***
— Разве совсем непохоже? Я отмалчиваюсь, потому что это очень тяжело, когда внутри чувство такта сражается с желанием высказать конструктивную критику, и последнее — уверенно побеждает. То, что я сейчас наблюдаю, выглядит как картинки, сгенерированные ранними поколениями нейросетей: вроде издалека — очаровательная пастушка с овечкой на лугу, а присмотришься — у пастушки на шесть пальцев больше, чем нужно, у овечки — глаза на третьем ухе, а цветы на лужке — то ли одна размноженная копия, то ли совсем уж фантастические мутанты. Отвечать, конечно, всё равно что-то придётся — старший ждёт, затаив дыхание. — Ну… фасады получились симпатичные, ничего не скажу. А вот остальное… Я, безусловно, не архитектор, но знаю, что любая часть любого здания несёт в себе определенную смысловую нагрузку. Если это, конечно, не деконструктивизм, но его мы сейчас брать в расчёт не будем — слишком уж… экспериментальное направление. Давай, для начала, поработаем хотя бы с этим милым строением у которого сбоку наросли кубы… ой, и со второго боку их хватает… Сошлифовывай весь этот рафинад, выравнивай стенку! Сложности с наличием посторонних конструктов сохранялись до тех пор, пока я не поинтересовалась — как, по мнению старшего, обитать в доме, который выдаётся в пространстве самыми внезапными углами с самых разных ракурсов? Мысль о том, что кому-то придётся быть внутри постройки оказалась неожиданно свежей. До нашего обсуждения, старший представлял город единым монолитом — монолит же, собственно, и ваял — окна-двери лепились прямо на глухие стены и никто не видел в этом ничего странного. Теперь же, вооружённый новым знанием, он не бездумно переносил в явь картинку из книжки, а дал волю творческой жилке… под моим чутким руководством, конечно же. Путём проб и бесед мы выяснили, что окна нужно делать прозрачными, а двери (во всяком случае в жилом помещении) — нет. Что между этажами здорово будет поставить лестницы, хотя бы потому, что люди не умели прыгать вверх на три-четыре метра. Получился, конечно, набор полых коробочек с лестницами, но концепцию старший уловил. Для начала — вышло весьма неплохо. — А с мостовой какие проблемы возникли? — интересуюсь я, когда из набора коробочек мы снова выходим наружу. — Или это у тебя планировалась такая специальная антигостевая площадь? Чтобы все визитёры ноги переломали на этих разноуровневых плитках? Озадаченный старший щелчком пальцев добывает из воздуха книгу. Книга мерцает, очень реалистично шелестит оцифрованными страницами, демонстрирует мне картинку. Картинка вполне отвечает созданной реальности и теперь уже озадачиваюсь я. — А ну-ка полистай ещё немножко…только не быстро, а то я читать не успеваю… А! Ну понятно! Когда путеводная звезда — сборник научной фантастики — ещё и не то можно сотворить. Ты бы для своих макетов лучше брал литературу про то, что бывает. Какой-нибудь учебник для архитектурно-строительных вузов, например. — Так всё, что здесь сказано…ложь? Старший смотрит на меня так, словно я его ударила ни с того, ни с сего. Каменные островки недоумения в чернильной гавани обиды. — Ну почему же сразу ложь? Фантазия. Выдумка. Ложь — это намеренное сообщение другому неправды, которая в перспективе может как-то повредить. Старший переводит красноречивый взгляд с плиточного творения на книгу, потом — на меня. Вот — ложь, вот — опасные для здоровья неровности поверхности — потенциальный вред. Мол, ну и где тут расхождение с твоим определением? — Буквалист, — умиляюсь я. — Давай-ка, для начала, поговорим о том, что такое сказка. Двинемся на поиски истины от самых истоков, так сказать…***
