Сказки серебряных Ангелов

      Темнота. Тишина. И лишь свист от падения.       Вязкий холодный туман в волосах путался, липкая сырость под плащ заползала, тьма – болотом затягивала: обнимала могильным холодом, ночным бархатом глаза закрывала. И не было света: вверх взор направишь – клочок ночного неба узришь, глянешь вниз – от непроглядной тьмы ослепнешь, хоть глаза выкалывай.       Падал Нефилим вниз лицом – спиной к удаляющемуся небосклону, и казалось, что парит он – охваченный невесомостью. Не было конца той бездне. Тьма неприступная, вязкая, замогильная, всюду пробиралась, в голову заползала змеей вертлявой. Хотел Нефилим представить небо светлое, ветер чистый, да солнце слепящее, но перед глазами, словно зверь голодный, мрак сновал и любые воспоминания сжирал: лишь тьма виделась, будто он в бездне рожден был и не знал света ясного. Нефилим тогда об ангеле подумал, о том, что же стало с беднягой и как искать его: вспомнил перья золотые, бездной поглощенные, хоть и смутно – совсем неявственно, но все лучше, чем тьмой разум заполнять. Так и продолжил падение.       Бездна все сильнее путала. Нефилим руки распростер, кончиками пальцев к темноте притронулся, прислушался: тихо так, словно под воду нырнул. В уши туман пробирается: лезет в нос сыростью земляной – будто его живьем закапывают. Струйки затхлого воздуха в живот ударяют, тканью плаща играют, волосы вверх подбрасывают. Откуда-то из глубин, смрад валит: то ли серой несет, то ли трупами.       Вдруг, что-то нежно до его руки дотронулось – Нефилим посмотрел и глазам своим не поверил: перо ангельское его ладони касалось, падало вместе с ним, с той же скоростью, преследуя. Нефилим бережно взял его и тепло почувствовал: к лицу поднеся, стал рассматривать и гадать – как же оно здесь оказалось? Вспомнил тогда, что у края бездны такое видел между камней. Должно быть, сильный ветер его вызволил и в пропасть кинул. От пера исходило золотое свечение, совсем слабое, против густой тьмы беспомощное, но мысль одна разум озарила: если светится, хоть и умирающим пламенем, значит жив еще ангел...       Но вот, золотой свет задрожал, вспыхнул последней искрой и погас. Тьма вновь над Нефилимом нависла, холод пальцы скрутил, а внезапный поток воздуха резко вырвал перо и вниз утянул – в темноту.       Нефилим руки в плащ спрятал – дрожь по телу прошлась, под кожу забралась и в затылок иглой вонзилась. Стал он чувствовать, будто дюжины глаз за ним наблюдают со всех сторон: оглянулся как мог, но лишь мрак непроглядный в глаза впивался. Тогда он к темноте присмотрелся, пригляделся, словно пытаясь взором черное полотно разрезать, да невидимое выявить. Только вот, сколько глаза не напрягай, а все бестолку: тьма – тьмой, и от неведения рассудок туманится. Но Нефилим не перестал вглядываться, да и что ему еще оставалось, если не тьму взором ворошить? Начали ему мерещится тени странные, из мглы рожденные: куда не глянь – что-то движется, шевелится – тьмой притворяется, туманом прикрывается. Нефилим глаза зажмурил, проморгался и вновь в черную бездну уставился, а там – что-то ворошится, извивается, словно дым по ветру: прыгает, вертится, приближается и отдаляется; не людские силуэты, и даже не призраки – нечто зловещее, непонятное, совсем неразборчивое.       Тишина вдруг рассеялась: звуки чуждые сквозь сумрак прорываться стали; шепот тихий, словно шелест колосьев в поле. Нефилим слух навострил, прислушался к шуму новому, и показалось ему, что во тьме кто-то молится, рыдает тихо, и скорбные псалмы сквозь стоны нашептывает. Подумал Нефилим: а не ангел ли златокрылый к небесам взмолился? Только вот, как его во тьме разглядеть? Да и странно это... шепот совсем не ангельский, стоны, словно железной розгой по стеклу проводят или зубами камень грызут. А если усерднее прислушаться, так и вовсе, звук нечеловеческий, невозможный, хриплый, протяжный, из тысячи голосов сотканный.       