Justin Bar

      Ночная встреча окончательно выбила из сил. Нейтан даже сказал, что не хочет есть, и потянул старшего омегу в спальню, чтобы продолжить сон, явно прерванный Алистаром. Ирий и Аллен не стали им мешать, то ли понимая, что влюблённым нужно побыть наедине после насильной, долгой разлуки, то ли они сами настолько сильно устали, что не могли уже стоять на ногах. Они разошлись по своим спальням, обменявшись лишь краткими, мягкими пожеланиями доброй ночи.       Дин и Нейтан к этому моменту уже переодевались, тщательно осматривая друг друга. Нейтан, увидев истошную худобу старшего омеги, сначала даже не поверил, что всё это не страшный кошмар. А Дин смотрел на него, мягко улыбаясь и тихо вздыхая. Он словно не мог понять, почему на лице младшего лежит откровенный страх, почему он прижимает к себе дрожащие руки, не сразу подходя и касаясь бледной, жидковатой кожи, почему ведёт пальцами по груди и животу особенно аккуратно, будто случайное движение может сильно навредить.       Внезапно всхлипнув, Нейтан вдруг обнял старшего, прижимаясь к нему и тихо плача. Омега весь трясся, не в силах успокоиться, хотя Дин гладил его по спине и шептал что-то очень успокаивающее. Нейтан его просто не слышал. Ему стало так невыносимо и тяжело, что всем сердцем он пожелал вернуться сейчас к Алистару, но только для того, чтобы сделать с ним что-нибудь ужасное. Однако эта мысль так сильно поразила мальчика, что он невольно сглотнул и перестал плакать. Он и представить себе не мог, что когда-нибудь обретёт в себе подобную, ужасную жестокость. — Дин, мне плохо, — прошептал он, — я так разозлился… — О чём ты подумал, бусинка? — Я так разозлился на твоего отца, что… захотел сделать ему что-то плохое. Я ужасный человек. — Эй, милый, секундный гнев и желание намотать человека на несущий винт вертолёта — это норма, это не делает тебя каким-то ужасным человеком. Понимаешь? — Дин вздохнул, беря мальчика за подбородок и приподнимая его голову. — Помнишь, мой отец ударил тебя, я тогда пожелал ему смерти, да и сейчас, за всю эту историю, желаю… но, наверное, это не делает меня ужасным человеком. Не делает же? — Ну да, — вздохнул Нейтан, — не делает. Я знаю, что ты хороший… — Хороший? — Дин не выдержал и засмеялся, отстраняясь и надевая пижаму. — Ты у меня наивная, буйная бусинка. На счёт меня… не переживай. Это всё лечится диетой… так что пару месяцев придётся тебе одному есть в ресторане, а я буду давиться каким-нибудь соком разбавленным. — Дин, ты невыносим, я же переживаю! — воскликнул Нейтан.       Он заворчал, отвернулся, стягивая футболку, чтобы переодеться. Дин, поскорее просунув голову в ворот, посмотрел на его чистую, бархатную спинку и тут же протянул руку, мягко ведя по позвоночнику вниз и вызывая крупные мурашки. Нейтан, кажется, был полностью в порядке, признаков худобы не было, хотя чувствовалось, что у мальчика тоже были проблемы с аппетитом или его просто не кормили. Однако об этом предстояло узнать завтра, ведь сейчас не было сил.       Дин буквально чувствовал, что конечности с каждым движением становятся лишь тяжелее, будто наливаются густым свинцом. Не выдержав и уйдя к кровати, омега упал на неё, ложась на бок и глядя на Нейтана, как тот продолжает переодеваться, с наигранной застенчивостью поглядывая на Дина. Почему-то так удивлял тот факт, что у младшего омеги сейчас есть силы и желание играть, или же это просто последняя капелька воли, чтобы поднять старшему омеге настроение? Улыбаясь, Дин залюбовался им. Кажется, редко так случалось, чтобы было настолько тепло и хорошо на душе.       Даже немного чудилось, что не было этого ужасного месяца, не было тоски и бессилия, а ещё совсем недавно был тот самый вечер, когда состоялось признание. Чудилось, что, несмотря на пасмурную, глухую ночь, в комнату заглядывает полная, ясная луна, как тогда. Нежно улыбаясь, Дин с лёгким благоговением представил, как мальчик сейчас ляжет рядом, снова коснётся его лба своим, оказываясь так близко, что, кажется, невозможно уже быть ближе, чем сейчас.       Не теряя улыбки, он ненадолго прикрыл глаза, предаваясь тёплым, уютным мечтам и замыслам, которые, кажется, вот-вот и исполнятся. Чувствуя, как немного болтается кольцо на безымянном пальце, Дин тихо вздохнул: предстояло много достаточно строгой работы над собой, чтобы изгладить последствия недавних событий. Однако это не пугало. Омега был готов взять себя в руки, только ради того, чтобы к Нейтану вернулся тот человек, которого он невольно покинул.       Наверное, Дин ещё бы долго размышлял, но в коридоре что-то разбилось. Он тяжело сел, расходуя свои последние, жалкие силы, и взглянул на Нейтана. Тот быстро натянул футболку и, глянув на старшего омегу, прошёл к двери, собираясь посмотреть, что там. Раздавшийся крик Ирия на мгновение остановил его. Дин только дёрнулся, но не смог сдвинуться с места: тело совсем измоталось и уже не слушалось, даже голос отнялся, оставляя Дина окончательно беспомощным. Он всё же рванулся, но безвольно упал на простыни. Казалось, что это паралич.       И можно было только смотреть на Нейтана. Он весь дрожал, не глядя на Дина, терзаемый смутными воспоминаниями, вспыхивающими в памяти, когда в коридоре раздавался всхлип за всхлипом, раздавались непонятные окрики и глухое рычание. Кажется, сам Нейтан тоже оцепенел и лишился голоса. Он не отступил, когда дверь открылась, а только голову приподнял, глядя на человека в чёрном и в маске. Почему-то Дин был уверен, что у этого человека рыжие волосы. Он думал и ничего больше не мог сделать, потому что из горла вытекал лишь рычащий скулёж, а тело не слушалось. — Очищение, мальчик! — страстным шёпотом заговорил альфа в дверях, благоговейно беря Нейтана за подбородок. — Как ты прекрасен!       А омега просто стоял, будто бы был куколкой, которую забыли завести: он не дёргался, более не вздрагивал, только губы его чуть-чуть искажались, силясь выговорить хоть слово, но слышно было лишь хрипение. Оно начало смешиваться со слезами, скользнувшими по щекам мальчика. Это тоже был паралич. Он так прочно впился в кожу, что и рычание в груди Дина почти стихло, а глаза стало застилать слезами.       