Маска

Улица Водников 57, квартира 31. Тридцать один... тридцать один... Я оглянулась по сторонам, краем глаза выискивая, может, светловолосую дамочку, к которой собиралась проникнуть в квартиру без спроса. А может, женщину преклонного возраста в пёстрых одёжках и набором швейных иголок... Хах! Я занесла руку над кнопками домофона, но металлическая дверь в ту же секунду запищала и стала открываться прямо на меня. От неожиданности я сдавленно взвизгнула и отскочила. — Эй! Ты что здесь делаешь? — разгневанно зашипел Муратов, одной кудрявой головой выглядывая из подъезда. Ого... Его не стоит бесить! — Я же сказал, что не пущу тебя! Ты камикадзе? Его холодный, даже орлиный взгляд сдал Лексу с потрохами. Нервничал. Едва держал себя в руках... — Ты как узнал, что я пришла? — С балкона, я слежу! Жду, когда придёт бабушка. Беги отсюда, пока не поздно! — приказывающим тоном он прорычал из-за маленькой щёлки, упорно не пуская меня внутрь. Довольно обидно, если бы не было так мило. Защищает меня от своих родственников? Вряд ли они ругаются эффектнее моей семьи, не сумевшей сберечь ни одного набора посуды за тридцать лет совместной жизни. — Пожалуйста, уходи... Что? Угрозы здесь не сработают! И жалобные стоны тоже! Я всё решила! Сходила на праздниках в университет, запрягла Нину из архива и поступила с домашним адресом Муратова также, как и с его возрастом и фамилией. Не хотел рассказывать, так и не надо! Связи — страшное дело! — Я тебя одного не оставлю! Быстро выдохшийся от безысходности Лекса задумчиво помолчал, выглядывая бледными тревожными глазами из-за щёлки. — Упрямая, — сурово буркнул он и приоткрыл металлическую дверь. Было приятно отвоевать первенство в заботе о своём молодом человеке. Я много думала о нём теперь. Нет, я и до этого, как умалишенная, представляла его без штанов в своей кровати. Но сейчас к тому же размышляла, какого ему меж двух огней. Жить, творить и надеяться наладить отношения с той частью семьи, с которой мама явно враждовала. Каково быть таким смелым, волевым? Делать так, как велит сердце. Блуждать в двадцать лет по ресторанам, как бродячий кот, чтобы не находиться под присмотром матери, и продолжать относиться к ней с пониманием, стремиться наладить общение. Муратов пустил меня в подъезд, и первым делом я обняла его, горячего, в домашней футболке, покрепче, успев проникнуть языком в дрогнувший рот. Судя по вкусу, он увлёкся сигаретами, сидя на балконе. А моя ледяная куртка, коснувшаяся голых рук, вынудила парня поежиться. Мне дико не хватало Лексы после новогодней ночи, потому что профессиональным музыкантам не гоже тратить выходные на отдых. Всё свободное время он проводил с группой, но частенько присылал мне сообщения и видеозаписи с репетиций. А я вчера даже успела пообщаться с должниками на кафедре... так что, я тоже не скучала! Вру, конечно. Безумно скучала. Мы поднялись на третий этаж. Даже стыдно сказать, что каждое утро января я теперь вскакивала с постели и тут же хваталась за телефон в надежде, что у Муратова отменится репетиция. Я «подсела» на Лексу, просто пыталась это, пока ещё возможно, скрывать. О дурацкой разнице в возрасте я и думать забыла, зато частенько себе напоминала, что через полтора года парень выпустится из университета. Студенчество — это не навсегда. И тогда-то уж точно поводов стыдиться у меня не останется. Ну, терпеть осталось не так долго... — Заходи, — взъерошенный Лекса подвёл меня к двери квартиры «31». За приоткрытой створкой показалась прихожая в жёлтом свете, многоэтажная полка, уставленная женской обувью всех оттенков благосостояния, а из глубины квартиры слышалось шипение воды с периодическим звоном посуды. Я ошалело выпучила глаза и зыркнула на Муратова. — Мама что, дома? Я думала, ты здесь один... — Ещё не поздно уйти. Боже-е-е! Он даже её не предупредил!.. Робко перешагнув порог, я тревожно сглотнула, осмотрелась в чужом доме и поставила на полку торт. Лекса ухмыльнулся, наконец, увидев, с чем я притащилась, и вдруг громко хлопнул дверью. Я дёрнулась. Он это что, специально?! — Лёша! Это ты? — воинственно донеслось до прихожей. Ходит тут, дверьми