Justin Bar

      Джастин вернулся в бар, держа куртку на сгибе локтя. Она была немного сырой, от неё приятно пахло тимьяном. Этот вкус остался и на губах, остался в ранке, доставшейся во время жаркого поцелуя. Улыбка так к губам и подкрадывалась, а на сердце было так тепло и хорошо, так легко, что хотелось смеяться, смеяться просто с пустого места, а потом так же неожиданно заплакать. Но Джастин старался привести себя в чувство, хотя ещё бы немного, ещё поцелуй и приводил бы он себя в порядок не усилием мысли, а холодным душем.       Собственно, с опаской заглядывая в зал, Джастин даже удивился, не услышав протяжных стонов. Он ожидал, что Дин уже разложил его племянника за стойкой или подле неё, но омеги повели себя достаточно прилично, ограничившись несколькими страстными поцелуями и ещё горячим засосом на шее Нейтана. Потому он сидел на стуле с ногами, обнимая колени и с лёгкой обидой глядя на Дина, пока тот сидел на соседнем стуле, хитро улыбаясь. Несмотря на обиженное, строгое личико, Нейтан достаточно мило болтал со старшим омегой, будто бы даже не давая себе улыбнуться.       Увидев Джастина Нейтан поднял голову и улыбнулся, хотя уши его быстро побагровели, как только он разглядел прокушенную губу дяди. Прикрыв тогда лицо руками, он смущённо заворчал что-то, но потом вполне разборчиво воскликнул: — И ты туда же! — Думаю, что у них всё было приличнее, — засмеялся Дин. — Да как вы, ой... да как ты можешь, — фыркнул младший омега и отвернулся.       Джастин только головой покачал, смотря на омег. Они действительно хорошо выглядели вместе: раскрепощённый, смешливый Дин, который крутил в руках свой шёлковый шарф, и строгий, смущённый Нейтан, которому так и хотелось натянуть воротник рубашки на своё лицо, чтобы не глядеть на дядю. Джастин не стал ничего говорить по поводу того, что ему пришлось переступить через целующихся омег, чтобы выйти из-за стойки к Аллену, потому сейчас он просто вернулся на своё рабочее место. — А вы не подумали, два маленьких гения, что я мог вернуться с Алленом? — спросил альфа. — Да сто процентов бы он с тобой не вернулся, — ухмыльнулся Дин и прикоснулся к своей губе, поясняя: — Особенно после вот такого. Ты его пытался поцеловать или съесть? — Он меня поцеловал, и не один раз, — гордо ответил Джастин, пока младший омега со стыдом закрыл лицо ладонями. — Вы оба такие бессовестные.       Дин хотел сказать что-нибудь об этом, но в итоге не успел, снова заговорил альфа: — Поцелуи — это, конечно, хорошо, но, — говорил Джастин, взглянув на Дина, а далее на Нейтана, — можно? — В общем, скоро годовщина смерти моего папы, — неохотно ответил Нейтан, — я за этим к Джастину пришёл. Обычно мы вместе ходим, но в этот раз не получится.       Старший омега перестал улыбаться, и лицо его стало необычайно спокойное, даже по-детски мягкое, словно бы он не понимал, о чём же говорят взрослые. Сглотнув, он опустил руки на стойку, а сверху и голову, молча поглядывая то на Джастина, то на Нейтана. — Ты... только утром сможешь, да? — Нейтан смотрел только на дядю, опустив колени и сжимая их руками, даже царапая по ткани слегка.       Джастин кивнул, объясняя причину, говоря о документах, о лицензии, но Дин его толком не слушал. Он смотрел на Нейтана, который, наоборот, дядю слушал очень внимательно, устремив на него проницательный взгляд строгих, голубых до небесной грусти глаз. Казалось, что вот-вот там соберутся дождевые тучки и слезами выльются, скатятся по бархатным, нежным щекам. Глядя, что так и царапает младший свои колени, Дин тихо протянул руку, накрывая ладонь Нейтана и бережно сплетая их пальцы, успокаивая. — Завтра суббота, у меня всё утро занято, — вздохнул Нейтан, неосознанно сжимая руку старшего омеги. — Меня можно взять, если тебе одному будет тяжело, — мягко предложил Дин.       Нейтан и Джастин с удивлением взглянули на старшего омегу, одинаково приподнимая брови. Даже выражение лиц у них было схожее, чуть удивлённое, не лишённое строгости, но в то же время наполненное некой благодарностью. Нейтан покачал головой, глядя на руку Дина в своих маленьких ручках и медленно оглаживая его пальцы, стягивая кольца постепенно и надевая себе на большие пальцы, хотя и там колечки ужасно болтались. — Завтра к папе идти, — прошептал он и вздохнул, взглянув на Дина: — Спасибо тебе.       