthûzh! — Они самые, — Торин окинул отца внимательным взглядом. — Как ты? — Обо мне не беспокойся, мальчишка, — отмахнулся Траин. — Со мной всё в порядке. Воспоминания иногда находят, и во рту появляется привкус старого безумия… но со мной твои мать и бабушка. Они бранятся, ворчат, утешают меня, и становится лучше. — У них надёжные методы, — одобрил Торин, на что Траин негромко насмеялся. — Лучше любого лекарства. — Mizùl, — сказал Торин, коснулся отцовского лба своим и ненадолго задержался, впитывая его мощь и спокойствие. — И тебе, сын мой, — ответил Траин. — И тебе. В Обители Sansûkhul его встретили напряжённые и мрачные лица Балина, Ори и Оина. — Раннее утро, — доложил слегка охрипший Оин. — Должно быть, они в пути. — Они шли всю ночь? — нахмурился Торин. — Выступили спустя пару часов как ты ушёл, дружище, — отозвался Балин. — Но должен заметить, совсем недавно они остановились на старом перекрёстке. Гэндальф забыл дорогу. — Забыл.! — вспыхнул Торин и потёр виски. — Проклятые волшебники, — буркнул Оин. — Они уже близко, — вставил Ори и мотнул головой в сторону двух силуэтов, неподвижно лежавших в мерцающем полумраке. — Фили и Кили следили последними. Торин взглянул на племянников, навалившихся друг на друга прямо на каменной скамье. На спящих лицах явственно читалась непомерная усталость. — Вот как. Это они вам рассказали? — Ага, прежде чем вырубились, — кивнул Оин. — Нелегко им. — Если нам нелегко, то каково Братству, — Торин устроился на краю скамьи, осторожно подвинув ногу Кили, и ненадолго опустил ладонь на смешавшиеся мягкие светлые и тёмные волосы спящих племянников. Пусть ещё немного отдохнут. — Идём, отыщем их. — Пока их не нашёл кто-нибудь ещё, — трагично предрёк Балин, и в глубине вспыхнули и закружились звёзды, увлекая гномов прочи из мира мёртвых. Когда сияние погасло, перед Торином предстали три великолепные арки в старом стиле Лонгбердов. Прямо перед ним сидел Гэндальф и курил трубку, разглядывая тёмные проёмы. Волшебник был мрачнее тучи. — Мерри! — шепотом позвал Пиппин. — Чего? — … Я есть хочу. Торин закатил глаза. Хоббиты. Внезапно Фродо встал и, не отрывая полных ужаса глаз от спускавшегося позади коридора, подошёл к волшебнику. В тени величественных колонн он казался крошечным, босые ноги едва слышно ступали по древнему камню. — Там что-то есть, — шепнул он. — О, это Голлум, — отозвался Гэндальф, и Торин вздрогнул. Существо из пещер? То самое, которое пыталось убить Бильбо? — Голлум! — повторил он вместе с Фродо. — Он идёт за нами уже третий день, — добавил Гэндальф, блеснув старыми, очень старыми глазами. — Но как он сбежал из подземелий Бард-дур? — недоверчиво переспросил Фродо — к слову, Торин с ним был совершенно согласен. — Никому не уйти из хватки Саурона, — твёрдо заявил он. — Мой отец — живое тому доказательство! — Сбежал? Или его отпустили? — со значением проговорил Гэндальф. Он принялся рассказывать о судьбе этого мерзкого существа, и Торин содрогнулся, услышав, что за безумием Голлума стояло Кольцо. Как близко… как близко был Бильбо от… Нет, сама мысль была невыносима. — Спокойно, — пробормотал Балин. — Спокойно, Торин. Он отдал его. Бильбо — единственный, кому удалось это сделать по собственной воле. — Он был на грани, — слова обожгли Торину язык. — Но справился, — напомнил Балин, похлопав Торина по плечу. — Успокойся. — Жаль, что Бильбо не убил его, когда был шанс, — проговорил Фродо с неожиданным жаром. Торин готов был подписаться под каждым словом. — Так убейте сейчас! — прорычал он, чувствуя, как предупредительно сжимается хватка Балина на плече. — Прикончите эту дрянь. Он и так слишком долго марал этот мир своим существованием! — Жаль? Жалость остановила руку Бильбо. Многие из живущих заслуживают