Justin Bar

      Нейтан отпустил Дина. Он проводил его с улыбкой, а Дин ушёл не попрощавшись, оставив Нейтану только испуганный, полный тоски взгляд. Это было хуже краткого поцелуя, тонкого прикосновения губ к щеке. Казалось, что это касание просто рассекло кожу, как порезал душу осуждающий, жёсткий взгляд Джастина, как медленно задушило его тяжёлое нервное молчание и согласие отвезти старшего омегу. Дин думал об этом всю дорогу домой, но не о том, что сейчас придётся встретиться со своим отцом и с родителями Аллена, что придётся изображать хорошую правильную семью с человеком, от которого старается отгородиться, чтобы не сделать слишком больно.       Сходя с мотоцикла и понимая, что теперь потерял и сумку, где были ключи, телефон и всё остальное, Дин с отчаяньем засмеялся, прижимая пальцы к вискам и жмурясь. Джастин попытался сказать ему вразумительные слова поддержки, но омега уже убежал к подъезду. Как в тумане он не с первого раза набрал номер квартиры и в ещё большем тумане поднялся на нужный этаж, где уже на пороге его встретил Аллен.       Альфа, обычно спокойный и сдержанный, и тут не позволял суете взять над ним верх, но паника, тронувшая его, просачивалась через холодность и внешнее отсутствие беспокойства. Однако стоило ему увидеть Дина, как чувство общей тревоги сосредоточилось на омеге. — С чего они вообще решили к нам прийти... да ещё и сегодня? — сипло спросил Дин. — Не знаю, твой отец позвонил и предупредил буквально минут десять назад. — Кошмар!       Дин быстро прошёл в прихожую, разуваясь и сразу уносясь в ванную, чтобы отмыться от пыли. Там уже ждал бежевый халат, удобно сложенный Алленом. В целом же, если бы Дин хоть на мгновение остановился и всё осмотрел, то заметил бы, что квартира прибрана на скорую руку, что пахнет тимьяном, миндалём и подчёркивающим парфюмом. После быстрого душа, пришлось мыть ещё и голову. Дин готов был плакать и, наверное, так бы и сделал, если бы Аллен не помог ему затем высушить волосы и сделать лёгкую укладку.       На том и закончилась ужасная беготня. Дин, сидя на табуретке в зале, перед зеркалом, пока альфа сворачивал провод от фена, сжал руками свои колени. Торопливость и страх отхлынули, оголяя берег тревоги, и набегая на него виной. Дин сидел, понимая, что бросил Нейтана, что оставил его там, наедине со своими мыслями, наедине со знанием, что омега, который ему нравится, замужем. Тошнота подступила к горлу. Если бы мог, то Дин бы отчаянно заплакал, но строго запретил себе. Не сейчас. Нет, только не так. Позже! — Осталось... минут пять до их прихода? — спросил омега, медленно поднимаясь. — Да.       Аллен убрал фен, отнёс табуретку на кухню, куда следом пришёл и Дин. На обеденном столе стоял графин с виски и тюльпановидные бокалы. Это был явно дорогой виски, раз к нему альфа не поставил обычные низкие стаканы. Не отводя взгляд от хрустального графина, хранящего янтарь, омега медленно сглотнул. До театра, цирка теней и обмана, оставались считанные минуты. Ему так хотелось отказаться от всего этого, отказаться от роли примерного супруга-омеги, отказаться от жизни, которую получил, но он не мог. Они оба не могли.       На кухне воцарилась совершенная, лишённая изъянов могильная тишина. В ней сидели альфа и омега, знающие, что разбили друг другу сердце, что лишили друг друга души, что поломали друг друга, что ещё немного и должны будут убить. Они сидели рядом, соприкасаясь пальцами рук, чувствуя тёплый, ласковый запах друг друга, но смотрели в разные стороны. Аллен, который, казалось бы, должен быть счастлив, что Дин начнёт играть с ним в отношения, что позволит прикоснуться, поцеловать и обнять, только медленно моргал, содрогаемый тяжёлой виной, пока Дин, напуганный, с истеричной улыбкой на лице, медленно дышал, отводя нервный срыв в сторону.       Они сидели рядом. Их посетила одна и та же мысль. Оба они потянулись к графину, но возможность налить виски досталась Аллену. Смотря на переливающийся янтарь, Дин взял бокал за тонкую-тонкую, как ниточка его глупой жизни, ножку. Не сказав и слова, они звонко чокнулись бокалами. Алкоголь развязал язык. Так они подумали. — В прошлый раз... всё тоже было так сумбурно, — тихо сказал Дин. — Я был где-то непонятно где... — Лишь бы всё прошло гладко, как тогда. — У нас нет выбора.       Тишина не продлилась и нескольких секунд. — У меня совсем нет шанса? — спросил альфа. — Никогда не было, как нет шанса на прощение.       