Джастин тоже качнул головой и отвернулся, задумываясь о завтрашнем дне, задумываясь о любимом брате, который после себя оставил только Нейтана и с которым так и не пришли к примирению. Всегда теперь будет что сказать раз в год над одинокой, неухоженной могилой, где цветут ромашки и лютики. — Вы только будьте аккуратны вдвоём, вдруг алкаши будут за стопкой охотиться, — напомнил альфа. — Думаю, что ничего с нами не случится, — сказал Нейтан, бережно водружая кольца обратно на пальцы Дина. — Ничего не случится, — подтвердил Дин.       Младший омега взглянул на него с кроткой благодарностью, блеснувшей в его голубых глазах крохотными слезинками, что скатились на ресницы бисером. — Прости, что не получится сходить на свидание в ближайшее время, — извинился он.       Долго они ещё сидели в баре, до самого его открытия, а там ушли в служебное помещение, где вместе сели на постель и забрались на неё с ногами, только сняв обувь. Так они долго говорили, мягко болтая о каких-то глупостях, в основном об учёбе, не затрагивая ни Аллена, ни чьих-либо родителей. Хотелось просто спокойствия, хотелось тепла, ведь второй ливень будет лишь завтра, а первый уже прошёл.       Можно сказать, что это было даже свидание, от которого остался только смятый финал, концовка, перед которой должна была быть прогулка, такая долгая, чтобы не было бы больше сил идти или стоять, а осталось лишь желание тихо поговорить. И они говорили, ощущая только прикосновения. Дин держал руку младшего омеги на своем колене ладонью вверх, аккуратно оглаживая пальцы, линию жизни, хотя то было немного щекотно, из-за чего Нейтан изредка вздрагивал и прерывался на полуслове.       Они не пожелали расходиться, говоря до тех пор, пока ужасная зевота не заставила замолчать. Музыка, доносившаяся из зала, не мешала. Дин первый свалился на подушки, нежно потягиваясь и с улыбкой смотря на омегу, смотря, как он мягко краснеет, нерешительно укладываясь рядом и ещё что-то шепча. Договорились встать рано, чтобы успеть подготовиться к парам, а спалось вместе так хорошо, что никто из них даже не заметил, как на полу рядом себе постелил Джастин, как он долго ворочался и ворчал, как потом утром встал, уходя в зал, чтобы прибраться.       И именно Джастин разбудил омег, напоминая, что пора вставать, пора идти на учёбу и на работу, когда сам альфа собрался на кладбище. Несмотря на это, Дин всё равно немного опоздал, студенты даже намылились уйти, когда он пришёл, потому появлению преподавателя были не очень рады, но кто бы их спрашивал. Дин об этом даже не думал. Мысли его занимал Нейтан и грядущий поход на кладбище. Дин не любил кладбища.       А в конце рабочего дня Нейтан ждал старшего омегу у кабинета, прислонившись спиной к стене и обнимая рюкзак. Вскоре из аудитории выползли усталые, зевающие студенты, а следом за ними не менее зевающий Дин, потому что в аудитории было ужасно душно. Однако увидев младшего омегу, Дин улыбнулся, останавливаясь подле него на мгновение, но вскоре увлекая за собой. — Мы на автобусе? — спросил Нейтан, когда вышли из института. — Нет, такси вызовем, всё равно нужно будет зайти в какой-нибудь цветочный. — Цветочный? — с детским удивлением переспросил младший омега. — Да, цветочный. Какие цветы любил твой папа? — Мой папа? — Нейтан медленно сглотнул, идя рядом со старшим омегой. — Папа любил лилии.       Дин кивнул, более не спрашивая ничего о семье Нейтана, да и в целом ничего не спрашивая. Они молча вышли из института, вновь стоя на верхней ступеньке, Дин вызвал такси. Дожидаясь его, омеги тихо смотрели на дождливое сумрачное небо, вновь смотрели на небоскрёбы-пики, истязающие эти усталые, вялые тучи. Дождя не было, хотя его обещали, хотя Дин взял с собой зонтик, хотя Нейтан его наоборот забыл. Возможно, что ливень будет позже.       