смерти, а умершие — жизни, — Гэндальф на мгновение бросил взгляд из-под кустистых бровей на Торина, и у того болезненно пересохло в горле. — Ты можешь вернуть мёртвым их жизни, Фродо? Фродо замешкался, по бледному лицу скользнула растерянность. — Тогда не спеши отнимать их. Даже мудрейшим из нас ничего не известно наперёд, — губы Гэндальфа дрогнули, когда он снова посмотрел в сторону Торина и его спутников. — Что-то мне подсказывает, Голлум ещё сыграет свою роль — к добру или к худу. Жалость Бильбо может изменить многие судьбы. — Он слишком снисходителен, — выдавил Торн. — Некоторые не заслуживают прощения. Фродо тяжело опустился рядом, растерянность на его лице сменилась бесконечной усталостью. Голова склонилась под тяжестью цепочки, обвившей тонкую шею. — Как бы я хотел никогда не видеть этого кольца… Чтобы ничего это не было. — Так думают все, кому выпало жить в подобные времена, но нам не дано выбирать, — мягко сказал Гэндальф. Старый волшебник ободряюще улыбнулся хоббиту, а затем встретился взглядом с Торином. От него исходило глубокое сострадание. Торин вдруг задумался, у кого из Валар Гэндальф учился, кого почитал. — Мы можем лишь решать, что делать с временем, которое нам отпущено. В мире есть и другие силы, Фродо, помимо сил зла. Бильбо было предначертано найти кольцо. Значит, тебе было уготовано нести его… это успокаивает. — Да неужели, — фыркнул Торин. — Успокаивает, как же! А с чего ты взял, что Бильбо было предначертано его найти? Это Кольцо так решило! Уж прости, но меня эта мысль совершенно не успокаивает! Гэндальф не обратил на него никакого внимания. Немного поразмыслив, он просиял: — Ага! Нам сюда! — Погодите, что? — мигнул Оин. — Мог бы меня спросить! — Он вспомнил! — облегченно выдохнул Мерри. — Нет, но воздух там не такой затхлый, — отозвался Гэндальф и хлопнул юного Брендибака по спине. — Если тебя одолевают сомнения, господин Мериадок, всегда полагайся на свой нос. — Мог бы меня спросить! — настойчиво повторил Оин, повернувшись за поддержкой к Ори. Тот только беспомощно развёл руками. — Четвёртый уровень, — с затаённой любовью проговорил Балин. Пусть Копи забрали его жизнь, это не умерило восторга на его лице, когда призрачный свет посоха выхватил из темноты очертания колоссального Зала Пиршеств. Гимли, до сих пор напоминавший немую тень, раскрыл рот в восхищении, когда из мрака возникли высокие колонны, вытесанные с мастерством, равного которому не было на всём свете. Потухшие глаза вспыхнули благоговейным трепетом. — Это чудо какое-то, никак иначе, — выдохнул Сэм, распахнув круглые глаза. Ори взглянул на него и тут же отвернулся с приглушённым жалобным сопением. — Скажите, когда он перестанет строить моськи, — пробормотал он. — Должно быть, когда-то тут было полным-полно гномов, — принялся рассуждать Сэм, — и все трудились как барсуки пять сотен лет, чтобы такое построить. Но зачем? Не жили же они в этих тёмных пещерах? — Это не пещеры, — ответил Гимли. На бородатом лице застыло безмятежное, возвышенное выражение, пока он рассматривал остатки былого великолепия пиршественного зала. — Перед вами величайшее королевство гномов. Память о былых временах, когда всё здесь было залито светом и полнилось жизнью, навсегда осталась в песнях. Леголас зачарованно наблюдал за гномом, склонив голову набок. Светлые брови сошлись на переносице, и, кажется, в его голове назрел какой-то вопрос. Впрочем, не успел он раскрыть рот, как Гимли осторожно запел. Его низкий голос разнёсся среди резных опор, отталкиваясь от древнего камня. Казалось, пробудился утробный голос самой горы. Давным-давно, под сенью гор В краю бесчисленных озёр Ещё до шума первых гроз Покинул Дурин ложе грёз. Нарёк леса, холмы и дол И каждый камень звук