Скрип. Скри-ип. Скрип. Скри-ип. — Вы её не найдёте. Во всяком случае здесь. Качели ритмично поскрипывают, мятежница качается, отталкиваясь ногой от занесенной песком площадки. Бывшие дома смотрят вовнутрь двора чёрными проёмами окон, слушают забытые звуки из прошлого. Скри-ип. Стоять спина к спине вскинув клинки, если на тебя не собираются нападать, как-то глупо. Поэтому Найнс опускает оружие, делает шаг вперёд. Расслабляться в присутствии предателя и дезертира — как-то глупо. Поэтому Ту-Би вскидывает руку, преграждая напарнику путь. Вторая рука напряжена — одно лишь движение тонких пальцев — и Белый Контракт со свистом рассечёт воздух… Скрип-скри-ип. Скрип. — Ты даже не знаешь что мы ищем, — наконец говорит Ту-Би просто для того, чтобы заглушить это непрекращающееся въедливое поскрипывание. — Человека. В голосе мятежницы космический холод и бесконечное презрение. — Все её ищут. Все кому не лень. Вы. Машины. И хоть бы кто задался вопросом — зачем она вообще нужна? — Её? Значит, это…девушка? — осторожно уточняет Найнс. — Ну… когда-то оно, вероятно, было девушкой, — мятежница криво усмехается, продолжая мерно раскачиваться. — А ведь вы даже не знаете кого надеетесь найти, верно? Бредёте наугад, на цель рассчитываете наткнуться случайно? — У нас хотя бы есть цель. Ещё одна кривая улыбка. Затем мятежница останавливает качели, легко поднимается с деревянного, выбеленного вечным солнцем, сидения. — Если бы я умела находить слова. Если бы вы умели слушать… — бормочет она вполголоса, будто бы себе самой. — Вы так хотите найти людей, но люди… они… Ту-Би вздрагивает, едва успевая остановить дёрнувшийся было клинок — мятежница не собирается атаковать — просто беспомощно разводит руками. — Когда человек ударит в спину — будет поздно. Но вы всё равно не поверите. До конца будете послушными марионетками. А когда сломаетесь — вас просто выкинут. Ту-Би пристально вглядывается в лицо, так похожее на её собственное. Понимание приходит внезапно. Штаб отдал приказ о ликвидации потому что… — Ты безумна. Мятежница смеётся негромко и горько. — Может быть. А ты — слепа. Не знаю что хуже. Если хотите найти своего драгоценного человека — ищите там, откуда вы пришли. Она в городе. — Ту-Би… Мы отпустим её? Найнс кивает на неспешно удаляющуюся мятежницу. Несколько мгновений Ту-Би размышляет. Рывок, перекат, удар по ногам, перекрёстный огонь ПОД-ов — без шансов увернуться, без шансов контратаковать. Разве смысл не в исполнении приказов Штаба? исполнении долга?.. Привычные рывок, перекат, удар, второй — добивающий. Очередное изломанное тело на земле — всё равно чьё. Снова…снова…снова… Ту-Би отворачивается от девичьей фигурки, скрывающейся за барханом. — Идём, Найнс. Нам нужно проверить место появления Адама. Мы не можем полагаться на её слова.***
В лифте всего две символичные кнопки — вверх и вниз. С выдавленными в пластике треугольниками, чтобы не перепутать. Младший жмёт на нужную, попутно делясь недоумением — и так ведь понятно, что кнопка сверху — это вверх, а снизу — обратное направление — зачем ещё и значки? Сейчас мы с ним едем во внешний мир, к деревянному столу, а старший, вооружившись найденными в электронной библиотеке «Основами архитектурной композиции» самостоятельно занимается переобустройством города. Результат обещал показать. Младший совершенно беззаботно плюхается на мокрый после прошедшего дождя стул, мой удел — всё тот же стол — тоже мокрый и местами блестящий — это, видимо, не первый его дождь, так что лак со столешницы кое-где уже слез. Солнце висит над нами — мутное, потому что за облаками — причём висит на том же самом месте, как приклеенное, что вызывает вопросы. Нет, ребята не играли со временем, временные