***
Небо в любой точке земного шара неизменно, сколько бы людские путешественники ни доказывали обратное. Вот и небо, которое Корделия наблюдала сейчас из окна экипажа, ничуть не отличалось от того, что она видела в том месте, откуда уехала. Корделии были привычны путешествия на дальние расстояния. В конце концов, так она провела большую часть своей не очень долгой по демоническим меркам жизни. Натуральная кочевница. Дитя ветра, если угодно. Приемное конечно же, ибо настоящие родители Корделии ветром не были. К великому сожалению. Из-за постоянных перемещений из города в город и из страны в страну Корделия даже не могла сказать, где именно она родилась и на каком языке произнесла свои первые слова. По крайней мере, ее имя имеет латинские и английские корни, а родная мать говорила с ней исключительно по-французски. Отец же общался с Корделией на всех остальных языках — в зависимости от места, в котором они на тот момент находились. Детство Корделии, несмотря на вышеперечисленные обстоятельства, она не могла назвать слишком уж разнообразным и захватывающим. Яркими пятнами в нем были сменяющие друг друга со стремительной скоростью города и страны в окне экипажа, самые разные дома, расположенные всегда на отшибе, множество человеческих школ, которые Корделия посещала, начиная с тридцати шести лет, когда стала хоть немного похожа на людских первоклассников. Еще Корделия помнила парики, насмешки над ее мертвенной бледностью и крики ужаса после того, как детишки замечали ее ненаточенные клыки. Помнила она и мать, которая почти никогда не выходила из дома, занималась рукоделием и разговоривала только с мужем и дочерью. Помнила ее красивые светлые волосы, бывало, не мытые несколько месяцев, дьявольские зеленые глаза, в которых навеки застыла немая печаль, заплаканное и красное лицо, мешковатые платья, хотя фигура у матери была очень красивая. Отца Корделия тоже конечно же помнила и знала. Высокий длинноволосый бледный мужчина. Намного старше матери. Знающий, казалось бы, абсолютно все языки мира. По мановению руки которого все должны были тут же собрать вещи и снова уехать. Злой. Ревнивый. Страшный. В возрасте пятидесяти пяти лет Корделии все же удалось окончить школу и получить все необходимые знания о мире, а значит ей больше не было необходимости контактировать с людьми, и с демонами, и с вампирами — словом, со всеми, кроме маленького уютного семейного гнездышка. А дальше все как в карусели. Переезд, новый дом, мешковатая одежда, грязные волосы, плетение кружев с матерью, чтение философских трактатов отцу, маленькая попытка побега, в результате которой люди замечают дом, крик отца, переезд, новый дом — и по кругу, по кругу, по кругу. Но теперь все это в прошлом. Сейчас Корделия едет в экипаже одна. Говорят, недавно изобрели паровоз — можно доехать из точки А в точку Б в два раза быстрее, чем лошадью. Замечательно. Но Корделия была настроена, что больше никуда ехать ей не придется. Прощайте, отец и мать, прощайте, дома на отшибах, прощайте кружева и философские очерки. Корделия вышла из экипажа на брусчатую улицу. Здесь шел дождь. Тем лучше. Корделия сделала несколько шагов — уверенное начало новой жизни. Отец ненавидел дождь. Корделия уверенно шла по улице, подставляя лицо под капли. Отец заставлял ходить с покрытой головой и с заколотыми волосами. Корделия сбросила плащ и распустила волосы. Отец говорил, что нельзя держать руки и плечи открытыми. Корделия сбросила болеро и оторвала рукава. Пройдя мимо одной из витрин, она взглянула на свое отражение. И улыбнулась. Мать была права — она выросла девушкой, отнюдь не обделенной красотой. Ее окликнул мужской голос. По-французски. Значит, она все-таки во Франции. Корделия обернулась. Что ж, настало время ее нового начала. Она подошла к мужчине и тоже что-то сказала ему по-французски. Он поцеловал ей руку. Она ухмыльнулась, слегка поправляя волосы. Он приблизился. Корделия посмотрела прямо ему в глаза и поняла, что новая жизнь дастся ей проще простого. Ведь от матери ей передались не только красота, но и понимание языка тел и взглядов. Две тени в свете фонаря слились в одну. Это был большой дебют Корделии, которым она сожгла все мосты. Язык тел — тот язык, благодаря которому можно понять все остальные. Так Корделию учила мать. Но не упомянула одной детали. …Мужчины — до жути предсказуемые существа, какими бы интеллектуалами они себя ни мнили. Даже отец был предсказуем. По малейшей его реплике или случайному жесту Корделия с легкостью могла понять, что последует дальше. А если можно безошибочно считывать реакции и последствия, то можно и попробовать управлять самой ситуацией. Ах мамочка, как же ты была глупа, раз не смогла понять такую простую истину. Но самое главное, что она, Корделия, смогла, поэтому быстро освоилась в свете. Конечно, иначе и быть не могло. Она — умелый кукловод, а все мужчины, преклоняющиеся перед новой ей — ее красивые марионетки. Когда ее тень шагает по паркетному полу бального зала, их тени тут же тянутся к ней, как мотыльки к огню, и обступают со всех сторон. Тактика с ними одна: привлечь красивым лицом, заинтересовать умными речами, чуть-чуть податься вперед, ответить на знак внимания, станцевать — и дальше они полностью в твоем распоряжении. Работает безотказно, пусть и с некоторыми индивидуальными корректировками. Поделом вам, экипаж и кружева! Вам больше не коснуться головы Корделии, ибо теперь она на самой вершине! То, чем она занималась, было похоже на ворожбу. Признаться, Корделия никогда не любила ворожить. Но иначе она не могла. А потом она увидела ЕГО. Снова ее тень на полу паркетного пола бального зала. Ее обступает множество других теней. Но одна тень стоит отдельно. Властная, статная, прекрасная тень. ЕГО тень. Корделия поднимает глаза. Она нравится себе в зеркале: ее волосы распущены, плечи открыты, губы подведены красным. У нее нет никаких проблем. Она не обделена ни вниманием, ни средствами к существованию. Она думала, что абсолютно счастлива. Вплоть до этого момента. Этот мужчина — особенный мужчина — стоял поодаль ото всех и внимательно осматривал зал. Не ее. Как изящно и манерно он держал бокал в своей руке в белой перчатке! В его белоснежных волосах с лиловым отливом восхитительно играл свет люстры. Он наконец остановил свой взгляд на Корделии. О, эти прекрасные янтарные глаза! Они не похожи ни на одни другие. Корделия смотрела в них, не отрываясь, пока внутри разливался неведомый доселе жар. Эти глаза становились все ближе и ближе, пока она не обнаружила, что сама подошла к этому мужчине. Это недопустимо! Он должен был подойти сам. — Хотите пригласить меня на танец? — он говорил по-французски с акцентом. — Хорошо. Корделия не успела ничего сказать, потому что оказалась во власти сильных рук этого прекрасного, хорошо пахнущего мужчины. Она не помнила прошлую себя. Не помнила жизнь, от которой ушла. Не помнила того, с кем пришла сюда. Все это упорхнуло из ее головы стаей