Под покровом листвы

Узумаки упал. Это случилось быстро: сперва судорожно дёрнулись торчащие из рукавов локти, потом подогнулись колени. Всё длилось буквально несколько мгновений, но Саске прекрасно знал, что испытывает Узумаки – каждая секунда для него сейчас растягивается и оборачивается долгими минутами. Хочется высвободиться из цепкого плена давящей чакры, но думать ты способен лишь о собственном дыхании. Саске подался вперёд, не хотел, чтобы кто-либо испытывал подобные мучения. Даже Узумаки. Пусть болван и наговорил лишнего, но что ещё можно ожидать от невоспитанного бескланового? Узумаки даже на столь важном мероприятии оставался собой. Его попытку помочь жёстко прервали: отец впился пальцами в плечо – стиснул с такой силой, что боль стрельнула к ладоням. Он подчинился, не стал вырываться. Казекаге, сурово взглянув на свою спутницу, приказал прекратить, и та повиновалась. Саске наблюдал, как она что-то говорит Узумаки, а тот упрямо смотрит в ковёр и стискивает челюсть. Даже сейчас упорствует. И почему он такой? Когда надо молчать – мелет чушь, а когда следует извиниться – помалкивает. Стоило женщине убраться в другую комнату, тут же возле Узумаки закрутились другие ребята. Яманака помогала прийти в себя. Саске смотрел на блуждающий растерянный взгляд, на дрожащие, цепляющиеся за одноклассницу руки и думал, что у Узумаки отвратительная прическа. Да и весь его вид сейчас: жалкий и потерянный. Когда их взгляды встретились, Саске был уверен, что позлорадствует, усмехнётся ему в лицо, но он не смог. Понял, что внутри пусто, а выдавливать из себя лживую эмоцию показалось смешно и глупо. И, наверное, жестоко. Пальцы на плече сжались ещё сильней, и Саске отвёл от Узумаки взгляд. Испуганно уставился на отца. Тот никак не отреагировал, продолжал презрительно смотреть перед собой. Саске видел, как Узумаки схватился за горло, и слышал, как сипло захрипел. Мгновение и дверь грохнула об стену – он убежал. В комнате все молчали. Подписание документов ещё не закончилось и расходиться им было нельзя. Наконец пальцы на плече разжались, и отец оставил Саске одного. Кожа под одеждой горела от боли. Наверняка останутся синяки. Саске еле заметно прикоснулся к плечу, постарался аккуратно размять. Пока он крутил рукой, заметил на себе пристальный взгляд Яманака. Она огляделась по сторонам – отец стоял к ним спиной – и, тихо подойдя к Саске, не дала открыть рта: — Что думаешь сделают с Узумаки? — спросила она, не переставая поглядывать по сторонам. — Почему ты спрашиваешь об этом меня? Саске перестал щупать плечо и внимательно взглянул на Яманака. Они стояли близко и в отличие от остальных одноклассников к ней не надо было наклоняться, чтобы о чём-то тихо сказать. Хотя он ни с кем и не шептался, с Хинатой разве что. Саске стало интересно: в этот раз она тоже будет печься об Узумаки? — Ты издеваешься? — взгляд Ино недобро скосился на его лицо. — Повлияй на своего отца. Он наверняка потребует отчисления, — она склонила на бок голову. — Да ты и сам это понимаешь. И Саске немного растерялся: нелепо приоткрыл рот – так и смотрел на Яманака. Даже не нахмурился. А она, наоборот, вылупилась в ответ исподлобья, скрестив руки на груди. — Кто бы говорил, Яманака, — хмыкнул он. — Раньше ты была другого мнения. — Какая разница, что я говорила раньше? — её брови взметнулись вверх. — Давай вспомни ещё, как я тебе в шесть лет в любви признавалась. Это всё дела минувших дней, — она смахнула с лица завалившуюся прядь. Саске взглянул на отца, на его острую фигуру. В форме тот выглядел ещё более грубо, казался выше. Смешно. Отец не стал бы и слушать, даже если бы Саске действительно захотел заступиться за Узумаки. Тот просто подойти к нему не позволил, чуть кость не сломал. И лучше отцу не знать, что Узумаки пару раз ему помогал, едва ли в драку не полез. Саске хмыкнул в никуда. Вспомнил, как выбежал из комнаты Анко, добежал до лестницы и услышал знакомый наглый голос: — Да валите к себе, да! — на втором этаже общежития верещал Узумаки. — Думаете, мне Зануду-сана позвать слабо? В ответ лишь заржали. — Если бы Эбису был сейчас здесь, то сам бы тебе выволочку устроил. — Конечно, притащил Учишонка мелкого. Ладно Шисуи, но этот… Только сейчас Саске понял, что они говорят о нём. Он перегнулся