***
Вова только вышел из учительской, сфоткав изменëнное расписание на завтра, только покивал и поулыбался всем в знак приветствия, как уши разрезал звонок на урок. А он шастает где-то за три пизды от собственного кабинета. Сначала просто ускорив шаг, а затем, чувствуя вину перед теми учениками, которых даже не видел ни разу, ускорился до бега. Пронëсся по тëмному коридору, соеденяющему два крыла, как в свои школьные годы, ощутил, как свистит в ушах, чуть не споткнулся об мелкую ступеньку и, пробегая мимо двести восемнадцатого, резко остановился, одной рукой так и держа телефон с задачником математики, а второй хватаясь за открывшуюся прямо перед носом дверь. Ещë бы чуть-чуть, и Вова точно поехал бы в травму с собственных же уроков. Выдохнув с неким облегчением, он обходит препятствие и вздëргивает голову вверх, приковывая взгляд к испуганным голубым глазам. А вот и та самая встреча, которую Вова не желал, но был к ней готов. Эта самая встреча была какая-то неловкая, так как оба смотрели испуганно, а Вова ещë и с диким блеском, в котором читался тот же страх, но только страх опоздания на собственный урок. — Звонок уже был, — Губанов резко меняется в лице, холодно выдавая эту фразу. — Знаю, — фырчит в ответ Вова, будто обижаясь на то, что его посчитали непунктуальным. Он прекрасно знает, что урок начался, и он даже чувствует некий стыд и неудобство, но объяснять это учителю русского нет ни времени, ни желания. С ним вообще не хочется пересекаться. Он хочет было махнуть рукой, развернуться и уйти на шум из его кабинета, но чужой голос его вдруг останавливает: — Шуруй тогда, чего стоишь? — Я тебе что, школьник? — Вова принимает позицию атаки, снова поворачивая голову на коллегу. — Нет, но похож, — Губанов проговаривает это с улыбкой на лице, чем ещë сильнее начинает раздражать. Вова хочет огрызаться и кидаться на него с самыми грязными словами, но сейчас не то время и не то место. Этого не стоит делать в школе, а может и не только в школе. Вова вообще не понимает своей реакции на этого человека, но понимает, что в первые дни не стоит заводить себе геморрой в виде конфликтов с коллегами, но как же хочется почему-то именно сейчас и именно его послать нахуй. Во всëм всë-таки виноват ебучий чайник, испортивший настроение с самого утра. А ещë Семенюк толком не ел со вчерашнего дня, и голод делает его ещë раздражительнее. — И что, получается, ты школьника ебал? — Вова даже как-то и забывает про шумный класс. В его глазах загорается искра, граничащая с бешенством. Он не знает, насколько грозно выглядит, но уверен, что если бы увидел себя со стороны, то точно бы не подошëл, боясь за собственную безопасность. — Чего? — Брови Губанова хмурятся. Если до этой фразы Вовы он ещë улыбался, то сейчас и намëка на эту улыбку нет. Его пятничная мысль сейчас слетела с языка Вовы, и филологу вдруг стало некомфортно. Он на секунду даже пожалел, что подошëл в тот вечер к Вове, но воспоминания о его чувствительности и о крышесносной ночи сразу затмили все жалелки Лëши. Раз уж математик начинает этот недоконфликт, то он не собирается отступать. Но вот только не знает, что ответить. Так и стоят два барана, чуть ли не уткнувшись друг в друга рогами. Но время идëт, а десятый класс начинает увеличивать децибелы. Вова принимает победу, хоть еë здесь и не было, и уходит, резко развернувшись и быстро удаляясь в сторону кабинета. Один плюс — теперь он не чувствует волнения перед классом. Внутри горит пламя, затмившее всякое волнение. Он входит в кабинет и голоса вмиг умолкают. Бросая на стол задачник и пряча телефон в задний карман, Вова поворачивается на класс и выпрямляется, поднимая нос выше. Он помнит слова Валерия Юрьевича и его небольшие рекомендации, сходу пытается угадать, где здесь тот самый Кашин, которого сразу надо осаживать. Но в поисках нет никакого толка, он даже примерно не может указать. Пламя чуть гаснет, ведь перед ним класс, где каждый второй выше Вовы на голову, каждый смотрит на него изучающе, с предельным интересом, а пара девочек даже вскинули брови и как-то кокетливо улыбались, не ожидая увидеть молодого, невысокого и милого от растерянности учителя. Да, Вова всë-таки вернулся к своим ощущениям растерянности перед одним из старших классов