пестрых сорок, когда этот особенный мужчина наклонился и прошептал ей прямо на ухо: — Карлхайнц. Только потом она вспомнила, что до этого спросила его имя. Что тоже было недопустимым. Он должен был представиться сам. Но сейчас это было совсем неважно, ведь она тоже прошептала ему на ухо: — Корделия. — Красивое имя. У нее перехватило дыхание. Она почти покраснела. Никогда она еще не испытывала такой гордости за собственное имя. Но что же она делает?! Все идет совсем не так, как должно идти! Почему все видится так, будто желание овладеть исходит от нее? Это он должен быть от нее без ума, а не она от него! Это она должна иметь над ним власть, а не он над ней! Но Корделия снова забыла об этом, когда оказалась с Карлхайнцем на улице, где едва забрезжил рассвет. Они просто молча шли рядом вдоль живой ограды из роз, но этого было достаточно, чтобы заставить Корделию сходить с ума от волнения и переполнившего ее безудержного счастья. Карлхайнц вдруг остановился и развернулся к ней. — Скажи, Корделия, — сказал он, приближаясь к ней, — ты ведь демоница? В этот момент она наконец-то смогла взять эмоции под контроль. — А это имеет какое-то значение? — спросила она, стараясь сохранять одновременно расслабленную и холодную интонацию. Карлхайнц усмехнулся. Сразу почувствовал резкую смену ее настроения, мерзавец. — Твой запах чарует абсолютно всех здесь, — сказал он. — Это определенно запах крови демона. — Повторю вопрос еще раз: это имеет для тебя какое-то значение? — Демоны не появлялись в обществе вампиров последнюю сотню лет, — изрек мужчина будничным тоном. — Если ты здесь, значит и твои сородичи где-то недалеко. Вот оно что. Оказывается, демонов не так много. Корделия хитро ухмыльнулась и прищурила глаза. — А что, если я скажу тебе, что я — последняя? — она гибко и кокетливо подалась вперед. — Если скажу, что я здесь только потому, что едва избежала гибели? — Тогда ты становишься настоящим живым сокровищем, — пожал плечами Карлхайнц и подошел ближе. — Вампиры всегда очень ценили демонов за их силу и за вкус их крови. Последней выжившей демонице обеспечены защита и покровительство всего общества вампиров. — Вот оно что, — холодно ответила Корделия. — Также это делает честь и тебе, — продолжил мужчина. — Нужно много сил и много ума, чтобы остаться единственной выжившей. Видимо, ты весьма мудрая женщина, Корделия. По-настоящему мудрых вампиров осталось не так много, не говоря уж о людях. Мудрость в наши дни на вес золота… — И что же ты собираешься делать, сделав эти выводы? — спросила Корделия, поправляя волосы. — Выставишь всю правду на всеобщее обозрение, заботясь о благополучии вампирского общества? — Возможно позже, — Карлхайнц стоял от нее на расстоянии вытянутого указательного пальца. — Для начала эгоистично воспользуюсь бесценным сокровищем сам. Он смахнул ее волосы в правую сторону и потянулся клыками к шее. Его дыхание обжигало. — Говорят, если испить крови демона, то окажешься полностью в его власти. Всегда было интересно, правда ли это, — сказал он. Его взгляд и поза действительно выражали исключительно академический интерес. — И что ты будешь делать, если это окажется правдой? — ухмыльнулась Корделия. — Это уже не мне будет решать, — ответил он, смотря ей прямо в глаза. Совершенно серьезно. Вот мерзавец. Абсолютно удивительный и прекрасный мерзавец. — Если собрался кусать меня, то я тоже это сделаю в память о том, чем мы занимались, — сказала она, хватая его запястье. — Изволь. Клыки пронзили нежную кожу ее шеи. Она тоже приступила к своему делу. В первый раз она позволила кому-то выпить свою кровь. Она совершенно не планировала делать это когда-либо, но теперь она думала о том, чтобы давать ее этому мужчине каждый день. Этот жар в теле был настолько приятен, а его кровь была настолько вкусна, что контроль над эмоциями был снова потерян. В ту ночь Корделия встретила мужчину. Особенного мужчину. Единственного мужчину, который имел над ней власть. И именно поэтому она, вопреки всем тактикам и планам, твердо решила для себя: «Он будет моим. А я — его. Навеки.» …Они встречались еще множество раз. За время этих встреч Корделия узнала, что Карлхайнц родом из Японии, что у него есть брат (который совершенно на него не похож), что есть кузина, что он с самого детства думал о том, как окончательно объединить вампиров и людей и что она сильно-сильно, просто безумно в него влюблена. Моменты, когда они оставались наедине, когда Карлхайнц пил ее кровь, были лучшим временем в ее жизни. Ради него она была готова на все. Отправиться за ним на другой конец материка и выучить один из сложнейших языков мира? Проще простого. Дать ему выпить всю свою кровь без остатка? Запросто. Вознести его на вершину всего мира? Он и так на ней, и она сделает все возможное, чтобы об этом узнали все. — Корделия, ты очень нужна мне, — сказал он однажды. — Ты нужна мне в качестве моей жены. Так, спокойно-спокойно. Без эмоций. Сдержанный кивок. И, пожалуй, легкая ухмылка. Да, идеально. Боже, какое счастье! Она — в качестве его жены! Да лучше и быть не может! — Если я женюсь на тебе, то стану королем вампиров, — продолжил ее Карлхайнц. — В таком случае поддержка мне обеспечена. Мы стоим на пороге великого события, Корделия. Если ты поможешь мне, то все пройдет как нельзя лучше. — Цель должна соответствовать средствам. Могу я узнать твой замысел прежде чем дать согласие? — спросила Корделия сдержанно. — Ты когда-нибудь думала о создании новой морали? — спросил он. Его янтарные глаза засияли. Корделия не имела понятия, о чем он говорит. Важнее было то, что она станет его женой! Единственной женщиной, имеющей над ним власть. Если он говорит, что «новая мораль» есть нечто великое, то значит так оно и есть.***
Эта наглая пигалица Беатрикс! Как смеет она называться женой короля вампиров?! Разве она демоница? Разве Карлхайнц встретил ее раньше, чем Корделию? Разве она по-настоящему родом из Европы? Разве ради Карлхайнца она выучила непроизносимый поначалу японский? Хм! Да она же никому не известная вампирша Рейко или как ее там! Она даже мизинца Корделии не стоит. Она нужна Карлхайнцу только как инструмент для достижения цели. Единственное, в чем эта пигалица обогнала Корделию, так это в рождении ребенка. Она родила уже двух сыновей и возомнила, будто бы старший из них станет наследником. Ха-ха. Мечтай. Корделия пила чай. Напротив в беседке сидел Рихтер. Она уже и не помнила, как давно живет здесь, в особняке семьи Сакамаки. Она, кажется, сдержала обещание, данное самой себе: путь из Франции в Японию был ее последним путешествием. Однако нельзя было сказать, что здесь она обрела мир и покой. И все из-за двух пигалиц, имеющих виды на ее мужа и потому с легкостью согласившихся помочь ему в достижении цели. А именно — в создании дивного нового мира и новой морали. Концепция ее мудрого мужа была предельно проста. Люди и вампиры должны прекратить войны. А этого можно достигнуть только путем создания новой