Старший омега мог лишь смотреть, как незнакомец в чёрном и в маске медленно, смакуя каждое движение, снимает с Нейтана его пижаму, обнажая нежное, почти хрустальное тело; как собирает большим пальцем крупные, горячие слёзы; как затем начинает их сцеловывать, касаясь жёсткими, бледными губами нежного, украшенного солью лица. Наблюдая это, Дин отчаянно захрипел, силясь побороть паралич, но ничего не получалось, только отчаянно заболело горло и изо рта пошла кровавая пена. Сцена всё же прервалась. Дин внезапно сел в своей кровати, прижимая ладонь ко рту.       Снова сон. Стало даже немного смешно, хотя от холодного пота к спине и груди липла футболка, а ко лбу — волосы. Смахнув их в сторону, Дин тяжело вздрогнул, чувствуя, как всё тело исходит мурашками. Сил не было, а от голода сводило желудок. Наконец-то хотелось есть. Надеясь, что не разбудил Нейтана, старший омега глянул на него. Нет, на пустующую половину кровати. Тело вновь пробил холодный пот.       Скорее поднимая одеяло и шаря руками по простыням, будто стараясь уловить остаточное тепло, Дин понял, что ничего не чувствует. Не было ни тепла, ни складок, оставленных чужим телом. Не витал в воздухе запах какао. Лёгкие свело. Дин вскочил, едва не падая, так слабы были дрожащие ноги, и прошёл в коридор. Была глубокая ночь: он почти ничего не видел, но всё равно сумел добраться до комнаты супруга. Ворвавшись туда и хлопнув дверью о стену, Дин тяжело опёрся о дверной косяк.       Аллен, вздрогнув, проснулся и рывком сел, немного невменяемо глядя на мужа и нащупывая выключатель от бра. Его лицо, искренне удивлённое, почему-то успокоило, хотя Дин не мог ничего для себя вынести из его сонного, чуть-чуть помятого выражения. Он только не устоял и рухнул в руки супруга, цепляясь за его одежду и пытаясь потрясти, почти выкрикивая: — Где Нейтан?! Где?!       Почему-то Аллен молчал. Он тихо вздохнул, обнимая супруга и шепча, что нужно просто пойти спать. На глаза почему-то наворачивались слёзы. Дин с трудом отстранился, отчаянно глядя на альфу и заикаясь от рыданий, подступивших к горлу. — Я… я же видел его! Он же вернулся! Вернулся, я же видел… и м-мы… — заплакал он, соскальзывая на колени и закрывая лицо руками, — не шутите так, пожалуйста… — Дин. — Аллен опустился рядом с ним, приобнимая за плечи. — Дин, успокойся… — Ненавижу! Зачем так издеваться!       Дин вдруг вскочил, хотя его так качнуло, что он чуть не врезался в дверной косяк. Едва стоя на ногах, он бросился обыскивать квартиру, будто бы Нейтана от него здесь могли прятать. Не найдя мальчика, он чуть не выскочил на лестничную клетку, но Аллен вовремя поймал несчастного омегу, держа за руки и прижимая к себе, хотя тот кричал проклятия и вырывался. Ирий, весь в слезах, не выдержал, вставая перед ним и отвешивая звонкую пощёчину. Всхлипнув, он закрыл лицо руками, не глядя, как безвольно мотнулась голова младшего омеги на худющей шее.       Дин притих, а проклятия сменились крупными слезами, что стекали по щекам, не избегая красного, свежего синяка. Он обмяк, сотрясаясь только от рыданий и больше не царапая руки супруга, не проклиная ни его, ни Ирия. — Простите, — всхлипнул омега, — он был такой настоящий… всё было таким настоящим. Я был так счастлив, а его… оказывается, нет.       Плача, Дин не смог больше говорить. Сердце так билось о грудную клетку, сотрясая всё тело конвульсиями, до того сильными, что с губ срывался только жалкий скулёж. Аллен готов был разорваться, глядя на папу и на Дина, не в силах успокоить ни того, ни другого. Однако Ирий вскоре справился сам. Он утёр слезы, крепко сжав дрожащие губы и жалко взглянул на сына, несколько раз кивнув, подтверждая, что всё в порядке. Вместе они постарались уложить Дина в постель, но даже после успокоительного не стало лучше.       Тот лишь плакал, ничего уже не воспринимая и шепча слова извинений. — Что делать? — спросил Аллен, глядя на отца-омегу.       Ирий только покачал головой, сидя возле младшего омеги и обнимая его за плечи. Дину не было дела до этого. Он не слышал разговора, не чувствовал рук, мягко касающихся его плеч. Лучиком света только скользнуло второе прикосновение к плечу. Чувствуя, что его трясут, Дин всё же приоткрыл глаза. От одышки болели лёгкие, а от слёз — щеки. За плечо поддерживал Нейтан. Даже в полумраке на его лице легко читалась глубокая тревога и волнение. Выдохнув, он бережно стёр крупные слёзы старшего омеги и обнял его, вновь безвольного и слабенького. — Я… спал? — прошептал он, с опаской обнимая Нейтана в ответ, будто тот вдруг исчезнет, или руки пройдут сквозь него. — Ты вдруг сел и заплакал, — прошептал мальчик, чуть-чуть дрожа и постепенно тоже приходя в себя. — Я так испугался… — Прости, просто… ужасные сны.       Дин прижался солёной щекой к шее мальчика и зажмурился. Пахло какао, а нежные, крепкие объятия Нейтана согревали. Постепенно сердце сбавляло бешеный ритм и успокаивалось, а к телу возвращалась усталость. Сглотнув, Дин уткнулся в шею мальчика, потираясь переносицей о кожу и глухо урча, хотя от остаточных рыданий голос немного срывался. — Меня тоже мучают кошмары, — вздохнул Нейтан, мягко поглаживая рыжие, чуть жёсткие волосы. — Какие? — едва слышно спросил старший омега. — Лучше… утром расскажу. Сейчас надо лечь спать, хорошо? — предложил мальчик.       Он отстранился, краешком пододеяльника промакивая последние, крохотные слезинки на щеках Дина, и взял лицо старшего в ладони, касаясь его лба своим и закрывая глаза. Это приятное, подчёркнутое воспоминаниями движение успокоило и выровняло дыхание. Укладываясь вновь на подушки, Дин притянул мальчика к себе, крепко обнимая его и украдкой поглядывая на дверь. События кошмара не отпускали. Заворчав, Дин зарылся носом в пшеничные, нежные волосы и закрыл глаза, почти с головой укрыв Нейтана одеялом. — Не переживай, я обещаю, я никуда не денусь, — прошептал тот. — Мне стыдно, что ты меня успокаиваешь… — Почему?       