хлопает! Вы даже не представляете, кто это!.. Лучше вообще не представлять! Я зашептала Муратову на ухо одними губами. — Маму как зовут? — Анна Дмитриевна, — было страшно пошевелиться, когда послышались звуки тапочек. Ху-ху-ху! Вилка, дыши, не теряй сознание. Лекса расстегнул на моей куртке молнию и попытался достать моё одеревеневшее тело из верхней одежды. В этот момент невысокая стройная фигурка в кухонном фартучке зло прошоркала в прихожую, натирая полотенцем стакан. Белокурая красивая женщина с удивительно голубыми глазами одурело осмотрела меня с ног до головы, а я её, из-за плеча её сына, и в прихожей раздался оглушительный звон. Весь пол оказался усыпан осколками. Муратов насмешливо громко хохотнул с курткой в руках, повесил её на крючок и обернулся к матери. — Мама, это моя девушка, Виолетта, — весело объявил он. Пальцы моих ног скукожились от ужаса в холодных ботинках. Анна Дмитриевна точно сейчас придушит меня мокрым кухонным полотенцем... — Д-девушка? — реснички обалдевшей женщины беззвучно и оскорбленно изобразили аплодисменты. Да, это вы ещё с бабушкой не здоровались... — А разве... разве она, — пренебрежительно фыркнула женщина, — не твой преподаватель по «релейной защите электрооборудования электрических станций, сетей и систем»? Охренеть! У меня студенты понятия не имели, как дисциплина называется. А тут... Я польщенно опустила уголки губ. — Да, это тоже, — очаровательно нахмурившись, Лекса стряхнул кудряшки со лба. — Откуда знаешь? Мы — все трое — многозначительно переглянулись, словно за партией в покер. — Да так, — зло махнув тряпкой, мама перекрестила руки. — Хотела в интернете посмотреть фотографию. Что за сучка запорола тебе красный диплом... Уф... в груди всё похолодело. Обычно я смеялась над такими мамашками, пытающимися вытряхнуть из меня душу на кафедре. Но в этом случае я как бы была с ней... согласна. Запорола сучка диплом. Почти так я себе и представляла наше знакомство. Не хватало дежурной кареты скорой и наряда полиции по бытовым убийствам. — Мам. Повежливее, — Лекса чуть тревожно покосился на меня, проверяя признаки жизни. Но я была крепким орешком. Грецким — сморщенным, невкусным и в неприступной скорлупке. Сквозь неприязнь, стянувшее лицо и здорово приведшее меня в чувства, я кисленько улыбнулась, но встрять так и не решилась. — Сынок, куда уж вежливее? — что, даже ещё не начинали?! — Проходите, пожалуйста, Виолетта Сергеевна. Учтивая мама посчитала нужным обратиться ко мне «на вы» и указала на пол, на котором сверкали осколки стекла. Гостеприимненько. Я растеряно опустила взгляд на острый кусочек у моих ботинок, на которых уже растаял снег, превратившись в грустную лужицу. Может, Лекса прав? Зря я сюда притащилась. Семестр пропусков, тройка за экзамен. Пара репетиций и всего пятый день отношений — так себе набор, чтобы впечатлить его мамулю. Доведя нас двоих до крайней степени неловкости, невозмутимый Муратов подхватил меня за талию, с хрустом прошёлся тапками по стеклу и поставил меня на чистый пол прямо в уличных ботинках. Я отшатнулась от него, потирая рёбра и не желая принимать заботу на глазах у матери. Мои непослушные руки нервно переплелись, хотелось за них спрятаться. У Анны Дмитриевны медленно раскрылся рот. — Идите обе в гостиную. Я уберу и встречу кое-кого. Потом вернусь. Лекса сбросил свои тапки и скрылся в глубине квартиры. — Кого ещё мы ждём? — сбитая с толку женщина с подозрением обратилась ко мне. Очевидно, легче было спросить меня, чем её упрямого сына. — Вы ещё и с прицепом? Я поперхнулась. Детей у меня, конечно, не было, но резко захотелось привести какого-нибудь чужого ребятёнка с улицы, чтобы мама не кидалась громкими фразами. Анна Дмитриевна прошла в комнату. Я торопливо стянула ботинки, схватила тортик и двинулась следом, но обнаружила, что она села в кресло, почти у самого балкона и напряженно вцепилась в сидение. Я нехотя опустилась на край г-образного дивана в противоположном конце, и уложила гостинец на стеклянный столик. Анна Дмитриевна демонстративно на него посмотрела и закатила глаза. Согласна, вместо торта нужно было принести юридически