расы, новой ветви эволюции. Существо, содержащее в себе черты человека, вампира и демона. Первому существу такой расы будут поклоняться все, и все захотят присягнуть ему на верность. По концепции Карлхайнца люди как таковые должны исчезнуть полностью. В дивном новом мире есть место только для трех рас: сверхсущества, высшие вампиры (урожденные) и низшие вампиры (обращенные). Однако дивному новому миру не нужны безмозглые марионетки. Низшие вампиры должны обладать собственной волей. И мудрый муж Корделии придумал каким образом этого можно достичь. — Я нашел их и привел к тебе. Четверых, как ты и просила, любовь моя, — сказал Рихтер, целуя ей руку. — Чудно, — Корделия поставила чашку на блюдце и попыталась встать. Рихтер поспешно подал ей руку и вывел из беседки. Чертова одышка. Чертов высокий живот. Из-за них тело стало таким неповоротливым, а говорить с придыханием теперь не предоставлялось возможным. Как теперь, по-вашему, добиваться своего? Как ублажать мужа и доказывать этим пигалицам свое исключительное право на него? Перед Корделией стояли, едва удерживаясь на ногах, четыре человеческих мальчика. Немощные, больные и голодные. Все, как она и заказывала. Надо будет хорошенько вознаградить Рихтера позже. — Здравствуйте, мои маленькие канареечки, — начала она, слегка улыбаясь. — Я вижу страх на ваших лицах. Уверяю, меня не нужно бояться. Я хочу вам помочь. — Нам не нужна помощь! — пискнул один из них. — Хм. Не нужно бояться, — повторила Корделия, стараясь не терять самообладание (в ее положении сделать это было довольно сложно). — Я могу не только вылечить вас, но и дать вам большую силу. — Нам это не нужно, — сказал другой мальчик. — Отпустите нас домой! — Хотите вернуться в тот детский дом? Я бы не советовала… — Мы хотим жить с мамой и папой! — Боюсь, умрете раньше, — Корделия была уже на грани. — Я же могу предложить вам выздоровление, силу и покровительство. Этот мужчина, — она указала на Рихтера, — обеспечит вас всеми удобствами. — Но зачем Вам помогать нам? Наконец-то они начали задавать правильные вопросы. — Мне нужна от вас услуга, — ухмыльнулась Корделия. — Вы должны присягнуть мне на верность и исполнять только мои приказы. Договорились? В детских глазах все еще читалось замешательство. Но, переглянувшись несколько раз, все четверо дружно закивали. — Чудно, — четко выверенная нежная улыбка расплылась на лице Корделии, когда она дотягивалась губами до шеи одного из мальчиков. — Может быть немного больно. Но ты же мужчина, поэтому все вытерпишь, правда? И она укусила. Всех четверых. Это были ее первые обращенные. У Беатрикс их уже с семь штук — пару раз ее даже ловили за обращением Охотники. Жаль, что им так и не удалось ее застрелить. У Кристы — двоюродной сестры Карлхайнца, у которой хватает наглости на что-то надеяться, — около дюжины, причем, у каждого из них два-три собственных обращенных. Карл говорил, что Корделии в его экспериментах уготована особенная роль. Он вообще очень много чего ей сказал. А может, Корделия просто придумала себе, что он это сказал? Кто знает. После того, как кожа мальчиков побледнела, а глаза и волосы стали ярче, Корделия дала каждому из них выпить своей крови. Но только по глотку — этого было вполне достаточно. В своем положении Корделия не могла позволить себе тратить кровь понапрасну. Вскоре ее очередное «средство борьбы», состоящее из четырех частей было готово. Имя им было Муками: Руки, Юма, Коу и Азуса. Сейчас они еще не до конца пришли в себя после трансформации. А потом, когда они вырастут и окрепнут, то смогут создать еще множество подобных себе и даже позволить им делать так же, как они, если у них будет кровь Корделии. Все же ее Карл был прав — она действительно сокровище. — Уведи их. Быстро, — сказала Корделия Рихтеру, едва завидев выходящую из-за живой ограды Кристу — маленькую пугливую вампиршу с красными глазками и вечно заколотыми бело-лиловыми волосиками. Корделии даже не хотелось воспринимать ее как соперницу. Это было бы сродни избиению инвалида. — Здравствуй, Криста, — сказала она, улыбаясь приветливо, но взглядом ясно показывая разницу в их статусах. Она знала, что это скорее всего не сработает. Влиять на женщин куда сложнее, что уж говорить. Даже на таких слабохарактерных. — Здравствуй, Корделия, — нежный голосок Кристы всякий раз дрожал, стоило ей только открыть рот. — Как ты себя чувствуешь? Как естественно у нее получается добрая и нежная улыбка! Нужно будет понаблюдать за ней и отбработать собственные навыки. — Хорошо. Благодарю за беспокойство, — кивнула Корделия сдержанно. — Ты уже думала о том, кто это будет? — вы посмотрите на нее. Ну ни дать ни взять — святая простота! — Двойня. Мальчик и девочка, — ответила Корделия, потому что действительно думала об этом. — Так уверенно… Ты будто бы точно знаешь это. — Потому что так и есть. Потому что это — наилучший расклад. Идеальный баланс между необходимостью и удовольствием. — Криста. Я везде искал тебя. На сгорбившуюся и съежившуюся тень Кристы наложилась ЕГО тень. Они стояли рядом. Карлхайнц положил руку на бледное хрупкое плечо своей кузины. Округлая тень Корделии, освещаемая светом из окон большого особняка и многочисленными фонарями на его территории, стояла отдельно от них. — Ты очень нужна мне сейчас, — сказал Карлхайнц Кристе и прошептал что-то ей на ухо. Все это время он смотрел на Корделию, будто издеваясь. Мерзавец. Мерзавка. — Д-да… я с-сейчас п-подойду, — едва слышно прошептала Криста. Карлхайнц приподнял уголки губ, небрежно провел рукой по лицу Корделии и удалился. «Мерзавец, — невольно подумала она. — Ты же мой муж. А я твоя законная жена. Обернись и спроси, как мое самочувствие! Ну же! Покажи этим пигалицам, что самая важная женщина в твоей жизни — я! Я же твое бесценное сокровище! Почему же я должна раз за разом доказывать всем остальным свое исключительное право на тебя?!» Она не сказала ничего из этого вслух. И ничуть не изменилась в лице. Нельзя выходить из образа. Нельзя давать слабину. Нужно постоянно быть начеку. — Корделия, — окликнула ее Криста, у которой наконец-то перестал дрожать голос. Корделия обернулась. — Я искренне желаю тебе счастья, — сказала Криста, грустно улыбаясь. — Карлхайнц рассказывал мне о тебе, и если хоть малая доля того, что он сказал мне, правда, то я очень сочувствую тебе, потому что такой судьбы не пожелаешь и врагу. Однако хочу сказать тебе одну вещь. Прислушиваться к ней или нет — твое дело, но вскоре ты убедишься в этом сама. Дети — не взрослые. Они чувствуют фальшь. И не терпят ее. Она развернулась и ушла. Корделия наконец позволила себе нахмурить брови. Вот мерзавка! Смеет ее жалеть! Ха! Это ты, пигалица, та, кого надо жалеть, — ничтожная подстилка двоюродного женатого брата! Корделия хмыкнула и развернулась. — Не терпят фальши, надо же! — одними губами прошептала она, почему-то вспоминая о маленьких братьях Муками.***