обрёл. Однажды, обойдя весь мир, Он вышел к водам Мирромир, И в них, в небесной сизой мгле, Увидел звёзды на челе. Был светел мир и величав В Начале Дней, зла не познав, Ещё не ведав королей, Пришедших с Западных морей. На мир ещё не пала тень, В тот торжества для гномов день. Король воздвиг чертог златой - Заветный город под горой, Усеял блеском свод палат Хранимых силой рунных Врат, В кристаллы кварца заключил Сияние ночных светил, Чтоб под землёй на много лет Немеркнущий забрезжил свет. Там молот гнул любой металл, Ножи блистали, меч сверкал, Огонь ревел и день, и ночь Из шахт мрак изгоняя прочь. Спускался Дурина народ В пучину каменных пород, Берилл, рубин и изумруд Наградой были им за труд. То были радостные дни; В подгорном царстве шли пиры, И голос арфы сладко пел, И над Вратами рог гудел. Но стихли трубы, горн остыл, Мир не таков, каким он был. Тиха и мрачна та юдоль - Покинул мир живых Король, Исполненные тяжких дум Лишь тени бродят в Кхазад-дум. И ждёт венец ночных светил В глубинах тёмных Мирромир: Когда настанет вновь весна - Воспрянет Дурин ото сна. — Да ты хоть понимаешь значение слова «тайна», мальчишка?! — Балин едва не сорвался на визг. — Мне нравится! — одобрил Сэм. — Только я не совсем понял, о каком короле поётся в этой песне? Гимли промолчал. Закончив петь, он не проронил больше ни слова. Вот только поздно было отмалчиваться. — Ты безрассуден, inùdoy, — вздохнул он. — Ты так доведёшь Балина и Оина до традиционалистического припадка. Гимли уставился на просторный чертог, впитывая его тёмными глазами, полными грусти и восторга. — Ох, парень, — печально вздохнул Оин, но тут же посуровел. — Надо бы настучать тебе по голове, а потом хорошенько напоить. Хоть был бы толк. — Ему грустно и одиноко, — вступился за него Ори. — Он ищет утешения так, как умеет. — Этим он покой не обретёт, — гаркнул Оин, — так что нечего зазря раскрывать наши тайны всяким проходимцам! — Shazara, — пробормотал Торин. — Уже поздно сокрушаться. — Ну конечно, поздно, — буркнул Оин, и Балин согласно заворчал. — Вот и не надо было этого делать! — А все эти изумруды и сокровища ещё где-то здесь? — с воодушевлением поинтересовался Мерри. — Сокровища? — Гэндальф фыркнул. — Ещё чего! Орки множество раз совершали набеги на Морию, так что здесь не осталось ничего, что можно было бы унести. По крайней мере, на верних уровнях точно. А к нижним никто не решается приближаться с тех пор, как гномы бежали. Балина стала бить крупная дрожь, и Торин опустил руку ему на затылок: — Крепись, Балин. — Мы слышали его, — хрипло выдавил Балин. — Время от времени. Никто не хотел в этом признаваться, но… — Чшш, — Торин кивнул Ори, и летописец повёл Братство вперёд. — Нам сюда, — позвал он. — Гэндальф, — окликнул Торин волшебника, и тот едва различимо кивнул. — Но если сокровищ больше нет, почему гномы так стремятся вернуться? — спросил Пиппин и тут же стушевался, когда Сэм и Мерри разом шикнули на него, опасливо оглядываясь на Гимли. К счастью, юный гном его не услышал, поглощенный лабиринтом высоких колонн, обителью своих давних великих предков. Торин прекрасно его понимал. — За мифрилом, помимо всего прочего, — уклончиво ответил Гэндальф, следом за Ори двинувшись в глубь Зала Пиршеств. — Богатство Мории заключалось не в золоте и драгоценных камнях, гномьих игрушках, и не в железе, их орудии. Во всем мире лишь в Мории обнаружены залежи металла особой природы, «морийского» или же «истинного» серебра; эльфы дали ему имя «мифрил». Его стоимость десятикратно превышала стоимость золота, а сейчас и вовсе стала немыслимой, поскольку на поверхности его осталось крайне мало, а в глубины Мории за ним не решаются спуститься даже орки. У Бильбо была кольчуга из мифрила, подаренная