школы. — Садитесь, — Вова хотел с первых же секунд показаться грозным, но произнëс это почему-то мягко. — Меня зовут Владимир Сергеевич, и… — Типа Геевич, — похихикивает кто-то с первого ряда. По первому и второму ряду прошлись смешки. Глаза Вовы вспыхивают мгновенно, и натянутая на время речи улыбка резко исчезает. Вот он, десятый «Б» в той самой красе, которую Вова даже не ожидал. Он даже представить не мог, что проблема начнëт возникать с первых же секунд урока. Вова почти не меняется в лице, лишь взгляд резко бросается на последние парты первого ряда и хищно выискивает источник звука. На него уставились огромные, спрятанные за линзами очков, зелëные глаза светловолосого парня. На парту ближе сидел тоже замеревший от неожиданности пацан, но с бирюзовыми, вымывшимися волосами. Ну а рядом с этими шокированными сидел рыжий с довольно харизматичным, но для Вовы мерзким лицом. Этот рыжий пытался скрыть улыбку со своего лица, но выходило это плохо. Вернее, вообще не выходило. Это парень зря сказанул. Вова только что участвовал в небольшой перепалке с Губановым, и это точно задало настрой если не на весь день, то на этот урок точно. Вова вцепился в рыжего взглядом совершенно пустым, но говорящим многое. В серых радужках так и плескалось раздражение, желавшее выплеснуться на пацана, но нужно быть осторожным. Это не его ровесник и даже не знакомый. Это ученик, и с такими как он нужно быть предельно осторожным. Одно неверное слово — и ты труп. — Кашин? — Вова испытывает удачу, пытаясь угадать фамилию местного клоуна, который взял на себя роль веселить весь класс. Глаза пацана поднимаются на учителя и его улыбка резко пропадает. Вова видит неприятное удивление на чужом лице, видит замешательство и усмехается. Он бы тоже испугался, если бы новый учитель в первую же минуту своего присутствия на уроке назвал его фамилию и смотрел убийственно в глаза, при всëм при этом даже не заглядывая в журнал и ни разу не пересекаясь с парнем. У Вовы было ощущение, что они играют в гляделки, только один настроен рвать и метать другого, который лишь удивлëнно на него смотрит. Кролик и лисица, не иначе. — Даниил? — Вова специально делает акцент на двойную «и» и поднимает левую бровь. Так вышло, что перед первым уроком Вова шатался в учительской и принимал помощь от Валерия Юрьевича, пытаясь войти в этот ебучий электронный журнал. Там он и углядел имена и фамилии каждого десятиклассника, а имя Кашина как-то само запомнилось. — Данил, — фыркает в ответ рыжий. — Да неважно, я ведь для тебя Геевич, а ты для меня будешь Даниилом, — снова этот акцент, и Кашин морщит нос, приобретая в своëм взгляде искру раздражения. — Садись, Даниил, — и снова, чтобы окончательно добить Кашина. Кашин рухает на своë место и не сводит взгляд с невысокой занозы, то есть с математика. А Вова прозывает занозой рыжего. На этом и начинается война. Математик видит еë объявление в чужих глазах и принимает вызов. Только вот он не учëл одного: у Кашина есть последователи, и об этих последователях Семенюк даже не подозревает. А они и не высовываются, с каждой секундой наполняясь обидой. — Владимир Сергеевич, — продолжает свою речь Вова, сощуривая глаза. — Моя задача — дать вам нужный для экзаменов материал, а ваша — не сопротивляться получению знаний. Предмет не из лёгких, но сдать нужно всем. Денис внимательно наблюдает за новым математиком и время от времени щурит глаза, вслушиваясь в каждое слово. Когда этот Владимир Сергеевич вошëл в класс, Денис сразу понял: с математикой будут проблемки. И не потому что Владимир Сергеевич не внушал доверия и казался пустышкой, как учитель, а потому что глаза некоторых одноклассников опасно загорелись. Был грешок за его классом, приобретённый пару лет назад, и этот грешок заключался в доведении молодой англичанки до увольнения. И виновники того увольнения сейчас скалились, смотря то друг на друга, то на Владимира Сергеевича. Это заметил и Илья, несмотря на свою сонливость. Он с особым вниманием изучал самых неоднозначных одноклассников и между делом с особым вниманием слушал, что там говорил математик. — Шабанов, ты пропуск забрал? — В дверном проёме появляется Губанов, гордо расправивший плечи. Он держал в руках какие-то бумаги, параллельно с этим печатал что-то в