Корделия шла быстрой, но сдержанной походкой и внимательно прислушивалась к детским крикам. Летом солнце восходит очень рано, поэтому она отлично видела беседку, в которой сидела Беатрикс с младшим сыном. На мгновение они встретились взглядами. Корделия ненавидела эти хитрющие голубые глаза, эти бровки домиком, светлые волосы и вечно властное выражение лица. И что с того, что ты первая родила Карлу сыночка? Вот он, твой красавчик Шу, тащит тебе какую-то собачонку. Вот тебе и наследник. Юный натуралист! Корделия хмыкнула и отвернулась, решив не тратить на них время. Сейчас у нее были дела куда важнее. Детские крики привели Корделию на открытое место, окруженное живой изгородью из роз. Здесь по плиточному полу бегало трое мальчиков. Ее мальчиков. Мечте о дочери, к сожалению, не суждено было сбыться. Вероятно дети ловили летучих мышей — это было их любимой игрой, по крайней мере Корделия так считала. По большому счету, ей были не сильно интересны увлечения маленьких вампиренышей — лишь бы ни один из них не расквасил себе нос. Стоило Корделии об этом подумать, как маленького и щупленького Канато случайно толкнули его братья, и он упал прямиком на плитку. Корделия слегка прикусила губу. Только бы он не заныл, только бы не заныл! Не заныл. Поднялся, отряхнулся и побежал дальше. Хороший мальчик. Видел бы вас троих отец… Возможно однажды король вампиров и снизойдет до того, чтобы навестить сие место. Корделия спокойно подошла к мальчикам ближе и высмотрела яркую вихрастую головку своего главного средства борьбы. Самого ценного сокровища, второго самого важного мужчины во всем мире. — Вот ты где, — нежно сказала она, хватая мальчика за шкирку, как котенка. — Аято, я везде тебя ищу. Все трое обернулись на нее. — Мама! — хором воскликнули Канато и Райто. — Играйте-играйте, мальчики, — улыбнулась им Корделия. — Аято, идем со мной. Тебе нужно заниматься. Она взяла сына за руку и потянула. Но он не поддался. Подумать только, ее мальчик уже вырос настолько, что может быть сильнее матери. — Не хочу! — воскликнул он. — Я уже учился сегодня! Корделия посмотрела на него. Этот ребенок всегда был очень упрямым. Когда она первый раз взяла своего самого старшего сына на руки, то сразу почувствовала в нем характер и внутренний стержень. Уже тогда она поняла, что Аято суждено стать великим. И со своей стороны она делала все, чтобы это произошло как можно скорее. — Почему Канато и Райто можно играть, сколько они захотят, а мне нельзя? — снова воскликнул мальчик. — Чем я хуже? Бедный лохматенький зеленоглазый ребенок. В твой маленький детский мирок еще не прокрались понятия соперничества, жажды власти и величия. Пока что у тебя все упирается в игры с братьями и поедание сладкого. Но когда ты возмужаешь и окрепнешь, когда станешь следующим королем вампиров, то все обязательно поймешь. И осознаешь, сколько всего хорошего для тебя сделала твоя мамочка. — Ты отличаешься от других детей, Аято, — Корделия взяла лицо сына в свои руки. — Ты особенный. Ты не хуже их — ты лучше всех остальных. Поэтому тебе нужно очень много учиться. — Тогда я не хочу быть лучшим! — воскликнул Аято, пытаясь вырваться. — Я хочу играть! — Нет, ты хочешь, — Корделия сжала голову сына сильнее, но все же пытаясь сохранить самообладание. — Милый, ты ведь хочешь, чтобы все-все-все уважали тебя и преклонялись пред тобой? — Я хочу играть! — закричал Аято. — А учиться не хочу! Не хочу! Корделия вспылила. Дети не терпят фальши, да? Значит, придется быть с сыном максимально честной. — Что за несносный ребенок! — воскликнула Корделия, давая Аято пощечину. — Ты должен быть лучшим, ясно тебе?! Мы не имеем права проиграть детям этой м.! Она замолкла. Аято смотрел на нее испуганными глазами. Это остановило Корделию, хотя она все еще была зла на него. Она позволила себе присесть на корточки и положить руки на плечи сына. — Аято, мой мальчик, мама желает для тебя только лучшего, — сказала она. — Если ты докажешь всему миру, что ты лучший, то твой папа вернется к нам. Он выгонит всех остальных. Останемся только мы. И все мы будем счастливы: и ты, и твои братья, и я. Ты ведь хочешь сделать мамочку счастливой, Аято? Вся моя надежда только на тебя. Большеглазое чудо, ненавидящее расчесываться и опрятно одеваться, сколько бы Корделия ни пыталась приучить ее к этому. Ее свет в окне, ее надежда, ее опора, ее ключ к собственному счастью. Аято очень целеустремленный, поэтому самое главное — просто поставить его на верное направление и дать толчок. Дорогу он проложит сам. Он ведь сын своих родителей. Великих родителей. Таких детей, как он, больше нет в мире. Даже его родные братья не такие. Канато — старательный, но очень плаксивый мальчик с прекрасным голосом. Райто же — очень смышленный, но не заинтересованный в чем-либо, кроме собственного удовольствия. Да, ее Аято уникален. И она докажет это всем. Так думала Корделия, когда вела сына к его комнате. Ее тень скользила по розовой изгороди. Тени Аято она не видела. Мальчик послушно шел, держа ее за руку, но то и дело шмыгал и отводил взгляд. Умница. Настоящий король. …Корделия стояла возле озера и наблюдала за беспокойной водной гладью, когда рука Рихтера легла ей на плечо. — Учишь сына плавать? — спросил он, глядя на воду, в которой барахтался, изо всех сил стараясь удержать голову над поверхностью, Аято. — Он наказан, — бесстрастно ответила Корделия. — Он снова сбежал из комнаты. — Мама! Мамочка! — послышался хриплый крик мальчика. — Мне нечем дышать! Я замерз! Помоги! Вытащи меня! — Я не всегда смогу помогать тебе, Аято, — сказала Корделия, пока Рихтер обнимал ее за талию. — Ты должен усвоить, что настанет момент, когда тебе не от кого будет ждать помощи. И если в этот момент ты будешь слабаком и неучем, то тут же погибнешь. Так почему бы этому не произойти сейчас, раз ты не хочешь становиться лучшим? Такой сын мне не нужен. Мой сын — тот, кто никому и ни в чем не будет уступать. Она заметила промелькнувший неподдельный страх в глазах своего сына. Да, милый мальчик, мир жесток. Чем раньше ты осознаешь это, тем лучше будет для тебя самого. — Я понял, мама! — снова закричал он. — Я буду учиться! Клянусь! Только спасите меня, мама, дядюшка Рихтер! — Я могу тебе верить, Аято? — Корделия пока не двигалась с места. — Ты уже очень много раз подрывал мое доверие. — Да, можешь! Обещаю, я буду учиться, мама.! — воскликнул Аято, постепенно уходя под воду. Как бы сильно ни хотела Корделия сохранить самообладание, она все же дернулась в сторону озера. Оно было не очень глубоким, но не для маленького мальчика. — Чего ты хотел, Рихтер? — быстро спросила Корделия, пристально наблюдая за пузырьками на водной глади. — Один из Муками, Юма, просил твоего разрешения на обращение двух девушек с возможностью им также обращать других людей. Кажется, он называл их «Ми» и «Сая», — сказал Рихтер. — Нужна твоя кровь, моя дорогая. Пузырьки на водной глади пропали. Аято не показывался. Сердце Корделии ушло в пятки. Напрочь позабыв об образе, о Карле, о Муками, о Рихтере, о Беатрикс и