Дин проворчал что-то неразборчивое, не желая отвечать и хмурясь, а потом буркнул, что надо спать, и замолчал. Он не видел, как мальчик улыбается, но чувствовал, как он бережно царапает ноготками по спине, вызывая просто толпы мурашек. Хотелось даже приятно поёжиться, но Дин сдержался, только чуть носом повёл, в свою очередь поглаживая мальчика по спинке. Тот лукаво замурлыкал, но постепенно мурлыканье стихло, а ноготочки перестали приятно почёсывать спину: Нейтан заснул.       Сам Дин ещё около получаса мучился, лёжа с закрытыми глазами и дожидаясь сна. Тело немного отдохнуло, а разум был напуган кошмарами, потому не желал погружаться в дальнейшие сны. Омега весь внутренне сжался, стараясь привести себя в чувство и просто заснуть, ведь уже завтра нужно было брать себя в руки и активно приводить в норму как себя, так и Нейтана. Дин был уверен, что, несмотря на внешнее спокойствие, Нейтан тоже очень тяжело переживает произошедшее.       Одними губами шепча слова извинений, Дин продолжил попытки заснуть. Это ему удалось, но далеко не сразу, однако сон был крепкий, восстанавливающий силы. Они понадобились. Ведь утром, ещё до завтрака, квартиру посетили два врача, приглашённые на дом. Дину пришлось сдать кровь на анализ, а так же дать всего себя осмотреть и даже ощупать, чем омега был очень недоволен, однако молчал. Предварительный вердикт ему вынесли весьма утешающий, хотя остальное будет известно после исследования анализов.       Слушая слова о диете и тренировках, об отсутствии алкоголя и курения в своей жизни, Дин даже поморщился, но ничего не сказал. Он знал, что восстановление важно не только ему самому, но и Нейтану, и Аллену с его отцом-омегой; он чувствовал их усталые, жалостливые взгляды, хотя они старались не нервировать омегу этим.       После первого нормального, в соответствии с диетой, завтрака, Дин сидел на кровати, жмурясь и стараясь оценить свои ощущения. Организм чувствовал себя странно, но слабость будто стала меньше, хотя было очевидно, что за пятнадцать минут после приёма пищи ничего не изменится. Рядом сидел и Нейтан. Он мягко зевал, сытый и довольный, хотя ему вечером предстояло встретиться с психологом (Дину, впрочем, тоже). — Давай поваляемся, а? — предложил младший омега, беря того за плечо и стараясь его повалить на кровать. — Ну же! — Погоди, буйная бусинка, погоди. — Дин не мог не улыбнуться, хотя улыбка вскоре спала. — Погоди.       Мальчик тогда надул щёки, заканчивая игры и отводя глаза. Ничего не говоря, он поднял ноги к груди, обнимая свои колени и продолжая смотреть в сторону. Оба понимали, к чему сводится текущий разговор, ведь насущные дела, требующие скорых решений, уже были сделаны, оставалось лишь то, что омеги должны были разделить друг с другом.       Тяжело выдохнув, Дин коснулся щеки мальчика, спуская прикосновение к плечу, а затем к запястью и пальцам, бережно отнимая руку Нейтана от колена и беря в свою. Ручка младшего была тёплая, маленькая, но такая ласковая и нежная, что Дин не мог не признать, как сразу же погружается в приятное, сонное умиротворение, а где-то ещё глубже вспыхивает огонёк злобы и вины. — Мы искали тебя, но я… однажды потерял надежду. Прости, что тебе приходится видеть меня таким, что я не нашёл тебя и не забрал сам, — заговорил старший омега, будучи не в силах взглянуть на Нейтана. — И я уверен, что тебе сейчас даже сложнее, чем мне, потому что рядом со мной… слишком небезопасно. — Верните мне Дина, который отчитывал обслугу в ресторане, — сказал тот, закатывая глаза и садясь ближе к старшему, переходя на шёпот: — Мне было страшно тогда, но не сейчас. Я знаю, что нам больше не помешают. Просто поправляйся. Верь. Я навсегда запомнил, как ты защитил меня от моего же отца, позволь себе побыть слабым. Всё наладится, слышишь? Это лишь временные трудности. — Ох, Нейтан, — вздохнул старший омега, бережно обнимая мальчика. — Ты… иногда мне просто не верится, что ты можешь быть таким взрослым. — Не смейся, но ты помогаешь мне быть таким, что сейчас, что тогда… я помнил о тебе, думал о тебе. Я каждый день просыпался с мыслью, что не должен сдаваться, что должен сбежать, вернуться, хотя знал, что ты… можешь меня уже не ждать.       Мальчик со слезами взглянул на Дина, прижимая его руку к своему сердцу, которое билось так быстро, что становилось даже больно. Нейтан же быстро смахнул слёзы, крепко сжимая футболку на худых лопатках старшего. Они ничего больше не говорили, смотря только друг другу в глаза. Наконец-то, шепча слова любви, Дин прижал мальчика к себе ещё сильнее, целуя его в макушку и в щёку, слушая, как он говорит о любви в ответ. — Поправляйся скорее, — через несколько минут сказал Нейтан, улыбаясь старшему омеге. — Обещаю, — прошептал тот, склоняясь к мальчику и касаясь его лба своим. — И… я хочу знать, как тут всё было… без меня, — тихо сказал младший омега, смотря вниз и бережно обнимая Дина за шею, — но, если ты не хочешь, не надо рассказывать. — А ты расскажешь мне, где был всё это время? — спросил Дин. — Как скажешь…       Так Дин рассказал о событиях, произошедших с ним, не утаивая ничего, даже того, что на некоторое время поверил, что Нейтан его бросил; рассказал, как искал его дома и в баре; как искал у отца дома; как получил по почте кольцо и как медленно угасал; как переехал к Алистару на время и какие ужасные сны видел у него дома; как вернулся потом домой и как последний раз виделся с отцом. Нейтан только слушал, не ахая, не вздрагивая, лишь держа руку у кольца, что вновь висело у него на шее. А с окончанием рассказа он тяжело опустил руку, оставляя кольцо просто болтаться, хотя потом вновь его сжал и спрятал под одежду, прижимая к себе.       Это почему-то вызвало улыбку. Дин медленно сглотнул, чувствуя, что улыбка совсем хрупкая, будто бы любое неаккуратное дуновение ветерка, любое движение воздуха может её разрушить. — Я бы… я бы не пережил, если бы ты от меня так сбежал! — воскликнул вдруг Нейтан. — Ты… не осуждаешь меня? — За что? — Я опустил руки, хотя должен был верить. Я не смог справиться с тем, что тебя нет, — прошептал старший омега.       