Наконец-то они взглянули друг на друга. Молчание сжало горло. Наказание оголило свои кости! Они хотели бы заговорить, но не могли. Дин улыбался, смотря альфе в глаза и медленно проводя по своей шее пальцами, вдавливая их подушечки в кожу. Он знал, что дёрнется, что скривится приступом тошноты, но взял руку альфы, накрывая его большой ладонью своё тонкое маленькое лицо. Воспоминания нахлынули сумбурно, навеянные сдержанным тяжёлым дыханием. Эта тяжесть была болью. — Это безумие, — сказал Дин, — я так боюсь. Только кажется, что я простил и привык, но оно не отпускает. Почему я знаю, что такое ненависть, но понять не могу... что такое любовь?       Дин выпустил руку альфы, даже оттолкнул её, вглядываясь в его мраморное, красивое лицо, красивое настолько, что сожаление и вина его портили, пролегали на коже страшными морщинами, — и лицо пугало. Может, омега и хотел услышать Аллена, но смотрел только на его недвижимые, плотно сжатые губы и матовые, как будто неживые глаза, на которых покоился тонкий блик. Он был бабочкой. Как любовь, в этой острой, хладной атмосфере. — Думаешь, они догадываются, что мы раз за разом разыгрываем перед ними целый спектакль? — спросил Дин, как только альфа решился ответить. — Пусть навсегда останутся в неведении.       Раздался звонок в дверь, как сигнал, что пора поднимать занавес. Вместе с ним поднялись альфа и омега. Оба они пришли к двери, Дин оправил бежевый халат, серьги и волосы, взглянул не осталось ли на лице разводов подводки после душа, которую сейчас он предусмотрительно не стал наносить. День грозился слезами и истерзанной душой, сердцем, которое хотело говорить.       Аллен открыл дверь, встречая нежеланных, незваных гостей. Из всех троих: родителей альфы и своего отца, — Дин был не против видеть только отца-омегу Аллена. И к нему же первому у него дёрнулся взгляд. Не чувствуя, как супруг приобнимает одной рукой за талию, словно бы разум испугался и абстрагировался от тела, которому сейчас можно было причинить любую боль, Дин смотрел на омегу, казалось бы, испытавшего то же, что он сам. Это был маленький, очень добрый человек лет сорока, с нежными каштановыми кудрями, такими крупными, что казалось немного неестественным. Сам он весь выглядел немного странно и неестественно, особенно ласковое тихое лицо. Старшего омегу звали Ирий. Одно только имя отсылало к его северным корням. Дин не любил север.       Не отводя от него взгляда, здороваясь будто только с ним, Дин весь внутренне сжался, принимая его лёгкую улыбку. Они почти никогда не разговаривали, но младший омега всё равно находил Ирия родным себе, хотя бы потому, что тот живёт в точно такой же ситуации, только нелюбимый и одинокий. И, одинокое, тоненькое тело скрывалось под объёмной лёгкой блузкой и пальто, накинутом на плечи, тело не потерявшее красоты, так Дин ещё давно рассудил по его изящным рукам, покоящимся сейчас на сгибе локтя мужа. Руки привлекали внимание, но того более — чёрные, матовые глаза. Они были добры.       Оба омеги молчали, едва слушая, что же говорят альфы. Их это, быть может не удивительно, почти не касалось. Оба они знали, что не стоила их молчаливая встреча того. И единственное, что вызывало к этому маленькому человеку симпатию, так эта похожая судьба. А стоило только вдуматься, как Дин понимал, что Ирий просто хочет счастья своему сыну, что он любит лишь Аллена. Это вызывало уважение, но и лёгкую обиду. Пусть и странно было, что Дин искал любви чужого ему человека.       Супруг Ирия повесил на вешалку пальто своего мужа, затем снимая и своё. Его звали Хел. В этом мужчине северные корни ощущались ещё сильнее. Гладкая светлая кожа, суровое, чуть хмурое лицо, но чёрные волосы, иссиня-чёрные и жёсткие, и голубые глаза, придавали ему какой-то холодный шарм, слабо передавшийся и Аллену. Получив от альфы строгий, даже снисходительный взгляд, Дин внезапно улыбнулся, вспоминая только детскую строгость и упрямство, присущие Нейтану. Странно было, что во всех людях теперь чудился этот мальчик. Наконец-то Дин нашёл забавным то, что почти одного роста с этим альфой. Хотелось улыбнуться и подумать: хорошо быть высоким.       