***
— Эта сделка подарит нашему королевству великое будущее, — тяжелая рука мужчины, лежащая на хрупком плече сына, с силой сжала его, заставив младшего смотреть в глаза королю. В серых радужках мерцали тени, жадно хватающие каждый кусочек эмоций принца, пожирая их и выплевывая тому в лицо с презрением. Антон даже не дернулся, когда наигранная радость исчезла из чужих глаз, а губы скривились в мерзком оскале. — Надеюсь на твое благополучие, сын. Если до этого всё казалось безнадежным, то теперь обреченность засела в груди, неся за собой груз вины за сломанную судьбу девушки. — Пришла очередь отдавать долг семье.***
Никто не обращал на него внимания, и, воспользовавшись этим Антон опустошил пятый бокал холодного шампанского. Горло беспощадно жгло, пока парень пытался совладать со слезами, что были готовы вырваться наружу. Но он не мог позволить этому случиться. Голова шла кругом, музыка заглушала все голоса. В суете Антон уловил знакомый голос девушки, которая потянула его вперед, без спроса втянув в танец. Шатен хотел возмутиться, но язык сплетался и связать хотя бы одно предложение казалось трудной задачей, поэтому он только слушал, пытаясь двигаться в такт музыки и не упасть на гнущихся ногах. — Антон, — взглянув в теплые, но окутанные тревогой глаза Оксаны, шатен застыл, чувствуя тяжесть в груди. Он не видел взгляды вокруг, плотоядно пожирающие его фигуру. Он не видел довольного оскала отца и презрительной улыбки матери, что стояли в другом конце зала, обсуждая будущую свадьбу с королем Мендюва. Антон не замечал Арсения, ни на секунду не спускающего с него своих голубых глаз. Его магия рвалась наружу сквозь ткань перчаток, заставляя принца тревожно выдохнуть – потерять контроль на балу было бы жалким зрелищем. — Антон, я… Я не могу выйти за тебя… Не могу… Музыка стихла, объявив об окончании танца. Многие пары покинули свои места, расходясь по разным сторонам, чтобы насладиться прохладными напитками, некоторые остались, желая продолжить вечер со своими партнерами. Музыканты начали играть новую мелодию, что резким звоном отдалась в голове, мгновенно отрезвляя принца. Его взгляд пустой, полный сожаления. — Я бы хотел все изменить… — Нет, ты не так понял, — прервала его Оксана, в этот раз глядя на собеседника чуть хмуро, но с уже большей уверенностью. — Мы не можем пойти против слова семьи… — начала девушка, затягивая Антона в очередной танец. Казалось, стоит ей отпустить шатена, и он потеряется в самом себе, топясь в самокопании. Несмотря на свой веселый нрав, Оксана знала, что такое одиночество – дети аристократов редко когда имели свободу. Они зависели от семьи, а семья от их преданности. — Но мы можем отказаться от него. Отказаться от того, кто мы есть. Отказаться? Отказаться от себя? Стать пустышкой? Но он и так пустышка… — Я не люблю тебя, Антон… И ты меня не любишь. Так зачем нам это? — слова девушки давили, заставляя все глубже падать в небытие. И она была права – они не любят друг друга. Но что они могли сделать? — Мы можем уйти. Отказаться и уйти. Все это не имеет смысла. — И что дальше, Оксана? — устало произнес принц, не тая печали в зеленых глазах, радужка которых покрылась тенью мрака. Музыка все еще играла, но принц остановился, убирая руку с чужой талии и делая шаг назад, будто убегая от чего-то. — Будем всю жизнь в бегах? Или что, найдем политическое убежище в другом королевстве? Да только кто захочет принять двух аристократов, что лишились своего имени и статуса? — Ты готов лишиться собственного счастья? — девушка грустно выдохнула, поджав губы и внимательно всматриваясь в профиль принца, подмечая его усталость. Темные мешки под глазами на бледной коже придавали вид неживого человека. Оскал на чужом лице заставил