жизненной борьбе, она скинула обувь и уже в следующий миг оказалась в воде и вытащила сына со дна. Хвала кому бы то ни было, он был жив. Всего лишь замерз, устал и наглотался воды. Корделии казалось, что он сильно дрожал. Или то были ее руки? Когда она с сыном на руках вышла на берег и опустилась на колени, Рихтер тут же снял свой плащ и накинул ей на плечи. Корделия была очень зла на него. Если бы Рихтер не отвлек ее, то все было бы под контролем. В его плащ она завернула Аято. — Я дам кровь, — отрезала она, когда Рихтер попытался что-то сказать. — Я помогу отнести его в дом, — сказал Рихтер, поднимая мальчика в бессознательном состоянии на руки. Почему-то Корделии это жутко не понравилось. — Рихтер, — сказала вдруг она. — Этот мальчик должен стать следующим королем вампиров. — Почему он? — спросил Рихтер со вполне ожидаемым раздражением в голосе. — Какой смысл тогда свергать великого и ужасного Карлхайнца, если после него на трон сядет его сын? — Он и мой сын тоже, — подчеркнула Корделия. — Именно поэтому я хочу, чтобы Аято стал королем. Он способен на это. Ему суждено стать великим. — Когда же ты увидишь это величие и во мне тоже? — спросил Рихтер, глядя прямо на нее. Корделия по четко выверенной схеме улыбнулась и поцеловала его в губы. Как давно она не делала это! У нее так давно не было мужчины, внимания, страсти и порока. Нужно будет наведаться к Рихтеру позже. — Рихтер, — произнесла она его имя особенным голосом с придыханием. — Тебе не нужно быть королем вампиров, чтобы я была твоей. Большего тебе и не нужно, верно же? А этот мальчик… Его судьба беспокоит меня особенно сильно. Милый мой Рихтер, пообещай мне одно: если со мной что-то случится, стань для него щитом и мечом. Сделай все, чтобы он стал королем. О большем я не прошу. — Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. Я попросту не переживу твоей потери, — сказал Рихтер. — Но пусть будет по-твоему, моя дорогая. За все время нашего знакомства ты еще никогда не ошибалась. И он вполне поцеловал ее снова. Все вы, влюбленные ловеласы, говорите и поступаете одинаково. Вот только чего вы на самом деле стоите? …Корделия зашла в комнату проверить сына. Дворецкий уже умыл его и переодел в пижаму. Корделии сказали, что Аято читал перед сном, но, когда она вошла, он снова спал с раскрытой книгой в руках. Приглядвшись повнимательнее, Корделия распознала учебник по политологии. Он был прочитан уже на две трети. Будучи гордой собой и умиленной таким смирением сына, она прошла к изголовью кровати. Проверила температуру лба Аято и с облегчением обнаружила, что он холодный, каким и должен быть. По-хорошему, Корделии надо было проверить двух других своих сыновей и направиться к Рихтеру, как и планировала, но она решила немного задержаться здесь. Она видела лица многих спящих мужчин. Но лицо этого, маленького и пока еще слабого, было вторым, которое очаровало ее. Первым, естественно, было лицо ее мужа. Этого прекрасного мерзавца с идеей изменить мир, единственным мужчиной, что когда-либо имел над ней власть. И не только над ней. Недавно малышка Криста убила себя. Окончательно и бесповоротно. И все обращенные ею люди либо развоплотились, либо погибли. Скорее всего, умерли именно те, кто также умел обращать людей. Бедный мальчик по имени Субару — несчастный плод совершенно противозаконной связи, оставшийся без матери. Видимо, она не хотела показывать ему «фальшь». Ну ничего — одной преградой меньше. Осталось только одолеть Беатрикс. Корделия убрала учебник политологии, опустила подушку сына и хорошо укрыла его одеялом. Очень тихо и аккуратно — у Аято очень чуткий сон. — Ты — спасение своей мамочки, — прошептала она одними губами. — Мой идеальный, самый лучший сын. Маленький принц. Наследник семьи Сакамаки. Перед ней предстала картина абсолютно счастливой семьи. Карлхайнц вернется к ней непременно. Иначе и быть не может. Этот день не за горами. И ничего не будет так, как говорил отец в последние минуты своей жизни.***
Все же любовь носит свои коррективы в планы на жизнь. Корделия была на пути к тому месту, в которое, как она думала раньше, никогда не вернется. Там у нее было незаконченное дело. — О чем задумалась моя королева? — прошептал ей на ухо ее особенный мужчина, поехавший с ней. — Карл, — произнесла она его имя, прижавшись к его плечу. — Я думаю, не упустили ли мы его? Он мог уже уехать из Австрии… — Не волнуйся — даже если это так, мы все равно найдем его, — ответил он, заправляя ее волосы за ухо. — В конце концов, по всем правилам мне нужно попросить у твоего отца благословения на наш брак. — Неужто тебе недостаточно моего согласия? — спросила Корделия, обвивая его шею руками. — Как ты консервативен. — Не совсем, — прошептали его глаза, а его губы накрыли ее. Кто бы мог подумать, что однажды в ее жизни произойдет такое счастье? Что когда-нибудь она будет безумно рада размазанной по всему лицу помаде? Что она вообще будет пользоваться помадой? Корделия с уверенностью могла сказать, что она — абсолютно счастливая женщина. Счастливее ее сейчас нет никого. Плен его рук и губ так сладок, а перспектива стать его королевой так заманчива и желанна. Карлхайнц прокусил ее шею, и она ахнула. Как же она влюблена в него — даже самой не верится! Скорее бы отправиться на его родину. В неизвестные дали, совсем на другой континент. Корделия все еще общалась с ним по-французски, но уже хорошо преуспела в японском. — Тоуго… Сакамаки, — с трудом выговорила она его настоящее имя на иностранный манер. — У тебя хорошо получается, — с усмешкой ответил ее будущий муж. — Ты молодец, Корделия. Ее имя на этом языке звучит чрезвычайно странно. Быть может, ей стоит взять псевдоним? Взять какое-нибудь японское имя, которое будет идеально сочетаться с его фамилией? Нужно будет подумать об этом позже. — Спасибо, — сказала она. — Мне приятна твоя похвала. Нужно будет поработать над произношением. И над словарным запасом заодно. …Их экипаж остановился возле особняка, расположенного на вершине холма. Ночное звездное небо заволакивали тучи: собирался дождь. Корделия, едва заметно вздохнув, открыла дверь. — Мне пойти с тобой? — спросил Карлхайнц. — Это дело сугубо нас двоих, — сказала она. — Я должна пойти одна. — Я буду ждать здесь. — Хорошо, — нога Корделии ступила на землю, когда она обернулась. — Я… рада, что ты поехал со мной. Она пробормотала это очень быстро и направилась прямиком к особняку. Очень давно она не говорила никому, что чувствует на самом деле. Это очень тяжело. Внутри Корделию будто бы ждали. В месте, откуда она сбежала, на стенах висели горящие факелы. Отец был большим любителем старины, поэтому было вполне ожидаемо, что он так и не перейдет на керосиновые лампы. Корделия шла молча, глядя на мрачные стены и гобелены. Подумать только — в такой скуке она когда-то жила. На душе у нее было чувство горького разочарования. Если бы только она встретила своего особенного мужчину раньше! Поднявшись на второй этаж, она