Однако вся весёлость резко покинула Дина, стоило ему самому вернуться в реальность. Плотно сжимая губы, вспоминая, что не обойдётся без тяжёлых взглядов, без подтекстовых, искажённых разговоров, без тревоги, без допросов... без отца-альфы. На него омега взглянул чуть испуганно, неосознанно прижимаясь к Аллену, к человеку, который не хочет сделать больно, который вдруг мягко погладил по плечу, нежно успокаивая. Дин хотел бы зажмуриться, отрицая свою тонкую обиду и холодность, но они были с ним. Он просто искал защиты от человека, которого давно перестал называть отцом, а стал называть по имени — Алистар.       Не удивительно, но без сходств не обошлось. Альфа выглядел молодо, лет на сорок, если не на тридцать пять, но Дин знал, что он куда старше, что такой эффект дают ярко-рыжие волосы, лишённые от природы седины, и строгое, выразительное лицо. Острые черты навевали лёгкое чувство тревоги. Дин встретился с отцом взглядом, вгляделся в его карие, глубокие глаза, словно бы хотел найти там сожаление или тёплое чувство, но там не было ничего. Или же было то, чего Дин понять не мог. Держался мужчина гордо, не соизволив даже поздороваться. Почему-то это позабавило. Дин улыбнулся, сжимая руку супруга на своей талии.       Окончательно растерявшийся, напуганный, но почему-то весёлый, Дин толком не заметил, что разговор продолжился, что с ним поздоровались, что что-то спросили, а он что-то ответил. Кажется, это был какой-то банальный, почти обязательный вопрос, на который был строго выверенный, обычный ответ. Не заметил Дин, как Аллен предложил пройти на кухню. Он только ощутил, как лишился прикосновения его рук, когда альфа отстранился, чтобы обнять Ирия. Почему-то Дин позавидовал, наблюдая за их нежными объятиями. Он позавидовал и взглянул на своего отца, на Алистара, как тот проходит мимо на кухню, сложив руки за спиной. От него пахло удовым деревом. — Дин, приходи в себя. Ты странно себя ведёшь, — тихо сказал Аллен.       Омега вдруг очнулся, понимая, что они одни в коридоре. Он встряхнул тогда головой, проводя пальцами под глазами и с лёгким удивлением смотря на мужа. Хотелось засмеяться и напомнить, что все эти люди с ним сделали, что сделал Аллен. Однако Дин не стал. Аллен и так всё это знал. Он взял омегу за рукав, но далее за запястье, уводя в кухню, где усадил на кухонный диванчик. Там альфы уже разлили виски по бокалам, не пил только Ирий, рядом с которым омега и сел.       Пахло лавандой. Принимая свой бокал из рук Аллена, Дин едва не улыбнулся, почувствовав неодобрительный взгляд своего отца, что сидел напротив. Дин не помнил, когда альфа смотрел на него хотя бы со снисходительным одобрением, не говоря уже о гордости или тепле. Улыбнувшись ему, Дин привалился плечом к плечу Аллена, севшего рядом, и поднёс бокал к губам. Он почти не слушал, о чём говорили альфы, прострация была странной. Мысли в голову лезли совершенно удручающие.       Дин поймал себя на том, что не может определиться, зол ли он на старших альф, или просто разочарован. Эти размышления годами не покидали Дина, а вывод так и не приходил. Однако точно омега знал, что есть в его сердце место обиде, непониманию и тоске. Дин смотрел на своего отца, на его спокойное, чуть холодное лицо, подчёркнутое густым рыжим цветом жёстких волос, но не слышал, что альфа говорил. В ушах звучали старые слова, им было много лет, но они прочно засели в памяти бархатным низким голосом. И казалось, что они сидят не за обеденным столом вместе с Алленом и его родителями, а остались совершенно наедине, что вокруг осколки посуды, разбитой годы назад, что сам Дин в чёрных слезах из-за потёкшей подводки, с горящей от пощечины щекой, к которой прижимает руку. — Прекращай истерить и слушай, — холодно говорил отец.       Дин трясущимися руками стёр угольные слёзы, хотя они всё равно застилали глаза, мешая разглядеть Алистара, мешая взглянуть на его безразличие и холодность, на его жестокое, сейчас искажённое злобой лицо, словно бы ему было больно. Дину даже казалось, что отцу больнее, чем самому омеге. Это пугало, потому что кто-то из них точно сходил с ума. — Я тебя самолично за шкирку притащу к врачам после брачной ночи и, если узнаю, что ты пытаешься меня обмануть, если твой муж или его родители мне вдруг что-то плохое про тебя скажут, то можешь прощаться со своей учёбой, — говорил альфа, — и не думай, что я на этом остановлюсь.       