***
Рихтер знал, что Корделия не согласится возрождаться в теле десятилетнего ребенка, поэтому сделал ей одолжение и прождал еще целых семь лет. Видимо, он был не очень осведомлен о том, в каком возрасте люди достигают совершеннолетия, и принимал решение по тому, насколько Юи выглядит зрелой. Неужели он счел, что взрослее она уже не будет? Вполне возможно, что так и есть. Тельце Юи Комори навсегда останется таким: худощавым, прямоугольным, несовершенным. А лицо? Оно округлое и потому выглядит очень детским. Интересно, возможно ли будет как-то это скрыть? Подвести глаза, чтобы не казались такими большими, и заострить подбородок? Картину портят еще и эти непослушные волосы. Даже если выпрямить их и покрасить в лиловый, все равно не выйдет так, как надо. Нет, это тело по-своему симпатично, и в нем вполне можно жить, вот только… Как ни крути, а из Юи Комори не сделать полноценную Корделию. Значит, нужно максимально подчеркнуть преимущества этого тела: как можно чаще оголять ногу при помощи выреза платья, выставлять напоказ ключицы и запястья. Чтобы компенсировать для Карла «девственность» этого тела. — Я вижу, что ты вошел, Руки, — сказала Корделия вслух, наконец отвернувшись от зеркала. — Проходи, не стесняйся. Всегда холодный и беспристрастный, Руки едва заметно вздрогнул. Голос Корделии неумолимо приобрел ноты Юи Комори. Так забавно смотреть на этого мальчика в минуты, когда он с надеждой и сложно скрываемой радостью смотрит на лицо этой человеческой девчонки. Но ее больше нет. И никогда не будет. Она ныне — экспонат в банке с формалином в анатомическом музее. От нее осталось только тело. Руки подошел и почтительно поцеловал руку Корделии. Она хмыкнула. — Вы выполнили приказ? — спросила она. — Вы ничего не приказывали нам, — у Руки была потрясающая особенность говорить с покорно опущенной головой очень авторитетно. — Карлхайнц приказывал. — Я подчиняюсь только Вашим приказам. — Карлхайнц — мой муж. Отныне он ваш хозяин в той же степени, что и я. — Он не обращал нас. Он не хозяин нам. — Боже, какой ты педантичный, — вздохнула Корделия. — Хорошо, тогда я приказываю тебе и твоим братьям: пусть обращенные двигаются дальше Токио и близлежащих районов. Оставаться на одном месте больше нет смысла. Нам нужно как можно больше обращенных и как можно меньше людей, ты помнишь это? Нет! Этого не должно случиться! Девчонка, видимо, забыла все слова, кроме «нет». Корделия с поразительным терпением пережила новый приступ боли. — …Зачем Вам Ваш муж, если Вы и без него прекрасно справляетесь с реализацией плана по созданию «нового мира»? — спросил Руки. Корделия разозлилась, но не подала вида. — Чем Карл задел твои нежные чувства, Руки? — спросила она. — Он явно не пришелся тебе по душе. — Я не говорил этого. Корделия приподняла уголки губ и опять повернулась к зеркалу. — Карл, каким бы он ни казался, очень хороший и великодушный правитель. Он носит свой титул короля заслуженно, — сказала она. — Ты же видел, как он плакал над несчастным Рихтером? Хм. Вернее, над тем, что от него осталось. Руки некоторое время молчал. — Но он же не плакал, — прорезал тишину его голос. — Он смеялся. Корделия повернулась к нему. Она рассмеялась сама. — Так ты заметил? Ты очень наблюдательный, Руки, — она провела рукой по его плечу. — Я всегда уважала это в тебе. Уверена, Карлу ты тоже понравился. Мы с ним… часто сходимся во мнениях и поступках. Новый приступ дикой и необузданной нежности заставил Корделию пройти мимо Руки и отправиться к своему милому Карлу. Она вдруг открыла для себя еще одно преимущество молодого тела: оно полно энергии. Полно силы, готовности, страсти, несмотря