Фарфор и балет

Не стоит ждать вдохновения, за ним надо гоняться с дубинкой. Джек Лондон ©

      Лоринц посоветовал Дамьену надеть что-то попроще на их следующую встречу, но вовсе не ожидал, что «попроще» для его нового помощника — это изумительно белая, похрустывающая от чистоты рубашка с широкими рукавами, чёрный стильный жилет и серые прекрасные брюки с высокой талией. А ещё пиджак и пальто, к счастью, оставленные в гостиной. На его ботинки Лоринц даже не хотел глядеть — они сияли ярче всего в этом доме. Но — желание клиента закон.       В первую половину дня Лоринц рассчитал с отцом их будущий бюджет — полученные деньги надо использовать с умом. Решили пока потратиться на Агнеш, оплату нового врача и курса массажей. На оставшиеся деньги улучшить их питание и обновить одежду, а ещё отложить на новую печь — её покупка будет дорогой, но уже через месяц они могли себе такое позволить.       Андраша Лоринц попросил сегодня не готовить лишние запасы глины, только дообжечь текущие заказы и хорошенько отмыть мастерскую. Он хотел показать Дамьену весь процесс от и до, вместе смесить раствор и начать сушить заготовку. Андраш всё утро выглядел нервным и рассеянным. Лоринц уже давно чувствовал себя его старшим братом, поэтому читал его, как раскрытую книгу: все юноши так похожи в своих эмоциях, но так тщетно стараются их скрыть!       Он тронул мальчишку за плечо и спросил прямо. Андраш смутился, тревожно засопел и опустил голову. Пальцы, все в мозолях, начали складываться в рубленые предложения. «Я вам больше не нужен, раз вы нашли нового подмастерья? Вы хотите от меня избавиться? Что я сделал не так?». Лоринц тихонько рассмеялся и похлопал Андраша по плечам, чтобы обратить на себя внимания.       «Ты видел этого богатого господина? С таким подмастерьем мы разоримся через неделю! Нет, Андраш, я вчера рассказал вам правду: он просто гость. Он платит хорошие деньги за своё удовольствие, так пусть смотрит и учится. Может, и впрямь потом пожелает стать скульптором-модельером? Будет в наших рядах пополнение!».       Мальчишка успокоился, повеселел и попросил у него прощения за свою глупость. Видно, работа ему нравилась, и он отчаянно цеплялся за неё. У Лоринца теплело на душе, когда он наблюдал за ним. В своём расчёте сегодня утром они с отцом также включили и повышение зарплаты Андраша, который заслужил этого своей преданностью.       После обеда пришёл сияющий Дамьен в своей одежде «попроще». Лоринц отослал Андраша и остался с гостем наедине. Дамьен неплохо запомнил вчерашнюю беседу и сразу прошёл в угол, где на полках и низком столике лежали глыбы кварца и каолина. Лоринц начал неторопливый рассказ, изредка прерываясь на демонстрацию.       — В Европе долго не знали рецепт фарфора и получили его совершенно случайно, в ходе алхимических изысканий. Основа всего — белая глина, каолин. Раньше думали, что её можно найти только в долине реки Гаолин, в Китае, но оказалось, что она встречается и у нас, например, в реках Германской империи. Для изготовления нужно смешать в определённых пропорциях шпат, — Лоринц указал на кусочки тёмно-рыжего минерала, — кварц и, собственно, каолин, — он пододвинул к Дамьену поближе прозрачные кристаллы кварца и белый плотный кусок глины. Дамьен покрутил в пальцах тускло сверкающий кристалл.       — Есть разные виды фарфора, из основных — твёрдый и мягкий, отличаются они количеством каолина и температурой обжига. Мы с вами будем делать мягкий фарфор, потому что моя печь не способна долго держать постоянно высокую температуру, которая нужна для твёрдого, — Лоринц пододвинул широкую ёмкость с полуизмельчёнными кусочками — там уже лежали все нужные ингредиенты. — Осталось дотолочь их и залить немного водой.       Через некоторое время и ещё пару комментариев была готова однородная белая масса для вливания в нужную формочку. Дамьен, скрестив руки на груди, наблюдал хоть и внимательно, но безучастно, вопросов не задавал, но цепко следил за движениями Лоринца и возможно даже что-то запоминал. Лоринц думал, что если остановится и спросит у Дамьена, для чего он только что сделал то или иное действие, тот ответит безукоризненно верно. Но интересовало ли это его?       Лоринц отнёс маленькое ведро с жидкой глиной на стол, где их уже ждали гипсовые заготовки — сегодня они сделают простое блюдце, но перед этим внезапно обернулся к юноше и спросил:       — Сколько же вам лет, Дамьен? Вы выглядите очень юно для того, кто мог потерять своё вдохновение!       — Всего лишь на год младше вас, — усмехнулся он с презрением и одарил его настороженным взглядом исподлобья. — И не только я один среди нас потерял вдохновение так рано… неужто вы бы могли утверждать, что после той замечательной статуэтки вас ещё когда-либо так одухотворяло? Вряд ли в претенциозных тарелочках и чашках кроется что-то высшее!       Дамьен бил прицельно и больно. Словно коршун, выслеживавший правильный момент для пикирования на добычу, он наблюдал за Лоринцом, наверняка до их встречи что-то о нём узнавал, а теперь бросался для растерзания, зная, какую уязвимость затронет. Лоринц вспыхнул и стремительно свернул разговор побегом к спасительному фарфору — его следовало немного помешать.       «Зря я полез к нему в душу. Она как будто вся насквозь отравлена ядом», — он уже сожалел о фривольно сказанных словах. Пожалуй, это будет ему хорошим уроком.       Конечно, как и всякий хорошо образованный, достигший успехов мастер, Лоринц желал творить, а не создавать обыденные предметы. И укор Дамьена больно задел его самолюбие. Какой художник не мыслит о высоком? Какой ремесленник не мечтает о вечности?       Дамьен тоже как-то неловко приумолк, почувствовав, что съязвил сверх меры. Раскаяние его лицу никак не подходило, но он заметно сбил спесивое и надменное выражение и равнодушно наблюдал за движениями Лоринца.       — У нас заранее готовы гипсовые формочки для будущей тарелки, — хрипло продолжил Лоринц и показал белые детали с вырезанными выемками. Если их сложить вместе, то получалась полость, в которую и заливалась глина. — Гипс отлично подходит для дополнительной сушки будущего фарфора, поскольку хорошо впитывает влагу.       Он скрепил две детали специальным жгутом, чтобы они не разъехались и глина приобрела форму, и влил туда белую массу.       — Теперь надо оставить на несколько часов — лучше около пяти или больше, — говорил он, не глядя на Дамьена. — Но я подготовил другую форму заранее, и теперь мы сможем увидеть, что случится с этой тарелкой через некоторое время…       Лоринц рассказывал теперь пресно, без увлечения, даже чуть ли не равнодушно — но так он совсем не мог, ведь говорил о деле, которое любил больше всего. Холодный, отягощавший его своим присутствием Дамьен всякий раз сбивал вдохновение. «Неудивительно, что ни одно дело в мире не привлекает его! — думал Лоринц, пока доставал готовую, высушенную тарелку из гипсовой заготовки. — Он так кисло смотрит на мир, что мир, кажется, уже устал от него».       — Фарфор ещё пористый и мягкий, потрогайте, если хотите, — Дамьен послушно протянул ладонь и пощупал хрупкую тарелку. — На этом этапе, если бы у нас было какое-то сложное изделие, мы соединили бы его части друг с другом и чётче обрисовали детали. Но у нас всего лишь тарелка, поэтому достаточно немного отшлифовать её и подработать края.       Лоринц показал ему свой скудный набор инструментов — специальные ножики и скальпели для обтачивания и шлифовки и пара жёстких кисточек. Пока Дамьен поочерёдно крутил их в руках и разглядывал, Лоринц быстро обработал тарелку, выточил на ней каёмку и отшлифовал края. Готовую тарелку он поместил в печь.       — Это первый обжиг. Температура высокая — около восьмисот градусов. Печь, как можете видеть, не совсем обычная, а специальная, для обжига фарфора. Есть отдельное место, куда ставятся изделия, чтобы на них не попадали продукты горения — сажа или зола, например. Теперь нам придётся ждать до завтра, и я вам покажу, как покрывать глазурью фарфор, чтобы он блестел, как мы всегда привыкли видеть. Ну, а потом мы распишем тарелку красками — они тоже особые.       Лоринц как мог сократил демонстрацию производства фарфора, даже подготовил высушенное изделие, но скрывать все этапы и убыстрять их, показывая уже готовые варианты, он посчитал слишком несерьёзным. Да и что они будут делать потом, как изучат процесс? Если ещё и Дамьен предупредил, что мог отказаться от того, чтобы попробовать самому…       Но теперь Лоринц сомневался, что поступил правильно. Возможно, следовало запихнуть всё в один день и не растягивать эту муку? Он не ожидал, что юноша будет настолько ершистым в том, где должен был соблюдать вежливость, и безучастным там, где всё же хотелось увидеть от него вовлечённость.       