***
Проснувшись с первым кудахтаньем австрапедов, Аонунг перевернулся на коврике, и разлепив глаза, уставился в потолок. Какая только дичь не приснится. — Проснись и пой, дитя, — послышалось справа от его коврика. Аонунг встрепенулся и повернул голову, чтобы заметить собственную мать, восседавшую на плетенной перине в углу комнаты. В руке женщина держала коралловый гребень, увидев который Принц обреченно простонал. — Давай, вставай, — позвала она. — Нужно переплести твои косы, пока они не превратились в анфельцию. Аонунг простонал ещё раз, переворачиваясь на живот и утыкаясь лицом в подушку, всем своим видом показывая, что против. — Ты сам не хочешь их распускать. И что мне прикажешь делать? У него не было выбора. Каждая клеточка его скальпа молила о пощаде. Ронал активно работала над прической своего сына, затягивая и заплетая непослушные пряди обратно в косу. Ситуация была довольно комична, учитывая то, что Аонунг прекрасно понимал, зачем она делает это так агрессивно, (женщина в глубине души надеялась, что сыну надоест носить пучок с косичками, и тот начнет их распускать, как это делали многие мужчины их племени). Но он не собирается расхаживать по острову с морской губкой на голове. И нужно взять в учет, что Аонунг даже получал определенное удовольствие, когда мать обращалась с ним, как с ребенком. Пусть даже за таким мелким делом, как уход за волосами. Она собрала его распущенные волосы в пучок и он вышел из хижины с растрепанными нервами и затекшей шеей. — Мама заплела? — спросила Цирея, выходя из комнаты, которая служила приемной для больных в их доме. На руках девушка держала полуторагодовалого малыша, который все время чихал, забавно морща при этом свой маленький носик. — Ага. Шея затекла ужасно, — промычал Аонунг, растирая рукой напряженные мышцы. Цирея похлопала брата по макушке свободной рукой, отчего тот неприязненно поморщился и зашипел. — Я на скалы, — сказала девушка, уходя обратно в приемную, чтобы положить ребенка в кроватку. — Встретиться с Ло’аком или подышать с ним? — хмыкнул Аонунг. — Нет, заняться обучением детей, — грозно зыркнула на брата Цирея. — Ты должен ко мне присоединиться. — Ни в жизнь. Дети конечно милые и все дела, но они такие… — Аонунг! А ну, сюда, живо! Грозный и злой голос их отца раскатами грома разнесся по причалу, заставляя детей вздрогнуть в испуге. Обернувшись к сестре, парень заметил, что той и след простыл, а из соседней хижины на него таращился один из его товарищей с сочувствующем выражением на лице. Аонунгу ничего не оставалось, кроме как вернуться в хижину к отцу. — Ты должен немедленно объяснить мне, как почти все балки в стойле для илу расшатались? — вождь указал на двух рыбаков На’ви, которые выглядели очень сердитыми и стояли рядом с его отцом с серьезными выражениями на лицах. — Знаешь, что Йиритса и Анавм увидели, когда проснулись? Пустые денники! Абсолютно все! Если мне не изменяет память, вы только на той неделе должны были поменять жгуты, так в чем дело? — У меня не было времени. Мама… — Оло’эйктан! Оло’эйктан Тоновари, сэр, это я виноват! — вождь глянул за спину сыну и его брови поползли вверх. — Я хотел выпустить одного, но они все расплылись! Аонунг повернул голову к арочному проему, чтобы заметить в метре от себя запыхавшегося Нетейама. — Не может такого быть, — пробормотал Аонунг себе под нос. Нетейам был своего рода паинькой и выделялся среди всех своих сиблингов своим беспрекословным послушанием родителей. Не может быть, чтобы лесной На’ви сделал это. Он стоял рядом с Аонунгом, низко склонив голову, и тяжело дышал. Косички разметались по чужим плечам, а с виска стекала капелька пота. Ему захотелось… Фу-у. Что за мысли? — Такого не может быть, — озвучил мысли Аонунга Оло’эйктан. — Исходя из моих наблюдений, то ты слишком ответственный для того, чтобы допустить нечто подобное. — Да… но любопытство взяло надо мной верх. Если вы доложите моему отцу об этом происшествии, вы все правильно сделаете. — Нет, — отрезал вождь. Аонунг с беспокойством посмотрел на своего отца. У мужчины было пустое выражение лица, что означало, что он был искренен, а еще очень хорошо скрывал свой гнев. — Я приму во внимание то, что ты сказал правду и не расскажу об этом