на жесткие рамки целомудрия, в которых его держали. Нет! Мама! Пожалуйста! Пожалуйста, что угодно, но только не это! Оставь, остановись, не иди к нему! Пожалуйста, умоляю тебя! Мама, услышь! Я этого не хочу! Я не готова! Аято…! — Замолчи, несносная девчонка! — воскликнула Корделия, резко остановившись. — Как ты до сих пор умудряешься сопротивляться — для меня загадка, но теперь с твоим мнением никто считаться не собирается, ясно тебе?! Я победила! Я выиграла это тело! А ты проиграла, поэтому сиди и помалкивай! Корделия услышала всхлип. Бедное хрупкое дитя. Она совершенно ничего не понимает в жизни. Она не была подготовлена к этой бесконечной жизненной борьбе и попросту не желала в ней победы. Корделии было жаль ее. Все эти семнадцать лет она только и делала, что жалела маленькую церковную узницу… Но ныне уж поздно. Жалеть нельзя.***
Карл выглядел угрюмым. Очень несвойственное ему выражение. Обычно он выглядел уверенным, будто бы все ему по плечу, будто бы ему и море по колено. За таким уверенным и сильным мужчиной любая женщина будет чувствовать себя защищенной. Но Корделия, как любящая жена, знала, что ее сильный мужчина все же не железный и иногда тоже нуждается в защите и поддержке. И она способна на это. Способна развести руками все тучи у него над головой. Лишь бы он был счастлив. И был с ней. Он — лучший мужчина для нее, а она — лучшая женщина для него. Корделия огляделась вокруг. Она поняла причину его грусти. — А он еще называл себя поэтом, — вздохнула она, подойдя к мужу. — Видимо, зависть заставляет исчезнуть всякое чувство прекрасного. Тебе с таким трудом досталась эта картина. Она сняла с руки перчатку и прикоснулась к Его холодной щеке. Карл любил искусство. Он очень долго и кропотливо собирал свою коллекцию. Его вкусы весьма специфичны: почему-то его особенно интересуют картины со страдающими людьми. Чудак, каких поискать. Но такой милый. «Надоедливый попутчик» Бертольда Вольца был безжалостно порезан. — Не это главное, — сказал Карл. — Пропал твой портрет. — Портрет? Зачем он тебе, если я сейчас стою перед тобой живая? — с улыбкой спросила Корделия и тут же осеклась, как только увидела в глазах мужа свое отражение. У нее перехватило дыхание. Верно, она больше не она. Она уже никогда не будет такой, какой знала себя, какой была, какой любила себя. Теперь всякий раз, когда она будет смотреть в зеркало, она не увидит узкое лицо с пухлыми губами. Теперь она лишена этого. Навсегда. — Дело в том, что я быстро отыскал его. Полагаю, Рихтер занял мой кабинет в наше отсутствие, — сказал Карл. — Он весь пропах им. Вероятно, он любовался им каждый день или… не хочу даже знать, что еще он мог с ним делать… — Его больше нет, милый. А я здесь, с тобой. Его рука легла на ее талию. Корделия наслаждалась приятными путами его ревности. Ее Карл поцеловал ее жадно, долго, страстно. — Да, ты права, — пробормотал он. — Черт, мне всегда было по-своему жаль его. Он всегда был тихим, незаметным, совершенно не умел добиваться своего. Но, черт возьми, у всего должны быть пределы! Он еще и укусил тебя… — Ч-ш-ш-ш, все хорошо, — Корделия прижалась к его груди. — Никто и ничто не сможет разлучить нас. Когда-то давно мы дали друг другу клятвы о том, что всегда будем вместе, ты помнишь? Как видишь, забрать меня у тебя не способна даже смерть. Со всем остальным я и подавно справлюсь. Они снова поцеловались. — Признаться, я не ожидал, что ты окажешься такой преданной, Корделия, — сказал ее Карл, проводя пальцем по ее нижней губе. — Хм. Сама от себя не ожидала. Ты очень хорошо умеешь убеждать. Глядя на тебя, я действительно поверила в то, что обществу