парадоксы — это для них (во всяком случае пока) труднопредставимая фантастика. И нет, в городе старшего мы провели несколько часов, но точно не сутки. Сутки я уж как-нибудь ощутила бы. — А когда тут включают вечер? — живо интересуюсь я. — А что такое вечер? — живо интересуется младший в ответ. Та-ак. Приплыли. Поскольку с астрономическими проблемами и вопросами о земной орбите — явно не к моему визави, я красочно расписываю поэтичность вечеров, тяну время. Тянуть приходится не так уж долго — какой-то час — а потом наступает воссоединение семьи. У неотвратимо надвигающегося старшего — широкий шаг, заинтересованный взгляд и фрагменты строительного материала в причёске — город явно сопротивлялся переустройству, но вряд ли долго. Старший присоединяется к нам в самый напряжённый момент — я пытаюсь изобразить на мониторе звёздное небо доступными мне символами, младший пытается угадать что именно я имею в виду. Монитор при этом выглядит так, словно я сообщаю миру нечто настолько экспрессивное, что все буквы съела цензура. Все активны, всем очень весело. — Тут кое-кто мне сломал картину мира, — жалуюсь я старшему, как только он подходит на доступное для общения расстояния. — Да? — проявляет он вежливый интерес. — В первый раз? Язва. — Не в первый. Но больно всё равно. Признавайтесь, новаторы, куда вы дели звёзды? Вопрос ставит в тупик обоих. До благого сияния сферы Дайсона ребята ещё не додумались, поэтому прочувствованной речи о разборе газовых гигантов на составные и пользе звёздного вещества, как разновидности топлива, я не получаю. Получаю осторожный обмен взглядами и несмелое попадание пальцем в небо. В прямом смысле. — То, что всё там, наверху — и так понятно, — не сдаюсь я. — Почему отменились вечера и ночи? Какой умник отменял? Ребята не очень понимают причины моего возмущения — они живут уже в таком мире и им он кажется вполне привычным. А я мысленно съёживаюсь от ужаса, представляя себе сумасшедшую разницу температур на полушариях Земли, перепад атмосферного давления, шторма невероятной силы, полный коллапс, заканчивающийся атмосферой, игриво улетающей в космос сорванной вуалью… Так и кажется, что вот прямо сейчас…через секунду…через две…три…пять… Я продолжаю мыслить и съёживаться, хотя снаружи незаметно ни то, ни другое. Потом кое-что вспоминаю и немного прихожу в себя. — Сумеречная зона, значит, — сумрачно уточняю я. Старший и младший молчат, глядят, ждут пояснений, а меня опять охватывает внутренняя дрожь, но уже по новой причине. Если бы медицинский центр, из остатков которого меня извлекли, находился далеко от линии терминатора, то я либо уподобилась бы какому-нибудь мамонту в вечной мерзлоте, либо медленно изжарилась заживо, до последнего сохраняя сознание, благодаря системе жизнеобеспечения… поэтому липкий полусон, длиной в несколько десятков столетий — ещё не самый худший вариант. Ладно. Поняла. Не вопрос. У меня всё отлично, всё просто замечательно… Осторожно выясняю у старшего какая, собственно, ширина жилой зоны. А если подробнее? А если на карте? Заодно и карту поучимся читать… Слово «учиться» действует совершенно магическим образом. Передо мной магически возникают карта и сияющий старший и так же магически испаряется младший. Но испаряется недалеко — к противоположному краю стола — вдруг всё-таки будут говорить о чём-то интересном? Относительность масштаба старший понимает легко, а как только понимает — начинает многоопытно жонглировать цифрами — я не успеваю следить за расчётами. В общей сложности, как мы выясняем в процессе беседы, рельеф континентов здорово поменялся, а жилое пространство шириной с планету, стало полоской шириной в несколько