Жизнь — бумеранг. Добро всегда возвращается добром — неправда.
Относись к людям так же, как хочешь, что бы они относились к тебе — А зачем? Все всё равно будут жить так, как им захочется, а ты, дура, будешь всю жизнь себя ущемлять.
Как аукнется — так и откликнется? — хуйня. Наглая ложь.
Выживает наиболее приспособленный — закон эволюции.
Я не хочу умирать… Я хочу быть счастливой! Я не хочу убить себя… — в этот момент девочка почувствовала, как разрушается её прежнее представление о мире». — Папа! — пожалуй, даже слишком резко и отчаянно выкрикнула она и встретилась с напуганным, взволнованным взглядом Андрея. — Мама… — прошептала Кира, прижимаясь к отцовской груди так, чтобы слышать биение его сердца, и из-под его руки поглядывая на Алю, которая подняла глаза, пытаясь поймать её взгляд, — Я не хочу умирать! — в отчаянии выкрикнула Кира. — Помогите… Я никогда больше вас обманывать не буду, и курить брошу, честно! — девочка захлёбывалась слезами. — Я вас слушаться буду всегда, только помогите, пожалуйста мне страшно! Я не знаю, что делать, помогите — «помогите» — странное слово. Кира не думала, что когда-либо осмелится его произнести, но вот, оно вырвалось из её грудной клетки. Да, именно из грудной… Именно, из клетки. В этот момент ей стало намного легче. Огромная чёрная птица, которой было тесно в узком пространстве между решёток; которая постоянно пыталась расправить свои крылья или перегрызть прутья, наконец, вырвалась на свободу… Андрей прижимал девочку к себе. Уже не так крепко, как раньше, но невероятно нежно. Он наклонился к ней и поцеловал её в горячий лобик. — Аля, — прошептал он. Но шёпот у него был особенный. Возможно, потому что шёпотом он вовсе не был. Низкий, но не дотягивающий до баса бархатный голос, с хрипацой и нотками фальцета. Кира была без ума от него с самой первой встречи с Андреем. — Аля… Нурафен, на полке над раковиной, — растерянно прошептал он. Девушка сразу поднялась с дивана, отпустив кирину и пошла на кухню. В этот момент у Киры внутри что-то упало. Будто бы оборвались те ниточки к которым было привязано её сердечко, и оно, с ускорением, гораздо большим, чем полагается предметам на земле, полетело вниз, к пяткам. Её не восприняли всерьёз… Она сказала такие вещи… Возможно, даже скорее всего, этот момент отпечатается в её памяти, как один из тех моментов, которые вспоминаются перед сном, или на каком-нибудь важном соревновании или экзамене, заставляя краснеть и не давая сосредоточиться. Кира раскрыла душу своим родителям. Впервые за последние четыре месяца она говорила с ними искренне. Она боялась, что больше никогда не сможет этого сделать. Боялась непонимания? Что ж, её не поняли. Родители посчитали, что она бредит, раз решили напоить её жаропонижающим. Возможно, это и хорошо… Да, наверное, это хорошо. Андрей рядом. Его сердце бьётся. Его рука нежно гладит Киру по спутавшимся волосам. Ей не страшно. Она счастлива.***
Кира устало мотала головой, отказываясь глотать таблетки. Она что-то невнятно мычала, хотя, скорее всего, она просто мычала, без цели что-либо сказать. Из её крепко зажмуренных глаз периодически выкатывались слезинки. Видеть это было невероятно больно, и что-то больно сжималось у Андрея внутри с каждым тихоньким стоном, с каждой впитавшейся в простынь слезинкой, с каждым тяжелым вздохом и случайным пинком. Кира беспокойно возилась на диване, комкая под собой постельное бельё, пытаясь найти что-то. Что-то тёплое и безопасное. Андрей и сам пару раз пребывал в похожем состоянии, например после случая, когда нырял в прорубь холодной зимой, пытаясь спасти непутевого