направилась прямо по коридору и направо — в личную комнату отца. Там он проводил большую часть своего времени, пока мать и дочь носились вокруг него, как умалишенные. Корделия агрессивным движением поправила волосы и едва слышно хмыкнула. Она остановилась перед злополучной дверью, не решаясь ее открыть. Против ее воли в сердце поселилась тревога. Еще свежи были воспоминания о немытой голове, закрытой мешковатой одежде, кружевах, бесконечных переездах и чтении философских трактатов, и меньше всего Корделии хотелось, чтобы количество этих воспоминаний увеличилось. Она боялась зайти в эту комнату и не выйти из нее уже никогда. Она глубоко вдохнула. Снаружи ждет ее Карл и ее новая счастливая жизнь. Она не имеет права упустить это так легко и позволить своей старой жизни разрушить все это. Корделия открыла дверь и сделала шаг внутрь. Отец сидел в своем любимом обитом бархатом кресле неподвижно, будто статуя. Его глаза были устремлены в пол. В его волосах теперь преобладал седой вместо лилового, пальцы стали еще более бледными, жилистыми и костлявыми, а некогда красивый коричневый костюм окончательно потерял цвет и форму. Корделия поморщилась. Отец выглядел еще более старым и дряхлым, чем она запомнила. В этом мужчине даже нет ничего привлекательного. И почему только мать все это время терпела его? — Отец, — после сигнального кашля сказала она. — Кто здесь? — его старая голова начала медленно подниматься. — Корделия? Дщерь моя, это ты? Корделия снова едва заметно поморщилась. Его высокопарная манера общения всегда раздражала ее. — Стареете, отец, — сказала она. — Вы даже не услышали, как я вошла. — Супротив — весьма хорошо услыхал, — ответил отец, встав. — Я ведал, что ты возвратишься., — он оглядел ее с головы до пят. — Корделия! Что это за вульгарный вид? — Нравится? — намеренно покружилась она перед ним. — Что Вы там говорили про мою кривую шею? Посмотрите. Мужчины в полном восторге. — Мужчины?! Корделия, неужто ты.? — Отец, я выхожу замуж. И уезжаю далеко-далеко. Больше не буду мозолить Вам глаза своим «вульгарным видом». — Замуж? — у отца было то лицо, которое всегда бывало у него перед вспышкой гнева. А в гневе он был страшен. Но не сейчас. Корделия сохраняла спокойствие. — Кто он? Кто есть сей мужчина? — Будущий король вампиров, — ответила Корделия, гордо задрав подбородок. — Вампир?! Жалкий кровопийца, который хочет поднять статус с твоей помощью?! — отец был в гневе, и Корделия невольно сделала мелкий шаг назад. Волосы упали с ее плеч и заструились по спине. — Что это? Укус?! — большая отцовская тень на стене нависла над ее, маленькой, и схватила ее за волосы. — Ты позволила ему пить свою кровь?! — Не Вашего ума дело! Отпустите меня! — воскликнула Корделия, вырываясь. Отвратительный мужчина схватил ее за подбородок. — Сего я и опасался, — сказал он. — Неразумная девица, ты для этих кровопийц — лакомый кусок. Я ведал это и потому всеми силами пытался скрыть тебя от них. Но видимо чему быть — того не миновать. Отрадно, что ты здесь, Корделия. Порезвилась на воле — и довольно. Он щелкнул пальцами. Все двери и окна в комнате закрылись наглухо. Корделия хмыкнула. — Вот как Вы заговорили? Хотели уберечь меня? — она скрестила руки на груди. — Я страшная лгунья, поэтому ненавижу, когда мне лгут. Вы похитили мою мать у ее первого мужа. И все это время Вы боялись расправы от него и их двоих детей. — Я король демонов, моя дражайшая, и имел на подобное деяние полное право. — Король, говорите? На наше пленение Вы тоже имели право по этой причине? — Неразумная девица. Это благо, что ты всегда была под моим присмотром, — голос этого мужчины было слушать все противнее и противнее. — К моему несчастью ты родилась женщиной и очень похожей на свою мать. Все короли опасаются этого горя — рождения слишком красивой принцессы. Тебе было невдомек, но все оставшиеся в мире демоны мечтали заполучить тебя себе. Как глава семьи я не мог этого допустить. Все это время я трепетно защищал тебя и твою мать от тех, кто причинил бы вам вред. Я сумел искоренить демонов, но вампиров много больше, поэтому ты все еще в опасности. — Однако, как видите, со мной все хорошо, — Корделия подняла голову. — Все, с кем я встретилась после побега от Вас, нанесли мне несоизмеримо меньше вреда, чем Вы, якобы в попытках меня защитить. — Что ты можешь знать, неразумное дитя? Еще молоко на губах не обсохло, а ты уже возомнила, что увидела и узнала все. — Что и где у меня обсохло, уж не Вам судить. — Все же ты выросла с упрямым и пылким нравом. Истинно моя дщерь. — Говорю же, не люблю, когда врут. — Вот проказница, — отец криво усмехнулся. — Ты не знала горя и потому выросла с таким острым языком. Однажды ты научишься благодарить за данные тебе блага. Корделия подавилась собственной слюной от возмущения. Благодарить?! За что? За постоянные переезды? За мешковатую одежду? За грязные волосы? За избиения матери? Она хмыкнула. Этот мужчина слишком много на себя берет. — О, уверяю Вас, отец, как только блага в моей жизни появятся, я не поскуплюсь на благодарности, — сказала она. — Если бы меня от Вас похитил захудалый демон или вампир, я бы непременно кланялась ему в ноги до скончания времен. Огромная тень отца замахнулась на нее. И уже в следующий момент Корделия трогала покрасневшую щеку. С досадой она поняла, что это была рука с перстнем. — Как смеешь ты перечить отцу?! — рассвирепел этот мужчина. — Дряная девчонка, я позволял тебе слишком многое! Придется хорошенько поучить тебя уму-разуму! — Каким образом? — вместе с болью в Корделии проснулся азарт. — Убьете меня? Так же, как мать? Вы ведь так грезили это сделать, правда же? Она отправилась вглубь комнаты и одним махом скинула все вещи с письменного стола. — Ну? Давайте же! — кричала она, специально пытаясь его разозлить. — Скажите, какая я плохая дочь! Ударьте меня еще раз! Ну же, я жду! Но только сколько бы Вы не запирали меня под замок, я все равно не буду благодарить Вас! Потому что я не дура, как моя мать! Я не питаю ложных надежд на Ваш счет! С этими словами она сорвала балдахин с кровати и увидела бледное неподвижное тело матери, лежащее на ней. Она была в красивой белой сорочке и с распущенными волосами. — Псих, — прошипела она, едва сдерживая истерический смех. — Жалкий мужчина. Матушка ждала дня, когда снова сможет носить красивые платья. Кто бы мог подумать, что для этого ей нужно всего лишь сдохнуть? И в какую позу Вы планировали посадить меня? За стол, с Вашей любимой книжкой в руках? — Какая ты догадливая, Корделия. Да, изначально я так и планировал, — сказал отец, быстро приблизившись и проведя рукой по ее лицу. — Но теперь у меня появилась идея получше… Корделии стало тошно. — Не трогай меня! — она вырвалась от него и распахнула окно. — Ты опоздал, папаша. Мой жених ревнив и сейчас ждет снаружи. — Снова молвишь о том кровопийце! — теперь обе щеки Корделии были красными. — Я убью его сей же час! — Не посмеешь! Кишка тонка! — Пусть уезжает! — И