твоему отцу. Рифовый Принц с облегчением выдохнул на этих словах. — Примите мои извинения. Анавм, Йиритса, Нетейам поможет вам вернуть всех илу до единого обратно в стойло, — вождь повернулся, вновь обращаясь к лесному На’ви. — Если ты посчитаешь нужным доложить своему отцу о произошедшем, добавь также то, что вождь Меткайина не зол на тебя. — Я с удовольствием это сделаю, Оло’эйктан Тоновари, сэр, — Нетейам наклонился еще сильнее и Аонунг едва сдержался, чтобы не рассмеяться о того, как истерично бегали чужие глаза. Тоновари махнул рукой, чтобы все они разошлись, а сторонние наблюдатели, собравшиеся было у причала, вернулись к своим делам. Он жестом подозвал к себе Аонунга и тот повиновался. На его плечо легла тяжелая отцовская рука, отчего парень невольно напрягся. — Тебе разрешается на неделю, я повторяю, на неделю, покидать хижину без моего позволения, — очень странный метод извинения в их семье, но с чего бы Аонунгу жаловаться? — А теперь иди, я передам твоей матери. Он отошел от хибары на пару метров и посмотрел на расстроенного Нетейама, следующего за Анавмом и Йиритсей. Ло’ак шел за ними, что-то говоря брату, который упрямо игнорировал его, а затем и вовсе, оттолкнул от себя, уходя вперед, за рыбаками. У Аонунга возникло предположение, кто, действительно, это сделал. — Я думал тебе выговор устроят или что-то вроде этого, — за спиной Аонунга послышался веселый голос Ротксо. Парень развернулся на месте, чтобы заехать товарищу по скуле, но благополучно промазал. — Заткнись. Это из-за тебя илу уплыли, придурок! — он толкнул Ротксо в плечо, вызывая у второго лишь смех. — Да, забей уже. Все равно не тебе досталось, — хохотнул в последний раз Ротксо. — Давай-ка, помоги мне с рыбалкой. Он должен был отказаться, потому, что, в итоге, они пробыли там до конца дня, раз за разом закидывая рыболовные сети и в результате почти ничего не поймав. Остальные рыбаки шутили над ними, называя парней недостаточно взрослыми для подобных занятий. Ротксо попытался вступиться за них, но в конце концов просто расхохотался, и, возможно, Аонунг тоже несколько раз улыбнулся, но чисто от скуки. За этим занятием, все, о чем, о ком, он мог думать был Нетейам. То, как он позволил себе вступиться за Аонунга, подставляя самого себя под удар. Он ведь и не предположил бы никогда, что вина может лежать на ком-то другом, пусть даже на Ло’аке, если бы Нетейам не ворвался к ним в хижину и не выпалил все, как на духу. Он не хотел плавать, рыбачить, седлать илу. Развлекаться тем или иным способом. Он хотел вновь увидеть его.***
С тех пор прошла неделя. Каждую ночь, когда он приходил на пляж на свое место, Нетейама там не было. Единственное, где они изредка пересекались были тренировки новичков с Циреей. Мимолетные взгляды украденные у Нетейама заставляли его кровь вскипать, а сердце биться яростнее, чем необузданный дикий цурак пойманный в сети. Теперь он был не лучше своей сестры и признавать это было ужасно. — Можно мне сегодня погулять? — спросил он родителей после долгого дня, проведенного с отцом. Он надеялся, что сегодня ему удастся застать Нетейама на берегу. — Ты не доел, — сказала его мать, указывая пальцем на раскуроченную рыбную тушку на банановом листе. — Потом доем, — пообещал Аонунг и сделал самое жалобное выражение лица. — Можно? Аонунг практически выбежал на пляж, оцепенев, когда увидел у берега знакомый силуэт. Его сердце бешено колотилось, он не рискнул уточнить у самого себя — от бега или отчего-то еще. Он подошел к Нетейаму, стараясь стереть с лица дурацкую улыбку. Парень сидел на том же валуне, откинувшись на руки, смотрел на звезды. — Zìma'uyu, — поприветствовал его Аонунг, стараясь унять дрожь в голосе. — Аонунг, — голос Нетейама был тихим и чувственным и Аонунгу пришлось ступить на шаг ближе, чтобы расслышать его сквозь шум волн и свист ветра. — Давно я не видел свою сестру такой счастливой. Спасибо тебе. Оглянувшись по сторонам, чтобы убедиться, что на пляже кроме них никого больше нет, Аонунг скромно пожал плечами. Губы невольно растянулись в еще большей улыбке, поэтому он поспешно опустил глаза в песок. — Что заставило тебя подумать, что я мог бы поднять руку на маленькую девочку? Кого подобное вообще могло бы