тысяч километров. Влево — вечная ночь и морозный кошмар заснеженных торосов, вправо — адские печи, горе всему живому. А посередине — как раз мы. Все биомы в одной неширокой полоске. С уцелевшими птичками, зверушками, рыбками, растениями и машинами. Вот тебе и пояс мира… — Уроборос, — щеголяет старший новыми познаниями в области мифов и легенд, внимательно рассматривая неосязаемую модель новой Земли, опоясанную высчитанной нами светящейся ленточкой. — Мидгардсорм, — откликаюсь я в тон. — Хотя, конечно, мы с тобой не очень верно подобрали сравнение. У нас этот гипотетический змей не первый враг, а настоящее спасение. А вообще… вообще я спать хочу. Продолжение фразы у меня получается безумно логичным, примерно настолько же, как «зеленые маргаритки крокодила в асфальте» но старший воспринимает резкую смену темы как должное. А младший не был бы младшим, если бы не задался очередным вопросом. — А зачем? — Затем, что от обилия информации я сейчас буду пыхтеть, как чайник. Мозги закипают. В переносном смысле, конечно. У меня за всю жизнь не наберется столько впечатлений, сколько было за этот несчастный день. И моему сознанию нужно всё это как-то обработать. — Как у тебя будет всё происходить? Тебе нужны какие-то особые условия? Забота старшего умиляет. Сразу создается впечатление, что я буду в одиночку строить адронный коллайдер, например. Или странствовать по нижнему миру, беседовать с духами предков. — Тихое спокойное место, — делюсь предпочтениями я. — Без осадков с неба и, желательно, без яркого света. Моё нынешнее зрение и в темноте неплохо работает, но… сила привычки — живучая штука. Вот так я и узнала, что белый город старшего — ужасно эргономичное поселение с разумным расходом ресурсов. Потому что свет во всём городе вырубается одновременно. По щелчку.***
— Ту-Би? — Да. — Меня тут…м-м-м… тревожит одна мысль… — Да? — Почему поиском человека занимаемся только мы с тобой? Я понимаю, что Командор не хочет ставить Сопротивление в известность, но…разве не логичнее было бы использовать все доступные союзные единицы для скорейшего обследования большой площади? — Приказы Штаба не обсуждаются. — Я знаю, но… Кстати! Штаб знает о человеке, а значит и Совет человечества уже осведомлён о том, что на Земле находится один из них! — Ну и к чему ты клонишь? Голос Ту-Би звучит рассеянно, потому что напарница сосредоточена на визуальном сканировании местности. Но Найнс не сомневается, что его слушают очень внимательно. — Мне казалось, что люди были подвержены влиянию эмоций. Я думал, что после обнаружения девушки…если верить А-2, то это же девушка, верно?.. в общем, я думал, что характер сообщений Совета как-то изменится. Например, в трансляции появится что-то вроде «Приветствуем тебя, потерянная дочь и сестра». При встрече мы могли бы включить ей эту запись для того, чтобы доказать, что мы не человекообразные машины, как Адам с Евой, а настоящие. Ну и думаю, ей было бы приятно узнать, что её на Луне ждут. — Возможно. Но в любом случае, это точно не наша сфера ответственности, Найнс. Если такая идея пришла в голову тебе, значит и Совет человечества, с учётом их знаний и опыта, уже думал о чём-то подобном. Если эта идея не была реализована, значит на то могли быть веские причины о которых мы не знаем. И знать не обязаны. Поэтому не отвлекайся на посторонние мысли, а лучше сосредоточься на выполнении задания. — Одно другому не мешает, — несколько уязвлённо заметил сканер. — Я, вообще-то, очень многозадачная модель. Просто это всё несколько странно, не находишь? Несколько мгновений Ту-Би размышляет над ответом. Потом решительно качает головой. — Есть ещё три ключевых точки, которые