Будто ожидая какого-то наказания, разочарования, что коснётся лица Нейтана, превращая его голубые глаза в синие сапфиры или в голубой, недвижимый лёд, Дин невольно опустил глаза, но коснулся руки младшего, медленно переплетая их пальцы, словно вновь извиняясь. А ручка Нейтана была тёплая, ласковая, тонкие пальцы — аккуратными и бархатными. Подняв руку младшего к себе, Дин бережно поцеловал тыльную сторону его ладони. — Дин, — вздохнул Нейтан, — ты… пойми, что не ты в этом виноват. — Я хочу, чтобы ты мне верил, чтобы… не боялся быть рядом со мной, а как можно спокойно спать, когда знаешь, что может случиться такое. Я даже представить не могу, что ты там пережил и… — Дин тяжело выдохнул, опуская взгляд, — и что там с тобой делали… — Я уже говорил, что я не боюсь. Может это звучит глупо, но я… я хочу быть с тобой, даже если пришлось пережить это. Дин, ты показал мне мир таким, каким я его не видел… и любить я смог так, как люблю, благодаря тебе. И мне больно, когда ты говоришь о том… о том… Я не знаю… Даже если это мне на благо, я не готов идти дальше один, — вздохнул младший омега.       Он смотрел в глаза Дина, а тот, кажется, видел всю душу этого маленького, но очень сильного человека. Казалось, что ещё немного и внешнее спокойствие окончательно покинет Нейтана, показывая, что сейчас он на пределе сил, что он устал так же сильно за всё это время. Справившись с неожиданной одышкой, Дин мягко взглянул на младшего, поднимая руки к его лицу и медленно оглаживая его щёки. Напряжение, удерживающее на лице младшего спокойное выражение, тут же коснулось пальцев. — Когда ты нервничаешь, то всегда стараешься выглядеть спокойным, — аккуратно сказал Дин. — Я не нервничаю!       Старший мягко улыбнулся и притянул Нейтана к себе, обнял его, чуть-чуть приподнимая подбородок и смотря вверх, в потолок. Пахло какао. Это слегка отрезвляло, заставляя расслабиться и осознать, что всё хорошо, что всё закончилось и это не сон. И Нейтан думал о том же самом, прижавшись щекой к острой ключице: она впивалась немного в щёку, но было совсем не до этого. Все мысли занимало лишь будущее, а оно грезилось сложным, неприступным и таким далёким, что до него нельзя было дойти и за тысячи тысяч шагов.       Закрыв глаза, Дин постарался подумать лишь о том, как сейчас ему всё же хорошо. Да, несмотря на слабость и тяжесть, что не отпускает тело и сердце, сейчас было очень хорошо. Обнимая Нейтана, обнимая его, такого родного!.. Дин ещё отчётливее понял, как сильно скучал и как сильно его любит. И если раньше это было чувство, которое никак не могло оформиться и принять вид того, что можно было бы увидеть простым человеческим глазом, обычной душой, не глубокой, не вдумчивой, то сейчас Дин понял, что его любовь это страх и неприличное благо, сопряжённое с радостью мечтаний, с тяжестью контроля и обладания, с тонкой связью и бесконечной пропастью отказа от властвования над собой и над другим; это просто парадокс, не поддающийся простому осмыслению иного человека, как любая любовь впрочем. — Дин, тебя всего трясёт… и ты холодный, — прошептал Нейтан, поднимая голову и смотря на старшего. — Я… так ясно понял, как сильно люблю тебя, что мне даже больно, — с трудом ответил тот, прижимая мальчика к себе.       Рукой скользнув в пушистые, златые волосы, мягко распустив хвостик, чтобы не мешал, Дин зарылся меж густых прядей носом и закрыл глаза, тихо перебирая прядки. Дрожь постепенно отпускала. Отстранившись на мгновение, чтобы коснуться тонкого ушка губами, Дин ощутил, что там так и осталась серьга с изумрудами. Не открывая глаза, он улыбнулся, шепча с такой отчаянной радостью: — Я люблю тебя! Я так ясно это понял!       Нейтан тихо посмеялся и сел ровнее, обнимая старшего за шею. — Ты сам на себя не похож, — нежно сказал он. — Смеёшься надо мной. — Дин поднял голову и нахмурился. — Я навсегда запомнил твои слова… и слышать их вновь так радостно. Я так скучал по ним, хотя запомнил каждую нотку. — Я тоже скучал!       Нетан улыбнулся, кладя руки на щёки старшего и притягивая его к себе, но не целуя, а касаясь его лба своим, закрывая глаза. Касание лишь сильнее пробудило прекрасные воспоминания, заставляя тоже закрыть глаза. Слуха касалось гулкое биение собственного сердца, а казалось, что Дин слышит ритм сердца своего младшего, слышит вместе с его словами, потому что сердце вложено в них: — Люблю тебя. И всегда буду помнить, что ты любишь меня в ответ. Каждый день помнил и буду помнить…       Дин приоткрыл глаза и отстранился. На душе было так хорошо. — О, согрелся сразу, — засмеялся Нейтан, глядя ему в глаза. — И глаза блестят… — И у тебя… — Ночью, когда мы встретились, я так… я не мог поверить, что это ты. Сам на себя похож не был, — вздохнул младший омега. — Я представлял тебя, каким ты будешь, если мы сумеем увидеться, но не думал, что это будет… так. Почему-то мне казалось, что ты не настолько болезненно это воспримешь. Я ждал тёмных кругов под глазами, нервозности, худобы, но… не этого, не почти… живого трупа. Я говорил Алистару… — Ты с ним говорил? — не выдержал Дин. — Говорил. Мы… несколько раз говорили. — Нейтан нахмурился, стараясь как можно более детально вспомнить всё, что тогда происходило. — Первый раз… ещё в машине.       Он вздохнув, будто собираясь с мыслями, хотя скорее просто оттягивал начало рассказа. Первые воспоминания, наверное, были самыми пугающими. Нейтан помнил, как пришёл домой, как открыл дверь в квартиру и, будто в кино, на него напали со спины, сразу зажав нос и рот платком, пропитанным хлороформом. Он даже не успел вскрикнуть, а сопротивление не продолжилось больше десяти секунд, уже после второго вдоха омега не помнил ничего. Он очнулся уже в машине, но где, когда… он не знал. Пахло удовым деревом и кожей. На глазах была повязка, завязанная даже слишком туго, отчего болела голова, хотя скорее это было побочное действие хлороформа.       Постепенно общее угнетение проходило, а сознание обретало ясность. С ясностью пришёл и страх. Сразу появилась одышка, а сердце забилось так быстро, что стало больно, и к глазам подступили слёзы. Надежды, что это чья-то глупая шутка, не возникало: руки за спиной были скованы наручниками, а машина куда-то достаточно быстро ехала. От страха отнялся язык и отказало тело, не давая сделать ни единого движения, словно бы так Нейтана не заметили и потеряли. От паники начинало укачивать и тошнить, но от неё же сошло и оцепенение. Потянув руку, словно бы она могла выскользнуть из железного браслета, омега лишь сделал себе больно. Стянуть повязку о плечо или сиденье не вышло.       