И в такси сидели молча. Нейтан обособленно прижался к двери машины, обнимая свой рюкзак. Курточка на нём была очень лёгкая, голубенькая, с очень свободными рукавами, в которые очень удобно было прятать аккуратные руки. Дин глядел на тонкие пальцы, на мягкую, бархатную кожу, думая о том, что хотел бы взять мальчика за руку, думая, что Нейтан бы не дался сейчас, стараясь отдалиться от старшего омеги как можно сильнее.       Выходя из такси, он даже не принял руку Дина. Недобро глянул младший омега на цветочный магазин, сверкая голубыми, строгими глазами, пока старший говорил таксисту о десяти-пятнадцати минутах ожидания. Когда Дин повернулся к мальчику, попытался взять его за руку, Нейтан даже дёрнулся, прижимая руку к себе и не даваясь. — Вы, пожалуйста, не делайте этого на улице, — строго прошептал он. — Ну чего ты, — вздохнул Дин, взял мальчика за рукав и потянул в цветочный. — Пойдём, выберем лилии для твоего папы. — А может не надо? У меня... мне будет неловко просить деньги у Джастина, он и так платит за квартиру. — Я заплачу за цветы. — Ты что... Вы что сделаете?! — воскликнул младший омега. — Как что, цветы куплю, бусинка.       Нейтан остановился, вновь вырвался и обнял себя руками, с некоторой даже злобой глядя на Дина, который ну совершенно не мог понять такой реакции. Он прошёл к младшему омеге, наклоняя голову вбок и оправляя очки, даже их убирая потом в волосы. Нейтан же становился всё более суровым, хотя дрожащие губки поджал, будто маленький, обиженный ребёнок. — Не упрямься, ожидание такси между прочим денег стоит, — заворчал Дин. — Пойдём уже, что такого в том, что я куплю цветы. Притом не тебе, а твоему папе. И вообще, я уже дарил тебе цветы, что за упрямство? — Да я, я должен был отказаться, но не смог! — упрямо воскликнул младший, но Дин взял его за плечо и повёл в цветочный. — Дин! Ты меня вообще не слушаешь, так нельзя! — Пойдём цветы покупать. Если будешь так кричать, то на нас вся улица глазеть будет.       Это мгновенно остудило Нейтана. Он густо покраснел, вновь хмуро поджимая губы, но за старшим последовал. Вместе они вошли в цветочный, самый большой в городе. Именно тут Дин покупал для мальчика букет, когда второй раз они должны были встретиться в публичном доме. Однако продавец, конечно, Дина не запомнил, потому и с интересом первого впечатления взглянул на вошедших, разглядывая старшего омегу, его светлое дорогое пальто, разглядывая младшего и его простенькую курточку.       Нейтан, смущённый тем лишь больше, вздёрнул подбородок, стараясь выглядеть гордо, хотя более ему хотелось спрятаться за Дином, пока тот оглядывал цветы, ища среди них лилии. Сам же Нейтан смотрел более всего на ценники, из-за которых на нежное его личико находило отчаянное выражение. Он хмурился, приоткрывал рот, но ничего не говорил, держа руки у лямок рюкзака и слегка их царапая. — О, смотри, тут есть белые, а есть рыженькие... — задумчиво сказал Дин, показывая на цветы. — Белые, — очень тихо сказал младший омега, глядя в сторону.       Личико у него было притом суровое-суровое, будто они сейчас выйдут из магазина и младший будет расплачиваться за цветы натурой. Дин, взглянув на него, встал к нему поближе, прикасаясь пальцами к прохладной от волнения руке, но Нейтан вновь руку отвёл. — Мы и так выглядим как парочка: богатый мальчик и бедный, — прошептал он, — так ты... вы ещё с этими цветами. — Глянь на продавца. Он хочет, чтобы мы скорее взяли цветы и свалили отсюда. Ему вообще не до нас, — хмыкнул Дин. — Просто купи уже эти цветы и пойдём!       Дин вздохнул, отходя от Нейтана. Лилий он взял шестнадцать, по восемь в каждом букете. Белые, нежные, они безвольно лежали в упаковочной бумаге, молча умоляя о бережном отношении к ним. Отдав букеты Нейтану, личико которого в один момент стало такое напуганное, будто бы не букеты то были, а мешок со змеями, Дин потянул его к выходу. Младший омега искоса глянул на продавца, но, увидев, что тот уже растворился в телефоне, немного успокоился, хотя на улицу всё равно вышел чуточку бледный и напуганный. — Это так ужасно, — прошептал младший омега, — это какое-то издевательство, что о нас подумали? — Кому какая разница, почему омеги зашли в цветочный и взяли два букета. Нейтан, у тебя же были друзья-омеги в детстве. И что, на вас косились? — спросил Дин, пока они шли к машине.       