заверенную справку об окончании Лексой университета с красным дипломом. С несколько минут из прихожей слышался неприятный хруст и скрежет об пол стекла. Анна Дмитриевна не выпускала из рук тряпичное полотенчико, теребила его, зло насупившись. И всё равно было видно, какая она красивая. Даже с таким вредным лицом. Если дети и правда выбирают себе спутников жизни, похожих на своих родителей внешне, то рядом с Лексой должна была находиться не я, а звезда модельного подиума. А если по характеру... ну тогда многое становится на свои места. Мы молчали уже слишком долго, и напряжение постепенно утихало. Становилось даже скучно. — И что он в вас нашёл? — не поверите, тоже сижу и рассуждаю над этим вопросом. — Вы же старше его на... десять лет? На пятнадцать? На сколько? Моя попа сжалась, когда синие злые глаза впились в меня требовательным взглядом. Лучше бы продолжала делать вид, что меня не существует! Глупо было надеяться избежать этой щекотливой темы, когда как сама я ей просто убивалась. Ладно, врать бесполезно. Но вообще-то, я не так плохо выгляжу! — Мне всего двадцать семь. — Ясно, — равнодушно хмыкнула белокурая женщина, но тут же мученически спрятала лицо за ладонью. — Вы совратили моего сына... Тут бы я поспорила! Шуточки-шуточки. Но пакостное уныние заползло между ребер. Я поджала губы и отвернулась, не желая искать оправдания. Мне приходилось достаточно неловко в этих стенах. Я как будто насильно вторглась на её территорию, где по особым правилам стояли вазочки, ни единая пылинка не смела садиться на лакированную мебель без разрешения его матери, и от натертого пола белые носки становились ещё белее. Здесь пахло стерильностью, дискомфортом и садистическими правилами, а ещё не было ни намека на ёлку или хотя бы мандарины. Разбитая чашка вполне могла стать трагедией этого вечера, если бы не мой визит. Но это только начало... Когда в квартире раздался хлопок входной двери, а затем неразборчивый разговор двух скрипучих, похожих голосов, я поняла, что и Анна Дмитриевна настороженно привстала, прислушиваясь. Она как будто бы даже узнала гостью, только быстро замотала светлой головой, брезгливо сморщившись. Кажется, она не могла поверить своим ушам. Вперёд Муратова в гостиную ворвалась улыбчивая во все имеющиеся белые и сверкающие золотые зубы женщина. В свитере, балахонистой пёстрой юбке, в перстнях и браслетах, и только новые сережки, в которых Ирка проходила весь прошлый год, выбивались из ансамбля. Оказывается, я задержала дыхание. И решилась незаметно выдохнуть только, когда Лекса запер нас четверых изнутри. Что там происходило с Анной Дмитриевной — страшно было видеть... — Лялечка! Бахталэс, — бабушка попыталась наброситься с объятиями на маму, но та ошарашено отскочила, как от огня, и пугливо забилась в угол собственной квартиры. — Ты смотри-и, какая красавица! А внук-то какой! Настолько беззащитной я не могла представить Анну Дмитриевну даже в общественном туалете. Муратов кусал губы, не понимая, как вклиниться между седеющей на глазах матерью и тараторящей бабушкой. А я притаилась на диване и быстро делала выводы. Кажется, она неплохо говорила по-русски. — Я вам не «Лялечка» больше! Уйдите! — Анна Дмитриевна беспомощно и даже брезгливо замахала рукой, будто непрошенную свекровь можно было вспугнуть, как пролетающую мимо муху. Смешная! — Ляля, не ругайся-я! Я же не помню имя русские. Ай, иди сюда, девочка! Бабушка добралась кривыми сморщенными руками до мамы, беспардонно её прижала и чмокнула в щёку. Похоже, под напором цыганки Анна Дмитриевна сдулась, как кот из Карлсона. — Что вы здесь забыли? — она обессиленно фыркнула и выдернула свои ладони из рук свекрови. Та была такая яркая, оживленная, взбалмошная. И очень кудрявая... седеющие длинные завитки, собранные в хвост, подскакивали от каждого её движения. — Лекса меня пригласил! — бабушка ласково указала на внука и заулыбалась, словно засюсюкала с маленьким дитём. — Милэнько, чавораалэ. Ничего непонятно. Он улыбнулся ей в ответ, будто отражение. Глядя на колоритную цыганку, было проще рассмотреть ту же породу и у Муратова. — Какой Лекса?.. Какой