Нейтан лишь почувствовал, что теперь за ним наблюдают. Сглотнув, сжавшись, он притих, едва справляясь с паникой, хотя хотелось кричать и звать на помощь. Только никто бы не помог. Почему-то, несмотря на все усилия, у глаз так и держались слёзы. От них было даже больно. Несколько минут прошли в тяжёлой борьбе с собой, пока Нейтан с усилием уговаривал себя оставаться спокойным. Плотно сжав губы, не кусая их, омега постарался понять, кто мог его похитить. Он сразу отбросил каких-нибудь конкурентов Джастина, отбросил и обычных похитителей, которые хотели бы денег за его несчастную жизнь, на ум приходил только один человек.       Нейтан встретился с ним лицом к лицу лишь один раз, но навсегда, кажется, запомнил его всего, каждую его деталь, потому что Дин был на него похож. От предположения, кем бы мог быть похититель, стало вдруг ещё страшнее. — Зачем Вы это делаете? — спросил Нейтан.       Он сам не ожидал, что заговорит, что не испугается, но, кажется, разочарование и обида были куда сильнее, чем страх. — Я знаю, кто Вы. Можете не молчать! — воскликнул он, сжимая кулаки, хотя с каждой секундой тишины становилось только страшнее. — Ты совсем не боишься? — всё же заговорил альфа. — Боюсь, — ответил омега. — Вот и сиди молча.       Нейтан вздрогнул, слыша приказ, но от этого захотелось заговорить ещё сильнее, будто никакой опасности не было, будто бы омега знал, что его точно не везут в какое-нибудь глухое место, чтобы убить. Вновь потянув руку, дёрнувшись, словно бы от этого наручники вдруг расстегнулись и спали, омега только сильнее защёлкнул один из браслетов: тот сразу впился в запястье, заставляя тихо заскулить. — Так зачем Вы это делаете? — вновь спросил он, опустив голову и глядя в темноту, хотя глаза открыть было тяжело и заламывались длинные ресницы. — Вы… убьёте меня? — Вряд ли. — Рано или поздно, даже если Вы меня танкером на другой конец света отправите, я вернусь к нему, — тихо сказал Нейтан. — А ты ему будешь уже не нужен. Он тебя забудет, так что можешь начинать плакать, — бросил альфа. — Вы не правы! Вы только делаете ему больно! — Я лучше знаю своего сына. У него один ветер в голове. Пройдёт неделя, он поплачет и забудет тебя. — Ошибаетесь, — бессильно сказал Нейтан. — Как Вы не понимаете? Почему постоянно издеваетесь над ним… Он Вас любит, несмотря ни на что, а Вы…       Ответа Нейтан так и не получил. Он понял, что альфа не собирается ему ничего объяснять, не собирается оправдывать себя и свои поступки. В молчании дорога показалась такой долгой. Омега даже не мог посмотреть в окно, потому оставалось лишь мучиться, копаясь в тяжёлых, густых и липких, как дёготь, мыслях. Нейтан мог лишь предположить, что теперь будет с Дином, и с каждым новым предположением обещал себе снова и снова, что как-нибудь выкрутится, сбежит, сделает хоть что-нибудь.       Однако ещё перед выходом из машины, не успел омега и дёрнуться, его вновь заставили вдохнуть хлороформ, а в себя Нейтан пришёл уже в доме, неизвестно в каком городе, неизвестно где. Не было наручников, повязки, а сам он был на кровати. Вскочив, хотя ноги едва держали и угнетение после наркоза вызывало лёгкую тошноту, омега прошёл к двери и глупо дёрнул ручку. Конечно, было заперто. Следующей же мыслью было вылезти через окно. Подскочив к нему, омега лишь на мгновение остановился, удивляясь, почему с внешней стороны стекло увито заснеженным, искусственным плющом, но потом сразу стал искать ручку. Её не было. Без раздумий схватив стул, стоящий у стола неподалёку, омега ударил по стеклу, не боясь осколков. Однако стекло не разбилось, не треснуло, даже не вздрогнуло. — Да ты издеваешься что ли?! Смеёшься надо мной! — Нейтан опустился на пол, оставив стул и стекло в покое. — Пуленепробиваемое стекло? В доме? Нет… Ну нет, блядь.       От бессилия на глаза навернулись слёзы. Вся решимость и силы покинули, стоило осознать, что никакого выхода нет, что некуда деться и нет возможности сбежать. Растерявшись, Нейтан просто заплакал, закрыв лицо руками. Кажется, никогда он ещё не чувствовал себя настолько плохо, а знание, что Дину сейчас, возможно, ещё хуже, только всё усугубляло. Поплакав и успокоившись, Нейтан тяжело вытер слёзы. — Успокойся, успокойся. Он тебя ищет, всё хорошо, — сквозь одышку и проходящие рыдания, шептал мальчик. — Я сумею сбежать, всё хорошо. Всё хорошо, всё хорошо, всё хорошо, всё хорошо…       Отдышавшись, справившись с паникой, Нейтан поднялся, осматривая место, в которое попал. Это была достаточно большая комната, хорошо обставленная. Кровать стояла у одной из стен посредине, обставленная с двух сторон вытянутыми тумбами, на которых не было ни одной вещи. У левой стены были шкафы, заставленные книгами, и один вещевой шкаф, а у правой стены ничего не было, её украшали только окно и стол с брошенным стулом, хотя при более тщательном осмотре Нейтан заметил потолочные рельсы, на которых явно висели картины. Почти ничего не было и в шкафу, и в тумбочках. Стена, где была дверь, тоже не порадовала, там стояли почти пустые стеллажи, где омега нашёл только пару пустых фотоальбомов, и была у левого угла дверь в ванную. — Он тут бункер себе что ли устроил? Ненормальный! — воскликнул Нейтан, присаживаясь на бортик ванной.       Он не нашёл в комнате никаких острых или тяжёлых предметов, кроме стула, но тут хотя бы обнаружил крышку от унитаза. Вот только поднять её было очень тяжело, не говоря уже о том, чтобы врезать ей. — Думай-думай, — зашептал омега.       Он поднялся, осмотрел ванную, но не нашёл ничего, что могло бы ему помочь. Уж способов убить куском мыла Нейтан не знал. Вернувшись в комнату, омега бессильно сел на кровать. Хотелось снова плакать, но мальчик усилием воли оставался спокойным, стараясь придумать хоть что-нибудь. Спустя несколько минут бессильных терзаний, он решил сломать стул, как-нибудь сделав кол из его ножки, но как бы Нейтан не швырял этот несчастный стул, тот всё равно оставался целым. Швырнув его в стену последний раз, омега сел на пол, обнимая свои ноги.       