Лоринц, даже если всё ещё приходил в себя после подлого удара под дых от Дамьена, глубоко внутри не мог долго на него сердиться (в этом плане, возможно, он унаследовал материн характер) и про особенности разных видов печей для фарфора рассказывал уже как прежде, с лёгким азартом и восхищением. Около половины четвёртого они закончили, и Лоринц предложил собраться завтра — чтобы увидеть, какой после обжига будет тарелка. Дамьен согласно кивнул и, отряхнув брюки от кварцевой пыли, повернулся к двери. Но потом всё-таки посмотрел на Лоринца через плечо и ошарашил его в какой раз за день. Только теперь больно он ударял уже по себе.       — Неужели вы меня не узнали, Лоринц? Разве моё имя вам ничего не сказало?       Лоринц недоумённо посмотрел на него, вытирая руки о полотенце. Дамьен развернулся целиком, и взгляд, хищный, цепкий, проткнул его до хриплой дрожи. Взгляд раненого зверя или хитрого охотника? Он был и тем, и другим…       — Простите?.. Не очень понимаю, о чём вы. Вашу фамилию я впервые увидел только в письме от вашего отца!       — Ах да, извините, я совсем забыл — откуда бы вам знать!.. — звонко и холодно усмехнулся Дамьен: руки сцепил на груди, а глаза оставил равнодушными. — Трудно из такой глуши следить за тем, что, к тому же, вас ещё и мало интересует.       Он замолчал так резко и отстранился с таким несчастным видом, что Лоринц испугался — вдруг он сейчас уйдёт и так не раскроет своей тайны? Он разглядывал льдистые глаза, в которых застыло робкое желание что-то выплеснуть, и приоткрытые, замершие в нервической усмешке губы, готовые разразиться нужными словами.       Будь Лоринц в ту секунду пожёстче, он бы оборвал юношу, распрощался с ним или даже заявил, что не желает знать, кто он такой — ну не сын же императора, в конце концов… И так было бы правильней, поймёт затем. Но Лоринц только шагнул к Дамьену ближе и негромко, доверительно спросил:       — Ну так? Что вы хотели сказать? Если я и не знаю вашего имени, то только из-за своей недалёкости и того вынужденного положения, в котором сейчас живём я и моя семья. Надеюсь, вы не будете в обиде, если мы не отдали вам должного…       — Раньше моё имя многое значило в балете, — тихо и безучастно произнёс Дамьен, устало глядя на стол сбоку от них. — Я делал успехи, и мне прочили большое будущее. Я и правда был хорош — мнение не только моё, если вы уже приписали меня к гордецам… — Дамьен запнулся и посмотрел на него; его прямой взгляд выносить было тяжело, но сейчас… в нём брезжили жизнь и непривычная слабость. Лоринц не понимал, а скорее чувствовал, что поплатится за то, что сейчас видит, что прикоснётся к ней; Дамьен будет жестоко стряхивать с себя следы чьего-то внимания и вгрызаться, вгрызаться в несчастья самого Лоринца. Но как же восхитительно обманчиво было падать туда сейчас…       — Мне исполнилось восемнадцать. Я только начал свой взлёт. Но уже играл во многих постановках главные роли. Однажды произошло несчастье: я переоценил свои силы для сложного прыжка, которого не было в программе, и неудачно приземлился. Вероятно, всё из-за того, что это был конец спектакля, а я хотел выделиться, запомниться, поразить всех… Прыжок, в целом удался, но я расшибся. Стопа вывернулась так неестественно, что все в зале побледнели от ужаса. Травма, несовместимая с балетом… Я так и не смог восстановиться. Как и найти своё призвание в жизни, потому что только балет был моим всем.       Лоринц замер, поражённый тому, как тесен и ироничен мир. Сердце прониклось горечью и жалостью к этому юноше. Как и тогда, четыре года назад, когда ещё и его мир не был разрушен…       — Это было в Бордо, осенью 1871 года? — напрасно он задал этот вопрос. Дамьен, расслабленный, уничтоженный собственными же воспоминаниями, вдруг резко собрался от такой испепеляющей точности и захлопнулся, как диковинная ракушка. Неловкость и подозрение гневно обрушились на Лоринца.       — Так вы были там? Вы видели?.. — щёки полыхнули неистовством, Дамьен нахмурился и затрепетал. — Почему же притворяетесь таким простаком? — догадка, горячечная и неверная, хлынула на него, исказив лицо злобой. — А, просто хотели отомстить мне и посмотреть, как я тут унижусь перед вами? Что ж, поздравляю вас, здорово получилось! Не хочу слушать ваши объяснения, — отмахнулся он, заметив порыв Лоринца оправдаться и его хриплые неловкие слова. — В любом случае, мне всё равно. До завтра, мастер фарфора!       