стажёра. То самое противное чувство, когда всему телу холодно; кажется, что мокрую кожу обдувает холодный ветер, но дыхание, воздух, выходящий из лёгких, прожигает ноздри изнутри. Когда в глазах темно, а при попытке их открыть сознание расплывается яркими кругами и неясными образами. Когда голова и конечности становятся невероятно тяжелыми, как во сне, а рассудок, в буквальном смысле мутнеет, унося своего обладателя куда-то очень далеко… Андрей прекрасно понимал, что сейчас чувствует девочка. Но в то же время, когда он видел, как мучается ребёнок, ребёнок, не способный себя защитить, не понимающий, не осознающий происходящее; ребёнок, которому Андрей сам когда-то обещал, что она никогда не почусвует боль, никогда не будет плакать, жить в страхе и беспокоиться за свою жизнь… И вот, сейчас происходит всё сразу. Тихо роняет слёзки на постель, боится и ворочается в бреду его ребенок. От этих мыслей Андрею становилось настолько больно, что большую боль сейчас испытывала, пожалуй, только сама Кира. Андрей чувствовал, как по всему его телу пробегают мурашки. Подошла Аля. Она села на край дивана, перехватила Кирину голову и положила её к себе на колени. Кира чувствовала, как холодные пальцы касаются её подбородка, чувствовала, как её лба касается что-то большое и очень холодное. Она пыталась увернуться, но не было никакой ориентации в пространстве… А где верх? Аля заботливо обтирала лицо девочки холодным полотенцем. Кира тихонько хныкала и уворачивалась, но уже спокойнее. Значит, ей стало чуточку легче. Андрей знал, что была бы Кира в сознании, ей бы это не понравилось. Знал, что она начала бы плакать, даже если бы старалась не показывать этого, казалось, видел её напуганные глаза на серьёзном и бесстрашном личике. Тем не менее, чувствуя себя отвратительно из-за того, что делать это приходилось по сути против кириной воли, андрей закрепил жгут на её предплечье и протёр изгиб локтя спиртовой салфеткой. Когда игла входила под кожу, Кира вздрогнула чуть сильнее обычного, и из-под её век выкатилось сразу несколько слезинок. — Чш-ш, тихо, солнышко, сейчас станет легче, — шептал Андрей, целуя коленку, которая только что чуть не расшибла ему подбородок.***
Кира уже проваливалась в сон, когда ей действительно стало легче. Когда вернулась способность мыслить и воспринимать окружающий мир, но сил на это не оставалось.***
Андрей растирал что-то по холодным ступням девочки, Аля продолжала обтирать её полотенцем. Температура действительно начала спадать и Кира лежала головой на алиных коленях и ровно дышала через маску небулайзера. Андрей надел на Кирину тёплые носки и бережно завернул девочку в одеяло. Ей просто нужно отдохнуть. Иммунитет у неё крепкий, организм сам справится, если все силы будут направлены на борьбу с болезнью. Мужчина встал и начал собирать обертки и колбочки от лекарств и выбрасывать их; поменял воду в тазике, в котором Аля смачивала полотенце, и в принципе стал убираться в комнате. Когда он закончил и присел на край дивана, Кира беспокойно спала, свернувшись клубочком. Только сейчас Андрей понял, как же он устал… Устала и Кира. Устала Аля, в полудрёме прижимавшая к себе голову Киры, периодически издающей какие-то звуки. Аля раскрыла слипшиеся глаза и посмотрела на мужа. Кира снова заёрзала, попискивая сквозь сон. Девушка опустила глаза на ребёнка. Потом снова посморела на Андрея. Между ними произошёл какой-то мысленный диалог. — Ты думаешь, всё же надо? — спросил Андрей, тяжело и глубоко вздохнув перед этим. Аля как-то неуверенно кивнула. Мужчина молча встал и пошел на кухню. Он чувствовал какие-то неясные угрызения совести, когда распаковывал очередной шприц. Чуть-чуть снотворного и успокоительного Кире не повредит.***