вздрогнуть, отходя на пару шагов – перед Оксаной стояла кукла. Сломанная кукла с противной улыбкой. — Я не знаю, что такое счастье. Мне нечего терять, — и, развернувшись, Антон направился в сторону выхода, игнорируя холодный взгляд отца и злой матери – уйти посередине танца и оставить девушку одну было неподобающим со стороны принца. Он вновь не оправдал ожиданий семьи. Жалкий. В груди стало холодно, противно. Душа разбивалась на осколки, что впивались в кожу изнутри – поглощён своей же магией. Грустная грустная судьба принца. Счастье? Он не имел на него права. Он ни на что права не имел. — Антон! Он не знал, какого это – жить по-другому. Не знал, но душа рвалась. Душа горела ледяным огнем. Изгой. Ненужный. Сын солнца и холода. Ребенок с неправильной душой. Человек не может совладать с противоположными друг другу душами, что слились в одну. — Антон! Он неправильный. Ему нет места в этом мире. — Антон! — принц вздрогнул, почувствовав горячую ладонь на своем плече. Взволнованный взгляд голубых глаз выворачивал наизнанку, оставляя одно единственное желание – скрыться. Алкоголь все еще затуманивал рассудок, белая пелена затмевала хмурость графа. Головная боль резко накрыла виски шатена, и тошнота подкатила к горлу. Жалкий. — Возвращайтесь на бал, monsieur, — прошептал Антон, избегая чужого взгляда. Убежать. Спрятаться. Слиться с пустотой. Милая милая пустота. — Я не намерен оставлять Вас одного в таком состоянии, — строго предъявил мужчина, крепче сжимая плечо юноши. Принца воротило. Раздражало. Но сил на гнев не было – сплошная обреченность. — Тогда я вернусь на бал, — кивнул юноша, собираясь вернуться в зал, откуда трусливо сбежал, но граф не позволил сделать и шага, резко разворачиваясь на каблуке и направляясь в противоположную сторону, ведя принца за собой и уверенно произнося: — Вы туда точно не вернетесь, юный принц. Зимние бабочки слишком хрупкие для этого мира.***
— Я сдержал свое слово, — тихий, но грозный голос достиг слуха королевы Мосэ. Женщина злобно нахмурилась, уставившись в знакомое лицо короля Нью-Ривс. Мужчина соблюдал дистанцию, но при этом давил своим авторитетом, не позволяя свести взгляда со своей фигуры. Он внимательно следил за чужими эмоциями, желая докопаться до истины, которая все эти годы была скрыта от всех. — Я оставил тебе нашего сына. По твоей и твоего мужа просьбе не лез к нему, когда мог просто забрать его. И ведь тогда все бы узнали, какую тайну скрывает королева, — нотки угрозы промелькнули в голосе короля солнца, и женщина невольно отступила, теперь с опаской разглядывая собеседника. — Но я не стал этого делать. Ради блага наших королевств и наших людей. — И это мудрое решение, — кивнула женщина, держа спину ровно и подняв подбородок вверх, но дрожь выдавала ее страх. Они обязаны были похоронить эту тайну в могиле. — Вы обещали, что мой сын будет счастлив… Что наш сын будет счастлив, — в медовых глазах короля вспыхнули огоньки гнева. Такой правитель устрашал. Такому правителю поклонялись. Такой правитель мог разрушить города ради своих людей. — Но он выглядит несчастным. Пустым… Я не намерен смотреть на то, как мой ребенок медленно погибает. — Ты сам знаешь, что он обречен. Магия холода и солнца не могут уместиться в одной душе. — Пока его сердце бьется, а магия оберегает душу, я буду бороться за своего сына. И я официально объявляю, что наш договор больше не действителен – он достиг совершенолетия и с этого момента воля в его руках. — Ты не можешь!.. — крикнула королева, тем самым привлекая внимание гостей. Король Нью-Ривс оскалился, бросив презрительный взгляд на женщину, которую когда-то любил. С которой был готов разделить свою жизнь. — Не бойся, я не буду это придавать огласке. Но я не собираюсь больше игнорировать своего сына. Сожаления сильнее страха, когда крылья, не знающие свободы, так и умирают в тишине.***