Менее всего у Лоринца выходило останавливать разгневанных, всё неправильно понимавших людей, которые, как бестии, заводились и сметали всё со своего пути! Что с эмоциональными девушками, что с этим вот… Лоринц не провожал его — пусть выплеснет своё негодование на входной двери, только не сильно, чтобы не чинить её потом…       Долгое время он не чувствовал себя так паршиво и тяжело, а ведь прошёл всего один день общения с Дамьеном. И он ведь хотел всего лишь приобщиться к его тайне, показать, что он… разделяет его боль, что хранил образ павшего артиста балета все эти годы, что будто бы и сам… упал вместе с ним — не прямо тогда, но чуть позже, и с менее ярким апломбом. А вышло так, словно он вынудил холодного, неприступного Дамьена поделиться своим прошлым, о котором прекрасно знал, и тем только измучить его. А теперь попробуй объяснись! Не то чтобы Лоринц искал его расположения и дружбы, но, воспитанный в добросердечной привязанности и тёплой атмосфере семьи и любви, он стремился хоть чуть-чуть сблизиться со своим клиентом — всё же им предстояло знать друг друга не один день.       Сейчас, судя по всему, шанса у него больше не было.              На следующий день Дамьен вёл себя ожидаемо холодно и был ещё более равнодушен к процессу. Лоринц чувствовал себя актёром одного маленького, смешного театра, разыгрывая перед гостем, который платил ему много, нелепые сценки. Но он всё понимал — Дамьен изначально не внушил ему лёгкого общения — и теперь спасался лишь в том, что хоть немного обезболивало его душу — в фарфоре.       Они рассмотрели заготовку после обжига. Лоринц обратил внимание (раз уж Дамьен остался безучастным) на то, как уменьшилось изделие. Это было заметно и без замеров.       — Дело в том, что после первого обжига лишняя вода выпаривается из массы, и заготовка теряет форму, — воодушевлённо объяснил Лоринц. В своё время эта хитрость поразила его, когда отец показал ему, ещё глупому мальчишке, уменьшенную статуэтку из печи. Напрасно Лоринц ждал удивления или крохи эмоции на лице Дамьена; да и кого теперь впечатлишь этим вполне логичным фактом?       — Теперь нам надо окунуть тарелку в глазурь, — продолжил Лоринц и указал на специальный чан, где плескалась белая жидкость. — Глазурь по своему составу похожа на фарфор, только в ней больше кварца. Именно он придаёт почти зеркальный блеск готовому изделию. Разные предметы надо окунать в глазурь по-особенному, — говорил Лоринц, взяв в руки тарелку. — Все плоские изделия, как наше, например, следует окунать быстрыми, но чёткими и волнообразными движениями, чтобы глазурь растеклась равномерно и нигде не было подтёков. Благодаря свойствам самого фарфора она впитается быстро и не будет капать. Внимательно смотрите за мной, — Лоринц ловко окунул тарелку в белую жидкость, вынул её и аккуратными кругообразными движениями распределил глазурь по всей поверхности. Затем, довольный, положил готовое для обжига изделие перед несколько оживившимся Дамьеном, которому, видно, понравилось его мастерство.       — Готово! Теперь снова обжиг, уже на более высокой температуре — тысяча двести градусов. Андраш любезно подготовил нам печь и раскалил её до нужного состояния. Важно поддерживать постоянную температуру, а это трудно на нашей развалине.       — Когда же мы будем украшать тарелку? — вдруг подал голос Дамьен. Его взгляд больше не блуждал где-то в глубине застоявшихся мыслей, и даже телом он подался чуть вперёд. Лоринц ощущал себя победоносцем и быстро улыбнулся, но когда Дамьен посмотрел на него, то уже задумчиво хмурился и вид имел намеренно серьёзный.       — Сразу после второго обжига. Из красок, назовем их так, у нас сейчас только синяя. Это самый популярный цвет. Вообще, все фарфоровые краски — особенные. Это оксиды различных металлов. Оксид кобальта — самый распространённый и имеет чёрный цвет, но после обжига становится синим. Вот здесь я храню краски, — Лоринц подошёл к стеклянному шкафчику и отворил дверцы. На полке в один ряд стояли чёрные пузатые бутылочки с одинаковыми этикетками. Отводить под такой жалкий набор красок целый шкафчик, полуметр длиной, было нелепо, но в хорошие времена, когда появлялись деньги или возможность закупить новые оксиды по хорошим ценам, здесь грудились ряды разноцветных баночек.       — Оксид кобальта недорогой, можно купить оптом по дешёвой цене, так что совсем без цвета изделия не останутся. Но с другими оксидами посложнее.       — Расскажите, какие цвета получаются из разных оксидов, — небрежно попросил Дамьен и внимательно посмотрел на него. Лоринц перечислил все, которые когда-то использовал, и назвал их цвета после обжига. Всё это он выдал как по заученной схеме, словно профессор математики — таблицу умножения. Впрочем, зря старался — Дамьен слушал по виду вполуха, так что это сложное перечисление вряд ли задержалось в его голове.       Сегодня они закончили раньше — после того, как поставили тарелку в печь. Лоринцу обманчиво стало казаться, будто Дамьен смягчился, даже позабыл их вчерашнее недоразумение, но его иронично брошенное на прощание «До завтра, мастер фарфора!» подорвало все надежды. «Ну какой же я мастер фарфора, у меня есть имя!» — недовольно и тоскливо думал он про себя. А Дамьен, жестокий в своей мягкой, но обманчивой красоте, презрительно усмехнулся напоследок и покинул его дом, тряхнув копной золотых непослушных волос.       — Тяжело с вами… — пробурчал Лоринц хлопнувшей наверху двери. Могло ли ему служить утешением, что до своего дома (или первого зеркала) Дамьен будет идти с полоской сажи и пыли на щеке? Лоринц заметил, как он был щепетилен к своей внешности и одежде, правда, увлекаясь рассказом про фарфор или рассматривая мастерскую, он всегда чуточку забывался и мог неосознанно залезть по локоть в грязь. Это-то всегда и давало Лоринцу надежду на то, что его можно чем-то по-настоящему увлечь, найти бы только подход! Не то чтобы он нанимался в личные вдохновители этому юноше… и не то чтобы был готов терпеть его жестокие словечки! Просто порой всё выходило как-то естественно, особенно если они оба увлекались.       Лоринц решил, что в следующий раз попробует и уговорит Дамьена что-нибудь сделать — или истолочь ингредиенты, или залить заготовку, или покрасить её, — и потом намеренно не расскажет ему, какое изгвазданное, но счастливое лицо у него при этом было.              Две недели прошли размеренно, обычно, даже скучновато, несмотря на присутствие нового лица в их мрачном домике. Дамьен не стремился раскрывать свою душу, больше не соскальзывал к откровенным разговорам, да и вообще подавал голос редко, по делу. Особого рвения к фарфору у него не обнаружилось, но неприязни и скуки в нём Лоринц тоже не заметил. Юноша был скорее равнодушен, прохладен и презрительно ироничен. Каждая его улыбка напрягала Лоринца, предупреждала о том, что сейчас будет испытание. Каждый его пронзительный взгляд, который шарил в самых пыльных закромах души, перебирая тюки с тяжёлыми воспоминаниями, пугал Лоринца и заставлял поубавить благодушие.       Почему-то казалось, что Дамьен знал его насквозь или мог узнать, равнодушно просеяв сквозь взгляд. И вцепиться в эти слабости, как в желанную жертву. Лоринц старался быть осторожным с ним, хотя иные моменты, когда Дамьен забывался, открывали его с другой, загадочной и притягательной стороны.       Ближе они не стали, но как будто приспособились друг к другу.       Когда Лоринц уже гадал, как скоро надоест его подопечному ковыряние в тёмной мастерской, в их дом пришло ещё одно судьбоносное письмо. Доставил его на сей раз лично посыльный в большом плотном конверте. Перевязанная увесистая пачка — вероятно, с деньгами — уже насторожила Лоринца. Он отложил её и взялся сначала за послание. Ни адреса, ни имени на нём не было. Стояло короткое и изящно выписанное: «Аноним». Но именем Лоринца таинственный незнакомец не ошибся.       После коротких приветствий он писал:       «Прошу извинить меня за анонимность, но того требует моя работа. Считайте меня простым заказчиком, господин Месарош, только немного со своими причудами.       Я хотел бы заказать у вас серию статуэток на разные тематики. Я буду задавать только общее настроение, всё остальное — на откуп вашей фантазии. Изделия будут, вероятно, сложными, но я готов заплатить за каждое по 8000 гульденов, причём авансом выдавать вам 30% от суммы до того, как получу заказ.       Однако есть один важный нюанс, который бы я хотел заранее с вами обговорить. Такая высокая цена — плата не только за результат, но и за молчание. Я готов снять для вас прекрасную мастерскую по изготовлению фарфора, оборудованную по последнему слову техники. Она будет находиться далеко от вашего дома. Места будут выбраны неслучайно — от них зависит тематика очередного заказа. В общем, ваша семья (а насколько мне известно, у вас тёплые с ними отношения) знать о вашей этой работе не должна. По крайней мере, без подробностей.       Я разрешаю вам взять с собой одного помощника, но не более того.       