через перила, попытался заглянуть в коридор. И, как назло, наткнулся на ошарашенные синие глаза; тут же на него уставились три недовольных мужика. Хлопок. И Саске окружили. Снизу опять что-то закричал Узумаки. Саске не слышал. Один попытался схватить его за волосы, но он быстро присел, сделав подсечку. Шиноби отшатнулись. Тут между ними выскочил Узумаки, встал в нелепую позу: пригнулся, ноги растопырил и руки в разные стороны развёл. — Да отстаньте вы, идиоты! — на последнем слове он взвизгнул. Саске посмотрел на него и сперва не поверил догадке – Узумаки боялся этих кретинов. И чего тогда полез? Он бы и сам с ними справился, без посторонней помощи. А потом хлопнула дверь, и в их разборку вмешался Шисуи – активировал Шаринган, и три амбала шлёпнулись на пол. — Что ухмыляешься? — выдернула его из мыслей Яманака. — Поговоришь с отцом? А я со своим поговорю. — Ты так хочешь, чтобы Узумаки оставили с нами? — невозмутимо поинтересовался Саске. Он никак не мог понять, почему Яманака так беспокоится за одноклассника. — А ты не хочешь? — улыбнулась она одним уголком губ и прищурилась. Саске её взгляд не понравился. Слишком хитрый. Он действительно не хотел, чтобы того оставляли, в этом не могло быть никаких сомнений. Саске ждал этой возможности год и теперь должен быть рад, что Узумаки могут исключить. И он, конечно, счастлив. Все вокруг засуетились. Видимо, официальная часть подходила к концу, и скоро появятся Каге. Яманака, кивнув на прощание, отошла подальше. А Саске только сейчас заметил, что к нему идёт отец. *** Они с мамой сидели друг напротив друга за столом и ели в полной тишине. Под потолком болтался одинокий плафон, тускло освещая столовую. Во всём остальном доме свет не горел. После того как отец приказал идти домой прошло достаточно много времени, но ни он сам, ни Итачи до сих пор не вернулись. Саске знал, где они, и ему было любопытно, о чём же там говорят старейшины, и он собирался расспросить брата по возвращении. Стук палочек прекратился. — Убери локоть со стола, — бесцветным голосом проговорила мама. Саске не шелохнулся, продолжал опираться щекой на кулак. — Убери локоть со стола, — даже не взглянув на него, монотонно повторила мама. Он медленно приподнял голову, недоумённо покосился на неё и свесил руку вдоль тела. — Мы же одни в доме, какая разница как сидеть? Саске пытался заглянуть маме в лицо, поймать потухший взгляд. Сейчас она казалась совсем крошечной и бледной. Красивая фарфоровая кукла. Рядом с ним она всегда вела себя так, будто они не родные. Минуты текли, а мама не отвечала. Саске знал, что ничего другого ожидать и не стоит, но продолжал упорно задавать глупые вопросы. Сегодня она была особо молчаливой. Он палочкой попытался расплющить рисинку, не получилось – недоваренная. Снова. На отца и Итачи мама тоже накрыла. Зачем спрашивается, ведь они сейчас на ужине. Саске равнодушно покрутил пальцем чашку брата и услышал, как оборвалось постукивание палочек. — Не надо трогать, — пробормотала мама и приподняла взгляд. Но не на Саске, на долбанную чашку Итачи. — Сыночку не нравится, когда трогают его вещи. Пальцы обхватили посудину. Он сжал её, надеялся, что та лопнет, и осколки вопьются глубоко в кожу. Кровь зальёт стол и точно попадёт маме в тарелку, смешается с сухим рисом. И тогда она посмотрит на него, подскочит и обработает руку; будет нежно гладить по голове, просить, чтобы был осторожен. — Пожалуйста, поставь, — её голос задрожал. Нет, она не обратит внимание даже если весь дом утонет в его крови. Он вернул чашку на место. Саске наелся. Подхватил тарелку с размазанным по краям рисом и пошёл на кухню. Свет не стал включать – уличный фонарь хорошо освещал комнату. Он долго лил моющее средство на губку, потом часто её сжимал, пропитывая стекающей водой из крана. И думал. Думал про Хинату – вспоминал её рассказы о семье. Как она ласково говорила о сестре, называла самой талантливой, весёлой и обещала, что однажды непременно их познакомит. Потом добавляла, что Саске вряд ли понравится неугомонная болтушка Ханаби, но всё равно стоит рискнуть. Хината рассказывала про своего отца, называла его ласково – папой. Как-то сравнила его с Саске, сказав, что они оба снаружи холодные и грубые, но внутри добрые и ранимые. А потом подскочила и