Было тепло, но дрожь накатывала крупными волнами, порождая сотни мурашек. Быстро утерев слёзы запястьем, Нейтан просто закрыл глаза, надеясь, что откроет их и поймёт, что всё это сон, но кошмар не заканчивался. Омега зажмурился, тихо скуля и шепча имя Дина, будто бы тот мог прийти и спасти его, однако, конечно, это не могло произойти. Ничего не происходило. Нейтан не знал, сколько так просидел, но вдруг услышал шаги за дверью.       Мгновенно подскочив, он схватил стул и встал у двери, сразу замахнувшись. Щёлкнул замок, дверь открылась наружу, и омега без раздумий ударил стулом. Он даже не заметил, что не попал, потому что человек вовремя пригнулся. Перескочив через брошенный стул и альфу, омега выскочил из комнаты, чтобы очутиться в другой. Обернувшись несколько раз, Нейтан остановился, ища взглядом дверь или окно, но ни того, ни другого не было.       Он остановился, глядя на альфу. Алистар наблюдал за омегой с завидным спокойствием, сложив руки на груди и едва ли меняясь в лице, хотя казалось, что он чуть-чуть улыбается. Нейтан засмеялся, хотя это больше было похоже на тихие, жалкие рыдания. Он снова оглядел комнату, но кроме открытых шкафов с книгами, письменного стола с тонной бумаг, где стоял и его поздний ужин, ничего не увидел. — Я не понимаю, — с дрожью прошептал Нейтан. — Иди в комнату. И не надо пытаться убить меня стулом, если не хочешь, чтобы я тебя за ногу к стене приковал. Ты всё равно не найдёшь выход отсюда, — сказал альфа. — И мне плевать, помрёшь ты тут или ещё что, потому не испытывай моё терпение. — Вы… почему Вы так поступаете? — в слезах спросил мальчик. — Вы правда думаете, что он меня забудет и останется с Алленом? Вы ошибаетесь! Он будет искать меня! Обязательно будет! И.       Нейтан приложил руку к груди, где всегда было кольцо, но сейчас его там не было. Сил хватило только на один сиплый вдох. Омега прижал руку к груди, глупо шаря по ней, сжимая рубашку, но кольца не было. — Он не знает, что тебя похитили. Он думает, что ты сбежал. — Джастин… скажет ему, что этого не может быть! — Твой дядя ничего больше не скажет, если ты продолжишь меня раздражать. Ты же не хочешь, чтобы он вдруг сломал хребет в своём турне, м?       Омега безвольно опустил руки. Он глядел на Алистара, не чувствуя, как скатываются по его щекам слёзы, а альфа смотрел на него в ответ так бесстрастно, что от этого становилось только больнее. Слёзы вскоре сменились рыданиями: Нейтан опустился на пол, закрывая лицо руками. Он даже не сразу почувствовал, что альфа поднимает его за плечи и ведёт в комнату. Только очутившись на кровати, Нейтан всё же отнял руки от лица. — Будьте вы прокляты. Вы издеваетесь над своим сыном, надо мной. Вы просто чудовище, — едва слышно сказал омега. — Мне всё равно. Пусть меня ненавидит весь мир, но мой сын станет нормальным человеком и построит себе нормальную жизнь, — сказал альфа. — И сейчас ему не будешь мешать ты. — Вы не понимаете, — возразил Нейтан, но альфа его не слушал.       Он вышел из комнаты и запер дверь, оставив мальчика наедине с его ужином. Есть совсем не хотелось. Потому вместо еды омега просто очень долго плакал, уткнувшись в подушку. Он даже не стал проверять, есть ли на подносе вилка или нож, очевидно, что этого там не было. Поел Нейтан через силу спустя несколько часов, хотя тошнило и кусок не лез в горло. Однако омега смог себя заставить, постоянно думая о том, что должен вернуться к Дину, а для этого нужны силы, силы и очень много упорства.       Уже на следующий день, когда Алистар снова пришёл, омега не стал бросаться на него со стулом, решив, что и без этого можно обойтись. — Вы правда думаете, что Дин будет счастлив после всего этого? — спросил омега. — Да, — сказал альфа.       Он хотел ограничиться только этим ответом, но всё же остановился в дверях, глядя на Нейтана. — Тебе действительно не страшно, что я могу тебя… избить или изнасиловать? — спросил альфа.       Он не знал, какую бурю эмоций, какой страх вызвали эти слова в душе омеги: Нейтан не изменился в лице, с упрямой надеждой смотря в глаза альфы, хотя маленькое сердечко испуганно сжалось, вгоняя в холодный пот. — Не страшно, — ответил Нейтан. — Я верю… что у вас, у вас, как у Дина, есть сердце… И Вы не станете так поступать. — Ты так уверен. Думаю, что Дин тебе жаловался на меня и рассказывал, как я поступал с ним. Ты думаешь, что я не поступлю так с тобой? Ты мне никто, а Дин мой сын. — Всё равно верю.        Альфа вздохнул, но затем кивнул мальчику на выход. Нейтан, обрадованный, тут же вскочил, чуть ли не поперёд Алистара выскакивая из комнаты, но вскоре его радость чуть спала. Омега сам не мог сказать, почему решил, что его сейчас отпустят, но, осознав, что ошибся, вдруг так расстроился, что у него чуть не пошли слёзы. Быстро отерев сухие щёки ладонями, Нейтан послушно сел на стул, глядя, что альфа садится перед ним на некотором расстоянии.       Разглядывая его в ярком, почти белом свете ламп, омега невольно признался, что находит Алистара достаточно красивым, похожим на старшего омегу, а представляя, что Дин тоже со временем не растеряет своей красоты, слабо улыбнулся, думая, что обязательно проживёт вместе с ним долгую жизнь, чтобы застать этот момент — момент превращения юношеской красоты в красоту иную, более глубокую; думая, что обязательно вернётся к Дину ради этого.       На мгновение растерянному сознанию даже показалось, что Дин действительно здесь, перед ним, неохотно поправляет манжеты рубашки привычным, небрежным движением, но, конечно, Дина здесь не было, а был совершенно другой человек. От осознания этого чуть-чуть свело живот, словно бы от страха. — Знаешь, ты мне даже нравишься, как человек, — почему-то сказал Алистар.       