В кухне было темно. Словно бы из-за этого, из-за обострившегося слуха, Дин настолько отчётливо услышал эти слова, что отрывистая, рычащая интонация навсегда впечаталась в его память. Он помнил, как сидел, сжимая руками свои колени. На ногах было несколько мелких порезов из-за осколков битой посуды. Кровь там только загрубела, превращаясь в мелкие рубины. Казалось бы, порезы должны были болеть, но боли не было. — Зачем это всё? — тихо спросил Дин. — Почему нельзя просто заключить брак? Зачем мне спать с ним? Я не хочу!       Собственный сиплый голос тоже впился в память. — Это исправит тебя. Ты станешь нормальным, — ответил альфа.       Нормальным. Это слово не оставило Дина, прошло вместе с ним года. Он всё равно не стал нормальным. Сейчас, очнувшись от скомканного воспоминания, омега сидел с пустым бокалом, слуха касались голоса альф, которые обсуждали какие-то насущные дела, документы и что-то совсем тухлое. Только Ирий смотрел на омегу обеспокоенно, разглядывая все противоречивые мысли, выступившие на бледном лице, лишённом веснушек. Взгляд старшего омеги оказался тёплым и ровным, бархатным. Казалось, что он понимает Дина, но это вряд ли было так.       Дин и сам не мог разобраться. Он сидел, держа пустой бокал, его преследовало чувство повторяющихся событий, что это всё уже случалось. Да, скорее всего, что это так и было. Так же на него смотрел Алистар, пытаясь понять, действительно ли его сын исправился, действительно ли остепенился. Это смешило. Никак Дин не мог понять, как может насилие заставить человека изменить свою природу. Это были старые мысли, старое непонимание... старая тоска.       Но годы назад всё это было новым, неожиданным, таким странным. Это была точка невозврата. Осознавая это, Дин во время свадебного застолья не съел и кусочка, хотя и так кусок не лез в горло, а просилось только крепкое и спиртное. Хотелось напиться до потери сознания и очнуться совсем другим человеком, в совсем другой семье. Но спиртное убрали, оставив Дина почти наедине с тяжёлыми пузырьками опьянения и Алленом. Они были знакомы лишь несколько дней. Дин так силился понять, нравится ли его неожиданному мужу происходящее, что чуть не расплакался, видя спокойную холодность на его лице. Только спустя годы вместе Дину предстояло узнать, сколько противоречий было в этом внешнем безразличии.       Но тогда этого знания не было. Очутившись в незнакомой квартире, один на один с таким незнакомым ему человеком, таким холодным и чужим, Дин пожалел, что не успел напиться, что слишком трезв, чтобы просто забыть о себе и отдаться. Он стоял в прихожей, сжимая рукава на плечах белоснежного костюма, царапая кружево, а сам не мог даже разуться. Тело отделилось от разума, не слушая ни одного аргумента. Телу просто хотелось жить и не хотелось думать о будущем. — Может мы выпьем? — тихо спросил Дин.       Аллен взглянул на него с лёгким удивлением. Пиджак, почти снятый, замер на его плечах. Дин чувствовал, как альфа с нерешительностью оглядывает его, рассматривает красивое юное тело в обёртке из белых кружев. Он видел, как отражаются в матовых чёрных глазах альфы все его скомканные мысли: желание, нерешительность, глупость, насилие... вина. — Страшно? — в свою очередь спросил он. — Мой первый раз, сам как думаешь? — выдохнул Дин, слегка морщась. — Мы знакомы... неделю? — Может чуть больше.       Дин улыбнулся, позволяя взять себя за запястье, увести на кухню. Улыбка на губах держалась странная, она подрагивала, а ощущение чужой жаркой влюблённости вовсе пугало. Тогда ещё Дин заметил, что стал объектом вожделения, но знать не мог, в какую отчаянную любовь это перерастёт. Дин тогда ничего не знал, он думал только о том, что должен сделать. В голове вновь и вновь повторялась угроза отца. Дин прекрасно знал, что он всегда исполняет обещанное. Эта, казалось бы, прекрасная черта, сейчас вывернулась в такое неподъёмное испытание. Дин сам должен был согласиться на корректирующее изнасилование. Он должен был стать нормальным.       На кухне они стояли молча. Омега лишь слушал, как Аллен разливает по стаканам виски. Можно было налить сразу абсент, чтобы не мучиться и очень быстро лишиться совести перед самим собой, но Дин не мог. Молчаливый, подкожный страх не отпускал. От него не корчило, не трясло. Этот страх просто грыз, медленно истончая косточки, кожу, иссушая охладевшую кровь. От него не хотелось плакать. Дин стоял, пустой, как попавший в его руки бокал, который мгновение назад был наполнен на треть. Страх не дал поморщиться, не дал взглянуть на слегка бледное лицо альфы, на его нерешительность. — Кто составлял контракт, который мы подписывали? — спросил Дин. Он знал ответ. — Наши родители, — краткий ответ. — Твой отец-омега тоже участвовал? — Думаю, что ему даже не сказали, — ответил Аллен. — Вряд ли бы он одобрил, чтобы кому-то сломали судьбу так же, как ему. — Ох уж эти браки по расчёту.       