убежала на полигоны. Саске ухмыльнулся грязной тарелке: глупый вывод. Он налил ещё моющего средства, и пена потекла по предплечью. Приподнял глаза. Какое же у него жалкое отражение – стоит в тёмной кухне и не может вымыть посуду. Саске схватил тарелку и остервенело принялся шоркать по гладкому покрытию. Мама всё ещё сидела в столовой, когда он закончил. Взглянул в окно и отшатнулся: мимо пронёсся разъярённый отец. Даже сквозь стены неслась его чакра. И Саске испугался. — Иди скорей к себе, — услышал он голос мамы. Дважды повторять не пришлось, Саске подскочил к лестнице и быстро метнулся наверх. Он представить не мог, что так разозлило отца, но на глаза ему решил не попадаться. Дверь в комнату закрывать не стал, если приспичит, тот войдёт. Саске слышал неразборчивый голос отца. Слышал, как скрипит лестница. И вот – дверь распахнулась. Саске держался за спинку стула и волну чакры перенёс стоя. И снова всё как у Узумаки. Какая ирония, он даже в наказаниях второй. Это казалось странным, но Саске захотелось улыбаться. В такой неподходящей ситуации. Ещё чакра. Колени дрожали, но он продолжал стоять и ухмыляться. — Ты ещё и улыбаться смеешь? — отец подошёл к нему. Занёс руку. Саске посмотрел в его перекошенное презрением лицо и кривовато улыбнулся. Точь-в-точь как болван Узумаки. — Отец, братишка даже не знает почему ты так зол, — голос Итачи. Саске попытался разглядеть его в темноте, но силуэт брата скрывал нависший отец. И ему оставалось лишь слушать. — Лучше я поговорю с ним. Отец молчал. Они все молчали. Саске боялся шелохнуться лишний раз, слишком громко вздохнуть. Он по-прежнему смотрел прямо на отца, но уже не пытался улыбаться. Тот в последний раз взглянул в лицо Саске и опустил руку. — Не хочу даже прикасаться к тебе, после того как тебя трогала Хьюга, — шагнул он в темноту комнаты. А Саске взгляд с выбранной точки не отвёл, продолжал смотреть перед собой. Теперь отец обращался к Итачи: — Если ты знал об этом, но не сказал… — шептал он угрожающе. — Я не знал, к сожалению, — спокойно отвечал ему Итачи. Саске не видел их лиц, не решался посмотреть в их сторону и мог только различать голоса. — Отец, ты же устал, я поговорю с братишкой. — За что мне такое наказание, — пробормотал отец. Саске слышал, как скользит его ладонь по лицу. — Делай что хочешь, сын. Хочешь – говори, — закрылась дверь. В темной комнате они остались вдвоём. Можно было выдохнуть, и отпустить несчастный стул, но Саске с такой силой цеплялся за деревяшку, будто если отпустит – ноги подвернутся, и он упадёт на пол. Отец никогда раньше себя так не вёл, не замахивался. Только ледяной тон и волны ненавистной чакры. Что Саске сделал не так? Неужели всему виной его общение с Хинатой? От прикосновения чужих ледяных пальцев к напряжённой руке он дёрнулся в сторону. Отцепился от деревяшки. И ноги его не удержали, вместе со стулом он повалился на пол и запрокинул голову. Итачи стоял над ним, и хоть его лицо прятала темнота, Саске чувствовал, что тот смотрит на него. — Мне помочь тебе? Брат шагнул вперёд, в тусклый прямоугольник уличного света, и присел на корточки рядом. Саске посмотрел в его глаз, единственный нескрытый падающей тенью. Итачи потянул к нему руку. Пальцами он подцепил свисающую чёлку и аккуратно откинул ту в сторону, но до кожи не дотронулся. Саске ошалело скосился на его ладонь и, шумно выдохнув, отполз назад. — Мне не нужна помощь, — тихо ответил он и поднялся на ноги. — Отцу лучше помоги. Саске старался не смотреть на брата, не хотел случайно показать, как испугался его странного жеста. Безразличный взгляд и вытянутая рука с растопыренными пальцами. Когда к нему прикасалась Хината, она смотрела совершенно иначе: смущённо, ласково. В её глазах он видел заботу. Взгляд же Итачи совершенно другой. — Как хочешь, братишка, — поставил Итачи стул на место и сел. — Поговорим? Саске понял, что стоит как на досмотре в пропускном пункте. Он вышагнул из сместившегося бледного прямоугольника и, скрестив руки на груди, уставился на брата. — Может свет включить? — пробурчал Саске, косясь на выключатель. — Зачем? — брата снова скрывала темнота комнаты. Саске точно слышал, как тот усмехнулся. — Я тебя плохо вижу. Силуэт покачнулся – Итачи закинул ногу на ногу. — Зато я тебя хорошо. Саске фыркнул