Когда Андрей, сжимая шприц между пальцев, разворачивал Киру, что-то тихонько мычащую в алины бёдра, девочка подтянула ручки к лицу, потёрла глаза и не без труда их раскрыла, сонно моргая, в попытках сопротивляться свету. Андрей испугался. Испугался, что Кира увидит иглу в его руках и испугается сама. Это ведь почти предательство… Девочка растерянно моргала, и взгляд её упал на зажатый в ладони мужчины шприц. Но в глазах её не было страха. Скорее — понимание и… смирение? Кира снова подняла взгляд и посмотрела на Андрея. Казалось, смотрит она прямо в душу. — Папа… — шептала она, ловя в воздухе свободную ладонь отчима, — Пап, не уходи, пожалуйста, мне страшно, — Кира поднесла её к своему лицу и потёрлась о неё щекой, — пожалуйста, не бросай меня никогда, — снова шептала она. Снова. У Андрея возникло такое сильное чувство дежавю, что по рукам его пробежали мурашки. Он поднял взгляд на Алю, сидящую напротив, потом снова опустил на девочку. Хотелось обнять её, приласкать, крепко-крепко прижать к себе и долго-долго шептать ей и сидящей рядом Але, что всё у них будет хорошо… — Папа, помоги, пожалуйста! — с отчаянием в голосе снова начинала хныкать Кира, крепче прижимая ладонь к своей щеке. — Я всё сделаю, только, пожалуйста помоги… Андрей не сдержался. Он всё же отложил шприц и двумя руками притянул Киру, усаживая её к себе на колени. — Тихо, не надо плакать, — успокаивающе шептал он. Вообще, плакать, конечно же надо, но не сегодня. Кира на столько сильно устала и выплакала за последние пять часов такое огромное количество слёз, что на сегодня точно пора было с этим заканчивать. — Кира… Кирюш. Давай сделаем укольчик, и тебе станет легче? — к удивлению Андрея, Кира даже не вздрогнула; ни на секунду не прервалось её почти ровное дыхание. Он воспринял это, как согласие, — Я осторожно. Очень. Ты даже не почувствуешь. — Кира лишь сильнее прижалась к его плечу и сжала в ладошках вязанный Алей свитер… Даже когда два года назад Кира лежала в холодном коридоре на больничной койке, не способная ходить, она не казалась Андрею настолько беззащитной. Её светлые, почти блондинистые мокрые локоны распластались на подушке; кожа всего лица, а под глазами — особенно, была красной и сильно раздраженной. Хоть грудь девочки и двигалась равномерно в такт дыханию, не было уверенности, что она снова поднимется в следующую секунду. Кира снова раскрыла глаза. Она изо всех сил сил сопротивлялась усталости и снотворному, поступившему в мозг. Девочка смотрела на Андрея с немой мольбой, но потом подняла и протянула к нему бледные трясущиеся ручки. — Андрей? — позвала Аля, уносившая на кухню очередной использованный шприц. — Ты скоро? — Я останусь, — ответил он, не раздумывая, — иди без меня, — он сочувственно поднял взгляд и посмотрел на любимую. Аля вздохнула, прошла в сторону спальни, попутно выключив свет, и вернулась к дивану в гостинной. — Куда ж я без вас? — спросила она и села на диван прижимая спящую Киру к себе. — Получается, я опять у стенки? — усмехнулся Андрей. — Получается, так, — улыбнулась Аля, и несколько морщинок на её лице стали, как будто, менее заметны. Мужчина щёлкнул выключателем торшера и в темноте опустился на диван, как тогда, два года назад…***
Кира чувствовала себя хорошо. Быть может, это странно, но всё действительно было хорошо. Она чувствовала папину руку, поглаживающую её затылок и мамины — обнимающие её и сжимающие холодные предплечья. Кира и не помнила, когда в последний раз была так счастива. А может, она просто не хотела своего счастья замечать…***