мы пока не обследовали. Идём. Найнс покорно следует за напарницей, мысленно подбирая нужные слова. Нет, на самом деле он ведь вовсе не сомневается ни в Штабе, ни в Совете, он просто всего лишь хочет понять… Но Ту-Би, словно предчувствуя продолжение разговора, сердито ускоряет шаг. Металлический кокон, породивший Адама, пуст. Следов человека поблизости тоже нет — только ржавеющие остовы разумных механизмов и вязкие лужицы масла, не принятые слежавшейся землёй. Мятежница не соврала и на краткий миг Ту-Би чувствует острую досаду. Было бы гораздо проще, если б предавшая Штаб оказалась вдобавок лгуньей. Это было бы… логично. Это помогло бы не сомневаться. — Ну что? — Найнс задумчиво трёт подбородок, смотрит искоса. — Возвращаемся? — Да. Здесь делать нечего. — Ты права, но… Но перед тем, как мы продолжим поиски, я всё же хочу, чтобы мы обсудили со Штабом возможность подключения к поиску дополнительных единиц. Найнс практически никогда ни на чём не настаивает и это внезапное упрямство выглядит настолько странно, что Ту-Би озадаченно оборачивается к нему. — Зачем? — Просто я подумал… Знаешь, ну будь я машиной…ну или кем-то разумным, кто получил что-то ценное, я бы не задерживался надолго на одном месте. Мне бы не составило труда прятаться в руинах человеческих зданий. Кстати, здания — они бетонные, а бетон рассеивает сигнал, так что мы не смогли бы отследить похитителей человека со спутника. Я веду к тому, что если Адам и Ева действительно в городе, они могут постоянно менять место дислокации, что существенно затруднит наши поиски. Мы ведь не можем находиться везде и сразу! — Ты пытаешься предсказать действия машин, исходя из собственной логики. Это бессмысленно. — Исходя из логики вообще! Смотри, они ведь пытаются действовать как мы! Значит, мы можем предсказать… — Не как мы, Найнс. Как люди. Мы не можем спрогнозировать поведение человека. — Они не знают людей!.. Ой! — Именно. У машин теперь есть самый достоверный источник новой информации. Даже если это ребёнок. Это новая переменная в уравнении. Это преимущество, которое машины, возможно, уже используют. — Допустим… Но зато у нас есть Совет человечества! Целый Совет, Ту-Би! Ты же сама говорила — их разум и опыт уж точно превосходят наши! И наверняка — превосходят одного человека. Почему бы не связаться с ними? — Напрямую? Нам? — Через Командора. Нам.***
И было условное утро, и был день второй. Пробуждение оказалось интересным. Если бы я, допустим, была бы героиней любовного романа, автор наверняка начертал бы что-то высокопарно-приторное, навроде «юная дева очнулась в объятиях прекрасного принца». Хотя, конечно, сворачивание клубком вокруг стоящей на полу капсулы не слишком тянет на объятия, да и смысловая ситуация другая — тут, скорее, младший в семье попросился поспать в сестринской комнате, потому что окно скребёт не ветка, а чья-то лапа. — Клякса. — Что? — интересуюсь я. — Мне страшно. Оп-па. А я, оказывается, угадала. — Что случилось? — Я каждый час называл тебя по имени. Всего восемь раз. А ты не реагировала. Я сначала сидел рядом с тобой. Потом лежал. А ты всё это время молчала. И я подумал, вдруг ты больше никогда не будешь реагировать. И никогда ничего не скажешь. И потом я подумал, а если и ты, и Адам…однажды… Голос у младшего тусклый, обессиленный. Оно и понятно. Пока я отсыпалась, он уже успел взволноваться, запаниковать, пережить свой страх и устать от него. — Поздравляю. К тебе пришло осознание конечности бытия. Кризис ребенка четырёх лет. Я стараюсь говорить шутливо (хотя, пожалуй, если бы я могла именно говорить, а не печатать, было бы лучше — интонации всё-таки играют серьёзную роль). Младший