И вот, шепот приближаться стал. Чем глубже Нефилим в бездну падал, тем отчетливее слова слышались: неизвестный язык, грубый, отталкивающий. Говор, словно когти ужасного зверя, слух царапал нещадно. А вокруг – шорохи – то цепью кто об камень ударит, то капли воды куда-то вниз упадут... и глаза невидимые со всех сторон наблюдают, в душу заглядывают. Нефилим подумал, что если свет сюда не достает, то оно и к лучшему, совсем не хотелось видеть то, что во тьме скрывается. А скрывалось много чего...       На мгновение шепот утих, тени застыли – перестали двигаться, и мрак, вновь жизнь потерял. Нефилим хотел выдохнуть, что покинули его видения страшные, да вот только рано он радовался, что-то до его спины дотронулось: палец костлявый прошелся вдоль позвоночника к шее и застыл – когтем острым в кожу упираясь, а дальше, будто бы на спину ему сели, за плечи ухватились и в затылок холодом дыхнули; тухлым мясом повеяло, затхлой сыростью и смертью. Нефилим повел плечами, руками к шее потянулся, дрожащими пальцами к затылку прикоснулся, но не было там ничего, а тяжесть на спине все не проходила. Тогда он к пояснице притронулся – пусто, лишь ткань мягкая от плаща кожу ласкала.       — Что ищешь ты – не найдешь. — Вдруг прозвучали над ухом слова.       По телу дрожь пробежала, пот на лбу выступил и холодной каплей в бездну упал. Руки занемели, вены изморозью покрылись, а сердце букашкой в янтаре застыло. Нефилим хотел было рот открыть, крикнуть в темноту от ужаса, но в гортань ему, словно земли натолкали, голос не шел, а мысли путались. Глаза сами собой закрывались, будто пытаясь его от страха отгородить, да бесполезно все: тяжесть на спине – болью в висках отдавала, эхом из дрожи – до ног доходила, выдохнуть не позволяла:       — К тьме не притронешься, а вот тьма к тебе может...       Кто-то когтем ему по спине провел, ткань тонкую разрезая и кожу обнажая. Нефилим попытался развернуться в падении, ногами замахал и руками в воздухе заколотил, но ничто его удары не задели – пустота:       — Напрасно мрак тревожишь, не достанешь, не притронешься.       Острые когти в плечи впились, разодрали, и кровь по рукам заструилась.       — Тело человеческое. Долго не протянешь.       Костлявая ладонь за лицо ухватилась: Нефилим зажмурился и ощутил что чьи-то пальцы – его веки медленно в череп вдавливают.       — Тьме они ненужны, и тебе ненужны...       Давящая боль все сильнее в голову ударяла, по щекам слезы сами собой заструились, кровь в висках раненой птицей забилась, в ушах море разбушевалось, словно тысячи волн о камни разбилось. Из горла раздался хриплый стон с остатками воздуха, будто ему шею сдавливали.       — Ну-ну, нечего в темноту кричать.       Чьи-то руки стали ему язык вырывать, зубы выбивать и камни с землей в глотку заталкивать. Нефилим кашлял и плевался, но напрасно все, не мог он с тьмой совладать, а тем временем, земля в легкие попадать стала, дышать ему не давала, тогда он пальцами попытался из рта землю вытащить, но ничего не получалось – лишь губы до крови разодрал.       — Что же это ты... мешают тебе твои руки, мы поможем.       Хруст костей послышался, и Нефилим ощутил, что пальцы сами по себе ломаться стали, крошиться под кожей и кровью набухать. Боль настолько сильная по рукам прошлась и эхом по ключицам разлилась, что начал он в уме молиться чтобы его этих рук лишили.       — Будь по твоему.       