не подумает! — Он не достоин руки принцессы демонов!!! — Корделия помнила эти прикосновения, от которых хрустели кости. В этот раз обойдется хотя бы без сломанной руки. — А это уже сугубо мне решать! — сказала она. — Бедное неразумное дитя, — отец смотрел ей прямо в глаза, — только из-за крови своей ты ему и нужна. Не будешь ты с ним счастлива никогда. Ходить к тебе будет лишь когда проголодается, а ты будешь проклинать его последними словами. — Это мы еще посмотрим, — Корделия нахмурила брови. — Ваши слова, отец, уже давно не имеют на меня никакого влияния. — Зачем же ты тогда пришла ко мне? — изогнул бровь отец. Корделии было отвратительно узнать в этом выражении лица саму себя. — Думала, что у Вас еще не все потеряно, — ответила Корделия. — Ошиблась. Сглупила, совсем как матушка. Сейчас исправлюсь. Она вытащила небольшой, но острый серебряный клинок. Спасибо, Карл. Это лучший подарок на свадьбу, который ты только мог преподнести. Отец не ожидал этого и не смог противостоять. Старик совсем потерял хватку. Его тень на стене совсем скукожилась. Огромная тень Корделии нависала над его. Как же давно она этого ждала! С этим жалким мужчиной пора покончить раз и навсегда. Это тебе, дорогая глупая матушка. Обрети же наконец успокоение. Если подумать, Корделия никогда не любила убивать. Но иначе она не могла. — Неразумная пылкая девица… Истинно моя кровь, — сказал отец, лежа на полу, когда Корделия вонзила клинок прямиком в его сердце. — Когда-нибудь ты вспомнишь мои слова. — Не волнуйтесь — не вспомню, — сказала Корделия, вонзая клинок глубже. — Потому что я никогда не буду такой, как Вы. Хорошо усвойте свой последний урок, отец. Она снова нанесла удар. А затем, войдя в раж, еще и еще. Глаза отца закрылись уже навсегда. Его тень на стене его личной комнаты останется неподвижной навеки. Осознание этого заставило Корделию ощутить странный прилив возбужденного удовольствия и грусти и отчаянной грусти одновременно. Корделия смеялась низким грудным смехом и плакала, проводя по шее испачканными в крови ладонями. На улице хлестал дождь. Ее смех становился все громче и громче. — Наконец-то! Я свободна, свободна! — кричала она, смеясь, когда выбегала из дома и танцевала, как умалишенная. Возможно она действительно сумасшедшая, потому что Карлхайнц почему-то не присоединился к ней. Но он ведь любит ее. Иначе и быть не может. Только рядом с ним Корделия могла позволить себе вести себя подобным образом. Нет, отец. Ничто никогда не будет так, как ты сказал. Никогда. Потому что новая королева вампиров и демонов не такая, как ты. Она выше, лучше, сильнее.***
Аято, милый, что же ты наделал? Корделии было трудно идти, поэтому она опиралась на стену. В груди сильно болело, но не из-за огромной раны на ней и хлещущей из нее крови. Впрочем, из-за этого тоже. Аято, милый, как ты мог? Так обозлиться на собственную мать — шутка ли? Корделия жадно хватала ртом воздух. Она знала, что так будет, она опасалась этого более всего на свете с тех пор, как черты лица старшего сына начали грубеть, и он стал все более напоминать мужчину. Как ни посмотри, а все трое ее сыновей выросли в прекрасных юношей, и Корделия видела в этом исключительно заслугу своих генов. Аято, милый, почему так внезапно? До короля ему было еще как до Луны пешком — он все еще оставался маленьким принцем, у которого еще не выветрилась тяга к простым детским радостям: вкусной еде, прогулам уроков, дракам и спортивным играм. Корделия с ним очень намучилась, что уж говорить. С этим ребенком никакой стабильности не видать: прилежно учится и не дерется он лишь когда есть настроение. Зато настроение к баскетболу у него есть всегда. Ох, сколько ударов повидала его голова, сколько битого стекла повидал особняк, сколько Корделия повидала бессонных дней, когда из комнаты сына круглыми сутками слышалось лишь биение мяча о пол! Но это ведь совершенно невинное безобидное увлечение. Оно никак не помешает ему стать королем. В отличие от его новой подружки. Подумать только, ее Аято, у которого совсем недавно окончательно сломался голос, приводит в дом женщину! Уму непостижимо! Это совершенно не входило в планы Корделии. Конечно она понимала, что рано или поздно это может случиться, но не так серьезно и не так пагубно для ее мальчика. И для нее тоже. Ох, эта Джулия. Мерзкая малолетняя пигалица! Она вошла в особняк будто бы к себе домой, и имела наглость сказать, что она веганка и пацифистка. Что она за мир с людьми. И еще… что она хочет сама стать человеком. Когда Корделия услышала это, то пришла в ужас. Потому что знала своего сына. Потому что знала, что он такой же, как она, — очень уязвимый и ведомый, когда речь идет о любви. Стоило этой Джули немного надавить на него — и он бы стал слепо транслировать ее идеи и мнимо поддерживать их. Ополчился бы против собственной семьи, родной матери. И всей жизненной борьбе — конец. Этого Корделия не могла допустить. Она вышла на балкон и оперлась на перила. Ей нужно было отдохнуть. Нужно было перевести дыхание и сдержать порывы слез, ведь к балкону приближался кто-то еще. — Матушка? Ах, это же Райто — самый младший ее мальчик, сон которого был еще беспокойнее, чем у Аято, поэтому ему довелось увидеть свою мать в самом разнообразном свете. Однажды он даже признался, что возжелал свою мать как женщину. Разве это не очаровательно? — Райто, мальчик мой, — улыбнулась Корделия и протянула руку ему навстречу. — Подойди ко мне. Она помнила, как Райто подошел к ней и как они вели какую-то непринужденную беседу. Ее содержания она вспомнить не смогла. Помнила лишь, что смотрела на лицо Райто и думала, насколько очарователен тот факт, что его родинка под губой находится на том же месте, что и у ее матери. Думала о том, есть ли у ее сына в данный момент дама или он находится в поиске. О том, найдет ли Райто истинную любовь, единственную женщину, имеющую над ним власть. Она-то нашла — к худу или к добру. Жаль, что Карла сейчас нет рядом. Райто ухмыльнулся. Уже по одному этому выражению Корделия поняла, что будет дальше. Потому что знала себя. И знала, что ее сыновья похожи на нее. Поэтому толчок и падение с балкона она восприняла совершенно спокойно. Это было ожидаемо. Кажется, она упала прямиком в цветник, потому что розовые шипы больно царапали ее кожу. Интересно, было ли больно тем паренькам, которым она перегрызла сонные артерии? Корделия усмехнулась от этого жалкого вопроса. Ей снова жутко захотелось плакать. Пошел дождь. Она закашляла собственной кровью. Но плакать еще не время. Они ее просто так не оставят. Наверняка скоро явится еще и Канато, чтобы поглумиться над несносной матерью. А ведь Корделия дарила ему игрушки, которые ей, в свою очередь, дарили ухажеры. А он так красиво ей пел. А сейчас наверняка собирается расчленить или сжечь ее тело. Хотя… учитывая, что всякое внимание их друг к другу сводилось лишь к пению и передариванию подарков, это ожидаемо. Аято, почему ты с ними заодно? Ты же обещал