сворачивается вокруг капсулы ещё теснее, но делает это осторожно, чтобы не навредить. — Понимаешь, Клякса… Я всегда знаю, где Адам, а с тобой так не получается. — Ага. У меня, конечно, всегда есть возможность встать и куда-то уйти. Я вообще самая непоседливая стеклянная банка в мире. — Нет… не так… Младший запинается, не зная как подобрать нужные слова. — Я не просто знаю. Я з-н-а-ю… Понимания у меня не прибавляется и младшего это огорчает. — Про Адама я знаю всё полностью — где он, в каком он настроении, что он хочет или чего не хочет. Если отправлю запрос, могу обменяться данными — каждую секунду могу и всегда чувствую, что могу. А про тебя — знаю только то, что могу увидеть сам, когда на тебя смотрю. Это страшно, Клякса. Для пущей наглядности младший решает визуализировать свои мысли и чертит пальцем на полу два воображаемых круга. В одном круге две точки, во втором — одна. Круги очень близко, но не пересекаются. — Вот так. Я тебя вижу, но не могу дотянуться. Клякса… как люди это решали? Как делали так, чтобы знать? Ну и что я должна на это отвечать? Отшутиться не получится — младший серьёзен предельно. А когда мелким страшно и они несут страх тебе — ты должна как-то его развеять. Привычный крест старшей сестры… чтоб его… и в будущем не отлипает. Карма, как она есть. — А вот так и делали, как сейчас мы с тобой. Разговаривали. Смотрели. Предполагали. Иногда угадывали. Если долго жили друг с другом — угадывали часто и почти всегда наверняка. — Не ощущая?! — Как тебе сказать… Я недолго молчу, собирая в кучку остатки знаний, а затем провожу ликбез по нейробиологии школьного уровня. Зеркальные нейроны, которыми я обладаю, младшего очаровывают. Понятие эмпатии — ввергает в экстаз и, одновременно, в священный ужас. Младший решительно не понимает каким должен быть объём оперативной памяти каждого человека, чтобы он либо она, глядя на подобных себе, создавал у себя в голове полную проекцию кого-то другого, которая вела бы себя как оригинал и, основываясь на действиях этой проекции, почти всегда делал верные выводы. — Не больше твоего, — поддразниваю я. Младший решительно не соглашается. В его распоряжении чёрт знает сколько вычислительных мощностей, у старшего — ещё больше, но тем не менее моя голограмма в их сознании не появляется и ничего не вещает. — Появится со временем, — успокаиваю я. — Ещё не будете знать куда деваться. Всё будет начинаться с мысленного вопроса: «А как бы поступила Клякса на моём месте?.. А что бы сказала?» Дальше — больше. Младший, захваченный новой идеей, перестаёт изображать из себя спираль, садится, старательно и беззвучно шевелит губами — запоминает вопросы, пробует себя в технике визуализации. Представить меня вне банки ему ещё удаётся, но дальше дело пока не идёт. Трёхмерная светящаяся модель, возникающая в воздухе, выглядит как готовый реквизит для какого-нибудь космического ужастика. Парит у плеча младшего, время от времени как-то странно волнообразно подрагивает, влажно поблёскивая всей…эээ…поверхностью. — Нет слов, один восторг, — реагирую я сообразно сотворённому. — Незабываемое зрелище. Ну просто увидеть и умереть. Ты только в мир так не выходи, ладно? А то у окружающих начнутся какие-нибудь психические расстройства на нервной почве, а виновата буду я. Младший предсказуемо веселится, а потом, по моей подсказке, убегает хвалиться старшему визуализацией и делиться свежеобретёнными знаниями. А я остаюсь в коробочке с окном. Остаюсь гордиться своим чувством юмора… и выдержкой… и…и… и чёрт бы побрал эту детализированную светящуюся голограмму. А заодно и всё то, на что я вынуждена была смотреть до того, как заботливый робот-ассистент медицинской лаборатории — гибкая стальная кисть в ажурном рукаве проводов — милосердно накрыл крышкой мой саркофаг.***
