В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить.
В первый раз... В глазах резало от мерцающих снежных тропинок. Я поглубже спряталась в капюшон, смотря только под ноги, и думала. Что делать с тем, что я — женщина? Иррациональное существо. С техническим дипломом. Кандидат технических наук. В чужих сокровенных стихах, озвученных ртом сосунка спустя сто лет, нашла-таки любовный подтекст. За пару секунд прорвавшегося сумасшествия успела увидеть всё: от поцелуя до родов, и собиралась спокойно принимать у этого студента зачёт... я тронулась? Больше никаких репетиций. — Ты объявила мне бойкот? Мрачная Ирка напомнила о себе, на ходу заглянув под мой капюшон. Что-то не видно тех искорок из глаз, как на сцене в объятиях Степанова! Мерзость! Она и Артём... я и... Ну уж нет! Здесь и сравнивать нечего. Однажды я обожглась, но радостно прыгать по граблям не собираюсь. А кое-кому стоит вспомнить о муже! Я вскипела, тяжко вздохнув, но продолжила молчать. — Ясно. Как в седьмом классе, — дура! Это совсем другое! — Только я всё равно не понимаю, почему?! Если обидела тебя чем-то, сказала бы! Мы подходили к дому. Один фонарь уныло мигал, а остальные источали жёлтый уставший свет. В нём снежная «мошкара» быстро ныряла нам под ноги. Интересно, соседи будут пускать фейерверки во дворе в этом году? — Я ей, как золушка, квартиру мою, готовлю после рабочей недели, а она обижается! Ну и... пошла в жопу! Моешь холодильники ты сносно, но, видимо, недостаточно искренне скулишь в ванной по Стасу. Сама пошла! — Ирина Максимовна! — раздалось за нашими спинами. Я, замерзшая до стука зубов, остолбенела возле домофона. Ключи упали под ноги... — Ирина Максимовна!.. — запыхавшийся краснощекий парень, из рта которого клубился пар, догнал нас и протянул Ирке измученный букет. Та изумленно взяла и принялась крутить-рассматривать. Веник! Артём обессилено облокотился ладонями о колени. Да, надо бы тебе отдышаться. Перед тем, как будешь убегать отсюда с ускорением пенделя! Я, за этот вечер успевшая скопить уйму оскорблений и ненависти, взревела на весь двор. — Какого хрена ты нас выслеживал? — в большей степени я уничтожала взглядом светящуюся от счастья Иришку. Уже и не такую светящуюся... — Пошёл отсюда! И никому не рассказывай мой адрес! Похоже, он ни чуть не удивился. Или совсем не тому, на что я рассчитывала… — А, это ваш дом? Я думал… НУ ЧТО ЗА ОТСТОЙ? — Виолетт, не злись. Артём не хотел ничего плохого. Почему ты такая… напряжённая сегодня? Я рвано вздохнула, до последнего игнорируя подругу. — Повторяю! Чеши отсюда! Обходи за несколько кварталов этот двор!.. И посмей только ляпнуть кому-то, где я живу! Пока я причитала, поднимая с земли ключи, на моём плече зло сомкнулась чья-то рука. — Прекрати! — Ирка сжала мою куртку, пытаясь обратить на себя внимание. — Прекрати так орать! Он вообще-то пришёл ко мне! Ну всё, овца! Хотела поговорить — сейчас обсудим твои легкомысленные наклонности! — Ты! Ноешь вечерами по мужу! Хочешь его вернуть?! Пытаешься исправиться? А этот хмырь тебе, — я уничижительно ткнула пальцем в отшатнувшегося Тёмика, — на кой чёрт? Ничего личного, парень, мы за пределами ВУЗа. Могу и обматерить! Он скривил лицо, да и Ирка странно съежилась. — Да что ты выдумала себе?! Это обычное человеческое общение! — её голос сорвался, когда она пыталась оборониться. А-а-а! Хочешь сказать, мне до него далеко? Подруга уныло смахнула растаявшие снежинки с хрустящей обертки на цветах. У неё теперь дрожала рука. — Не надо судить по себе! Просто я -- не ты! Я не умею так! И не хочу! Не собираюсь я выливать словесные помои на студента за букет цветов! У меня было множество вариантов объяснения этому изречению. Но самая гадкое прорвалось первым в очереди. Я растеряно переступила с ноги на ногу. То есть, она такое поведение за достоинство считала? — Теперь ясно тебе, почему я с тобой не разговариваю?! — небольшое разъяснение в качестве исключения! — Ты говоришь