необходим дивный новый мир. Карл оторвался от нее и посмотрел вокруг. — …На протяжении всей истории своего существования люди страдали, — сказал он. — Ты никогда не задумывалась почему? — Честно говоря, нет. Мне было немного не до них. — Мне тоже. Однако однажды я задумался, — Карл дотронулся до рамы одной из картин. — Взгляни. Они ведь просто ничтожно слабы. Кажется, только недавно они научились делать так, чтобы их младенцы не умирали спустя пару месяцев из-за неизвестных причин. Их жизнь может забрать все что угодно: болезнь, несчастный случай, другой человек, старость. Удивительно, что их до сих пор осталось так много, а нас становится все меньше. За эти годы оборотни наверняка исчезли вовсе? — Ты рассуждаешь о таких вещах, о которых ни один вампир в здравом уме даже не стал бы задумываться. Продолжай. — Нас становится меньше, потому что люди уж очень жестоко уничтожают нас. Но за что? — Мы пьем их кровь, Карл. Очевидно, им это не очень по душе. — Убийства себе подобных очень распространены среди людей. Почему же они до сих пор не пошли войной друг на друга? — Они делают так. Периодически. А затем рассказывают своим детям об этом на уроках истории, якобы для того, чтобы они не повторяли ошибок прошлого, но в итоге в один прекрасный момент все равно начинается новая война. — Какая глупость. Они ненавидят нас и друг друга. И как ты думаешь, почему? Корделия промолчала. — Они слабы и беспомощны. Им нечего противопоставить нам, друг другу, болезни, старости, поэтому они ненавидят все это, — изрек Карлхайнц. — Если дать им силу противостоять хотя бы старости, болезни и друг другу, то ненависти в них станет на порядок меньше. И страданий, соответственно, тоже. — Как же ты пришел к этому? — спросила Корделия, с наслаждением смотря в его горящие янтарные глаза. Эти глаза всегда побуждали беспрекословно верить ему. И, даже если Корделии всегда было плевать на людей, прямо здесь и прямо сейчас ей стало не все равно на их проблемы и чувства. — Потому что мы с тобой ведь тоже такие, Корделия, — продолжил Карл. — Мы тоже были беспомощными, и потому ненавидели. Ты — отца, а я… — Дядю, — закончила за него Корделия, потому что прекрасно помнила эту историю. — Точно, — Карл потер переносицу. — Все же этот долгий сон плохо на меня повлиял. Как будто туман в голове. Все события того времени смешались… — Я могу напомнить тебе, — Корделия улыбнулась. — Ты рассказывал мне об этом во время нашего медового месяца. О своих родителях: о трудолюбивом строгом отце и о матери, у которой абсолютным любимцем был Рихтер. О вашей незаслуженно бедной жизни… — Точно. Дядя лишил отца статуса и состояния, потому что однажды заслужил признание короля демонов, обыграв того в шахматы. После такого поступка закон был ему не писан. Так отец мне рассказывал, — Карл нахмурился. — Мы несколько раз работали в доме дяди. В нашем фамильном особняке. Я не понимал, зачем дяде жить в таком большом доме. Я знал, что он никогда не был женат. Что единственной женщиной в его жизни была Жертвенная Невеста, кровь которой он очень быстро испил без остатка. Поэтому поначалу мне было трудно поверить в существование Кристы. — Криста? — Корделия нахмурилась. — О ней ты не рассказывал. — Моя единственная троюродная сестра. О личности своей матери не знала даже она сама, — пожал плечами Карл. — Удивительно, как у кого-то вроде дяди могла быть слабость. А его Мэгуми была именно ею. Ее обучали музыке, рукоделию и этикету лучшие учителя, она всегда носила платья с иголочки, и все ее желания всегда исполнялись по первому требованию. Естественно, ей было не до компании кузенов-оборванцев. Но однажды мы