Тьма его плечи опутала и потянула в разные стороны – руки вырывая. Нефилим хотел кричать да не мог, а земля все больше легкие заполняла, и началось удушье. Подумалось, что тут его конец близится, но минуты тянулись, воздух из легких весь пропал, а он все не задыхался, хоть и чувствовал, что вот-вот умрет – но даже сознание не терял.       — Живой еще? Как же так?       Тьма под кожу заползла. В груди пламя вспыхнуло: сердце ребра ломало и наружу просилось, да все никак не вырывалось. Костлявые пальцы шею сжали, но удушить не смогли, только расцарапали и кости переломали. Тогда, стала тьма волосы на голове рвать, кожу сдирать с кусками мяса, жилы разрезать, все тело изувечивать, а Нефилим не умирал: чувствовал боль невозможную пока его на части раздирали, и каждую косточку по отдельности ощущал, каждый клочок плоти выдранной и в бездну кинутой. Рассудок у него совсем помутился, перестал понимать, где же тело его кончается, а где – пустая тьма начинается: казалось ему, что он и есть эта тьма.       — Нет, не смертного сюда бросили. — Осознал Нефилим, что это сама бездна с ним разговаривает: — Что же ты такое?       — Нефилим я. — Подумал он, и удивился, когда голос его во тьме прозвучал без всякого препятствия, и боль на мгновение отступила, словно он бестелесным стал.       — Нефилимы смертные, а ты, не умираешь. — Ответила бездна. — Нет, ты что-то другое...       — Смертно лишь тело мое.       — Если так, почему же каждая капля твоей крови жить продолжает?       Нефилим задумался. И правда: он все чувствовал, хоть и притупленно. Где-то там, внизу, его руки оторванные лежали и он мог пальцами шевелить. Каждый кусок плоти, что в темноте исчез, живым был и агония продолжалась. Даже глаза вытекшие, и те, что-то, да видели. Осознание стрелой разум пронзило: понял он, что цветок небесный не только жизнь ему продлил, но и бессмертие ангельское даровал – бестелесную жизнь человеческому телу. Как так? Разгадать он не смог.       — На все воля Божья. — Подумалось ему и во тьме прозвучало. — Если Господь смерти моей не желает, значит и правда, ждет когда я ангела спасу.       — Может и ждет... — Ответила бездна. — Только вот, не спасти тебе ангела, и самому уже не выбраться.       — Почему?       — Даже если и не умрешь, некому будет тебя по кускам в аду собирать.       Тьма впилась когтями в грудь Нефилиму и разорвала ее, сердце бьющиеся вытаскивая:       — Вот. — Сердце во тьме забилось быстрее, и, через несколько мгновений, на мелкие куски разорвалось: — Сможешь собрать его?       Понял Нефилим, какую задачу бездна ему всучила: сам он, и в правду, не смог бы себя вновь собрать. А тьма, тем временем, продолжила его тело разрывать. Боль то отступала, то снова, огнем безумным разрасталась, и ничто не могло его потушить. Остатки Нефилима продолжили в бездну падать, и чем дальше, тем сильнее становилась боль, а тьма со всех сторон свои руки тянула и разрывала последние крохи.       — Ангел здесь пролетал, ничего от него не осталось... нет, не за ним тебя послали, а на смерть бросили.       — Не обманут небеса. — Нефилим хотел еще возразить, да слова все никак не давались, разум совсем помутился, тьма в саму сущность проникала, мысли путала, к душе подкрадывалась.       — Вера твоя сильна, но слепа...       Бездна проревела, эхо в темноте пронеслось и где-то внизу об камни ударилось. Нефилиму показалось, что его падение вот-вот к концу подойдет, уж слишком горячим воздух стал: из тьмы голоса раздавались, стоны и крики невнятные. Звук цепей все нарастал, словно мириада узников к стенам бездны прикованными висели. Возможно так оно и было, да сквозь тьму не увидишь. Сера и трупный запах все сильнее ощущались. Вокруг что-то дрожало, гудело, завывало, где-то молитва слышалась, где-то – грубый звон колокола, песни панихидные: все – наречия странного, совсем не людского, искаженного, непонятного.       