ему Торином. Интересно, что с ней стало? Небось собирает пыль в шараборе-норе. — Что? — вскричал Гимли, мигом позабыв очарование развалин Кхазад-дума, статных и величественных даже в своём упадке. — Вот уж поистине королевский дар! Торин с трудом поборол желание провалить сквозь землю под пристальными взглядами трёх мёртвых гномов и волшебника в придачу. — Пожалуй, что так, — улыбнувшись, согласился Гэндальф. — Я ему не говорил, но она дороже всего Шира вместе с его содержимым. — Хватит на меня пялиться, — прорычал Торин. — Вот именно, оставьте его в покое, — подхватил Балин, безуспешно пытаясь скрыть смех в голосе. — Иначе он примется ворчать как медведь с занозой в заднице. — А что, бывает по-другому? — усмехнулся Оин и поднырнул под тяжёлой оплеухой. — Теряешь хватку, мой король. Мне теперь полагается мифриловая награда? — Тебе хватит и разбитой губы, — буркнул Торин. — Гномы, — вздохнул Гэндальф себе под нос. В этот момент Гимли испустил хриплый возглас и стремглав кинулся к полуприкрытой двери. Ори громко выругался, и Торин воззрился на него в удивлении: редко удавалось услышать подобное от застенчивого летописца. — Гимли! — окликнул гнома Гэндальф. Не раздумывая, Торин бросился за своей звездой, чувствуя, как сердце подкатывает к горлу. Это же… только не… Стоило ему ступить в залу, как внутри всё оборвалось. Да, вот и белая гробница, и узкий луч света, бьющий свысока. А вот и согнутый скелет, и книга, разбухшая и потемневшая от крови. На полу валялся позабытый молот, а останки Грешара наполовину свешивались в колодец. — Нет, — выдавил Гимли, рухнув на колени у белокаменного постамента. Тёмные глаза снова заволокло слезами. — Нет! Подоспевший Гэндальф с мрачной торжественностью прочитал руны, начертанные на гробнице: — «Здесь покоится Балин, сын Фундина». Значит, он мёртв. Этого я и боялся. Арагорн прикрыл глаза, а Боромир приложил ладонь к груди. Суровое лицо было полно сочувствия к гному, сгорбившемуся у основания гробницы, прижавшись лбом к белому камню. — Я не вынесу… — прохрипел Балин, но Торин поймал его за плечо, сжав до боли. — Нет, вынесешь, — сдавленно приказал он. — Ты останешься, как и я когда-то. Ты должен видеть, как тебя оплакивают. Так ты будешь знать, что тебя любили. — Не могу! — взвыл Балин, и Торин резко повернулся и обхватил его голову руками, осторожно, но твёрдо встряхнул. — Можешь! Знаю, это больно — но с этого момента воспоминания о любви начнут вытеснять память о боли. Я видел, как ты скорбел обо мне — видел, как вы все оплакивали меня и моих племянников, и я не отвернулся! Думаешь, мне не хотелось? — большие пальцы погрузились в мягкую, пушистую белую бороду. — Всё, что я видел — лишь разрушение, которое я после себя оставил. Лишь боль и скорбь. Восемьдесят лет мне потребовалось, чтобы всё осознать! — Торин, пусти, чтоб тебя! — ревел Балин, но Торин лишь вцепился сильнее и притянул его лоб к своему, заглянул в мокрые серые глаза. — Нет, — рявкнул он. — Ты справишься. Будет больно, но так надо. Твоя смерть доставляет другим страдания — но лишь потому, что они тебя любили. Тебя уважали, тобой восхищались, тебя любили, Балин, сын Фундина. Не отвергай их! Балин беспомощно уставился на него сквозь пелену слёз, и до Торина донёсся вздох Ори. — Ну, вот и я, — пробормотал он. — А вообще, неплохой скелет из меня получился, а? — Немедленно перестань, — строго припечатал Оин. — Скелет из тебя уж точно не лучше, чем из меня закуска. — А из меня вышла прекрасная подушка для втыкания мечей, — шепнул Торин Балину, поникшему в его руках. — Ох, дружище, — всхлипнул тот и, обхватив руками старого друга и кузена, стиснул его изо всех сил. Всхлипы Гимли стали тише, он с благоговением коснулся белого камня. — Лорд