впечатлить? — резонно спросил он, надеясь, что в этот раз именно он смутит Нетейама своими словами, а не наоборот. Он почти забыл, что делал в тот день, но воспрял духом, когда ему напомнили о его добрых делах. О, Эйва, он был тщеславен. — Ты мне скажи, — Нетейам буквально источал притворством. — И на кого тогда ты пытался произвести впечатление, защищая меня неделю назад? — хмыкнул Аонунг, ситуация его порядком интриговала. Нетейам помолчал, а потом поднял на него свои красноречиво честные глаза и со смущенной улыбкой произнес: — На тебя, tìhona key. Аонунг раскрыл рот, затем закрыл его. Он был похож на выброшенную на берег рыбу. Осмыслить сказанное Нетейамом отчаянно не получалось. — Кто дал тебе эту подвеску? — перевел тему лесной На’ви, пытаясь разрядить обстановку. Он не хотел, само вылетело. Аонунг посмотрел на ракушку на своей шее и на душе у него, внезапно, стало грустно. Прошли месяцы с тех пор, как он и его мать говорили об этом. И он определенно не стал бы делиться подобным с Нетейамом, но, смотря на ожерелье и нежно гладя его пальцами, Аонунг решил, что, может быть, он мог бы попытаться. Пришло время рассказать историю, не рыдая, как дурак. Риция хотела бы, чтобы память о ней была почетна, а не звучала плаксивой трагедией. — Старшая На’ви, которую забрала Эйва, дала ее мне. Нетейам шумно выдохнул и покачнулся, разворачиваясь к Аонунгу. — Прости меня, не хотел быть назойливым… Было смешно наблюдать за тем, как Нетейам извинялся за то, в чем едва ли бы осведомлен. Аонунг поднял ладонь и парень тут же замолк. — Не извиняйся, она хотела бы, чтобы я перестал страдать по ней, поэтому я расскажу, — озвучил парень свои мысли. — Как пожелаешь. Нетейам слегка подвинулся, освобождая место на валуне для рифового На’ви. Аонунг благодарно кивнул, и присев рядом с ним, сделал глубокий вдох, приступая к рассказу. — Старейшина по имени Риция дала мне это ожерелье, когда я был ребенком. Мне тогда было всего десять, — он сделал паузу и сглотнул, стараясь не обращать внимание на жжение в горле. — Когда я был маленьким, что-то внутри меня росло неправильно, доставляя моему телу ужасную боль. Я должен был умереть, так и не достигнув одиннадцатилетия. Даже моя мать была не в силах мне помочь. Но Эйва послала нам старейшину Рицию, которая передала мне это ожерелье. Она молилась за меня Эйве день за днем, смеялась со мной, плакала. Была мне ближе матери. Как хорошо, что матушка сейчас меня не слышит, но это правда, — грустно хмыкнул он вскользь, продолжая. — В конце концов, Эйва услышала, я излечился, но… взамен она забрала Рицию. Никто не был зол на меня из-за этого. Было понятно, что ее время уже на подходе, и что та с удовольствием отдала бы свою жизнь Эйве. Я не должен был тебе это рассказывать, но… Его голос оборвался и глаза защипало от непрошенных слез. Аонунг понимал, что раскрыл слишком многое в такой короткий момент и теперь у Нетейама было перед ним преимущество. Отец учил его никогда не сообщать врагу о том, что преследует тебя по ночам, иначе тот, в итоге, легко убьет его. Но может Нетейам и не был врагом вовсе, как и тем, с кем можно было бы в чем-то соревноваться. Может, он мог бы стать Аонунгу другом. Хотя сейчас это уже не имело значения; слезы катились по его лицу и парень чувствовал, что не может говорить. — Мне жаль, что это случилось с тобой. Я уверен, что она рада, что ты дорожишь ее подарком, — прошептал Нетейам и сполз с валуна, опускаясь на колени в песок рядом с ним. Аонунг, будучи не в силах удивляться чужим поступкам, взглянул в эмеральдовые глаза напротив, грустно улыбаясь. Этот жест показался ему слишком интимным. — Надеюсь, так и есть. Прошло много времени с тех пор, когда я в последний раз навещал Utral Aymokriyä, — сказал он честно. Горло все еще саднило от слез. Аонунг почувствовал, как чужая рука легла на его ладонь и нежно провела большим пальцем по его костяшкам, вызывая в нем самом смешанные чувства. Казалось, будто Нетейам обращается с ним, как с вот-вот распустившимся цветком или загнанной в угол испуганной птицей. Было довольно неловко, но так чертовски приятно. Он был бы счастлив сидеть так, держась за руки, целую вечность. Опуская момент с коленями, конечно. Это было слишком.