Дин засмеялся, хотя более казалось, что он плачет. Его слёзы вылились в бокал янтарём, благодаря которому на его лице держалась улыбка, благодаря которому он сделал выбор, за который будет себя долго ненавидеть. Не только себя. Выпив ещё, а затем в молчании третий бокал, Дин наконец-то смог взглянуть на альфу. Тот, казалось, не был пьян, потому что едва ли сделал глоток из своего первого бокала. Теперь это веселило. И если Дин будет далее жить с чувством обиды и ненависти, то Аллен — с чувством вины. Она горька. И нет ничего более тяжелого, чем раз за разом совершать то, за что будешь себя винить и ненавидеть. Это самое длительное, некровавое убийство.       И омега вновь позволил взять себя за руку. Позволил увести в комнату. Он толком не запомнил, разделся ли сам, или Аллен помог снять свадебный белый костюм, чтобы не испортить кружево. Потом Дин его сжёг. Почувствовав оголённой кожей мягкие негладкие простыни, по которым не скользили руки, омега на мгновение замер, туманно смотря, как Аллен расстёгивает пуговицы рубашки. Странно было бы отрицать, что он красив. Дин действительно ощутил себя неправильным, сломанным. Он почти лежал на постели, слегка сведя колени, а в голове кричал собственный голос, кричал и спрашивал: "Почему? Почему ты не хочешь полюбить это? Почему тебе это не нравится?"       Эти вопросы не оставляли. Дрожь подступала к телу, отскакивала, сменяясь испуганным и бесстрастным ступором, стоило альфе прикоснуться. Дин отстранённо чувствовал, как альфа бережно касается его щеки, слышал, как успокаивает. Почему-то прикосновения были приятными, голос не пугал. Так ли отуплял алкоголь? Или это не до конца изнасилование? Дин твердил себе, что сам согласился и что действительно образумится и сможет получить удовольствие.       Ничего не было.       Дин отказался от поцелуя в губы, остановив Аллена кратким движением руки, прикасаясь только пальцами к его лицу, не давая приблизиться. Он отказался от прелюдий, чувствуя, что подкатывает тошнота к горлу, подбираются к глазам слёзы. Омега отказался воспринимать реальность. Он только знал, что должен делать, когда должен застонать, а когда выдохнуть. Выдавало только отсутствие возбуждения, но и оно затем пришло, какое-то странное, будто больное.       Пришла и боль. Она коснулась легко, потому что Дин подготовился сам, заранее. Но, шипя сквозь зубы, почти плача, омега всё равно с трудом принял в себя альфу. Отворачиваясь, кусая себя за корень большого пальца, омега обнаружил себя на спине, как был. Чувство времени его покинуло. Сумбур. Происходящее отпечатывается в памяти странными, отрывистыми моментами, едва связанными с ощущениями.       Дин смотрел в потолок, тихо поскуливая и вздрагивая от каждого движения внутри. Как бы он хотел запомнить что-то, кроме белого потолка и болезненного жара внутри, хотел бы рассмотреть лицо альфы, но отпечатались в голове лишь его не до конца прикрытые глаза, слабо сверкающие. Это были красивые глаза. — Тебе больно? — Вопрос, кажется, запомнившийся на всю жизнь. — Немного. — Столь же запоминающийся ответ.       И запомнилось, как жар слегка схлынул из-за прохладной смазки. Это было мерзко. Дин тяжело выгнулся, впиваясь подушечками пальцев в низ живота и слегка царапая, словно бы мог отстраниться и всё исправить. Ничего исправить было нельзя. И всё оно слилось в набор наигранных движений, странных эмоций и отстранённых ощущений. Дин просто чувствовал себя глупой куклой, которая ничего не сделала, ничего не запомнила... не изменилась.       Просыпаясь утром, омега не обнаружил подле себя Аллена. Горечь прикоснулась к губам, но более того — тоска. Омега не смог сесть, потому лёжа смотрел в стену. За окном шумела гроза, но, кажется, Дин её не слышал. В его ушах стоял белый шум, а голову не покидало чёткое ощущение, что этого кошмара он больше не хочет. С раскатом солнечного грома, уха коснулся тоненький звук приоткрывшейся двери. Это вошёл супруг. Словно боясь его, Дин замер, прикинулся спящим. Нет, мёртвым. Это не сработало. — Ты... не спишь, — мягко сказал альфа.       