и щёлкнул по выключателю. Итачи не на того нарвался, в странных его шуточках он не будет участвовать. Видимо, плотное общение с Шисуи дало свой никудышный результат, и брат перенял только самое худшее. Ну хоть с девушками не начал всё время пропадать, как делал тот. — Говори, — Саске уселся на футон, скрестив ноги. — Мне жаль, что я не смог заступиться за тебя перед отцом, — начал Итачи. — Ты мне ничего не рассказывал про свою подругу, — он по-доброму улыбнулся. — Хината, верно? Саске кивнул. Да, когда-то они говорили об этом. Вроде Саске только поступил в академию. Но начав ближе общаться с Хинатой, ему показалось, что рассказывать про неё неправильно. И разве Итачи были бы интересны их бессмысленные диалоги? Пустая болтовня, не более. Он не сразу заметил, что улыбается. — Мне твоя защита не нужна, да и сказать о ней нечего, — Саске покосился на брата: тот смотрел уж слишком участливо, ласково улыбался. Какая разительная перемена. — У отца претензии к Хьюга? — Очень, очень жаль, — брат поднялся со стула и пересел на футон, поближе к Саске. — Я бы мог в случае чего за неё заступиться, — Итачи поджал губы и покосился на свои пальцы. — Но, видимо, я ошибся. — А что с Хинатой? — выпалил Саске. Даже шею вытянул, попытался заглянуть Итачи в глаза. А тот молчал. — Сегодня я узнал, что в их клане всё очень сложно. Какие-то волнения, — Итачи ответил на попытки Саске поймать взгляд – сам посмотрел на него. — Жаль я не знаю, что именно, старейшины, как всегда, скрытничают, — хмыкнул он. — Но вдруг в этом замешана семья Хинаты? Ты же не хочешь, чтобы она пострадала? — Саске мотнул головой. — Поэтому, братишка, тебе стоит рассказывать о ней больше. Саске скосился на трещинку в полу. Что же там происходит? Хината о клане рассказывала только хорошее, никогда не упоминала про какие-то волнения. Даже про её кузена Саске допытывался. Хотя ему вроде и неинтересно было. Вот через несколько дней учёба начнётся снова, и он обязательно поинтересуется. Когда на макушку опустилась лёгкая рука Итачи, Саске тут же отстранился, сбросив ту с головы. — Отец из-за этого разбушевался? — недоверчиво спросил он. — Не только, братишка, — Итачи улыбнулся. — Ещё из-за того, что ты сблизился с бесклановым мальчиком. — С Узумаки? — у Саске даже рот приоткрылся. Брат кивнул. — Мы с ним не сближались! Мы просто… — и он замолчал, снова уставился на трещинку. — У тебя всё на лице написано, — Итачи отклонился назад, упёрся предплечьем на футон. Саске уже хотел запротестовать, но ему не позволили: — Мне кажется, что в вашем общении ничего ужасного нет. Отец напридумывал себе лишнего. — Так его не исключат? — Нет, братишка, — и Итачи уставился в окно. А Саске удивился тому что рад, и что боялся услышать другой ответ. Просто Узумаки объективно не заслужил отчисления, всего-то. Кивнув своим мыслям, он посмотрел на брата. Странный он, конечно, человек. — Итачи, — позвал его. — Когда я смогу учить гендзюцу? — Ты увидел у Шисуи? — Саске кивнул. — Лучше подожди Шаринган, но, если начнёшь сейчас, никто не запретит, — Итачи внимательно окинул взглядом его лицо. Саске замолчал и понуро свесил голову. Все твердили, что надо пробудить Шаринган. Да и он сам хотел. Очень сильно хотел. Ему казалось, что тогда всё будет по-другому, что отец точно признает его, и ледяная чакра больше никогда не достанет Саске. Но ничего не помогало. Сколько бы он ни медитировал, ни тренировался, результата не видел. Значит ли это, что у него слишком спокойная жизнь? С младенчества ему твердили, что Шаринган впервые активируется при сильном эмоциональном потрясении, чаще всего от плохих событий. И лишь единицы способны, испытывая радость или что-то подобное, пробудить его. Саске задумался о брате: тот никогда не рассказывал о своём Шарингане. Отец говорил, что ему было всего пять, когда глаза пробудились. Итачи поднялся с футона – видимо, их разговор закончен. — Скажи, — окликнул его Саске, когда Итачи прикоснулся к дверной ручке. Тот взглянул из-за плеча. — А из-за чего у тебя Шаринган пробудился? Дверь приоткрылась, и Итачи замер в проходе. На него уставилась пара изучающих чёрных глаз, смотрела долго. Саске показалось, что брат ничего не скажет, но ошибся. — Из-за кого, братишка, — Итачи шагнул в коридор и прикрыл дверь.