Тьма рассеивалась, и огненные всполохи сквозь мглу проступали. Падение ускорилось. Горячий воздух, изувеченное тело лишенное кожи, обжигал: пыль и пепел – с кровью мешались. Порывы ветра острый песок поднимали и, словно плеть с железными крючками, он в плоть впивался, до самых костей доходил, оставшиеся жилы резал. Нефилим набрал бы воздуха в больные легкие, да не мог дышать. Стиснул бы зубы, но камни во рту мешали. Зажмурил бы глаза, чтобы не видеть то, что сквозь тьму проступает, да глаз уже не было. И крикнуть от боли не удавалось. Осталось лишь в мыслях молится, просить пощады у небес, но разве небеса бы от сюда услышали? А бездна разрывалась громом в бесконечном триумфе:       — То ли еще будет... — Раздавалось из всех углов голосами безумными: — Что? Даровали тебе небеса бессмертие, но боль оставили. Шутка ли, бесконечно страдать без возможности забвения. Совсем не для спасения ангела тебя сюда отправили, а к мукам приговорили, словно грешника...       Бездна язвила, хохотала и тенью извивалась. Множество голосов ей вторили, твари всякие из глубин поднимались, из тьмы выходили и кривлялись гримасами отвратными. Нефилим хоть и лишился глаз, но видеть продолжал, словно ему в уме видения рисовали. И зажмуриться не мог, и отвернуться – шея сломанная не давала, и тьма от неведения защищать перестала: снизу пламя полыхало, стены каменные освещая, взору самое безумство бездны открывая; на стенах – в кандалы закованные, вечные смертники висели, глазницами пустыми в душу глядели, цепями о камни ударяли, рыдали и стонали, молились и кричали без умолку. Нефилим хотел уши закрыть, но руки оторваны, а шум настолько сильным был, что, казалось, воздух от криков тех содрогался...       Несколько последних мгновений в невесомости, и тьма совсем расступилась: мрачное чрево бездны опорожнилось остатками Нефилима в самое сердце преисподней; выкинуло тело многострадальное на гору костей. Голоса затихли, цепи перестали в ушах греметь, лишь ветер где-то завывал, песком острым и воздухом жарким приветствуя. Нефилим красное небо разглядел, но присмотревшись, понял, что вовсе это не небо, а своды мира подземного: языки пламени беспорядочно в воздухе мелькали, тянулись вверх, но ударялись о каменный свод и вниз – искрами сыпались. Нефилим подумал, что, если не боль нестерпимая, восхитился бы зрелищем огненным, на земле такое не увидишь, да и небеса, вряд ли огнем балуются, но агония тело скручивала, подняться не давала. Так и лежал, а ветер его кости песком осыпал.       Время медленно протекало, и совсем непонятно – то ли час прошел, то ли день. Нефилим все лежал, изредка пытаясь конечностями шевелить: пальцы чувствовал, хватал руками землю песчаную, и пятки обожженные в раскаленном песке ощущал, но подняться не мог, да и как же, если по частям разорвано тело его? И знал лишь, что голова цела, хоть и без глаз, и, возможно, от тела оторвана...       Мысли мухами над трупами летали, садились на зловонные куски гниющей плоти, не его – чужие тлеющие тела тут и там разбросаны: кости старые; слизь вязкая, гору трупную обволакивала. Понял Нефилим, что, то смертники несчастные в ад свалившиеся когда-то, и он, на верхушке той горы лежал. Умереть не мог: подумал об ангеле, и о том, что в бездне услышал; не отправил бы его Господь на такое мучение, нужно верить и ждать, что все же, сможет он вновь свое тело как-нибудь собрать и веление небес исполнить. Так и продолжил лежать вместе с трупами...       