Верни верёвку

В квартире становится холодно. Фёдор ставит чайник на газовую плиту, что он делал всегда, дабы избавиться от скуки. Закончился третий урок. Время идёт так быстро. И после тихого плача Достоевский так ничего и не слышал. Он вовсе и не знал, что стены настолько картонные, что будет отчётливо слышно плач. И всё равно. Если плачет именно оно – значит переживать не стоит. Фёдор всё ещё не чувствует никакой жалости. Никакой обиды, никаких эмоций. Он всегда остаётся гранитом. Но Достоевский уже не испытывает рвотный рефлекс, вспоминая о Коле. Вспоминая о Гоголе, Фёдор видит пустой след. Лишь тень. Шрамы на его костлявых руках, бледное лицо, серые волосы, и всё. Не чувствует сильной ненависти. Не чувствуется ничего. И не вспоминается ничего кроме его мрачного образа. И почему Коля пошёл домой? Лох. А может, это и не он вовсе. Фёдору нету до этого дела. Достоевский понимает, что не заберёт сегодня табель. Отец убьёт за четвёрку. Что же будет за проёб уроков и годовых оценок? Фёдор не знает. Наверное, он будет валяться мертвым где нибудь, не пойми где. Фёдор помнит. Помнит армейский ремень. Помнит глаза, залитые кровью от злости. Помнит сцепленные зубы. Помнит, что было за четвёрку. Помнит нож, которым отец угрожал, если хоть что то будет не по его правилам. Помнит тяжёлую руку на шее. Помнит шрамы. Помнит всё. Пора принимать решение. Достоевский открывает шкаф и достаёт оттуда какую то первопопавшуюся сумку. Роется по тумбочкам, собирая с собой вещи первой необходимости. Пару тройку одежд и какие то таблетки. Оказывается, Фёдору не надо многого. Он научился помещать всё своё самое важное в размеры маленькой сумки. Тут ему не дом. Тут некомфортно и страшно. Фёдор, такой серьезный и бесчувственный, боится. Боится, что когда нибудь его тут убьют. Тут умирать не хотелось. Хотелось умирать великим и известным, которого все уважают. Достоевский готов умереть где угодно, только не тут. Не в квартире, над которой живёт оно. То самое. Не в квартире, где рядом находятся звери, что желают создать какой то свой вид живого существа. Фёдор, как всегда, совершенно спокоен. Как и при любой ситуации. Несколько вещиц лежат скомканные в сумке, а на Достоевского смотрит старый игрушечный пингвинёнок с полки. Он быстро и равнодушно кидает пыльную плюшевую игрушку к вещам. А за нею и несколько книг, что тоже стояли кучу времени нетронутые. Всё такое родное, оказывается. Но тут опасно быть. Уйти отсюда – необходимость, может и навсегда. А на улице вечный день. Фёдор будет помнить вид из окна кухни, с балкона. Но он, уходя на кухню, дабы сделать что то с чувством вечной депрессии, понимает, насколько всё это страшное, несмотря на то, что такое родное. Он не хочет спать на старой раскладушке, несмотря на то, что она такая удобная. Он не хочет здесь спать, он не хочет здесь жить. Уходит куда, куда не хочет идти, уходит туда, но его там никто не ждёт. Фёдора никто никогда не ждёт. Все смотрят на него и смеются, потому что он один. И ничего не может с этим сделать, не сможет никогда. Сейчас Достоевский скучает за всем, что связано с этим домом, кроме владельцев и него самого. Смотрит на старые цветы на балконе, что стали мусорником в последствии долгой пагубной привычки Фёдора – курения. Скучает за каждой книгой, что способна была создать каждая свой мир. Мир, в котором живёт только Фёдор: живёт, а не существует. Каждый раз новый мир, каждый отличается от другого. Фёдор не знает, почему он думает о Коле. Его силуэт теперь стал похож на человеческое тело, что существует на самом деле. Костлявые руки обнимают плечи, красные фаланги все в шрамах. Волосы уже не грязные, не противные. Белоснежные, ослепляют сразу же, как только глянешь. Даже когда Коля стоит лицом вперёд, видно, что хребет так и рвется наружу. Как и лёгкие, серые и хрупкие. Глаза. Они всё ещё мутные. В них отображается свет – капают слёзы. И плачет тело от боли. То ли от душевной, то ли от физической. Но тут Фёдор видит шею. На ней огромное пятно. Непривычное: тонкое, обвивает шею по диаметру. Видно тонкие прорези. Это след от верёвки. От тонкой-тонкой веревки, которая порвалась бы, если бы на ней повисли. Достоевский вспомнил. Когда то у него тоже такое пятно было. Красовалось на шее где то месяц, от очередной попытки самоубийства. Фёдор помнит только одну такую верёвку. И он притащил её на труды. Её же. Рвущуюся и тонкую. Фёдор понимает: Коля – мертв. Его душа принадлежит уже другому человеку – тому, который только что родился где то на другом конце Земли. Этот новый человек сейчас плачет. За прошлым. Так вот, почему младенцы плачут. И нахуй думать о Коле? О его противном голосе, руках, глазах, ногах, волосах, зубах, теле. Ужас какой. Мог бы Фёдор, забыл бы. Если бы только мог. Какое то странное чувство вызывает этот образ. Смешанное, непривычное. Как что то в животе порхает, как щёки горят. А ведь Коля тоже может быть добрым. Скорее всего, Достоевский просто его не знает. Определённо: помнит, как ходили слухи о спасении одной девочки от смерти. Она была спасена Колей, на лестнице, около года назад. Куча детей, что когда то были замкнутыми и вечно расстроенными, обрели улыбку при общении с Гоголем. Улыбаются, как только его видят. И он им тоже улыбается. Всем, кроме нескольких исключений. Никто Коле, кажется, ничего не говорил плохого. Всё воспринимают в шутку. "А ведь если бы я был ему безразличен, он бы не просил у меня верёвку". Мысли все о Коле. Не о ключе, что может в любой момент оказаться в замочной скважине. Не о стуке в дверь. Не о силуэтах, что могут оказаться на пороге прямо сейчас. А нахуй этого Колю. У него есть своя жизнь, свои идеалы. Есть свои друзья, своя любовь, о которой он, быть может, думает каждую минуту. Фёдора больше не пугает настолько образ Коли. Пугает заинтересованность. Заинтересованность как к человеку. Фёдор превращается в первоклассницу, что бегает за старшеклассником и думает, что тот на неё обратит внимание. А может, это то же самое, что и образ Гоголя? И Достоевский не может прекратить думать. Коля, Коля, Коля, Коля. Кое как, на дрожащих ногах, Фёдор покидает квартиру. Выходит на холодную лестничную клетку.