Лекса? Его зовут Лёша! — Анна Дмитриевна схватилась за лоб, изнеможённо натягивая кожу, и, пятясь от бабушки, рухнула на диван, с другого конца которого я еле дышала. — Мам, извини, — раздался мужской бас. Но она уже трагично держала руку предположительно на сердце и смотрела на сына, как на вражину. Маму можно было понять! — Но ведь они не желают нам плохого. Мы просто хотим наладить общение. Все, кроме тебя. Почему ты против? Это ведь наша семья... — Ляля, видищь, как ромэ тянется к отцу. Почему не пускаешь? — Ты! Неблагодарный засранец! — Анне Дмитриевне стало некуда деваться, и она застряла между бабушкой, мной и стеклянным столиком, разъяренно тыкая в сына пальцем. Мы осторожно пересеклись с ней взглядами. — И что? Ты с ними пришла надо мной издеваться? — Лялэ, это подруга твоя? ЭЙ!!! От негодования сбилось дыхание, и я забегала взглядом по всем троим. Лекса прыснул, готовый расхохотаться, и спрятал лицо за ладонями. Здорово, я тоже так хочу! — Мами Ида, что вам нужно? Просто скажите, — Анна Дмитриевна тяжело вздохнула. — Что мне нужно выслушать, чтобы вы ушли? Мами? Бабушка? — Пусти его кхарэ. Пускай дом свой родной увидит. Это его желание. Сама знаешь, не удержишь. У мамы жалобно задрожал подбородок. Мне показалось, я ощутила на себе, как ей стало больно. Почему? — Хорошо. Езжай... Лекса. Она усмехнулась и утёрла слезу. Чёрт, на это невозможно было смотреть, сохраняя равнодушие. Мами Ида довольно улыбнулась. — Молодец, девочка. Не переживай, мы не обидим твоего сына. Я поёжилась и взглянула на Муратова, уныло высверливающего взглядом пол под ногами матери. Добился своего, но не радовался. Может, ещё не успел осознать... Но вот промелькнуло в улыбке бабушки что-то плутоватое. — Никто не может заставить ромэ или отговорить. На то его воля, — Ида затараторила на ломанном русском с помесью родного языка, ослепительно улыбаясь. Мне было плохо известно, о чём она говорила дальше, но мама её понимала и нехотя слушала, периодически шмыгая носом. Лекса присел рядом со мной. — Внучки, говорите, взрослые. Ещё бы, Санко при мне уже начал детей чужих водить, подкармливать. Рассказываете так, будто я не знала! Я же не слепая... — Чего такое? Ай, Ляля, чё ты наговариваешь? — Ваш сын мне изменял направо, налево, и прямо по главной улице. Я знаю всё. И от кого те дочки, знаю. У Лёши стремительно потускнел взгляд. — Не выдумывай, девочка. Не говори вслух, чего знать наверняка не можешь. — Буду говорить вслух! Я знаю всё! Ясно вам? — Анна Дмитриевна с дрожью выдохнула, предаваясь эмоциям, и вдруг покосилась на меня. Кажется, ей стало неловко, она закусила губу, прямо как делал её сын. Теперь всё встало на свои места. Вот, почему она сбежала. — Эй-э, — цыганка недовольно закачала головой и цокнула, кинув взгляд на балкон. В комнате начинало быстро темнеть. — Пускай едет и сам во всём разберётся. Годявэрэ чаворо, нарто, справится без подсказок. Дадо, сёстра дужакирэс. Пообщаются, узнаются ближэ. — Пускай, — грустно подытожила мама. Мне стало её жаль. Лекса задумчиво смотрел в одну точку на полу и изредка терзал нижнюю губу с тех пор, как мама заявила про измены отца. На выразительном осунувшемся личике поселилось разочарование, а мне сделалось нестерпимо горько из-за того, что я не могла обнять его в этот момент. Я следила за всеми тремя, как шпион, и меня здорово игнорировали. Но приблизься я к сыну Анны Дмитриевны на её глазах, особенно, когда ей было нелегко сопротивляться упёртой свекрови, меня бы ждала участь грелки, разорванной Тузиком. — ...