А время шло, хоть и совсем неявственно... и можно ли в аду время измерить? Свод каменный над головой – вечно пламенем озарен, ночи нет, тьма лишь из щелей под камнями выглядывает, давит, словно там еще один ад в миниатюре затаился. Нельзя время просчитать, да и не было уверенности, что тут оно, так же как и на поверхности идет. Нефилим все думал, размышлял, ведь нечем больше занять себя – лежачего. Мысли всякие в голову лезли: про монастырь вспоминал, и саркофаг, из которого его пробудили, думал – как же так сталось, что он там, казалось, много веков проспал; что же случиться такого могло, что его под камень заточили и в монастыре оставили. Божьи ли промыслы, или людские?       Вдруг, тихие шаги послышались откуда-то. Нефилим почувствовал что его за волосы тянут и вверх поднимают, оборачивают. Знакомый голос вблизи прозвучал:       — Какая нелепость. — Нефилим узнал говорящего, то был Князь. — Все дороги ведут в ад, верно, друг мой?       И ответить хотелось, и спросить – как так сталось, что нашли его. Но Нефилим не мог: из рта лишь хрипы и бульканье исходили.       — Не напрягайся. — Продолжил Князь. — Сейчас я тебя соберу.       И холодные руки принялись Нефилима по частям складывать: кости выпрямлять, соединять, и они сами сращивались.       — Как занятно. — Князь бормотал, и очередной кусок мяса на кость насаживал. — Бессмертный нефилим... цветок ли это тебя наградил?       Нефилим вымолвить хотел – чтобы Князь в бездне потерялся – да не мог и звука издать пока его части собирались: боль была такой, что лишь смерти желать приходилось, куда там, ответы едкие придумывать. Оставалось терпеть и ждать – когда последний клочок плоти с телом срастется.       И вот, наконец, почувствовал Нефилим, что его тело вновь цельность обрело, боль утихла, а мысли, прояснились. Взглянул он на Князя взором ясным, не затуманенным, а тот – совсем на себя не похож: корона на голове, золотом блеклым светилась, словно в сырой земле веками лежала, лицо бледное, мертвое; волосы пеплом серым усыпаны; совсем не тот Князь, что из монастыря его вывел...       — Ну? Насмотрелся? — Князь поморщился. — У тебя видок не лучше будет, уж поверь мне на слово.       — Как Вы нашли меня? — Спросил Нефилим голосом раненым, а сам, все думал в какую сторону бежать ему, от Князя подальше.       — Вот. — Князь перо золотое из запазухи вынул. — Искал последнее. И каково же было мое удивление, найти его рядом с... тем что от тебя осталось.       — Зачем Вам оно?       Князь улыбнулся устало:       — Крылья сделаю, из ада выберусь.       Словно вторя его словам, перо ангельское золотом вспыхнуло, но Нефилим насторожился:       — Отдайте мне его.       — А тебе зачем?       — Меня сюда отправили ангела спасти, перо мне путь укажет.       Князь расхохотался:       — Мертв, твой ангел.       — Не верю!       Князь в воздухе пером помахал, перестал смеяться, но улыбку на лице оставил:       — Я не тороплюсь. — Он перо золотое в Нефилима кинул. — Лови. Найди то, за чем пришел.       Нефилим на слова Князя совсем внимания не обратил, схватил перо – оно, золотой свет испустило, руку обожгло, вырвалось и полетело по воздуху вдаль, словно дорогу указывая. Князь лишь головой покачал, снял с себя черный верхний балахон и Нефилиму протянул:       — Плащ мой испортил, но не ходить же тебе по аду в чем мать родила. Держи.       Нефилим не стал противиться: укутался в ткань, кивнул Князю на прощание; тот его останавливать не собирался, на перо указал, мол: иди коль не передумал; отвернулся и, темным туманом обратившись, исчез из виду. Нефилим с минуту постоял в изумлении пока черная дымка сама собой по воздуху рассеивалась, подумал, что лишь демоны могут такие фокусы с тьмой вытворять, стало быть, Князь один из них, хоть и отрицал...       Перо золотое – солнцем вдалеке сверкнуло от мыслей отрывая. Нефилим больше медлить не стал, и за ним, в неизвестность отправился.