Нейтан лишь сглотнул, стараясь не показывать, что у него всё сильнее сводит живот от лёгкого, но постепенно тяжелеющего страха. — Я не понимаю, к чему Вы клоните, — сказал он. — Просто подумал, что ты неплохо бы смотрелся рядом с каким-нибудь альфой. — Глядя на Вас и вспоминая своего отца-альфу, я искренне радуюсь, что меня выбрал Дин, а не какой-нибудь альфа, — возразил Нейтан.       Он игнорировал свой усиливающийся страх, упрямо, даже безрассудно смотря в глаза Алистара. Казалось, что вот-вот и начнут дрожать руки, но омега упорно сдерживался, словно бы думал, что это какое-то противоборство, в котором победа будет означать его освобождение. — Ты ещё такой маленький и такой наивный. Ты правда думаешь, что будешь с Дином до конца вашей жизни и вы умрёте в один день, держась за ручки, да? — со смехом спросил Алистар, но смеяться быстро перестал. — Открой глаза и взгляни на это трезво. Дин богатый, очень богатый человек, а ты… ну, не сказать, что бездомный, но близок к этому. Так скажи мне, с чего бы ему оставаться с тобой до конца его жизни? Как только он увидит чуть более красивого мальчика с чуть более покладистым характером, он тебя бросит. Ему нужен хороший, в меру строгий альфа, чтобы Дин, когда у него мозги на место встанут, не обнаружил себя с каким-то полубольным безработным, который висит на его шее, от которого полгорода заразились венерическими болячками и от которого нужно поскорее уходить, искать себе нормального мужа. — А как же чувства самого Дина? — спросил Нейтан.       Казалось, что он буквально не вникает в разговор, а слушает его вполуха. Однако даже так смысл всё равно проникал в голову, заставляя действительно задуматься, кто должен быть рядом с Дином, чтобы составить ему достойную компанию. Это звучало так логично, так правильно, что становилось тошно от себя. Нейтан был тем самым человеком, которого рядом с Дином не должно быть, был мальчиком из неблагополучной семьи, от которой в наследство достались только шрамы и травмы. — Чувства самого Дина? Ох уж этот бред сумасшедшего. Ему уже двадцать шесть, а он продолжает играть в игрушки. Я готов понять это, будь ему восемнадцать. Дети они глупые, им хочется эксперимента, только тут опыт затянулся. Понимаю, почему ты в это играешь, но от него нормального объяснения я так и не получил. Он всё ссылается на какую-то любовь. Какая тут может быть любовь… — Но разве не любовь меняет людей? Он столько ради меня… — Для своего мужа, — поправил альфа. — Нет, для меня… Всё это время он был со мной, он пообещал измениться, стать лучше — и он это сделал. Я понимаю, что Ваши слова вначале были насмешкой, понимаю, что у меня нет состояния, только красивое лицо, но Дин не идиот. Он столько пережил и стал искать счастья, а Вы ему мешаете. Разве вы не думали, что видите его счастливым? Вы же этого хотите! — воскликнул Нейтан. — Он столько сделал, чтобы приблизиться к Вам, а Вы вынудили его сказать, что он Вас ненавидит! Как можно быть счастливым во всём этом?       Он даже не вздрогнул, хотя альфа, постепенно багровея, медленно поднялся. Сжимая колени, мальчик всё равно продолжил смотреть на Алистара, хотя казалось, что сейчас тот не сдержится и всё же ударит Нейтана, как тогда. Однако альфа только чуть повёл плечом. Он не мог сказать, пугает ли это Нейтана, потому что лицо мальчика оставалось спокойно и бледно, когда внутри он весь уже истончился, готовый вот-вот заплакать или хотя бы заскулить. — Знаете, ему… всё равно чего-то не хватало, когда мы были вместе. Можете говорить что угодно, но я уверен, что ему не хватало вашего одобрения. Он самоуверенный, иногда даже самовлюблённый, но ему всё равно хотелось услышать от Вас, что Вы его принимаете, — продолжил омега, смотря только вперёд, хотя Алистар зашёл к нему за спину. — Он настолько сильный человек, а Вы его сейчас убиваете. Вы не думаете, что с ним… будет покончено, когда он сдастся и действительно станет делать то, что Вы ему говорите? — А представь, что ты ошибаешься, — заговорил альфа, кладя руки на плечи омеги, чувствуя, что он очень сильно дрожит. — Я верю, что прав, — тихо ответил тот, игнорируя прикосновение к плечу, которое стало приближаться к шее, и стараясь подавить дрожь, хотя уже срывался и голос, и дыхание.       Альфа же вёл дальше, коснувшись уже и оголённой шеи, немного оттягивая воротник, но потом спускаясь ко второй пуговице на рубашке, потому что первая была расстёгнута. Нейтан весь дрожал, но даже не чувствовал это, не замечал, каким отрывистым, поверхностным стало его дыхание, как собственное лицо так исказилось, что стало напоминать гримасу ужасной боли. Он лишь не выдержал, зажмурился, давя в горле скулёж, когда почувствовал прикосновение к груди. К глазам подступили слёзы. — Ты наврал мне? — спросил альфа. — Я не боюсь. Я верю, — едва слышно, тонко сказал Нейтан. — Хорошо.       Алистар отстранился, отряхивая руки друг о друга и потом складывая их за спиной. Нейтана всего трясло. Он сидел, держа руки на коленях, впившись в них ногтями, и отрывисто дыша, хотя, кажется, толком и не вдыхал, а по щекам грозились соскользнуть слёзы. Медленно подняв бледные, дрожащие руки к груди, Нейтан запахнул рубашку, хотя на ней так и была расстёгнута одна пуговица. — На этом наш разговор окончен, — сказал альфа.       Нейтан тогда сразу поднялся, уходя в комнату и скорее закрывая дверь. Очутившись там, в одиночестве, он присел у стены, зажимая рот ладонями и тихо рыдая. Слёзы катились настолько крупные и горячие, что обжигали дрожащие, ледяные руки. Звенело в ушах: звон был такой силы, что Нейтан не слышал, как животно скулит и плачет, не слышал, что в двери щёлкнул замок. Он ничего не слышал и долго плакал. Даже тогда, когда закончились слёзы, дрожь не спала. Нейтан остался сидеть на полу, дрожащий и жалкий, хотя от неудобной позы всё тело болело. Хотелось уползти в угол, забиться в него, спрятаться. — Как ты с ним жил всё это время. Это просто не человек, — заскулил омега, царапая рубашку на своих плечах. — За что…       Но дрожь не могла тревожить тело вечно. Уже следующим вечером Нейтан всё же смог заговорить с альфой, спросил его о Дине, но услышал в ответ, что это не его дело и рано пока ждать результатов. И они оба, что Нейтан, что Алистар, ждали результатов. Нейтан пытался найти выход из комнаты без дверей, когда альфа позволил это сделать, но ничего не нашёл, только позабавил Алистара, который даже с жалостью смотрел на попытки омеги найти выход, хотя, казалось бы, он был очень близок к разгадке.       