Подумайте, господин Месарош, над моим предложением. Оно сулит не только хороший заработок, но ещё и творчество. Это будут самые необычные заказы в вашей жизни. Рискните же, поймайте вдохновение!       Ваш ответ я жду через час. Его заберёт мой посыльный.       С почтением к вам,       Аноним»       Не успел Лоринц мысленно сыронизировать на тему того, как часто нынче в их дом стали приходить письма с нехилыми суммами, как услыхал позади себя недовольное покашливание. Он обернулся и чуть не подпрыгнул на месте от внезапно оказавшегося там Дамьена. Тот должен был обтачивать чашку и, видимо, звал Лоринца, но тот сидел, погружённый в чтение. Не дождавшись, он подошёл к нему со спины и, судя по взволнованному взгляду, даже кое-что вычитал оттуда.       — Кто-то хочет купить вас у меня! — несмотря на тревогу во взгляде, звучал Дамьен как всегда жестоко. Лоринца покоробило это выражение. Он поскорее спрятал письмо во внутренний карман и строго посмотрел на юношу.       — Вы хоть осознаёте, как это низко — читать чужие письма? — зная, что это мало подействует на Дамьена, он со вздохом добавил: — И как много вы успели прочесть?       — Почти всё, — Дамьен упёр руки в бока и хитро улыбнулся. — Мне было достаточно этого, чтобы понять: у вас нет причин отказываться. И кстати, я примерно догадываюсь, кто заказчик, но ни вам, ни кому-либо другому не скажу и вообще, обязуюсь молчать на эту тему.       Лоринц чувствовал себя купленным во второй раз. Справившись с изумлением, он задумчиво прошёлся по мастерской, привычным движением проверил сушившиеся заготовки и вернулся к Дамьену.       — Объясните мне, откуда на меня сваливаются люди, так запросто отдающие тысячи гульденов авансом? Ещё две недели назад я выбирал между новыми брюками и дополнительной баночкой оксида кобальта — в пользу последней, а сегодня на моих руках столько денег, что я могу купить полдеревни! — Лоринц понял, что разошёлся, и заставил себя говорить потише. Когда он чего-то не понимал, то жутко злился. — Всё это очень странно, Дамьен, вы не находите?       Юноша выслушал его тираду спокойно и только равнодушно хмыкнул. Вернувшись к вытачиванию на блюдце каёмки, он небрежно ответил:       — Решать только вам, Лоринц. Но ведь знаете, истории успеха и начинаются с чего-то подобного: одна полезная случайность за другой, и вот вы уже снова на вершине… Мой отец, хотя его болтливость меня утомляет, наверняка растрезвонил всем знакомым о том, в чьей лавке обучается его сын. А дальше наверняка понеслось… Вот именно поэтому я немного догадываюсь, кто может быть вашим заказчиком, но то лишь мои предположения. Ничего странного в том нет.       Дамьен говорил дельно и спокойно, и, если бы не его ленивый тон, будто он делал одолжение, Лоринц бы даже проникся его участием. Юноша ни разу не взглянул на него за свою речь и со скучающим видом вырезал кайму криво.       Лоринц же, бродя по мастерской, от печи до пыльных каменьев в углу, раздумывал.       — Что же вы, получается, хотите отправиться вместе со мной? — спросил он прямо с другого конца комнаты. Дамьен отложил тарелку и ответил на его взгляд — своим холодным и насмехающимся.       — У нас с вами нет выбора. Я уже прочёл письмо и знаю о вашем заказе. Вам разрешили взять только одного помощника, а уж богатые чудаки, поверьте мне, щепетильны в таких вопросах. Ну, и вы сами уже давно всё решили, — смело заявил Дамьен, и Лоринц вздрогнул от его цепкой, почти мистической проницательности. — Разве глубоко внутри вы не желаете испытать себя? Ваши способности гораздо выше этих скучных вещей, что вы делаете тут каждый день…       Как бы ни хотелось то признавать, он был прав, безумно, неприятно и жестоко прав! Честолюбивые мечты Лоринца о признании наконец-то могли стать правдой. Вот настоящее, серьёзное испытание, вот поистине сложный заказ, которого он ждал всю жизнь! Он ввергнет его, быть может, в отчаяние, зато встряхнёт со дна умений все застоявшиеся мысли, образы, техники.       Родители традиционно забеспокоятся, сестра не покажет, но расстроится, что он пропадёт на долгие недели. Но он оставит им почти все полученные деньги — чтобы, по крайней мере, они не отказывали себе в отличной еде и нужных вещах. Андраш поможет им с мастерской и заказами — отец ведь точно не откажет клиентам, да и это показалось бы странным… А уж потом, как Лоринц вернётся, они подумают о переезде в хороший дом.       