одно, а делаешь... противоположное! Может, поэтому Стас и обиделся на тебя? Её алый рот медленно вытянулся. Ира, кажется, с трудом дышала, рассматривая меня невыносимо холодным взглядом. Я чуть сжалась под курткой, не до конца понимая, что сейчас сказала. Правда — она такая... даже мнущемуся Артёму стало не по себе. Он принялся глазеть по сторонам, не понимая, в какую сторону лучше сматываться. Подруга продолжала молчать. Подперла коленом сумку, дёрнула молнию и достала что-то звенящее. И что это значит? Мне в руки небрежно прилетела связка ключей. — Ты уходишь?! — подытожила я, наблюдая, как Ирка начинает удаляться к дороге, уставленной припаркованными машинами. Обалдеть… Артём осмотрел меня, как мог, равнодушно, но ехидство всё же восторжествовало на его лице, когда он отвернулся и двинулся следом за Иришкой. Добился, чего хотел?! У меня как-то странно, неприятно скрутило в желудке. — Ира, ты с ним?! — это я сейчас буду ночевать одна? А Иришка? На вокзале? Или ещё хуже – у Тёмика? Зачем он вообще притащился?.. Зачем? Зачем?! Как её задержать? — Эй! Вещи свои забери! Я было подошла ближе к дороге. За считанные секунды растеряла покой и уверенность в своей правоте. Стало нестерпимо одиноко, словно мне тринадцать, и мама бросила меня на улице, решив наказать непутёвую дочку. — Оставь себе!***
Иру я больше не видела и не слышала. Её вещи, на которые мне пару вечеров приходилось натыкаться в ванной комнате, на прикроватной тумбочке и ящиках для одежды, я бережно сложила в сумки и спрятала на антресоль. Видеть их было нездорово больно. Жаль, туда не спрятать отмытый холодильник и переполненные нетронутые кастрюли с едой. В свободное от работы время я думала над своими мало обоснованными обвинениями, что не погнушалась высказать подруге. Иногда мне казалось, что я была слишком права, чтобы молчать. А иногда... чувствовала себя монстром. Думала и о том, как удрала из актового от необъяснимо устрашающих обстоятельств. И не могла найти этому рациональное, приемлемое объяснение. В общем, я думала о нём... Прискорбно. В четверг начались зачёты, а в пятницу я пропустила репетицию, успешно отмазавшись у декана. Иру не было видно ни в корпусе накануне, ни в будни возле культурно-молодежного центра на соседнем перекрёстке. Я ошивалась там якобы в поисках пекарни, хотя всегда брала еду возле учебного корпуса. Попробовала в пятницу отобедать салатом, но он оказался каким-то кислым, и я осталась без приема пищи. Знаю... если бы мне не было так болезненно показаться на глаза Ире, я бы нашла способ столкнуться лицом к лицу, а не пытаться подсмотреть за подругой. Но я пожелала ещё немного порассуждать в одиночестве. А уже в понедельник у «станций и сетей» был назначен зачёт. — Побыстрее давайте, рассаживайтесь по одному... ребята. В последнее время я мало смотрела по сторонам. И никогда прежде не обобщала сборище едва тянувших на homo sapiens приматов уменьшительно-ласкательными терминами. Заядлый посетитель моих занятий, привычно сидевший за первой партой, кинул в меня сквозь толстенные линзы очков шокированный взгляд. Дружище, я только начинаю пробовать себя в вежливости... Не обессудь. Я достала билеты, стараясь не смотреть куда-либо за пределы своего стола. Наверное, и он уже пришёл... и, наверное, без масок, линз и париков, весь из себя кудрявый и невозмутимый. Просто мы ещё не виделись с тех пор, как я сбежала... между прочим, по своим важным преподавательским делам. Просто мне написали срочное сообщение... просто... Декан-то сидел в зале вместе с нами! Кто мне мог написать?! Нет, я вспомнила, что нужно отослать на конференцию заявки. Вот! В восемь часов вечера вспомнила и побежала... — По очереди ко мне. Тянете билет, называете фамилию и номер. Мой взгляд, как щенок на привязи, оставался прикованным к столешнице. Столько всего навалилось в последнее время, и всё через одно небезызвестное место. Да и пускай через него же продолжается! Как