телефоне, но, как только возник перед классом, то сразу спрятал его, оглядывая присутствующих. — Забрал. — А где Пешков? — Глаза Губанова сощурились, считая отсутствующих, но Серёжа оказался единственным, кто не явился на первый урок. — Сказал, что заболел, — Илья пожал плечами, продолжая наблюдать за математиком, а в особенности за его реакцией на появление Алексея Александровича в кабинете. Вова обернулся на него, будто бы даже испугавшись появления незваных гостей, а потом поджал губы и нахмурил брови. Они пересеклись взглядами лишь на секунду и тут же отвернулись друг от друга, не показав никакой однозначной эмоции. Губанов был занят обсуждениями срочных дел с классом, а Вова отвернулся к доске, уперев взгляд в тёмно-зелёную поверхность. — Сейчас узнаем, что с ним на самом деле, — Алексей Александрович вздохнул, покидая кабинет, оставляя после себя лишь полную тишину, хотя до его прихода в голове Вовы было множество мыслей и слов, которые хотелось бы сказать. Ëбаный Губанов. — Ваш классный руководитель? Класс лишь согласно замычал и закивал. Вообще супер! Тот самый класс, который больше всего волновал по поводу своей сложности, оказался классом человека, который волновал ещë больше. Вова, как бы ни пытался в первый же урок полюбить все классы, навряд ли сможет теперь полюбить этот чëртов десятый «Б». Но это лишь первый взгляд, и один идиот не может отражать целостный портрет всего класса. В душе затеплилась надежда, что в классе были и нормальные люди, не поддержавшие шутку рыжего.***
— Как тебе математик? — Он прикольный, — пожимает плечами Денис на вопрос о математике, отрываясь от упражнения по русскому. — Главное, что молодой и не нудный. Илья усмехается и ставит точку в последнем предложении. Он мало понимал русский как предмет, но правило «жи-ши» знал. На ощупь и всегда правильно ставил запятые, но никогда не учил правила, а Денис наоборот, учил все правила до единого и допускал некоторые ошибки. Потому на русском они и сидели вместе. Потому Илья и полюбил эти уроки, хоть и получал одни трояки и четвëрки. Алексей Александрович мало кого жалел, особенно свой класс, поэтому стоило кооперироваться с умными людьми и молиться на удачу, не упуская ни одного слова. Но последняя парта первого ряда сегодня решила расслабиться, почти не слушала и всë переговаривалась, несмотря даже на грозный и возмущённый взгляд из-за учительского стола. — Если он ещë на контрольных будет в окно смотреть, то это чистое золото, — бурчит Денис и закрывает тетрадь, планируя последние несколько минут урока бездельничать, переговариваясь с Ильëй. — Вообще, главное, чтобы он к профилю нормально подготовил. — Да чего ты, подготовит он, вон, умный какой, — Илья кивает куда-то в сторону. — Ты хоть один урок Костыча помнишь, чтобы весь класс тему понял за один урок? Сергеевич няш полный, по сравнению с Костычем, хотя бы не затирал про то, что мы — класс безмозглых макак. — Няш, — повторяет Денис и смеëтся, закрывая рот ладонью, чтобы случайно не усмехнуться на весь класс и чтобы их не прибили одним единственным взглядом. — Это пока что. Он ведь не знает, какие у нас знания по матеше на самом деле. — У нас нормальные, остальные — похуй, — Илья машет рукой и усмехается, видимо, слишком громко, привлекая к себе внимание Алексея Александровича. — Но он какой-то жёсткий в плане подъëбов, я с ситуации с Кашиным ахуел. — Коряков, — звучит грозно откуда-то из-за спин впереди сидящих, — что за бурное обсуждение учителя математики на уроке русского? Губанов старался не подавать виду, что слышал каждое слово, доносящееся с задних парт, но громкие усмешки уже начинали раздражать не только его, но и пару девочек, которые никак не могли сосредоточиться на упражнении. Не очень хотелось пресекать диалог между парнями, но их децибелы начали превышаться. В кабинете резко возникает тишина. Денис, уводя провинившийся взгляд от Алексея Александровича, молча смотрит на Илью и всë ещë тихонько посмеивается. Стоит ли говорить, что от такой реакции Дениса на его слова стало тепло на душе? Да любая реакция воспламенила зрачки, и они, словно смотря в темноту, расширялись и улыбались. У Ильи есть ещë целая литература на то, чтобы наслаждаться чужой компанией и посмеиваться с глупостей. У Ильи есть ещë