Казалось, что после брачной ночи Дин научился понимать тембр его голоса, различать каждую эмоцию, каждый оттенок, даже если бы Аллен постарался от него что-то скрыть. И лёгкая холодность альфы теперь открылась иначе, показалась его напуганной опустошённостью, виной за... глупость? — Скажи, у тебя был выбор? — спросил Дин.       Омега заставил себя сесть на колени, а альфа присел на край кровати рядом. Оба они молчали. — Что бы случилось, если бы ты отказался? — вновь спросил омега.       Руками он судорожно прижимал к себе одеяло, которое неожиданно обнаружил подле себя. Утро тоже начиналось с сумасшедшего забвения, в котором Дин едва ли мог запомнить хоть одну деталь. Он смотрел в глаза альфы, в эти очень добрые, отчаянные глаза. Глаза юного, маленького человека. Маленькие люди делают глупости. Гроза за окном. — Ответь же мне. — Не знаю, — тихо сказал альфа. — И ты... говорил с моим отцом? — медленно спросил омега. — Да.       Что-то внутри Дина упало. Он сидел, смотря на Аллена, а собственное сердце словно не билось. Крупная дрожь прошлась по уставшему, измученному телу, впилась в трясущуюся маленькую душу. Казалось, что лицо омеги окаменело, осталось в разочарованном, безысходном выражении. Это было очень красивое лицо, красивое для тех, кто никогда более не сможет называть себя человеком. И трещиной прошлось по нежной бледной коже гримаса боли. Улыбка.       Дин улыбнулся, хотя скрежетом из его горла рвался крик. И он высвободился. Он вырвался, разбив последний самоконтроль и страх. Омега наотмашь ударил альфу по щеке. Пощёчина оказалась такой слабой, что Аллен лишь повернул голову, а на его лице остался совсем тусклый розоватый след. Плача, омега ударил ещё раз. Кажется, это виноватая покорность альфы убивала только сильнее. Лишь после четвёртой или пятой пощёчины, он поймал тонкую руку, сжимая губы, чтобы не дрогнули, чтобы не проронили и слова.       И спустя много лет Дин сейчас вновь смотрел на его губы. Пахло тимьяном. Аллен был красив, как и раньше, его голос приятно касался уха, а лёгкая улыбка была заразительна. И лишь спустя много лет, кажется, Дин мог его понять, мог понять, что на самом деле у альфы так же не было выбора. Это осознание билось в голову, но слова прощения не спускались к языку. Казалось, омега винил Аллена и за то, что он не смог, не исправил, не сделал нормальным. — Ты в порядке? — Шепот альфы на ухо, ласковый. — Да, просто задумался, — сказал Дин.       Аллен тогда вернулся к разговору со старшими альфами, пока его маленький супруг тихо сидел, смотря на пустой бокал в своих руках. Ему просто хотелось верить, что он действительно примирился с собой и эти сумбурные терзания лишь последствия появления Алистара и родителей Аллена. Нет, отца-альфы Аллена, потому что Ирий тут был совершенно ни при чём. И глядя на него Дин мог лишь вспомнить, как слышал разочарование и крики этого маленького, нежного омеги по телефону. — Он же ещё ребёнок! — плакал он, хотя Дину было тогда двадцать один.       Почему-то сейчас Дин улыбнулся, взглянув на него. Это была тёплая, спокойная улыбка. Алкоголь словно отрезвил, лишил страха и томления, лишил причинно-следственных связей, которые заставляли чувствовать обиду, которые не давали простить. Дин пил, влюблялся во вкус алкоголя долгие годы. Спиртное всегда успокаивало, его жёсткий запах затмевал любые примеси, любые наркотики. Иногда Дину казалось, что ему действительно что-то подсыпали в баре, что использовали, но потом он понимал, что это фанатичный бред, что сам он просто слабый омега, ищущий оправданий.       Из раздумий вырвал Ирий. Омега ощутил прикосновение его тонкой аккуратной руки к своему плечу через тонкий нежный халат. Они встретились взглядами. Дин в корне был не согласен с тем, что глаза — зеркало души, но не мог не отметить, что именно этому омеге природа дала глаза, основываясь на этом изречении. Как сам Ирий был тих и спокоен, так его чёрные расслабленные глаза не выражали почти ничего, что могло быть названо бурей. В этих глазах не было блеска. На смену блеску приходит либо страшная тоска, либо бесстрастное смирение. Это мнение об отце-омеге Аллена Дин долго выстраивал по кратким встречам и разговорам, которых старался избегать. — Дин, пойдём, поговорим, а то они совсем о нас забыли, — мягко сказал омега, беря мальчика за запястье. — Конечно. — Дин согласился.       