все же познакомились. — Ах, эта Криста всегда казалась мне жутко заносчивой. — Она вела себя со всеми вполне мило и по-доброму. Даже наличие такого отца, как мой дядюшка, не смогло испортить ее, — Карл замолчал. — Я не желал Кристе зла. Никогда не желал. Я лишь хотел получить то, что по праву принадлежало моему отцу. Лишь хотел преподать дяде, считавшему меня лишь мелким оборванцем, хороший урок. И я знал как. Это был единственный способ. Кристе просто не повезло родиться его дочерью… Дальше все как в тумане… — Ты наконец спустил малютку Кристу с ее воздушного замка и открыл ей глаза на реальный мир. Может, она этого и не очень хотела, но кто, если не ты, мог это показать? — хмыкнула Корделия. — Представляю, как ожесточилось ее личико, как наивные глазки наполнились слезами, как в ее светлой головке промелькнула мысль о том, что необходимо раз и навсегда сжечь все платья, что хоть как-то открывают тело, и о том, что ее маленькие пальчики больше никогда не соприкоснутся с роялем, а красивый голосок не споет даже пары нот. Ничего из того, что сделало бы ее в глазах других мужчин хоть сколько-нибудь привлекательной… Они оба посмотрели на одну и ту же картину. «Святая Мария Магдалина в пещере» Гуго Мерле. Или же «Несчастная Криста, наконец спустившаяся в реальный мир», как назвала бы ее Корделия. — Я добился своего, — голос Карла звучал спокойно. — Я больше не ненавидел дядю. Он стал ненавидеть меня, потому что я стал сильнее его. Я узнал о его слабости и завладел ею. Досадная ситуация вышла с Кристой: ее отец умер у нее на руках. — Ты убил его? — Старик не вынес позора и волнения за дочь. Продолжительный голод из-за нервного расстройства и вирус скарлатины, гулявший среди людей в то время, сделали свое дело. Номинально моей вины в его смерти нет, но Криста, судя по всему, так не считала. Помню, она много плакала, и я знаю, что в мое отсутствие она плакала еще больше. Но почему-то она не уходила: видимо, не могла покинуть место, которое всю жизнь называла домом. Или же это следствие традиционного воспитания моего дядюшки. Меня никогда не волновало, почему она со мной. Я получил свое, отобранное от отца. Остальное не было для меня важным. Корделия молчала, ухмыляясь. — Этот случай навел меня на мысль о том, что было бы здорово, если бы в нашем мире силу могли иметь все, — продолжил Карл. — И это должно случиться. — И это случится, — Корделия подошла к нему вплотную. — Если мы оба стали сильными, то сейчас, когда нас двое, мы стали сильными вдвойне, м? — …Я знал, что не ошибусь в тебе. Ты — самое ценное мое приобретение, — Корделия блаженно закрыла глаза, когда он особо подчеркнул предпоследнее слово. Но она хотела еще немного его помучить. — Тем не менее, тебе ничего не мешало раз за разом бросать свое «ценное приобретение» дома с детьми. И очень подолгу его не навещать, — она сделала вид, что обиделась, но кокетливо выставила ногу из-под платья и положила руки на его плечи. Карл принял игру. Он прислонил ее к стене, провел рукой по щеке. — Я изучал различную информацию для исполнения нашего замысла, — он усмехнулся. — Тем более, мое «ценное приобретение», кажется, сказало, что с него хватит путешествий. Корделия хмыкнула. — А еще, — Карл наклонился к ее уху, — во Франции мое «приобретение» могло забыться и не удержаться от игры с каким-нибудь вампиром-земляком… — Ты думаешь, здесь, без тебя, я смогла удержаться? — Корделия, смеясь, тоже шептала ему на ухо. — Местные и Рихтер в том числе — мне не соперники. Хотя ты права — меня воротило от мысли о том, что кто-то другой сможет выпить крови из твоей шеи. Не люблю, когда посягаются на мое. Он