Лицо Командора идёт мелкой рябью — голограмма проницаема и для горячего дыхания пустыни и для песчинок, которые оно несёт. Доклад получен, агенты могут продолжать выполнение задания и в следующий раз обращаться к оператору, а не к непосредственному начальству. — А союзные единицы? — осторожно напоминает Найнс. Не могла же Командор забыть о вопросе, прозвучавшем всего несколько минут назад. Красноречивое молчание. — Необходимо выйти на связь с Союзом человечества, — негромко бросает Ту-Би. Вкратце обрисовывает ситуацию чёткими, лаконичными фразами. На несколько мгновений стихает даже ветер. Уголок рта Командора чуть заметно дёргается…а быть может, это просто очередная горсть песка, сбившая изображение. — Соглашусь. Случай, безусловно, беспрецедентный. Даю разрешение на привлечение ограниченного числа союзников из числа Сопротивления. Риторика поменялась совершенно и молниеносно, но каждое слово отмеряно и взвешено, и звучит правильно. Настолько правильно, что даже Ту-Би не сразу понимает что к чему. — Что же касается прямого соединения с Советом — это излишне. Согласно предварительным расчетам аналитического центра, привлечение Совета человечества к решению данного вопроса не требуется. Запрос отклонён. Командор исчезает раньше, чем ошеломлённые андроиды успевают произнести привычное «конец связи».***
— Да, это я его подговорил. Извини. Мне требуется почти минута, чтобы сообразить о чём речь. Пока я шевелю извилинами, старший пододвигает капсулу к себе поближе, царапая мной деревянную столешницу, касается стекла, смотрит виноватыми глазами. Наконец, до меня доходит — зерно страха в душу младшего заронил старший, а теперь сам жалеет, потому что не ожидал такого бурного эффекта. — А сам спросить не мог? Старший отводит взгляд. — Мог. Но мне показалось, что ему ты ответишь охотнее. Я какое-то время молчу, потому что если прямо сейчас скажу всё, что думаю — мы со старшим крепко поссоримся. И старший, и младший внешне выглядят вполне взрослыми и это меня вечно сбивает с толку — я то и дело забываю, что многие вещи им неведомы совершенно и многое для них неочевидно. — Я тебя прощу, но только потому что во-первых ты ещё слишком юн, а во-вторых — сам не понял что натворил. Но держать тебя в сладостном неведении я не буду и то, что я сейчас скажу, по сути будет для тебя наказанием. Пойми меня правильно. С возрастом ты будешь становиться умнее. Сильнее. И пока ты только начинаешь путь, я должна научить тебя нести ответственность за свои поступки, потому что потом обучаться этому может быть слишком поздно. Тебе показалось, что я буду более откровенна с младшим, чем с тобой и, чтобы получить ответ на свой вопрос, ты использовал его чувство привязанности к тебе и, в какой-то степени, ко мне, заставив, в сущности, неподготовленного ребёнка осознать и пережить экзистенциальный ужас. Осознание смерти — естественная ступень развития любого человека, но младший не дошёл до неё сам — его туда вздёрнули рывком — вот что плохо. Да, мы поговорили. Да, я его успокоила. Но последствия этого рывка нам с тобой ещё аукнутся и, возможно, не единожды. Я, пожалуй, здорово преувеличиваю и нагнетаю, но сейчас важно донести до старшего, что игра на страхах и привязанностях других — паршивый способ решения проблем и получения желаемого. Беспринципный и всемогущий компьютерный разум у нас, вон, и так в каждом втором кинематографическом шедевре — нечего тащить такие сюжеты в реальность. — Я тебя понял, Клякса. И теперь я вполне понял что именно сделал. Я даю слово, что