целая литература через пару уроков, чтобы наслаждаться, а после этого урока Денис снова пересядет к Кашину на время физики. А потом история, и он пересядет к Арине, и тогда уже его глаза будут светиться и улыбаться, пока глаза Ильи бездумно будут сверлить историка без какого-либо желания вникнуть в материал. — А где твоя Ким? — Денис вдруг успокаивается и направляет заинтересованный взор на друга. «Прямо передо мной сидит, вот, смотрю на неë», — думает Илья, но только пожимает плечами и отворачивается, отвлекаясь на посторонние шорохи. Что Денис так зацепился за эту Ким?! Коряков вроде и не вспоминает об этом имени, не даëт никаких поводов это обсуждать, но Денис липнет, как муха к ленте. Его неподдельный интерес начинает пугать Илью. Спасибо звонку, прозвеневшему в такой подходящий момент. Илья вскочил, пожал плечами и припал к Шабанову, заводя бессмысленный диалог. — Денис, — тон Алексея Александровича хоть и был повседневным, не внушал никакого страха да и в целом не имел отрицательного звучания, но Дениса насторожил. Губанов редко к нему обращался по каким-либо вопросам, потому как для обсуждения каких-либо проблем класса существовали девочки, Неля или Арина к примеру, но Денис больше девочек вникал в математику, потому пришлось обратиться к нему, ведь тут было не только мнение о поведении Вовы на уроке, но и его подача материала. Губанова грел профессиональный интерес: как же там этот Вова справляется со старшеклассниками, наладил ли контакт и произошло ли что-то такое, за что кому-то нужно дать по шапке. Но решал здесь не только профессиональный интерес. Губанов не то что бы сгорал от любопытства, желая узнать о том, как этот парень проявляет себя как учитель. И ведь учитель не какой-нибудь ненужной географии или астрономии, а математики! Профильного предмета для старшеклассников, обязательного для каждого, незаменимого. Ведь Губанов совсем не знает этого Семенюка как человека, как учителя и тому подобное, зато уже знает его эрогенные зоны и знает, как довести его до вскриков. Картинки мечутся в голове, зрачки расширяются, но Губанов берëт себя в руки, выдыхает и сосредотачивается на подошедшем к столу Коломийце. Ну сейчас точно не время это вспоминать, но мозг уже зациклился на этом. Слава богам, что Губанов человек уже взрослый и способен сдерживать себя, даже когда ситуация в голове начинает выходить из-под контроля и картинки захлëбывающегося стоном математика становятся ярче. — Как математика прошла? Денис сначала замер, не понимая, к чему такие вопросы, но, сообразив, пожал плечами и задумался. — Да вроде нормально, но Кашин опять в начале урока выделился, — Денис уселся на первую парту второго ряда и устремил взор на классного руководителя. — Но Владимир Сергеевич его вроде угомонил. — Интересно даже, как именно, — глаза Алексея Александровича загораются интересом. — Кашин его Геевичем назвал, а Владимир Сергеевич его Даниилом, а Даня ведь обижается на это, — Денис начал расслабляться и даже посмеиваться, принимая расслабленную позу. Коломиец был восхищëн Владимиром Сергеевичем, ведь не каждому учителю удаëтся заполучить внимание на уроке и с первых минут очаровать половину класса, не каждому удавалось так метко попасть в слабое место Кашина без предварительных знаний о нëм. Но пронзительный взгляд, бросившийся по случайности именно на Дениса, позволил узнать ту сторону Владимира Сергеевича, которую он точно не хотел показывать на первых минутах урока. — Понятно, — выдыхает Алексей Александрович и принимает безразличную к внешнему миру позу. — Иди. Кабинет пустеет, а за последним учеником хлопает дверь. Губанов хлопает учебником, отодвигает его подальше и, не давая себе и минуты на передышку, поднимается с места. Руки шарятся по учебникам девятого класса, а взгляд беспричинно поднимается на окно. По двору школы спешно двигается знакомая сутулая фигура, запрыгивает на крыльцо и скрывается в дверях школы. Вспомнишь солнышко - вот и лучик. И куда это наш Владимир Сергеевич, интересно, ходил?***