Мории, — сказал он, и обычно звучный голос прозвучал сдавленно и надтреснуто. — Gaubdûkhimâ gagin yâkùlib Mahal. — Ну всё, Гимли, я тебя выпорю, — пробурчал Оин и остервенело потёр глаза. — Много веков строжайшей скрытности, а потом пришёл ты и стал разбрасываться нашими словами, секретами и — что там ещё было? — как ребёнок камешками… Торин глянул поверх головы Балина. — Ты умер как герой, — сказал он Ори. — Полагаю, что так, — неловко отозвался тот. — Бедняга Дроин был так напуган… — Как и ты, — мрачно напомнил Торин. — Но ты продолжал сражаться. Остальные пошли за тобой. Ори приподнял подбородок. — Я же член Отряда, — гордо проговорил он. Торин улыбнулся, хоть и с трудом: — Я горжусь, что твоё имя в их числе. Щеки летописца подернулись лёгким розовым румянцем, и он повернулся к Гэндальфу, осторожно изъявшему книгу из его истлевших рук. — Вы только поглядите, что эти проклятые орки сделали с моей книгой! — возмутился он. — Ни стыда, ни совести! Оох, знал бы раньше, одним молотом они бы от меня не отделались! «Никогда не связывайся с книгочеем», — подумал Торин с тихой грустью. Гэндальф принялся зачитывать обрывочные, бессвязные уцелевшие части истории храбрых воинов, а Торин тем временем вернулся к Гимли. Свет его звезды поблек, рыжий гном скорчился на полу, раскрыв рот в беззвучном вопле. Когда Гэндальф поведал остальным об ужасной кончине Оина, Гимли зажмурился, и по щекам скатились две крупных слезы, оставив чистый след среди пыли и грязи. Арагорн положил руку гному на плечо, а Мерри запричитал, заламывая тонкие руки: — Ох, мне так жаль, Гимли, — бормотал он пискливым от жалости голос. Его обычно оживлённое и озорное лицо было уныло и тревожно. Леголас косился на Гимли с опаской, словно тот мог в любой момент взорваться. Новый поток скорби, похоже, пугал эльфа. — Нельзя здесь задерживаться, — беспокойно шепнул он Арагорну. Тот коротко кивнул, но не двинулся с места, придавая несчастному гному сил своим присутствием. — Я знал, — хныкал Гимли. — Знал. Но не хотел верить… — Поговоришь с ним? — попросил Оин. Торин тяжело вздохнул: — А что мне сказать? — Он же тебя слышит, так? — сердито буркнул Оин. — Так не молчи! Помоги ему! — Ему поможет лишь время, — покачал головой Торин. Стоя к Гимли спиной, чувствуя содрогания Балина, так и повисшего у него на руках, он снова вздохнул. — Если тут вообще можно помочь. — Успокой его, Торин — прошу! — взмолился Оин. Торин сглотнул. — Попробую, — решил он. Осторожно передав Балина Ори, он опустился рядом со своей несчастной, рыдающей звездой. — Гимли, nahùba unday, — проговорил он. — Не стоит лить слёзы над теми, кто давно мёртв. Не плачь. Мы с тобой, ты не останешься один. Кажется, Гимли его не слышал. — Ты что, утратил свой дар? — ошарашенно спросил Оин, и Торин встал, чувствуя, как сердце проваливается куда-то вниз. — Он не может меня слышать, — просипел он, с трудом шевеля губами. — Сейчас он слышит лишь свою боль. С Дис было так же. Что ж, остаётся лишь дать ему время. Это был страшный удар. Худшее, что случалось за последнее время. Гимли всегда его слышал. Гимли был островком покоя — а теперь Торин утратил и его. Его звезда стала недосягаема. — Вот уж дудки, — рявкнул Оин. — Давай ещё раз! В этот миг оглушительный грохот заставил всех — и живых, и мёртвых — подпрыгнув, обернуться к Пиппину Туку. — Упс, — выдавил он, широко распахнув глаза на преисполненном ужаса лице. — Он что, сбросил Грешара в колодец? — уточнил Ори. — Это же родственничек Бильбо, — отозвался Оин, проигнорировав мрачный взгляд Торина. — Ему положено делать феноменальные глупости время от времени. — Немедленно возьми свои слова назад, — прорычал Торин. — Лучше позвольте мне добавить к сказанному ещё одно слово, Ваше