вести себя с Лексой после пережитого я всё равно не придумала. Может, само как-то... рассосётся. У преподавательского стола начали появляться осмелевшие студенты, ворошащие стопку билетов. Под моим пристальным взглядом им было боязно подглядеть, хотя, очевидно, душераздирающе хотелось. Как только один выбирал себе задание и садился за парту, начиналась возня, под столами загорались экраны телефонов. Всё это так бросалось в глаза, но, к сожалению, меня это не выводило и ни чуть не вызывало желания выплеснуть эмоции. Им было так комфортно внутри моей дырявой, сквозящей, как в форточку, разочарованием, душонки. — Киреев, двенадцатый билет. Я записала номер в журнал. Следующий посетитель продолжительно торговался с судьбой, сканируя ладонью задания. Я не выдержала и оторвала надрессированный взгляд от бумажек. А в аудитории было хоть и людно, но несправедливо заметно... совсем не то, что одна девица заявилась без допуска. Плевать. А то, что Муратов Алексей не пришёл на зачёт. Будь я стеклянная, в районе груди у меня бы откололся кусочек. Но я была сплавом из жести и усмешек. Поэтому просто уткнулась обратно в журнал. Сплав — это хорошо. Если есть антикоррозионное покрытие... Первые полчаса группа писала ответы. Скорее списывала. А я без всякого желания вставать из-за стола притворялась доброй. И что в этом было хорошего? Если бы Ирка со мной разговаривала, я бы спросила. Но уверена, впечатлительная дамочка, выросшая на сказках Андерсена, не смогла бы объяснить мне всю прелесть того, как здорово быть удобной для окружающих. Последнее время, проведённое в одиночестве, я пробовала вести себя хоть чуточку иначе. И мне эти перемены слабо нравились. Всё-таки, мы с Иришкой были очень разные. Большая часть жизни теперь проходила в темноте, и вот за удивительно красивыми аркообразными окнами в «амфитеатре» быстро стало черно. Я не успевала отслеживать, как сменялось время суток. Один за другим парни начали подсаживаться к столу, уверенно и не очень излагая ответы на билеты. Я одобрительно кивала на любую чепуху и совершенно не задавала никаких уточняющих вопросов. Один раз, правда, спросила закон Ома, после чего взяла у заметно обалдевшего студентика зачётку и поставила «отлично». Вот так легко. Я не знаю, что со мной происходило. Впервые мне было насрать. К моменту, когда в аудитории нас осталось трое, парниша, последний в очереди, совсем не знал, чем себя занять, потому что списал уже всё, что мог и хотел. Позади оставалось уже два с лишним часа, и я совсем не старалась поддерживать заинтересованное выражение лица. Мне было так грустно... а Ревин всё бубнил, бубнил... Я заподозрила странное, когда двое обернулись к двери. Весь день их удивлённые лица по поводу неожиданной благосклонности Вилки были призваны меня веселить, но никак не хотелось смеяться. А теперь они пялились на заплутавшего гостя, видимо, похожего на приведение. Если это был Муратов, мне стоило разозлиться. — Извините, можно? — я стремительно обернулась на осипший голос, от которого стало болезненно щекотно в груди, и не смогла удержать рот сомкнутым. Лекса, конечно. Кто же ещё. При каждой нашей встрече ему удавалось меня шокировать. И в этот раз он изумил прямо с порога. Скромностью. — Заходи. Я уже упоминала о сегодняшнем моём равнодушии? Он хотел «отлично», и, о Всемилостивый, я была достаточно растоптана, чтобы сделать ему такой подарок. До конца сдерживать своё гнусное желание восхититься его чертами я не могла, слишком уж долго не виделись. Поэтому я мельком взобралась взглядом по тёмной фигуре, дошла до уныло смотрящих в пол глаз и нахмурилась. Боюсь, это была не скромность... Помилованный Муратов зашагал по аудитории и опасливо подобрался к моему столу. У отвечающего студентика брови поползли вверх. Спасибо за реакцию на возмутительную наглость. Видимо, моя мимика атрофировалась после стольких потрясений. Без всяких инструкций Лекса забрал оставшийся