погладил ее по бедру. Корделия закатила глаза. Она услышала тихий плач — или же ей показалось? — Я тоже ужасно не люблю, когда мое трогает кто-то другой, — она слегка потянула его за длинные седые волосы. Их губы слились. Страстно, жарко, глубоко. Боже, как можно было жить без этого столько лет? — До исполнения плана осталось совсем чуть-чуть, — прошептал Карл. — Да. И мы будем править новым миром вместе, правда же? — ответила ему тем же Корделия. — Правда. — И ты больше никогда не покинешь меня. — Да. — Нигде и никогда? — Нигде и никогда. — Поклянись. Карлхайнц, ее король, снова поцеловал ее. О дивный новый мир! Мир, где она наконец будет абсолютно счастлива! Потому что будет неразлучна с Ним. Корделия на мгновение отвлеклась и посмотрела на стену напротив. «Последний день Помпеи». Репродукция. Как, однако, часто люди любили изображать друг друга именно обнаженными. Хотя Корделия, наверное, могла их понять. Если бы не оставшиеся в ней понятия о рамках приличия, она бы предпочла заказать портрет своего милого Карла. Обнаженного Карла. Она бы повесила его у себя в тайной комнате, чтобы этот портрет не мог видеть никто, только она. Боже, зачем ей потрет теперь, когда Карл всегда будет с ней, живой? Какое счастье. Его так много, что даже страшно. Но Корделия привыкла отрицать страх. Он не способен ее сковать. — …Тоуго, — прошептала она его имя между поцелуями. Это имя было сигналом. Так она называла его только в постели. И ее Тоуго все понял. Корделия все еще слышала плач, чья сила только росла, но не придавала этому значения. Какое дело ей до чужого горя, когда прямо сейчас она так счастлива?***
Когда Корделия проснулась, звезды висели уже высоко. По пробуждении она любила первым делом с удовольствием посмотреть на свое отражение в зеркале. Она присела перед трюмо, игриво сложив ногу на ногу, поправила тонкий шелк ночной рубашки, оголивший грудь. И обратила внимание на шрам. Она угрюмо вздохнула, сдув с лица прядь запутавшихся кудрявых волос. И чем же род матери этой девчонки так провинился перед кем бы то ни было, что их всех наградили этим недоразумением вместо нормальных волос?! Настроение на душе было паршивым. — Ну что, счастлива? — спросила Корделия, скрестив руки на груди. Ответа не последовало. Корделия отвернулась от зеркала. Это лицо ее раздражало. — Очень неприлично не отвечать, когда с тобой разговаривают, дорогуша. Вы запретили мне разговаривать с Вами, мадам. — Хм! Какой официоз! А где же привычная «мамочка»? Полагаю, я не имею права называть Вас так. И никогда не имела. Все же наши теперешние отношения совсем не походят на отношения матери и дочери. — И это вся твоя благодарность?! — Корделия разозлилась. — После всего того, что я для тебя сделала?! Вы присвоили себе мое тело и делаете с ним то, что мне совсем не нравится. Извините, но я не могу поблагодарить Вас за это. — Я отказала ему, ты видела?! Отказала собственному мужу! И все потому, что кто-то расплакался совсем как малое дитя! Если Вы действительно сделали это ради меня, то это очень великодушно с Вашей стороны. Однако я не просила Вас об этом. Это было сугубо Ваше решение. — Какая же ты все-таки невыносимо упрямая! — процедила Корделия и снова повернулась к зеркалу. Она глядела на свое новое лицо. В последнее время с ней творится все больше странных вещей. Она все меньше понимала собственные мотивы и желания. Почему она в последний момент сказала Карлу «нет»? Она ведь так скучала по его телу, голосу, ласкам… Из-за того ли, что в ее голове промелькнула мысль о том, что тело Юи Комори нравится ему больше, чем ее прежнее? О, этот мимолетный мысленный порыв привел ее в