Поначалу он думал, что взять с собой Дамьена вместо старательного Андраша — полный провал. Но затем пересмотрел свою позицию: Андраш гораздо нужнее тут, среди знакомых ему людей, чем в новом, непонятном месте. Как и всякий простой деревенский парень, он будет напуган чужим городом и суетными улицами.       Можно было бы вообще не брать с собой Дамьена, рассуждал потом Лоринц, просто рассчитаться с ним и разорвать даже не существующий в письменном виде контракт. Но зачем терять ещё один источник дохода? Дамьен, конечно, будет отвратительным спутником, но хотя бы сможет рассказать что-нибудь о большой жизни в больших городах. К тому же, он явно чувствовал себя неуютно в этой деревне; Лоринц пропускал мимо себя грязные шепотки в их сторону — местные жители уже успели придумать много сочных историй про то, зачем же сюда приехал такой богатый ухоженный господин и почему так долго пропадал в мастерской Месарошей…       Лоринц решился, отправил свой ответ с пришедшим посыльным и начал сборы. Предстоящее путешествие волновало его, сминало всю уверенность в жалкий комок, но он отчаянно сопротивлялся слабости. Пора бы уже открыться миру, выйти из этой тёмной норы и проверить на стойкость и желание своё оплывшее в воске горя сердце! Если он ошибётся или не справится, то всегда успеет развернуться и прийти сюда, обратно к ремеслу и банальностям…       Семья начала отговаривать его лишь по привычке: мать волновалась о чрезмерной таинственности заказа, отец — о его дальнем путешествии. Но вскоре и они успокоились, молчаливо поняли: их сыну нужен другой воздух, другая атмосфера. Только Агнеш всерьёз обиделась на Лоринца, обвинив его в том, что он бросает её, и дулась на него весь вечер. Лоринц решил, что зайдёт к ней перед самым отъездом.       Самый серьёзный разговор у него состоялся, на удивление, с Андрашем. Он оставлял на него, как на взрослого и мудрейшего среди их семьи, многие обязанности: и мастерскую, и помощь отцу, и уставшую матушку с грустной сестрой. Лоринц боялся одного: что Андраш вновь воспримет его желание взять с собой Дамьена как недовольство им самим.       Но Андраш выглядел спокойно и был даже в хорошем настроении, когда он вызвал его к себе.       «Я попрошу тебя проследить за моей семьёй и во всём ей помогать. Прошу тебя уже не как моего подмастерья, а как нашего самого близкого друга». Андраш слушал внимательно и сосредоточенно кивал.       «Нужда взять с собой Дамьена меня очень тяготит, но кто, как не он, поможет разобраться в современном мире?». На эти его жесты Андраш загадочно улыбнулся.       «Не поймите меня неправильно, — начал юноша, медленно двигая ладони. — Но мне кажется, вы только и жаждете того, чтоб подружиться с ним! Он, вероятно, вполне интересный человек, так что это хорошая возможность для вас узнать друг друга».       Лоринц неопределённо кивнул в ответ и, сославшись на дела, в изумлении покинул комнату. А он-то считал Андраша не самым тонко чувствующим человеком! И уж тем более никогда не казалось, что этот нелюдимый, забитый юноша так ловко разбирался в чужих взаимоотношениях… В общем, Лоринц был искренне поражён и правдой, и пронзительностью сказанных им вещей.       Когда Дамьен не бывал злобен, равнодушен и холоден, когда ленты на его маске, ловко расписанной за долгие годы богемной усталостью и пренебрежением, ослабевали и давали ей приоткрыть настоящее его лицо, он даже симпатизировал Лоринцу. А общий факт из их биографий — встреча в театре Бордо — противоречиво и сблизил их, и разъединил. Лоринц проникся к несчастному юноше тёплым сочувствием; долгие годы образ павшего артиста преследовал его, и вот наконец догнал. Он понимал, почему Дамьен так отреагировал: любому было бы больно говорить о своей потере.       Но, думал Лоринц, может быть, эта поездка немного разобьёт лёд между их душами? А если же нет, значит, его первое впечатление о Дамьене было правдивым, и их пути больше никогда не пересекутся.       Ответ от богатого анонима пришёл на следующий день.       «Я рад, что вы сделали правильный выбор. Ваше первое испытание пройдёт в районе озера Балатон, на островке Тихань. Там расположен старый монастырь. Создайте статуэтку, не менее пятнадцати дюймов длиной, на такую тематику, какую сочтёте нужной, вдохновившись обстановкой вокруг. Религиозность необязательна.       Для вас там, недалеко от монастыря, снят прекрасный домик с, надеюсь, отвечающей всем вашим потребностям мастерской. Адрес я приложил на карточке ниже. Наймите извозчика и езжайте, как только будете готовы.       