Младший закусил губы, скорее сев на заднее сиденье, обнимая букеты, а смотря так и вовсе в сторону, в окно. Несмотря на то, что Дин тоже сел на заднее сиденье, поездку до кладбища провели в молчании. И с каждой минутой Нейтан становился всё более суровым и нервным. Он поглядывал то на цветы, то на Дина, то в окно, кусал губы, хмурился, а глаза его притом так и сверкали то ли слезами, то ли строгостью, от которой холодела эта маленькая, сейчас неспокойная душа.       Выходя перед воротами кладбища, Нейтан позволил старшему омеге взять букеты, чтобы было удобнее покинуть машину. Оба омеги молча вздохнули. Оба они почувствовали, как по коже идут мурашки, как собирается под языком мерзкий ком, который так и не удаётся сглотнуть. Дин никогда не был на этом кладбище, но знал, что все кладбища одинаковые. Но именно это было тихое, укрытое тенями берёзовой рощи, а между дорожек цвели ромашки и лютики. Глядя на всё то через решётку ворот, Дин и Нейтан так и не решались войти. — Пойдём? — предложил старший омега.       Нейтан кивнул, первый проходя к калитке и заходя на территорию кладбища. Здесь, за воротами, была своя, иная атмосфера. Мир был тих и недвижим, ветер не тревожил жёлтенькие лютики, тянущиеся к молчаливому, неяркому солнцу, что неохотно целовало листья кладбищенских берёз. В июне под этими берёзами растёт и кладбищенская земляника, взращённая руками, которые уже ни к чему не смогут прикоснуться.       Дорожка, ведущая между могил, оказалась слегка узковатая, потому приходилось идти настолько близко к друг другу, что это вызывало неприятный дискомфорт. В другом бы месте Дин порадовался тому, что может коснуться младшего, но сейчас хотелось некоторого отстранения от любого живого существа. Хотелось только прижать к себе букет лилий, которые придётся тут оставить на вечный, сохнущий покой.       На чужие могилы вовсе старались не смотреть, не тревожить, но краем глаза Дин всё равно замечал, что есть могилки ухоженные, а есть совершенно заросшие лютиком, никем уже не посещаемые, забытые. Ромашка многие могилки обделяла своим присутствием, выбирая лишь особенные, но причин выбора тоже понять было нельзя. — Может... расскажешь о своём отце-омеге? — приглушённым голосом спросил Дин. — Рассказать о папе...       Нейтан медленно сдвинул брови, смотря себе под ноги, будто считая неровные, колотые плиточки, меж которыми пробивалась упорная трава, которая никогда не знала отчаяния. Маленькая, кладбищенская трава. — Джастин говорит, что я похож на папу внешне, — всё же сказал омега. — Но с папой они постоянно ссорились. Так и не помирились. — Трагично, — прошептал Дин. — Мне он вообще ничего об этом не говорил. — Не любит вспоминать о папе. Он его любил очень. — Губы кусает. — Как отец деньги пропьёт, так Джастин помнётся, но отдаст часть зарплаты, хотя они и в ссоре с папой. — Пропьёт? — переспросил старший омега. — Ну да. Папа вышел замуж, я родился, а через несколько лет отец пить начал. Я не знаю, почему папа не ушёл от него, ведь Джастин бы помог, он и помогал, и... — Нейтан поджал губы, быстро моргая и водя взглядом по берёзам и могилкам.       Личико стало у него совсем бледное и детское, но вместе с тем одновременно суровое и строгое, словно бы он мысленно себе запрещал плакать. Так и было. Отерев сухие щёки ребром ладони, младший омега медленно сглотнул, приводя себя в чувство и продолжая смутный рассказ: — У меня папа очень добрый был, прощал отцу всё: побои, других омег. И меня папа постоянно защищал. Отец выпивал, а мы с папой играли в прятки: я прятался под кроватью в своей комнате, пока папа... был там, с ним. Чёрт, почему я был таким глупым ребёнком, почему поздно сказал обо всём Джастину?!       Нейтан остановился, опуская голову и закрывая глаза запястьем. Его не трясло, но он стоял и с острого подбородка срывались крупные, горячие слёзы, хотя он и постарался их стереть, но выступили новые. Давясь ими, почти кашляя, младший омега вовсе присел на корточки, не чувствуя, как Дин старается его успокоить, как гладит по плечу, как обнимает и шепчет что-то. Нейтан ничего этого не слышал. — Всё хорошо, — сдавлено прошептал он через несколько минут, — всё хорошо, точно... Что я снова в слезы. Каждый раз этим заканчивается. — А... как давно? — Четыре года как. Мне сказали, что папа умер во сне, но я не верю. Я... я знаю, что это отец сделал. Джастин тоже так думает, но мы, он ничего не смог доказать, — сказал Нейтан, встав на ноги, дрожащие, едва сгибающиеся. — Знаешь, я не понимаю, почему так случилось. Я, как бы сказать, я словно сам умер в тот момент. — Очень его любил?       