такое бешенство и отчаяние, что даже словами не передать. Ревность к собственному телу? Она определенно сошла с ума… Из-за того ли, что на месте Марии Магдалины в пещере Корделия в какой-то момент увидела не Кристу, а Юи? Не экспонат в банке с формалином, а живую, настоящую Юи. Несчастную человеческую девчонку, которую всю жизнь держали под замком. Как же их судьбы с Корделией похожи. За одним лишь исключением: за свою короткую даже по человеческим меркам жизнь Юи смогла испытать настоящее счастье — любить, быть любимой, быть свободной. Корделия не имела этого. Завидовала ли она ей? Хм… Вы пришли в замешательство, когда Ваш муж заговорил о ребенке. Эта пигалица уже проникла в ее мысли! Корделия хмыкнула. Из-за того ли она отказала, что Карл прошептал ей на ухо: «Ты же подаришь мне еще одного ребенка?» Когда Корделия очнулась в новом для себя теле, она решила, что с нее достаточно. Из-за своих троих детей она один раз уже упокоилась с миром, хотя… Этого нового, пятого, ребенка она будет растить вместе с Карлом. Муками займутся исполнением их замысла, и ему не на что будет отвлекаться. Поэтому на протяжении всей беременности, первого года детских истерик, первых шагов и первых молочных зубов он будет с ней. На сердце потеплело от этой мысли. Вот только какова судьба будет у этого ребенка? Со старшими мальчиками все ясно. Однажды Аято займет место отца, а Канато и Райто будут помогать ему в правлении — ведь все усилия Корделии не должны пропасть зря. А самый младший… А может это будет девочка? Милая собственная дочь? Очаровательная принцесса, которую можно одевать в красивые платья и учить искусству ублажения мужчин? Лучшего мужчину Корделия уже заполучила, поэтому праздные гуляния и роскошные балы можно будет со временем оставить. Не полностью, конечно: раз в пару-тройку лет можно и развлечься. Но играться с мальчиками маленькой озорнице, похожей на Карла, можно и разрешить. — Просто это то решение, которое нужно было хорошенько обдумать, — сказала Корделия, улыбаясь и пытаясь расчесать непослушные волосы. — Это неплохая идея. Это тело молодо и полно сил. Зачать и родить ребенка не составит большого труда… Корделия услышала нечто странное внутри себя. Будто бы подавленный крик отчаяния. Будто бы всхлип. Будто бы капающие на пол слезы. — Карл очень хорош в постели. Поэтому как я могу ему отказать, если он так хочет ребенка? — волосы с большим трудом, но поддавались. Я… очень рада… за Вас. Корделия отбросила расческу. — Послушай, дорогуша, — она нахмурилась, — не всем, как тебе, на блюдечке досталось все и сразу. Я ждала этого всю свою жизнь! Все эти, страшно сказать, двести шестьдесят два года! Ты постоянно говоришь о кощунственности и несправедливости, но то, что ты должна жить дальше счастливо, а я — умереть, так и не обретя счастье, по-твоему справедливо?! Или ты считаешь, что я вовсе не заслуживаю счастья? Почему же? Почему я, лишенная всего и вся с самого рождения и всю жизнь боровшаяся за свое счастье, его не заслуживаю, а ты, с рождения имевшая все и получившая еще больше за просто так, заслуживаешь?! Кто вообще в твоей картине мира заслуживает быть счастливым? Абсолютно каждый. Но Вы действительно считаете, что будете счастливы, мама? Корделия приподняла брови. Неожиданно для самой себя она громко рассмеялась. Она определенно больна или пьяна. — Дорогуша, я всегда считала тебя неглупой девочкой, но сейчас ты почти разубедила меня в этом, — сказала она, утирая слезы. — Конечно я буду счастлива. На вершине нового мира вместе с любимым мужчиной. Чего еще можно желать? А этот мужчина… Вы считаете, что он любит Вас? — А ты смеешь