билет, избегая встречаться со мной взглядами, и потащился к первым партам. Я всё-таки закусила губу. Между нами что-то было. Как минимум, в его присутствии — моё шарашащее давление. Парень напротив откашлялся. — К-хм... Для ускорения повторного включения линий и уменьшения времени перерыва электроснабжения... — нудно продолжило доноситься из-за бумажки. В ушах ухал пульс и раздавалось чёртово стихотворение. Волнительно скрывать от самой себя. Хотелось остаться с Муратовым наедине. Эти двое уйдут, а Лекса останется. Начнёт задавать свои любимые наводящие вопросы. А мне что, подойти ближе? Нет, и не сдвинусь со стула. Сам подойдёт. Надеюсь, в этот раз он пожаловал без пирожков... да нет же! Мне ужасно хотелось пирожок! И вовсе не потому что я обожала вишню, не потому что была голодна... эй, посмотри на меня. Хотя бы разочек. Только Лекса не смотрел. Он уткнулся в билет, словно зомби, шкрябал какие-то записи на листке. Но это даже вблизи первой парты не походило на ответ. Сейчас подобное поведение не могло ввести меня в заблуждение. Если так начинался его новый трюк, то он не вызывал должного доверия, ведь Муратов с легкостью заберёт свою пятерку, стоит ему сегодня выдавить хоть что-то мало-мальски стоящее. — До свидания. Я наблюдала, как очередной студент удаляется с добытой «потом и трудом» подписью в зачётке. Затем участь последнего повторил его недалекий одногруппник. Лекса должен был удивиться тому, как легко эти двое заполучили тройки. Но он не замечал ничего вокруг себя. А может делал вид. Мы остались вдвоём... — К-хм, — я представляла себе это немножечко иначе. Зачёт наступил неожиданно быстро. Лекса опоздал на два с лишним часа... я же ни чуть не реагировала. Нонсенс. — Присаживайся. Мне показалось вдруг, что с тех пор, как мы с Иришкой разругались, я училась быть добрее ради этого момента. Парень с неизменно строгим выражением лица послушно поднялся и зашагал к моему столу. Без листка и билета. Так, конечно, тоже неплохо. Я полюбуюсь. Но лучше бы ему следовать общепринятым нормам. К ответу на зачёт приносить сам ответ... Муратов рухнул на стул, сев ко мне в профиль. С боку он тоже был привлекателен. Ресницы длинные, губы по-серьёзному надутые и форма носа, единственно для него верная, слегка лживая, если оценивать с этого ракурса. А равнодушно опущенный к полу взгляд украшал очевидный недосып. Кожа вокруг глаз припухла, делая фарфоровое насупившееся личико чуть человечнее. — Номер билета можно узнать? — кого я спрашиваю? Оставался ведь один билет, семнадцатый. — Ладно, неважно... назови типы схем и виды. В солнечном сплетении неприятно отдало, когда парень продолжил смотреть в ту же точку. Пожалуй, изощрённее укола, чем игнорирование, не придумать. — Слышишь? Я начинала понимать. Он был чем-то подавлен. И... мне было известно только про одну возможную причину. Неужели, я его настолько обидела своим уходом? — Да. — Что «да»? — Я вас слышу. Впервые мне не доставляло удовольствие напряжение в нашем диалоге. — Тогда я жду ответ. Муратов продолжал бить свои личные рекорды сравнивания меня с пустым местом. Но вопрос был настолько легкий, особенно для него, что мне стало неловко. — Что такое пусковые органы? — старалась не сдаваться я. — Не знаю. Я вспомнила себя на улице, с двумя связками ключей, смотрящую вслед стремительно уходящей Ире... — Хорошо. Какие существуют схемы с одной системой сборных шин? — на коллоквиуме Лекса легко ответил на этот вопрос. Он равнодушно пожал плечами. — Не знаю. В этой несмешной игре я чувствовала себя отстающим. Преисполнившись смелости... или что это было, разошедшееся безобразной дрожью по телу? Она взобралась даже на шею и щёки. Я набрала впрок воздух и без намека на издёвки решилась спросить это: — Лекса, у тебя всё в порядке? Парень заёрзал на стуле. Я тоже. Он даже не удержался от мельком брошенного в мою сторону взгляда, источающего горечь, и отвернулся к пустой аудитории. — Не ваше дело...