больше никогда не стану поступать подобным образом, но… Старший запинается, закусывает губу. Потом говорит медленно, неохотно, словно через силу. — До того, как отправить к тебе младшего, я долго размышлял о том же самом, но прийти со своими опасениями так же естественно и легко, как это сделал Ева, я бы не смог. Мне и сейчас трудно говорить об этом. Я, конечно, был неправ. Пауза. Несколько коротких, рваных вздохов, словно старшему не хватает воздуха. — Как ты говоришь — начнем с истоков. Знаешь, как я понял и поверил, что ты — человек, а не созданная андроидами обманка? Я моргнул и не увидел тебя. Это было так неожиданно, что я решил, будто в сети произошел сбой. Изучил пространство ещё раз. Намеренно закрыл глаза. Ты была как дерево, как камень — не-существующая. Я выражаюсь достаточно понятно? Пожалуйста, скажи. — Для тебя реальный мир — это виртуальная реальность? — пытаюсь угадать я. — Я не знаю что такое виртуальная реальность. Я знаю Сеть. Я… Клякса, мне не хватает уже изученных понятий, чтобы объяснить тебе то, как я вижу мир. Но есть пространство в котором существую я, Ева, другие. Их можно видеть легко и чётко. Даже если они решат отключить себя от Сети, они всё равно останутся в пространстве и я всё равно их увижу, хотя и… как сказать…издалека? С андроидами то же самое. Они немного отличаются от машин, они не входят в Сеть и не ощущают её, но она видит их каждую секунду. Поэтому я, ещё до встречи с тобой, сделал вывод — то, что видит Сеть — существует. Оно реально. Всё остальное — декорация. Фон. А тут появляешься ты. Мыслящая как мы. Разговаривающая как мы. Настоящая…но только пока мы смотрим на тебя. И исчезающая, как только отводим взгляд. Я и не думал, что люди такие…эфемерные. Я правильно говорю? — Я вполне материальна, — ворчу я и делаю себе заметочку на будущее: если более эмоциональный младший будет нести свои проблемы мне сам, то замкнутый и серьёзный старший — любитель копить переживания до критической массы. Сейчас пронесло и не рвануло — он обдумал, понял, что что-то натворил и всё же решился на беседу, пусть и запоздало. А если бы не?.. — Я не про тело, — отмахивается старший так, словно физическая оболочка — совсем уж незначительная вещь. — Я про тебя саму. — А. Пресловутая субъективность восприятия. Сейчас я улыбнулась бы, если б могла. А впрочем, почему бы нет?.. Составляю кособокий смайлик на мониторе. Одну улыбку пишем, две — в уме. — Знаешь, на самом деле я сейчас, вот вся я как есть — с капсулой и всем прочим — представляю собою практически идеальную иллюстрацию к одному занимательному мысленному эксперименту. Называется он «мозг в банке» и заключается в одном вопросе: если бы отделенный от тела мозг был помещён в неподвижную капсулу — прямо как я, снабжён датчиками — тоже прямо как я — улавливаешь аналогию? — и получал бы от всех датчиков информацию о том, что он, например — человек идущий по лесной тропе, а на самом деле пребывал бы в запертой тёмной комнате, сумел бы он осознать, что вроде-как-реальный мир, который он может почувствовать, увидеть, обонять, осязать — всего лишь иллюзия? Или так и продолжал бы идти, срывать с деревьев яблоки, пить из ручья, ловить рыбу, плести венки из цветов? Старший понимает всё как следует и приходит в некоторое смятение. Представлять себя чьим-то сном для него внове. — Это всего лишь мысленный эксперимент, — поспешно подчёркиваю я ещё раз. Старший, несмотря на то, что он — старший, ещё не готов к осмыслению всяких там коанов о снах, мудрецах и бабочках. — Просто помни о том, что для меня, например, всё выглядит иначе. И твою Сеть я, кстати, не вижу. У нас с нею совершенно взаимная слепота.