Однажды, примерно через две недели (точно Нейтан не мог сказать), Алистар пришёл ночью, хотя обычно являлся несколько раз на день, редко один раз. Нейтан спал. Услышав, что в дверном замке щёлкает ключ, омега сразу проснулся. Он стал очень чутко спать из-за волнений и постоянной тревожности, а этот ночной визит напугал буквально до слёз. — Хватит реветь, — вздохнул альфа, включая нижний свет и прислоняясь к дверному косяку. — Сегодня Дин приехал ко мне и остался жить на неопределённое время. — Он здесь? — Нейтан сразу вскочил.       Он не знал, чему повинуется, но бездумно прошёл к Алистару, беря его за воротник. — Выпусти меня отсюда! — воскликнул омега. — Нет, с чего бы мне. Он как раз уже смирился и только переживает. А я смогу приходить к тебе только ночью из-за того, что он здесь, — сказал Алистар, отталкивая от себя младшего.       Тот отшатнулся, но тут же кинулся на альфу, однако только врезался в дверь, потому что тот быстро выскочил, а то Нейтан просто разукрасил бы ему лицо. Царапая и колотя по двери кулаками, будто что-то мог ей сделать, омега отчаянно заплакал. — Ты его мучаешь! — закричал он. — Выпусти меня, мерзавец! — Тут хорошая звукоизоляция, только голос сорвёшь, — сказал альфа. — Наверное, не стоило тебе говорить.       И действительно, не стоило, потому что омега кричал до тех пор, пока полностью не лишился голоса. Он остался у двери, тихо плача, хотя от этого горло начинало болеть только сильней. А следующей ночью Нейтан буквально попытался убить Алистара несчастной крышкой от унитаза, но тот был готов и к такому повороту событий, потому покушение вновь не удалось. Омеге оставалось лишь мучиться и плакать. Иногда ему даже казалось, что он слышит Дина, как он ходит и зовёт младшего, хотя это, конечно, были лишь иллюзии.       Очередной ночью, кажется, Нейтан действительно услышал крики, когда был в ванной. Он вновь подумал, что это его воспалённый разум пытается не отчаяться и не сдаться, но потом пришёл Алистар. Он открыл дверь, даже не боясь того, что омега попытается его как-нибудь ударить, вновь предпринимая попытку сбежать, а Нейтан смотрел на него тоже ничего не боясь, словно чувствуя, что крик был настоящий, а синяки на шее альфы это только подтверждали. — Это он кричал, да? — спросил Нейтан. — И попытался Вас задушить. — Ну да, а потом Аллен забрал его домой, так что он уехал. Вот и всё, — выдохнул альфа.       Почему-то, глядя сейчас на его лицо, Нейтан увидел на нём какие-то иные, обеспокоенные, даже ошарашенные черты. Это был не страх, а какой-то ужас неверия. Будто ощущая на себе тяжёлый, проницательный взгляд омеги, Алистар коснулся синяка на своей шее, будто не признавая, что он там есть, что Дин действительно попытался его задушить, что настолько отчаялся. — Как он выглядит? — вновь спросил омега. — Плохо…       Что-то гулко рухнуло внутри Нейтана, словно бы это в одно мгновение опустошилось и истлело его сердце, а затем упало и его остатки разбились в пыль. Омега будто в первый раз понял, что для Дина это самый страшный удар, самое страшное, что могло бы случиться с ним, потому что до этого он любить не умел. — Вы хотите его убить? — спросил Нейтан. — Скажите, Ваши убеждения и Ваша гордость стоят его жизни? И Вы… не хотите его больше видеть? Вы говорите, что готовы ради него на все, но… Вы врёте, и себе, и мне. Вы просто эгоист. Вы всё делаете для себя, делаете так, чтобы Вам нравилось. Посмотрите, что Вы сделали. Я боюсь возвращаться, потому что Вы сделали с ним такое… Я не могу даже представить, как он сейчас выглядит и как ему плохо. Вы его просто ненавидите.       По щекам омеги вновь текли слёзы. Он говорил ещё и ещё, а они текли и текли, мешая смотреть, думать, мешая дышать. Нейтан просто задыхался только от мыслей, что сейчас с Дином всё настолько плохо, что это заметил даже его отец. Не дожидаясь, пока Алистар выйдет, Нейтан тихо опустился на колени, уже не умоляя его отпустить, а лишь плача и просто прося альфу уйти.       И тот ушёл. Они больше не говорили, а Нейтан толком не ел. Ему ничего не хотелось, а от мысли, что он вернётся домой и не увидит там Дина, шли слёзы; от знания, что Алистар готов буквально убить своего сына, становилось ещё более невыносимо. Нейтан наконец-то окончательно понял, что его отсюда не отпустят, пока один из них не умрёт. Дни потянулись так медленно, сменяясь почти бессонными ночами. — Я лишь помню, что он пришёл, велел мне собираться, а потом… вдруг открыл дверь там, где её, мне казалось, не было, — говорил Нейтан, головой улёгшись на колени Дина. — И я вышел в коридор, это был его дом. У твоего отца красивый дом… Но в тот момент я об этом не думал. Я решил, что он хочет всё-таки убить меня, но почему-то верил, что ошибаюсь. Мне было спокойно, даже хорошо. На улице шёл снег. Я сел в машину. В машине было тепло. Почему-то я заснул, а потом проснулся, потому что он просил меня выйти… и это был как чудесный кошмар, потому что я увидел тебя. Я так испугался, хотя мне было так хорошо.       Нейтан замолчал, закрывая заслезившиеся глаза, хотя потом почти сразу их открывая и смотря на Дина, на его очень сосредоточенное, наполненное какой-то невменяемой болью лицо, смотря в его глаза, где почему-то собрались слёзы и горел какой-то безумный, ужасный огонёк. — Я рад, что с тобой всё хорошо, но я… правда боялся, что он доведёт тебя, — прошептал Нейтан, поднимая руку к лицу старшего и мягко поглаживая его по щеке. — Как видишь, меня сильно не мучили… ну, физически, но было тяжело, да. Ну что ты опять плачешь… Эх, когда уже настанут вновь счастливые времена. — Скоро, — пообещал Дин, — но этот человек… я бы так хотел его убить. — Ты знаешь, что он всё ещё твой отец. — Но сейчас я его ненавижу, — едва слышно сказал старший омега, сжав руку Нейтана почти что до боли. — Он… мучил тебя. — Больше он нам не помешает, — сказал тот. — Я верю.