мамочке, что выручишь ее, что вернешь папу к ней. Корделия хмыкнула. А ведь препятствий к возвращению Карла больше нет. Пигалицу Беатрикс прикончили Охотники. Все. Баста. Вот мерзавец. Что отец, что сын. Однажды Корделия ответит вам достойно, и вы будете ползать перед ней на коленях, вымаливая прощения. Как же жалко из ее уст это звучит сейчас. — Корделия? Корделия укусила щеку. — Рих…тер.? — пробормотала она как можно жалобнее и болезненее. — Рихтер… мой… дорогой… — Корделия! Любовь моя! — Корделия попыталась состроить страдающее лицо, когда Рихтер склонился над ней. — Что они сделали с тобой, милая? Подлецы, щенки, убить их мало! — Тише, Рихтер., — Корделия протянула к нему руки. — Это я во всем виновата… Как никак, это ведь я их воспитывала… Я… плохая мать… — Не говори так, — Рихтер целовал ее руки и всхлипывал. — Корделия, милая… Что я могу для тебя сделать? — Мне… Этому телу осталось недолго, — прошептала Корделия. — Нет… Нет, прошу, не покидай меня, — Рихтер плакал и целовал ее руки. — Рихтер, послушай меня., — сказала Корделия достаточно громко, чтобы он собрался. — Послушай, это очень важно. У нас мало времени. Сейчас вырежь мое сердце… не говори, пока я не закончу. Вырежь мое сердце и найди ему новое вместилище. Младенца. Человеческого. Держи его под присмотром и давай ему кровь время от времени. Тайком, запомни. Тогда однажды я овладею контролем над новым телом, и тогда мы всегда будем вместе. Мы не можем позволить, чтобы все прекратилось. Мы зашли слишком далеко. Ты же понимаешь это? — Да… Понимаю, — Рихтер плакал. — Я буду уповать на твое возвращение, любовь моя. — Очень хочется в это верить, — хмыкнула Корделия и закрыла глаза. Она не хотела смотреть на то, как Рихтер достает меч и делает то, что должен сделать. Она вообще уже мало что хотела. Аято, милый, как ты мог? Карл, любимый, почему тебя сейчас нет рядом? Корделия ведь так любит вас обоих. И Канато с Райто она тоже любит. Недаром ее дети появились на свет двадцать второго марта — в день годовщины ее свадьбы с любимым мужчиной. Корделия думала о возможной новой жизни в новом теле. Будет очень жаль расставаться со своей красотой. Хоть это и было ожидаемо, но почему так больно? Корделия поняла, что не любит воскресать. Но в ее случае иначе просто нельзя. В ее последнюю ночь старой жизни она так и не заплакала…***
Юи оторвалась от строчек книги Ницше и захлопнула ее. Голова очень сильно болела. Но как мама? Приятно ли ей было показывать это Юи? — Мам? — шепотом спросила она. — Ты в порядке? Я… Что ты думаешь насчет того, что только что увидела? — Это не стало для меня большой неожиданностью, — призналась девушка. — Я догадывалась о чем-то таком… Вот как. — Если ты хочешь поплакать, то можешь сделать это прямо сейчас, — вдруг сказала Юи. Хм. Дорогуша, ты выставляешь меня какой-то плаксой. Мне это не по нраву. Терпеть ненавижу свои искренние слезы. Юи пожала плечами. Она не ожидала от нее другого ответа. Встав, она подошла к стеллажу, чтобы поставить книгу на место. Тогда руки затряслись в первый раз. Юи несколько раз вдохнула и выдохнула, отгоняя назойливую мысль. Она просидела за просмотром воспоминаний слишком долго. Аято уже спал в одном из кресел библиотеки, положив ногу на стол. Юи села рядом с ним. Сердце сильно сжалось. Ей столько всего хотелось у него спросить, но она не решалась, потому что не знала, причинит ли ему боль своими вопросами. Почему-то ей очень сильно захотелось до него дотронуться, поэтому она положила руку на его ладонь — наверное, лучше не трогать его за плечи и руки. Она посмотрела на часы. Восемь утра. Все же она не успела вовремя, но все равно решила прошептать: — С прошедшим днем рождения. — А? — Аято открыл глаза. — Что за чушь ты несешь? — Я узнала, что вчера у тебя и твоих родных братьев был день рождения, — ответила Юи. — Ты даже не сказал мне об этом. — Да я и сам, честно говоря, запямятовал, — Аято потянулся. — На Джули рассчитывать не приходится. Удивляюсь, как она запомнила дату собственного рождения, номер паспорта и почтовый индекс. Ты узнала что-нибудь полезное? Юи понурила голову. — На самом деле да., — сказала она. — Есть способ прекратить все это… Насколько я поняла, если обративший вампир или демон погибнет раз и навсегда, то его обращенные, способные создавать себе подобных, также умрут, а все остальные просто развоплотятся. — То есть нам всего лишь нужно убить этих четырех ублюдков, которые напали на церковь, я прав? — спросил Аято. — Это же они всем заправляют? — Думаю, все несколько сложнее, — сказала Юи. — Проблема скорее не в братьях Муками. Они — лишь исполнители своей «миссии». Такие же, какой могла быть я. Вся суть в том, что у них во главе стоит Рихтер, одержимый идеей возродить Корделию. Если с Муками что-то случится, то Рихтеру не составит большого труда собственноручно составить новую армию из обращенных. Не сразу, но когда-нибудь. И история просто повторится снова. Аято кивнул. — Корень проблемы здесь, — Юи указала пальцем на грудь. — Если уничтожить корень проблемы, то она решится почти сама собой. Она замолчала. Аято хотел кивнуть, но осознание дошло до него. — Ты совсем спятила?! — воскликнул он. — Если ты уничтожишь сердце Корделии, то тоже.! — Я знаю., — кивнула Юи с пустым взглядом. — Нет, ты, кажется, не догоняешь, — Аято взял ее за плечи и потряс. — Ты в ящик сыграешь, даже пикнуть не успеешь! У тебя ж нет другого сердца! Собственное с самого рождения — тю-тю! — Да, я знаю, — снова кивнула девушка. — Но пока что это единственный способ. — Да, блинчик, тяжелой ты судьбы человек, — вздохнул Аято. Юи слабо улыбнулась. — Мне не нравится этот способ, — сказала она, — поэтому я продолжу искать. Если действительно выяснится, что другого выхода нет., — она вздохнула и достала кинжал. — У меня вряд ли когда-нибудь хватит решимости сделать это самой, поэтому… Аято, я поручаю сделать это тебе. — Ты думаешь, у меня решимости хватит? — хмыкнул Аято. — Типа, «тебе же не впервой убивать мамочку, Аято, если решился один раз, решишься и второй.» — Воспринимай это как знак моего безоговорочного доверия к тебе, — сказала Юи, у которой снова затряслись руки. — Если ты поручишь мне что-нибудь подобное, то я сочту это за честь. — Господи, как можно говорить об этом с таким серьезным лицом? Ты вообще понимаешь, что мы твое убийство сейчас обсуждаем?! — Да, понимаю, — кивнула Юи и протянула ему кинжал. — Аято, ты обещаешь мне сделать это в случае чего? Аято перевел взгляд с Юи на кинжал, а затем снова на Юи. Протянул руку и подвинул кинжал к девушке. — Оставь себе, — сказал он. — Никакого обещания я тебе давать не буду. Он прошел мимо совершенно обескураженноой Юи. — Охрененный подарок на день рождения, — пробормотал он. — Прям рассыпаюсь в благодарностях. Аято вышел из библиотеки. Громко хлопнула дверь. Юи застыла на месте, как статуя. — Он разозлился, — грустно произнесла она. — Я что-то… не так сказала? Понятия не имею, дорогуша, понятия не имею.