Высочество, — хмыкнул Оин. — Тролли. Торину было нечем ответить. Пришлось ограничиться испепеляющим взглядом. — Олух Тук! В следующий раз спрыгни сам и избавь нас от своей глупости! — рявкнул Гэндальф, нахлобучив шляпу обратно на голову и угрожающе нависнув над младшим хоббитом. Пиппин съёжился, и вдруг побледнел от страха. Новый звук донёсся из недр Копей. Сначала тихий, он непрерывно нарастал, и вот уже древние камни вторили: Бум… Бум… Ори поперхнулся воплем: — Нет! Бум… смерть, смерть! — Мистер Фродо! — воскликнул Сэм, и Фродо наполовину достал Жало из ножен. От клинка исходило призрачное синее сияние. Смерть, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ! — Нам не выбраться! — оскалился Гимли. — В ловушке, совсем как они! — подтвердил Гэндальф и повернулся к двери, достав Гламдринг. — Но в тот раз меня здесь не было. Арагорн с Боромиром захлопнули покосившиеся двери, укрепив какой-то рухлядью. Из Зала Пиршеств послышался рёв, и Боромир поморщился. — У них там пещерный тролль, — кисло заметил он. От звука барабанов, пульсировавшего в камне, в Гимли стало разгораться нечто, граничащее с безумием. Выхватив топоры, он вскочил на гробницу и зарычал: — Пусть приходят! В Мории ещё остался гном, способный сражаться! — У него… — выдавил Оин, потерявший голос от страха. — Боевая горячка, — Балин прикрыл глаза. — Нет, нет! Только не это! Торин уставился на Гимли. Белые зубы поблескивали в слабом бледном свете, каждый мускул был напряжён, даже борода, казалось, встала дыбом, а в руках широкими, уверенными движениями порхал метательный топорик, готовый жалить. В глазах плескалась жажда крови, гном нетерпеливо покачивался из стороны в сторону, твёрдо уперевшись в камень. Леголас бросил на Гимли короткий взгляд, держа лук наготове. Голубые глаза были сосредоточены и спокойны, но в глубине ещё виднелись отголоски разрывавших его сомнений. — Он чувствует абсолютно всё, — хрипло обратился Торин к эльфу. — Всем своим существом. Гимли не умеет ничего делать наполовину. Запомни это хорошенько, эльф. Двери содрогнулись. Бум-бум, смерть-смерть! гремели барабаны. — Они уже здесь, — выдохнул Оин. — Снова, — мрачно хмыкнул Ори. От грохота дрожал сам воздух, и вдруг двери разлетелись в щепки. Леголас выпустил поток стрел, а из проёма, визжа и завывая, хлынули гоблины, и Гимли взревел в ответ. Рыжий гном превратился в сноп пламени, свирепо жаливший врагов, и его топоры взлетали быстрее, чем Торин мог уследить. Полетели головы, из рассечённых глоток брызнула кровь, на камень посыпались ошмётки плоти. Гимли беззвучно скалился. — Слева! — кричал Оин. — Нет — твоё лево, моё право! Пригнись! Что б тебя, пригнись ниже! Теперь справа! Нет — твоё право! Эльф расправился с троллем, но тот успел швырнуть копьё во Фродо. Торин не сумел сдержать вопль, но, к своему стыду, единственный, о ком он подумал — это о Бильбо, которому молодой хоббит был как сын. — Фродо! — вскричал Арагорн. Хранитель Кольца опустил изумлённый взгляд на копьё, а затем осел на землю. Прикончив последнего гоблина, Гэндальф бросился к нему. Арагорн уже повернул хоббита на спину — и, ко всеобщему удивлению, Фродо застонал. — Но… как? — пробормотал Арагорн. — Ты должен быть мёртв! Это копьё и вепря пробило бы насквозь! У Торина закрались смутные подозрения, которые подтвердились в тот миг, когда Фродо задрал рубашку и под ней безошибочно сверкнул мифрил. — Да вы полны сюрпризов, господин Бэггинс, — заметил Гимли. Он раскраснелся, глаза свирепо блестели. Казалось, что он в прекрасном расположении духа — но Торин прекрасно знал, что это ложь. Юного гнома охватила горячка. — Ох, Гимли, — печально вздохнул он. Оин медленно покачал головой. — Расплачиваться ему придётся позже, — тихо сказал целитель. — Ну