Неделя прошла незаметно. К величайшему Кириному сожалению, Андрей почти каждый день уходил на работу, но Аля всегда рядом. Нет, Аля — это не плохо, просто, с ней нет какой-то подсознательной связи. Аля — это тот человек, паузы в разговоре с которым действительно становятся неловкими, а общие темы для разговора найти тяжелее, чем в горе иголок одинокую соломинку… Андрей был не таким. Ну и в общем, все ссылались на то, что Андрей — единственный медик в отряде, а за пультом может посидеть каждый. Вот так вот. Самыми неприятными моментами были те, когда Аля пыталась поставить девочке капельницу. Кира напрочь отказывалась. В первый день Андрею даже пришлось сорваться с работы и сразу с вызова ехать домой — ставить Кире катетор. Прошло два года, и проживя это время с медиком, Кира боялась не столько самого укола, сколько того, что ставить его будет не Андрей. Кстати, этот же Андрей настоял на том, что им всем нужно пропить курс валерьянки. А ещё он стал внимательно следить за проветрванием квартиры, чуть ли не график составил, и каждый день, почти каждый час, когда находился дома, а то и чаще, он мерил температуру Киры губами и прислушивался к тому как она дышит. А ещё, этот же Андрей, вернувшись на второй день после той ночи с работы, спрашивал у Киры о состоянии Артёма, чем сильно её удивил. Раньше он и слышать о нём не желал, а сейчас так в открытую интересовался. Когда Кира передавала ему сообщения своего парня, он передавал ему через девочку советы о том, что лучше пропить во избежание ухудшения состояния, но Артём отшучивался тем, что пропить он может абсолютно всё, что угодно, за исключением своей гитары и, конечно же, любви к Кире, правда девочка решила не доносить до отчима эти подробности. Всё было хорошо. Каждый вечер Кира засыпала в объятиях Андрея, и температура у неё не поднималась выше 37,5. Каждый день она переписывалась с одноклассниками, и все, как один, желали ей скорейщего выздоровления, и рассказывали о жизни в школе. И самое главное! Целую неделю. Целых пять учебных дней. Никаких химичек в поле зрения! Никаких упаминаний о них! Никаких напоминаний об оксиде озота 2! Разве что, навязчивые письма в электронном журнале, но их Кира благополучно игнорировала, а родители были настолько заняты своими проблемами, что не удосуживались их прочитать. Всё было прекрасно.***
Шёл седьмой день кириного «карантина». Она чувствовала себя уже намного лучше, правда, в глазах всё ещё периодически темнело, а температура могла незначительно подняться. На сегодня у Али была запланирована запись к женскому врачу — обсудить нюансы беременности, а у Киры — свидание — отдохнуть о назойливой компании психолога с любимым человеком. Девочка заправила диван в гостинной с мыслями, что сегодня надо перебраться на свою кровать, перемыла всю посуду, попрятала таблетки и попыталась приготовить романтичные бутерброды с докторской колбасой. Потом она быстренько сходила в душ, что Андрей по каким-то медицинским побуждениям ей делать запрещал, но даже малюсенькое упоминание о том, что ей придётся встречать мужчину всей своей жизни с грязной головой, и пахнуть при этом смесью медицинского спирта, антибиотиков и пота, могла довести девочку до обморока. Были мысли накраситься, но с другой стороны — зачем? Артём её любой любит, а сама она болеет, по этому она не станет упрекать себя за неопрятный внешний вид. Когда она, вроде, всё сделала, ей оставалось только сидеть и ждать звонка в дверь.***