— Вы привели меня сюда, чтобы показать мне мои же картины? — вздернул бровью шатен, направляясь к подоконнику и усаживаясь на свое излюбленное место, игнорируя недовольный взгляд графа. Его личная мастерская стала проходным местом для каждого – ничего личного не осталось. И картины уже давно потеряли что-либо живое. — Мне любопытно. Вчера я не успел их рассмотреть, — протянул Арсений, останавливаясь рядом с картиной бабочек. Той самой, единственной, которая была важна Антону. — В отличии от других, в этой вложено так много: страх, надежда, желание… Не думали стать художником? — Сомневаюсь, что кому нужны мои пустышки, — безмятежно произнес шатен, отворачиваясь от собеседника и всматриваясь в горизонт за окном: город начинал тонуть в ночной темноте, но издалека еще виделись отголоски солнца. — Пустышки? Вы обесцениваете себя, юный принц. Юноша ухмыльнулся, рукой махнув в стену, рядом с которой стояла куча картин. Все они имели разные цвета, формы, силуэты, пейзажи. Но их обьединяла пустота – милая милая пустота. — Посмотрите сами, Арсений. Они пусты, как и их художник. Стиснув руки за спиной, Арсений подошел к указанному месту, всматриваясь в работы принца. Жалкие пустышки. Действительно. Но почему, смотря на них, на душе так больно? — Даже Ваша пустота прекрасна, — шепот мужчины заставил Антона вздрогнуть, с удивлением уставившись на графа, глаза которого все еще были прикованы к работам. — Многие художники имитируют эмоции. Они творят, используя яркие краски, рассказывая интересные истории, но смотря на их работы ты не чувствуешь ничего. Что они есть, что их нету – без разницы, — Арсений говорил спокойно, медленно, оттягивая каждое слово. Он так и не повернулся к принцу, стоя спиной к нему. — Но некоторые художники способны показать свою душу даже в самых пустых работах – пустота и есть их вдохновение. Пустота рассказывает о многом. Пустота заставляет слушать, — граф резко развернулся, серьезным взглядом впившись в хрупкий силуэт Антона, выглядевшего слишком потерянно. — Что я должен услышать, юный принц? Капкан закрылся. Клетка повисла. Выхода нет. Под ногами холод, а по другую сторону океан, где бушевал шторм. Антону холодно. Антону плохо. Антон не хотел больше видеть эти голубые глаза. Они смотрели слишком глубоко. Слишком больно. Он ненавидел жалость. Он не понимал, что такое забота. Ему это ненужно. Эта пустота его. Только его. — Вам пора идти, monsieur, — с фальшивой улыбкой на лице произнес юноша, вглядываясь в гостя земель солнца сверху вниз, надеясь подавить, заставить уйти. Исчезнуть. Сгинь! Но Арсений не шелохнулся, оставшись на своем месте. — Нет, — четко. Властно. И Антон сорвался. Стены покрылись льдом, как и окна. Воздух стал холодным, невозможно дышать. Мороз проникал в кости, заставив мужчину вздрогнуть — слишком больно. Света не было. Солнце село за горизонт. Эта ночь принадлежала холодным землям – у него не было никакой власти. — Свалите нахер! — рвано. Отчаянно. Злобно. И Арсений улыбнулся. Искренне. Нежно. Любяще. — Нет, — мужчина, игнорируя желание покинуть помещение, сделал шаг к юноше, и, сняв с себя свое черное пальто, одним движением накрыл плечи принца, окутав его в кокон теплой одежды. — Заболеете, если будете тут сидеть, юный принц. Антону хотелось плакать. И впервые эти слезы были горячими. Они рвались наружу из самых недр души, и он был не в силах их остановить. Жалкий. Пустышка. Теплые руки прижали его к груди, пальцами впиваясь во взъерошенные кудри шатена. Он ревел, содрогаясь в чужих объятиях. — Я никогда тебя не оставлю. Обещаю. Даже если ты мне не веришь. — Я устал… Я больше не могу…