почему безумие преследует наш род? — горько сокрушался Балин. Торин не ответил. — Быстрее, к мосту, — скомандовал Гэндальф. Гимли замешкался, положив голую руку на гробницу Балина. Тяжёлые веки сомкнулись, буйная голова поникла, оживление стекло с него, словно вода. Пробирающее до самых косей горе исходило от него волнами. — Нужно идти, господин гном, — нетерпеливо окликнул его Леголас, но Гимли не шелохнулся, и тогда эльф потянул его за плечо. — Скорее! Нельзя здесь оставаться — иначе в Мории станет на одного мёртвого гнома больше! Тёмные глаза распахнулись и сверкнули на эльфа, Леголас ответил тем же. — Нужно уходить! — повторил он. — Сейчас же! — Мой кузен, — всхлипнул Гимли, и лицо эльфа смягчилось. — Мне жаль, — сказал Леголас кратко, но искренне. Он снова потянул Гимли за руку, хоть и безрезультатно. — Но сейчас нам придётся его оставить, если мы не хотим к нему присоединиться. Гимли встряхнулся, во взгляде поубавилось отчаяния и безумия. — Ты прав, — выдавил он и сглотнул. — Идём. — Сюда! — позвал Гэндальф, выводя Братство обратно в Зал Пиршеств. Орочьи вопли метались меж высоких колонн, и свет посоха казался тусклым и жалким, отражаясь в злобным глазах и отполированном камне. Возможно, Торину лишь чудилось, но на лице волшебника застыла обречённость, словно его грызло дурное предчувствие. Тем не менее, он продолжал вести свой отряд сквозь рычащий клокочущий мрак. Барабаны гремели и стенали в глубинах, но волшебник продолжал бежать, стиснув губы. Затем новый звук разнёсся в спёртом воздухе, и по позвоночнику Торина прокатился липкий холодный ужас. Балин обернулся, и в его глазах Торин увидел ответ, которого боялся. — Он идёт, — обессилено прохрипел гном. — Что за новая напасть, — прошипел Боромир. Могучий воин охрип от страха. — Балрог, — тяжело ответил Гэндальф. — Демон древнего мира. От рёва, наполнившего залы, сердце встало Торину поперёк горла. Перед глазами поплыло. — Проклятье Дурина, — прошептал он, и ему вторили голоса Оина, Ори и Гимли. Вопреки всему, ему тут же стало лучше. Гимли услышал его. Да, Балрог мог уничтожить их всех, но он вырвал Гимли из пелены яростного безумия и вернул Торину. — Беги, nidoyel, — приказал он, и окованные железом ботинки загрохотали по камню. — Может, скорость и не его сильная сторона, — буркнул Балин, покосившись на эльфа, — но зато на бегу он и стену пробьёт. Зал оборвался крутыми ступенями, содрогавшимися в такт барабанам. Посередине пролегла брешь. — Прыгайте! — рявкнул Гэндальф, и Боромир с Леголасом тут же оказались на другой стороне. Арагорн перебросил следом перепуганных хоббитов, в то время как потолок застонал и просел, возвещая о приближении чудовища. Арагорн обернулся к Гимли, но тот оскорблённо отшатнулся: — Никто не смеет швырять гнома, — проворчал он, согнул толстые ноги и, разбежавшись, оттолкнулся. — Не допрыгнет, — простонал Оин. — Допрыгнул! — охнул Ори. — Не за бороду! — взвыл Гимли. Торин лишь поморщился от унижения, а вот Балин нанесённого оскорбления не стерпел. — Эльф схватил Гимли за бороду! — рявкнул тот. — Руки ему оторвать! — Выбор стоял вежду бородой и жизнью, — сухо заметил Торин. В это время Арагорн, прижав к себе Фродо, отчаянным рывком присоединился к остальным, и они побежали, отдуваясь и спотыкаясь, вниз, к Четвёртому уровню. — Мост! — пыхтел Ори. — Там! Впереди темнела пасть Бездонной Ямы, над которой навис мост — голая полоса камня без единого поручня. Гэндальф задержался у края, отдуваясь. — Веди их, Арагорн! — хрипло скомандовал он. Мужчина замешкался в недоумении, но Гэндальф поторопил его взмахом посоха: — Иди, говорю! От меча толку не будет! Это противник не по зубам никому из вас. Я задержу его. Арагорн нахмурился, но послушно повернулся и