сомневаться? Что ты можешь знать о любви, наивная неразумная девчонка? — Корделия снисходительно вздохнула. — Перед тем, как погрузиться в долгий сон, Карл прислал мне письмо. Там он писал, что крайне обеспокоен моим состоянием, и дал ценный совет. Даже четкую пошаговую инструкцию, что делать в случае, если моя жизнь будет в смертельной опасности. Он, верно, понял, что готовят против меня наши сыновья. Почему же он тогда не помешал этому? Почему позволил этому случиться? — Хм. Не задавай глупых вопросов, девочка. Очевидно, он просто не мог. Он занимался исполнением нашего замысла… Его замысла. — Не перебивай! Сколько раз я тебе говорила, что это дурная привычка! Он никогда не забывал обо мне и на каждую годовщину дарил мне синие розы — знак верности и королевской преданности. Но ведь это лишь одно из толкований. В Азии, насколько мне известно, более популярно другое значение. Синяя роза — знак недосягаемой любви. — Что мне твои толкования? Я прожила с ним в браке много-много лет. Я умею читать мужчин. И его тоже. …Если бы он действительно любил тебя, мама, он бы нашел силы и время спасти тебя. Я так думаю. — Думаешь? — Корделия хмыкнула. — Что-то я пока не наблюдаю Аято, рвущегося тебя спасти. Следовательно, он тебя не любит? Юи ахнула. Корделия ухмыльнулась, любуясь своим новым лицом. — И правильно. Поигрался с едой и хватит. Человеческая девчонка из церкви, пусть и в кои-то веке симпатичная, наследнику короля вампиров все же не ровня, ты согласна? Папочка твой только наверняка расстроится. Жалко его. Но с другой стороны, тело его дочурки теперь не приберут к рукам Охотники. Куда ни глянь — одни плюсы. Так что, дорогуша, не переживай: твое тельце пойдет на благое дело. Со своей стороны ты совершила все, что могла. Настало время отдохнуть. Голос в ее голове всхлипнул и затих. Наконец-то тишина. Корделия блаженно потянулась и встала. Сделала несколько шагов по комнате. Нужно бы пошить побольше платьев — Рихтер совершенно не подготовился к ее появлению! В дверь постучали. — Войдите, — позволила Корделия, снова запахивая халат. — Моя госпожа, — голос Руки дрогнул, когда он зашел. Неужели этот экспонат в банке с формалином смог пробудить в этом холодном и бесчувственном существе естественное человеческое влечение? Уму непостижимо. — Как проходит захват? — спросила Корделия, когда тыльную сторону ее ладони поцеловали. — Успешно, но… Прямо сейчас возле особняка в больших количествах умирают обращенные Коу… — И это значит, что… — На нашу территорию произошло вторжение, моя госпожа. У Корделии округлились глаза. Она поспешно побежала к балкону. Резкий порыв ветра растрепал ее волосы. Сузив глаза, она увидела это… и против своей воли ахнула. Оборотни, Охотники и вампиры… вместе. За всю свою жизнь она не видела ничего подобного. — Как… Как они… вместе… — вместо осмысленных слов удавалось бормотать только бессвязный бред. Они пришли… за мной? Корделия стиснула зубы и балконные перила. Резко развернулась. Побежала по особняку босая. Нужно найти Карла. Нужно срочно найти Карла. Обнять, поцеловать, защитить, уберечь. Его, весь дом, себя, весь мир от катастрофы. Он все еще находился среди своих картин. Корделия увидела его издалека. Она вздохнула с облегчением. — Мы займемся этим, — сказала она Руки, все это время беспрекословно следовавшему за ней. — С этого момента ты и твои братья подчиняетесь не только моим, но и его приказам. Ясно? Она подняла руку вверх и щелкнула. Руки сжал губы, но кивнул. — Слушаюсь и повинуюсь. Корделия хмыкнула и отправилась обратно в спальню. Она окажет незваным гостям соответствующий прием. Но для начала нужно хотя бы переодеться.