Аля одевалась за ширмой, вспоминая Киру. Ещё три с половиной месяца, и у неё появится братик. Але казалось, что девочка будет очень рада новому члену семьи. Ей казалось, что ей очень нужен друг, не такой, как пьющие, матерящиеся подростки, а добрый и невинный, такой же, как и сама Кира. Он будет взрослеть на её глазах и будет любить её сильно-сильно, так же, как и они с Андреем. — Подскажите, а ваш муж… — раздался голос врача с той стороны ширмы, — он же вам ровесник, правильно? — Да, — растерянно сказала Аля, выходя в свет и садясь за стол напротив гинеколога, — ну, на полгода младше, но это же несущественно? — А привычки вредные у него есть? Не пьёт, не курит, не употребляет? — удивленная такими опросами Аля отрицательно покачала головой. — Он же сам врач, помните, я вам говорила? — отвечала девушка, чувствуя неладное. — А вы? Может быть, гормональные препараты? — Нет, конечно! — А в детстве? — перебила врач. — Никогда. — Извиняюсь за вопрос, но беременность… от него? — Конечно! — в голосе смешались презрение, непонимание и страх. — Почему вы спрашиваете? Что-то с ребёнком? — всерьез испугалась Аля. Казалось, она даже начинала чувствовать мелкую дрожь в коленях. — Пока я не вижу особого повода паниковать, но есть некоторые обстоятельства, которые… насторожили меня. Я, пожалуй, на всякий случай запишу вас на ряд анализов и, если есть возможность, принесите сюда ваши с мужем медицинские карты.***
— Ну и, в общем, нас там было двое на четверых. И эти громилы, видимо никогда не слыхали про пацанскую этику. Знаешь, тут как стенка на стенку было, только их в два раза больше, — Кира завороженно слушала, широко раскрыв глаза и забыв про горячую кружку чая в руках, — ну, дальше по классике: двое на меня, двое на Саню. Мне один такой широкий попался, прямо шкаф, а второй, казалось шас за шмот пояснить попросит, но он дрыщ дрыщом. Он у меня в кусты улетел, когда тот на меня ещё напасть не успел. Ну, после очередного моего блока этот широкий так замахнулся… — Артём аж схватился за голову и очень эмоционально ей покачал, — так замахнулся, что чарончик его из кармашка ка-а-а-ак вылетит… И сразу в дребезги. — Жаль, конечно этого добряка, — протянула Кира, отставляя кружку на стол после затянувшейся паузы. Сейчас ей было немного не до чая. — Согласен. Я в тот момент разделял твои эмоции. Хоть и не пасито, но, всё равно уже не ашка. Так вот, эта тумбочка-переросток, вся в слезах и с подбитым глазом кинулась щепки оставшиеся собирать, а я Саньку на помощь. Ну и один из егоных мне мне перепал. Тот третий вообще как будто больной был. Немного помахались, а он меня за локоть прикусил, и блин, жестко так, боюсь, как бы бешенством не заразил, — Артём сделал пазузу, потянувшись через стол за вафлей, — Так вот, — продолжил он с набитым ртом, — я тоже в долгу не остался. Коленом, и… ну, в общем, сомневаюсь что он в ближайшее время сможет спокойно поссать, или, — парень поводил в воздухе чуть сжатой в кулак рукой в не очень приличном жесте, — ну, ты меня поняла. Правда, потом он взял меня в удушающий, и я как-то оказался в луже, а она ещё глубокая попалась, и грязная… Но это ничего… Сашке, вообще знаешь, что сломали? — На самом деле, даже боюсь предположить… — Правильно. Не предполагай, всё равно не угадаешь, — перебил Артём, наклонился к Кире через стол и восторженно прошептал, выделяя каждое слово, — безымянный палец левой ноги, — Кира громко охнула. — Но на самом деле он этого даже не заметил. Рентген поехал делать, потому что было подозрение на перелом пятки, или как там это называется, но увидели это, — усмехнулся парень. — Же-е-есть… Не хватает пива и чипсов, — практически пропела Кира, подпирая голову