Он поднялся, кратко поцеловав супруга в щёку и забирая бокал, где вновь плескался нежный густой янтарь. Уходя за Ирием, чувствуя, как смотрит неодобрительно собственный отец, омега едва сдержал усмешку. Всё было так сложно, а ему снова бы пришлось обманывать человека, который этого не заслужил, с которым они были похожи, но который тоже был угрозой.       От кухни далеко не ушли, облюбовали зал. Чувствовалось, что ручки омеги изредка касались мебели и мелких предметов, потому что общее убранство в пастельных голубоватых и бежевых тонах Дин всё равно устроил под себя, даже если очень редко ходил в зал, в основном только для того, чтобы запустить круглый робот-пылесос. Тогда омега садился в кресло с ногами и наблюдал за тем, как эта милая белая большая таблеточка с усиками-щёточками бродит по комнате, собирая одинокую пыль. Глянув на него, как пылесос ютится на станции у стеночки, Дин тихо вздохнул и просто присел в кресло, опять подбирая к себе ноги.       Ирий, с лёгким удивлением отследил взгляд Дина, присаживаясь на диван, который стоял рядом. Глянув на дверь, старший омега тоже поднял к себе ноги, после опираясь на подлокотник и вытягиваясь на диванчике. Он улыбнулся мягко, ненадолго прикрывая глаза. Смотря на это доброе, нежное движение, Дин невольно заумилялся. А затем и вовсе ощутил зависть, что сам он не был таким мягким и ласковым, что собственная красота более выразительная, а сам он лишён этой стереотипной излишней нежности. — Устал от них, да? — спросил старший омега. — Да, — вздохнул Дин. — Взрослые альфы... это не студенты. — Мы давно не виделись. Как ты тут справляешься? — Как и раньше. Ничего не меняется, — слабо улыбнулся Дин. — Когда-нибудь я смогу жить так же, как Вы. Это, думаю, не составит такого труда, как Вам. Всё же Аллен хороший супруг.       Омега почувствовал, как чуть не подавился языком, проговорив это. Почему-то на лицо тут же наползла улыбка. Ощутив заинтересованный взгляд Ирия, будто бы они говорят в первый раз, а не пересказывают друг другу одно и тоже, Дин не сдержал лёгкой улыбки. Он аккуратно приложился к бокалу и дёрнул плечами, слегка поморщился. — Можно сделать предположение, что у вас достаточно хорошие отношения теперь? — Думаю, что да, хотя... конечно, я до сих пор немного злюсь, что мне не дали время к нему привыкнуть, — честно сказал Дин, сказал то, что от него хотели услышать. — Мне кажется, что это просто невозможно, просто как факт. Мужья, родители... часто усугубляют и без того не слишком счастливые браки. — Вы сейчас вспомнили, как проходило Ваше замужество в первые годы? — спросил младший омега. — Да, мой супруг терпением не отличался... да и сейчас не отличается. Скоро ты тоже попадёшь в круг омег, которые тоже вышли замуж по расчёту, кто-то сам хотел, кого-то заставили, но смысл в общем один и линия развития одна, — сказал Ирий.       Он медленно накручивал на палец одну из своих крупных кудрей, а прядка волос не хотела подчиняться и всё норовила соскочить с пальца. Эта кокетливая привычка немного забавляла. В общем же образе Ирия чувствовалось, что он действительно вертится среди богатеньких жеманных омежек, которые могут болтать только о количестве бриллиантов в их кольцах. Однако это общество было явно не для него, а для Дина и вовсе было бы котлом в аду, самым розовым и блестящим котлом, а чёрт бы рядом был с накрашенными ногтями и копытами, стрелками до ушей и бантиками на рогах. Эта мысль насмешила. — Есть ли работа, на которую Вы бы хотели пойти? — неожиданно спросил омега. — Аллен позволил мне получить образование, позволил пойти на ту работу, на которую я хочу, а чего хотели бы Вы? — Мой супруг не обделил меня высшим образованием, но работа... к сожалению мне не по статусу работать в принципе, — сказал Ирий и нервно улыбнулся. — Вообще, он просил меня поговорить с тобой, кхм... Как бы сказать... Не планируете ли вы с Алленом ребёнка?       Дин чуть не выронил бокал. Кажется, никогда он не прикладывал таких усилий, чтобы сохранить лицо, чтобы сдержаться, чтобы удержать маску приемлемого мужа, чтобы показать, что всё хорошо. Это титаническое усилие воли сдушило, сдавило тело так сильно, что чуть не захрустели кости. Улыбаясь, но боясь, что лицо сейчас треснет, Дин сделал глоток виски. — Вообще, мы давно уже задумали, что должны устаканить всё окончательно... особенно работу Аллена и наследство, — сказал Дин. — Нет-нет, оно и понятно. Вы будете сильно нервничать, а ребёночку нужен покой, — сказал Ирий. — Но пора, как бы.       