повёл Братство вперёд. — Гэндальф, что ты… — начал было Торин. — Не сейчас, Торин Дубощит, — рявкнул Гэндальф, опустил руки и уставился на основание лестницы. — Ох, Махал помоги, — пробормотал Балин, когда тени стали складываться в огромное надвигающееся облако. — Эй! Эй! — вскричал Леголас. — Балрог! Балрог здесь! Гимли смотрел, в ужасе распахнув глаза, как из мрака возникло пылающее чудовище в облаке дыма. Он закрыл лицо руками, топор со звоном упал на землю. — Немедленно подними топор, сын Глоина! — гаркнул Торин, и Гимли неосознанно нагнулся. — Бери нормально, дурень, пальцы же отрежешь! Напряги руки! Гимли схватил топор и прижал к груди. Кольчуга натянулась на напряжённых плечах. Глаза раскрылись так широко, что показались белки. Огромная нога, сотканная из пламени и дыма, шагнула на мост. Гэндальф повернулся к чудищу, скривившись от злости и напряжения. — Ты не пройдёшь, — твёрдо сказал он. Балрог зарычал, в лапах мелькнула плётка. Языки пламени вились вокруг громадного тела. — Я — служитель тайного огня, хранитель пламени Анора. Тёмный огонь тебе не поможет, пламя Удуна! — пророкотал Гэндальф, и от него хлынул свет. Его фигура казалась крошечной по сравнению с чудовищным Балрогом, чьи крылья доставали от одного края расщелины до другого. — Ему не выстоять, — охнул Балин. — Нет, — обреченно подтвердили Торин, — не выстоять. Он знал это с самого начала. — Будь прокляты эти волшебники! — взвыл Оин. Голос Гэндальфа гудел решимостью. — Возвращайся во мрак! — сплюнул он, и Балрог взревел, хлестнув полыхающим мечом преградившую ему путь сверкающую фигуру. Ори, Пиппин и Фродо вскрикнули, когда огонь охватил волшебника, пальцы Балина больно впились Торину в плечо. Белое сияние защищало волшебника от жадно лизавших камень языков алого пламени. Гэндальф стоял изнурённый и окровавленный, но несгибаемый. — Ты не пройдешь! — прокричал он и ударил посохом по мосту. Последовала ослепительная вспышка. Балрог рыкнул и ступил вперёд — и тогда древний камень моста Кхазад-дума, видевший ещё тьму до рождения солнца и луны, треснул посередине, где его коснулся посох, и рассыпался под ногами чудища. Ревя, рыча, воя, опаляя камни взметнувшимся пламенем, Балрог рухнул в провал. Его тень устремилась вниз и скрылась во тьме. — Он сделал это! Он смог! Чтоб мне провалиться, взял и убил Проклятье Дурина! — залепетал Оин, подпрыгивая на месте. — Дурацкие волшебники! Я его расцелую! — Не стоит, — выдавил Ори, пошатываясь. — Помилуй, мы не заслужили такого зрелища. Гэндальф перевёл дух, худые плечи вздрагивали в такт хриплому дыханию. Он повернулся, собираясь пересечь мост и присоединиться к остальным, но тут раздался свист плётки. Огненные языки взметнулись из мрака и обвили колени волшебника. — Гэндальф! — в ужасе взвизгнул Фродо, Арагорн едва успел схватить его и удержать. Волшебник упал, посох и меч свалились вниз, он отчаянно цеплялся руками за камни. На миг замерев у края пропасти, он крикнул: — Бегите, глупцы! И сорвался.

_________________

Синдарин Nogoth — гном Dôl gîn lost — у тебя ветер в голове Gwaem — идём Goheno nin — прости меня Iston — знаю Кхуздул Mizùl — удачи Adùruth — скорбящий Nekhushel — величайшая скорбь Zesulel — неисчерпаемое одиночество Ayamuhud — благословение (кому-то) Âkminrûk zu — благодарю Nekhushîn — место скорби Balakhûn — мужественный воин Khulel — наивысший мир Khathuzhâl — страдающий Nahùba — героический Unday — славный мальчик Khuthûzh — эльфы Zûr zu? — Как ты? Nidoy — мальчик Nidoyel — величайший из мальчишек Inùdoy — сын 'adad — отец Gimli — звезда Gimlîn-zâram — Звёздне озеро Shazara — тишина Barufûn — семья, родня Gaubdûkhimâ gagin yâkùlib Mahal — Да встретимся мы снова, будь на то воля Махала. (официальное прощание)