После третьего урока, выдыхая с облегчением, Вова закрывает задачник, поворачивается на немытую доску и сверлит взглядом грязные белые разводы. Напряжённость, ранее сковывающая тело, вдруг пропала, но желание покурить душило и не давало думать ни о чём другом. Рука так и тянулась к портфелю, и теперь, когда выдалась свободная минута, Вова уже не сопротивляется. Он выходит из школы по знакомому пути, перепрыгивает через турникет по привычке, и, попав за пределы школы, запрятавшись во дворе ближайшего дома, будто подросток, закуривает предпоследнюю сигарету. Никаких особенных ощущений у него не было, да и табак его никак не расслабил, но если рука тянется — значит нужно. Да и если потом захочется, то когда? Только если под самый вечер, когда уже окончательно освободится. — Как успехи? — Валерий Юрьевич возникает над ухом, пока Вова без особого интереса и даже с отвращением выбирал выпечку в местной рыгаловке. Его отвращал каждый суп даже своим названием, а макароны заставляли отказаться от себя собственным же бледным видом. Пришлось брать только чай, после которого неплохо было бы выпить стакан воды, так как тот уж сильно сушил полость рта. Ну и мерзость. Придëтся выкручиваться, придëтся бегать на обед куда-то за пределы школы, если хоть на какое-то заведение в округе найдëтся лишняя копейка. Если нет — будет голодать. — Провëл три урока, вроде ничего, — Вова повëл плечом, выходя из столовой. Даже не так, не выходя, а чуть ли не выбегая. Адское место. — Мне тут Алексей Александрович поведал, как у тебя его десятка выделилась, — Валерий шëл рука об руку с математиком и время от времени кивал в сторону, когда до них доносилось сухое «здравствуйте», сказанное чисто из приличия. — Другие классы не показывали характер? — Девятый начал пальцы гнуть, но потом как-то сами успокоились, не знаю, — Вова пожал плечами и поднял голову, отрывая взгляд от пола. Честно говоря, он уже начал утомляться. Три урока подряд высосали приличное количество энергии, и это заветное окно на четвëртом уроке просто сводило с ума, пленило и успокаивало. Ещё немного, и Вова на целый час останется в тишине собственного кабинета. Ему нужна эта передышка, нужна спасательная тишина и ничегонеделание. Очень зацепила фраза «Алексей Александрович поведал». И откуда это, интересно, Алексей Александрович в курсе событий? Точно ведь интересовался, не побежит ведь десятый класс рассказывать всë, что приключилось в начале первого урока? Вова как-то смягчается и даже забывает о чужом сравнении его со школьником. — Ну, они такие. Кто у тебя сейчас на повестке дня? — У меня окно, — Вова даже ухмыльнулся. Ну наконец-то хоть час отдыха от безостановочного стресса, с которым он пока не научился бороться. Получалось только отвлекаться, но волнение в груди никак не унималось, ведь ученики всë ещë были ему неизвестны, ведь он всë ещë не знал, что они могли вычудить в любой момент. — Ой завидую, — тянет Валерий Юрьевич, растягивая на своëм лице кошачью улыбку. Он чуть ли не мурчал, покачивая головой. А потом Валеру отвлекли. Он скрылся в толпе рослых старшеклассников, а Вова остался посреди лестницы один. Вперëд и назад шныряют дети, кричат и смеются, переговариваясь о ерунде, а Вова, не разделяя этой необоснованной детской радости, смотрел на каждого если не грозно, то как-то слишком сосредоточенно. Он пытался найти тех, у кого уже вëл уроки, гадал, кто какой класс, всë думал, откуда в детях столько энергии и крикливости. Так и шëл по лестнице, подхваченный галдящей толпой детей, и сливался с ними. Дошëл до своего кабинета и заперся в нëм, развалившись на кресле и уткнувшись в телефон, закидывая ноги на стол. Снаружи ещë пару минут были слышны крики и редкие маты, с которых Вова иногда посмеивался, иногда закатывал глаза, а потом всë утихло. Со звонком коридоры опустели. Вернувшись в школу через несколько лет, Вова понял, что больше никогда не ощутит на себе той атмосферы, по которой порой хотелось плакать от тоски. Математик никогда больше не ощутит тот страх перед контрольной по биологии или русскому языку, никогда не пробежится по коридору с детской беззаботностью и не прогуляет уроки в туалете. Этого больше никогда не будет. Теперь школа для него — это место не для веселья и страха отхватить двойку в конце четверти. Это работа. Работа, не допускающая такого произвола. От этой мысли становится грустно, но короткие видео возвращают прежнее приемлемое состояние, и он даже хохочет над очередным падением котов со столов и полок.