Ты как объявился, София и Лила стали шить тебе в подарок рубашку. Рада сходит с ума, — вдруг обратилась Ида к внуку. — Мечтает увидеть, какой ты стал! Тебе сказала передать. Лекса с трудом поднял на бабушку опечаленный взгляд и взял из её смуглых рук цепочку. — Это сестра? — прохрипел он. — Нат. Рада – невеста твоя, барвалэ. Баро обещал тебе её в жёны, когда она ещё даже не родилась. Омерзительная тревога разбежалась по моему телу, наполнив меня по самое горло. Я захлюпала ртом, словно под водой, но так ничего не смогла вымолвить. Отяжелевшее свинцовое сердце медленно и больно застучало в груди. Анна Дмитриевна, мы с вами в одной лодке. Эта коварная женщина что-то задумала! — Мами, я не возьму, забери, — растерянно пробубнил Лекса и пихнул бабушке дурацкую цепочку в руки обратно. Боже, так гораздо легче! Кровь отхлынула от головы, и она вдруг невыносимо закружилась. Меня затошнило. Надеюсь, обошлось без фокусов? Без иголок, без приворотов и цыганской магии? Муратов выглядел хоть и подавлено, но решительно. — Бахтало, почему? Это от чистого сэрдца! Что я скажу ей? — Скажи, что у меня уже есть любимая. Прежде, чем я, теряя координацию, что-либо поняла, разглядела, как у обеих женщин изумленно пооткрывались рты. У меня тоже потом открылся, когда я, задыхаясь от пережитого стресса, обернулась к Лексе, и поняла, что он смотрит на меня, нежно поглаживая по тыльной стороне ладони. Я вся онемела, скукожилась от плохо разборчивого ликования. И чуточку от смущения. — Вот оно как... на то воля Божия! Судьба! — Знаете что? Вон! — Анна Дмитриевна порывисто подскочила с дивана, и, чтобы освободиться, со скрипом отодвинула стол. — Вон все отсюда! Вы! Со своей барвалэ невестой с приданным! Хотите срубить денег за счёт Лёши? Не выйдет! Видите? Он нашёл себе «любимую» на десяток лет старше! И ты уходи, сынок! Спи со своей училкой! Уходите все! Езжайте все в табор! Раскрасневшаяся Анна Дмитриевна выбежала из гостиной и, судя по хлопнувшему звуку, закрылась в другой комнате. Какая эмоциональная женщина... Мои щеки невыносимо запылали. Я не успела толком взять в душу то, что она наговорила, упиваясь словом «любимая». Но после «невесты с приданным» невольно задумалась. Срубить денег, значит... у цыганки нашёлся внук, и она тут же придумала, как поправить благосостояние. Девушку с приданным, получается, отдают в семью к жениху? А почему именно Муратов? У них мало своих внуков? Целых... пять сестёр. Понятно! Тут нужен был мальчик. По моей спине пробежался лёгкий холодок. А Анна Дмитриевна, оказывается, очень умная женщина. Не позволила обвести себя и сына вокруг пальца. Лексе стоило быть поосторожнее со своей хитрой бабушкой, заметно растерявшейся после проваленного плана со сватовством. Мы втроём напряжённо молчали, думая каждый о своём. Поняв, что Анна Дмитриевна не планирует возвращаться, Лекса вышел из гостиной, наверное, попробовать поговорить с ней наедине. А я осталась с Идой. Не теряя времени, бабушка тут же подсела поближе. — Прости, я не знала, — промурлыкала цыганка и сожалеюще улыбнулась, осторожно взяв меня за руку горячими крупными ладонями. Я теперь была вся ледяная от ужаса. Было страшно попасться на её чары. — Значит, ромэ выбрал тебя... От этой молодо выглядящей, пронырливой женщины по-особенному пахло. Заманчиво, приторно. Опасно. А в больших карих омутах, повидавших жизнь, мерцала искренность. Я всмотрелась поглубже и увидела в чёрных зрачках своё идиотское отражение. Пфу! Никакого гипноза, в голове идеальная ясность! Если бы цыганка хотела, уже отняла бы у меня контроль! Но я так впечатлилась её изящной уловкой с невестой, что теперь ожидала нового выпада. Может, зря я это?.. Она же не знала, даже извинилась... Эй! Вообще-то, в таких случаях нормальные люди злятся! Но на неё было невозможно держать обиду... Ида развернула мою ладонь внутренней стороной и невесомо огладила ноготками линии. Бабушка собирается мне погадать? Прямо сейчас? — Как твоё имя? Пришлось прочистить горло. Я так долго молчала... — В-виолетта. Помни, Вилка! Эта умелая цыганка спёрла Иркины серьги! И теперь в них сидит, любуется на твоё светлое будущее... Женщина завороженно ощупала рельеф моей правой ладони, вызывая странное, щекотливое чувство, и шумно вздохнула. — Да вам с ним по судьбе вместе быть до конца. Что?! Я ждала отговоров! Попыток воззвать к моей совести и морали! Запугиваний! Но эти слова прогремели в моей голове с особым, неизгладимым впечатлением... они возымели вес. Особенно сейчас, вначале, когда всё было против наших отношений, даже сама бабушка пару минут назад! Я не просила, но Ида мгновенно меня окрылила. — Только... только он тэбе что-то нэ договаривает. Я вижу страдания и долгую разлуку.