ладошками. Всегда же, вроде, нормально разговаривала, а такие эмоции, что слов подобрать сейчас, видимо не получается. — Ой, подожди, я сейчас, — Артём подскочил со стула и побежал, судя по звукам в прихожую. Не прошло и десяти секунд, как он вернулся на кухню с рюкзаком, из которого он медленно, с таинственной улыбкой фокусника, вытаскивающего из рукава километр платочков, достал две жестяные банки. — Безалкогольное. А то я не знаю, как ты в прошлый раз перенесла похмлье, — а затем несколько ярких плоских упаковок, — а вот чипсов, извини, всё же нет. Мне казалось, ты больше кальмаров любишь, — и вот, они на столе. Сушёно-вяленые. Кире не надо было ничего говорить. Весь восторг читался у неё в глазах. Она с визгом кинулась на шею к парню, но он, смеясь, перехватил её запястья. — Хах, солнце моё, я тоже очень тебя люблю! Можешь подождать минутку, я это… отлить, и, короче, вернусь, расскажу, как мы их сделали!***
— Куда едем? — Спросила Вика, на ходу заскакивая на заднее сидение движущейся машины. — В центр. Я толком не понял, что произошло… — усмехнулся Петров, заворачивая на шоссе. — Андреич, а ты? — спросил он, обращаясь к Балашову, сидящему рядом, на пассажирском сидении. — Ну, если верить тому, что сказал Витя… А я бы не верил каждому его слову, — рассуждал мужчина, мыслями находившийся где-то далеко, — если верить Вите, у нас ребёнок, застрявший в мусоропроводе… Но я всё же надеюсь, что он услышал что-то не так, потому что, иначе, нам нужно ускориться. В машине повисла тяжёлая пауза. — М-да, треш, — протянула Вика и откинулась на сидениях, уворачиваясь от подзатыльника, который мысленно послал ей Николай. Но он, во-первых, за рулём, во-вторых, женщин не бьёт. — А ведь такого, в своё время, даже моя Машка не вытворяла… — усмехался он. — Ну, не всё ж вашей Машке пробовать. Другим тоже что-то нужно оставить, — Вика поспешила отодвинуться в противоположный от водительского сидения угол, что бы не наткнуться на осуждающий взгляд Андрея. — Уж лучше, мне кажется, такому вообще не случаться. Ни с Машей, ни с кем бы то ни было ещё, — думал Андрей сейчас о Кире. Не дай Бог, что-нибудь из «оставленного» Марией выпадет на её долю… — Слушай, хватит уже ёрзать! — раздраженно рявкнул он, обращаясь к Скворцовой. — И вообще, я бы настоятельно рекомендовал тебе пристегнуться, — уже спокойнее закончил он. — А он, кстати, дело говорит, — обернулся на девушку Петров. — Ты, вообще, спасатель! Пример всем показывать должна! А мне кажется, пример ты можешь показать только моей Машке. Причём дурной, — он снова отвернулся от дороги и подмигнул Андрею. — Что-то вы в последнее время часто о ней вспоминаете, Николай. — А я, что, не говорил? Каникулы у неё скоро! Или как там у студентов это называется… Сюда, к нам приедет, познакомлю её со всеми, может, даже и вытащим её от куда-нибудь. — Ой, не рекомендовала бы я вам так говорить, — снова внесла своё слово пристегнувшаяся Вика, — а то, ведь, аукнется — реально вытаскивать придётся.***
Грек сидел на пороге у базы и ждал, когда привезут продукты, которые ему было поручено разгрузить, и сжимал в руках комочек снега, пытаясь сформировать что-то более прочное. И вот, за поворотом показался внушительных размеров чёрный фургон. Саша, на самом деле, сильно сомневался, что загружен он мешками с картошкой или ящиками с тушёнкой. Но подъехал автомобиль к самым воротам базы. Задняя его дверь отъехала и перед спасателем предстала сначала лысая макушка… затем дорогое пальто. — Ты то что тут забыл, — пробурчал себе под нос Грек, поднимаясь со ступенек, и настраивая себя на не самый приятный разговор.