Он улыбнулся вымученно, словно бы эта улыбка стоила ему тех же усилий, что и Дину. И, будто не сдержавшись, он аккуратно поднялся, поправляя рубашку, и прошёл к Дину, наклоняясь к его ушку, говоря: — Знаю, что вы не готовы. Не мучайтесь, что-нибудь придумаем... просто, кхм, для вида сказал.       Дин сглотнул, обнимая свои ноги, укутанные в полы халата. Пахло лавандой, тёплой и немного горьковатой. Этот запах отрезвлял. Стало так тошно от собственной лжи. Дин не хотел обманывать человека, который искренне хочет помочь, который просто хочет, чтобы сын и его супруг были счастливы друг с другом. Нежная каштановая кудряшка случайно коснулась лба, позволяя почувствовать, какие же эти волосы мягкие. Конечно, они были очень ухоженными, нежными.       Прикусив губу, Дин прикрыл глаза. Нужные слова собирались на языке медленно, готовясь вспыхнуть, готовясь выразить всю ту поддержку, которую Дин хотел подарить, всю благодарность, что Аллен был воспитан именно таким человеком, который сейчас есть, однако младший омега не успел ничего сказать. В комнату вошёл человек, чей взгляд он узнает из тысячи. Ирий тогда выпрямился, складывая ручки на животе и мягко улыбаясь. Это была привычная, хорошо выработанная улыбка, нежная и тёплая. Наверное, она часто работала на супруге Ирия. — Мы тут о своём болтаем, — легко сказал он, — детишек только обсуждать начали. — Тебя Хел зовёт. — Алистар взглядом указал, чтобы старший омега покинул зал.       Ирий слегка нахмурился, но комнату всё же покинул. Дин с отцом остался в зале наедине. Самому омеге казалось, что он совсем не нервничает, но собственные пальцы, впившиеся в колени через халат, говорили об обратном. Пришлось со скрипом признать, что оставаться одному наедине с отцом страшно. Сердечко забилось так испуганно, словно заплакало, а затем успокоилось, начиная злиться. — О чём-то... поговорить хотел? — спросил Дин. — Где мой муж? — На кухне, — кратко ответил альфа. — Ты сиди, я хочу задать тебе пару вопросов. — Снова будешь спрашивать, когда мы последний раз занимались сексом? Сделай одолжение, Алистар, не лезь в нашу личную жизнь. Ты и так здорово помог, — фыркнул Дин. — Это того стоило, теперь ты замужем, в достаточно счастливых отношениях. И сделай одолжение, не называй меня по имени, я твой отец и много сделал для тебя. — Уверен? — Омега приподнял брови. — Действительно, напомнить тебе про корректирующее изнасилование? Не начинай... Алистар.       Альфа зарычал, проходя к сыну и беря его за плечо. — Ну, что ты сделаешь? Ничего нового, всё... — Дин, у вас тут всё хорошо? — В дверном проёме показался Аллен.       Он взглянул на альфу, слегка приподнимая брови, взглядом говоря, что ещё немного и ничего хорошего не случится. Дин знал, что драки не будет, но, предупреждая ссору, постарался аккуратно высвободить руку. На плече явно останется синяк, и он будет напоминанием, что нельзя расслабляться, нельзя забывать, что перед Алистаром всегда нужно быть нормальным. — Не забывай, что я для тебя сделал, — утробным шёпотом сказал альфа, — и хоть когда-нибудь прояви благодарность. — Я подумаю.       Дин вырвал руку и поднялся, одёргивая халат и скорее убегая к Аллену. Тот обнял омегу одной рукой, слегка прижимая к себе. Давно Дин не испытывал такой благодарности к своему супругу, и давно он не ощущал такого чувства спокойствия, что защитят, не дадут обидеть и сделать больно. Он даже шикнул тихо на отца, но после отвернулся, опуская голову на плечо Аллена. — Давайте не будем устраивать скандалы, — жёстко сказал Аллен.       Дин мог только удивиться, как его супруг может столь спокойно говорить с альфой, который значительно его старше, тем более с Алистаром. Возможно, только с Андреасом мог сравниться этот альфа. Его жёсткость и лёгкая злость прижимала сам воздух к полу, но Аллен выглядел спокойно, настолько спокойно, что красивое чуть бледное лицо выглядело восковым, но не безжизненным, а, наоборот, живым. — Воспитывай своего супруга получше. Позорище, — зло рыкнул Алистар. — Спасибо Вам за совет, — бесстрастно сказал альфа в ответ       Дин только ухмыльнулся в плечо своего мужа, краем глаза взглянув на отца. Сегодня омеге вновь повезло. Всё закончилось достаточно хорошо, чтобы были силы улыбнуться.