С почтением,       Аноним»       К своему стыду, Лоринц ни разу не был на озере Балатон, хотя оно и славилось своей огромной, простирающейся в бесконечность водной гладью. Многие сравнивали его с морем — а для не видавших морского берега венгров оно им и было. Как только пришёл Дамьен, Лоринц показал ему письмо и воодушевлённо спросил:       — Вы много где бывали и наверняка там тоже, расскажите, правда ли озеро так прекрасно, как о нём говорят? Я слышал, вокруг него выстроены набережные и роскошные курорты, но всё ещё много нетронутых тихих лесов!..       Дамьен смерил письмо и его самого кислым взглядом и даже ощутимо расстроился, узнав, куда же их направляла рука анонима.       — Посредственное место! — резко обрубил он мечтательное настроение Лоринца и вернул ему бумажку. — Хорошо только в Кестхее, но только лишь потому, что он построен вокруг дворца Фештетича. А в остальном скука смертная и деревня не лучше вашей! — Дамьен даже всплеснул руками и отвернулся к столику, где его ждала забытая, сделанная кое-как чашка, не расколовшаяся только из-за вмешательства Лоринца. — Но хотя бы там будет покой, — добавил он в конце, словно захотел подсластить горестное впечатление ошарашенного мастера, и склонил голову над чашкой, чтобы светлые пряди упали на лицо и закрыли выражение глаз.       Лоринцу осталось только тяжко выдохнуть и грустно про себя усмехнуться: «С вами будет очень сложно!».       За два дня он успел собрать вещи и заказать себе несколько приличных костюмов на те скромные деньги, что он оставил себе после того, как разделил их между семьёй. Рубашки, сюртуки, брюки, двое пар новых ботинок, котелки и галстуки, жилетки и пиджаки — минимальный набор, всё строго и по вкусу; стиль Лоринц подсмотрел у Дамьена — всё-таки тот одевался в соответствии с модой, но цвета выбирал тёмные и неяркие.       Когда, наконец, вещи были уложены, а извозчик заказан, настала пора прощаться. Дамьен соизволил поехать с ним. «Как вы вообще себе представляете то, что я буду один ходить по тем пустырям и искать вашу лачугу? Если уж заблудимся, то вдвоём». Лоринц благодушно согласился. Иногда слова, надуманные и уж больно актёрские, пафосные, и действия этого юноши изумляли, смешили и трогали его своей искусственностью.       К счастью, сцену прощания с семьёй Дамьен разумно пропустил, загрузившись в фиакр. Матушка благословила Лоринца и перекрестила его. Отец сказал суровое, напутственное слово: «Не теряй себя и своего разума, будь вдумчив и далёк от искушений». Сестра остановилась у двери гостиной и смотрела на него долгим тоскливым взглядом. Они помирились — иначе и не могли, когда Лоринц зашёл к ней с утра. Рядом, поддерживая для неё раскрытую тяжёлую дверь, стоял Андраш — измазанный в пыли, краснощёкий, подпоясанный простой верёвкой. Лоринц подошёл к ним.       — Не скучай, я вернусь совсем скоро, и мы все вместе отправимся куда захочешь — в Вену, Берлин или Прагу, — сказал он, опустив ладонь на мягкие каштановые волосы сестры. Улыбка, скомканная, ещё напряжённая от девичьей обиды, тронула её губы. Она быстро поцеловала его ладонь и отпустила — резко, чтобы только не затянуть прощание; пожелала ему удачного пути и скорее отвела взгляд — в светлых глазах задрожали стыдливые слёзы.       Андраш пожал ему руку и серьёзно, по-взрослому кивнул. «Я справлюсь», — горело в этом кивке.       Лоринц быстро запрыгнул в фиакр и приказал извозчику двигаться. Копыта лошадей зачавкали по грязной дороге, колёса заскрипели в своём бесконечном движении. Путешествие началось.       — Если вы приоденетесь, так и на человека становитесь похожи! — не преминул съязвить Дамьен, усевшийся в противоположном углу напротив него и скрестивший руки. Лоринц едва успел свыкнуться с тем, как его знакомая улица пряталась в нутре брезгливых витых улочек, пропадая всё дальше и дальше, а этот выскочка уже начал сыпать сарказмами! Не получилось у Лоринца впасть в благодушно-тоскливое, ностальгическое настроение по дому, по истоптанной ненавистной деревне, из ворот которой они уже выехали…       — А вы, как только не говорите ни слова, так становитесь похожи на доброго и порядочного юношу! — ответил ему зеркально Лоринц и услыхал победный, презрительный фырк. Но в чём-то своевольный Дамьен был прав: хорошая, добротно сшитая одежда, без потёртостей, из новых тканей, красила Лоринца, делала из него того денди, которым он бывал во времена учёбы во Франции.