Нейтан не ответил, молча указав кивком головы на могилку, отдалённо расположенную от тропинки, под молоденькой, ещё маленькой берёзкой. Могилка была недавно прибрана, лежал букет белых лилий, а возле него прохаживалась маленькая, облезлая сорока, старенькая, с куцым хвостом, которая тут же вспорхнула, заметив пришедших. Омегам не было до неё дела.       Нейтан прошёл к могиле первый, шепча одними губами тихое приветствие, которое уже некому было слушать, только лютикам, да парочке одиноких ромашек, склонивших головы к земле из-за дождя ночью. И омега шептал ещё что-то, но слов совсем не было слышно, только в один момент по бархатным щекам вновь потекли слёзы, хотя сам Нейтан улыбался, бережно обнимая букет. И капали солёные жемчужинки на белые лилии, на упаковочную бумагу, на красивые, дрожащие руки. И дрожали резко побледневшие губы, будто бы слова причиняли осязаемую боль.       Дину долго пришлось стоять в стороне, чтобы не мешать мальчику. Хотелось подойти ближе, утереть слёзы, приобнять и успокоить, но старший омега не позволял себе того сделать, даже не смотрел в сторону Нейтана. Его рассказ не отпускал. Дин думал, как бы выглядел этот непонятный ему, очень терпеливый омега, но образ не приходил в голову. Для него папа Нейтана вставал неразличимым силуэтом, который терпел побои, терпел всё, будто бы действительно любил. Болезненно поморщившись, сам Дин притиснул букет к груди, едва не помяв нежные цветы.       И только омега, который наконец-то тихо окликнул, позвал, привёл старшего в чувство. Дин кивнул несколько раз, с позволения проходя ближе и очень тихо здороваясь. Вместе они опустили два букета снежных лилий, украшенных росою слёз. Медленно собирая с уголков губ слёзы, Нейтан возложил между букетами маленький кусочек хлеба и более не притронулся к могиле, даже отошёл на несколько шагов назад. — Я очень скучаю, — прошептал младший омега. — Почему хорошие люди умирают, а остаются такие... такие... не могу выразить. И, кошмар, смешно: наверное, не такого ты ожидал, согласившись пойти со мной.       Дин отрицательно покачал головой, вытащив из сумки платок и протягивая младшему. Тот поблагодарил, также кивнув головой. Они остались в тишине, смотря на могилку, на лютики, окружавшие её, медленно оглаживающие букеты, словно разглядывающие их. — Папа очень любил лилии, — по непонятным причинам сказал Нейтан, обнимая себя руками и отчего-то улыбаясь, говоря уже совсем о другом: — Джастин всегда учит, что нельзя здороваться, но я всегда об этом забываю.       Не сдержавшись, Дин бережно обнял младшего омегу, позволяя ему положить голову к себе на плечо. Маленькое сердечко билось так быстро, что, кажется, ещё немного и совсем выпрыгнет из груди. Невольно прижавшись к старшему, Нейтан более ничего не говорил, просто смотря на могилку и безвольно опустив руки, даже не обнимая Дина в ответ. Так они стояли долго, ничего не говоря, ничего не слушая, хотя кладбищенские берёзы тихо-тихо нашёптывали что-то, пытаясь достучаться до омег.       Они не смогли. Дин и Нейтан оставили слова прощания, уходя сначала на дорожку, а далее вовсе уходя обратной дорогой. У могилки осталась только сорока. Она вспорхнула с берёзы, медленно прошлась между букетами и стала расклёвывать хлеб, даже не унеся его с могилы. Это был её хлеб.       А Нейтан молчал до тех пор, пока они не покинули территорию кладбища. Оказавшись за воротами, в ином, живом мире, омега поёжился и взглянул на Дина. Лицо старшего омеги было задумчиво и спокойно, кажется, что на нём была даже добрая, спокойная полуулыбка. — Дин, — мягко позвал мальчик. — Да? Такси вызвать? — Скажи, а твой папа? — спросил Нейтан. — Умер, когда я родился, — с мягким спокойствием ответил Дин. — Я... не скучаю.