Больше не один (с)
– Мама, ты куда-то собираешься? – Драко встал со стула, когда Нарцисса вошла в столовую. Одно из лучших платьев из ее гардероба, которое было сейчас на ней, свидетельствовало о том, что женщина явно не планировала проводить день дома. Конечно, она часто наряжалась и перед приходом гостей, но, во-первых, это платье было слишком строгим для званого обеда или ужина, а во-вторых, иных приготовлений к приему в особняке не было. – Вчера твоего отца перевели в новую тюрьму, – Нарцисса царственно опустилась на стул. Даже сейчас, когда все было так плохо, она не утеряла величественных манер и горделивой осанки. – Проверю, как он устроился, хочу убедиться, что у него все хорошо. Драко лишь хмыкнул и вернулся к завтраку. – Не хочешь пойти со мной? – осторожно спросила Нарцисса. – Думаю, отец будет рад увидеть тебя. – Мне нужно на работу, – не поднимая глаз от тарелки, проговорил юноша. – Ты мог бы немного припоздать. Уверена, все поймут… – Нет, мама, – оборвал женщину Драко, почти швырнув вилку на тарелку, так что она громко лязгнула, соприкоснувшись с фарфором. – Никто ничего не поймет. Это только станет лишним поводом сделать мое пребывание там еще хуже. – Но ведь семья важнее всего. – А он также считает? Потому что события последнего года говорят об обратном. Посмотри к чему привели нашу семью его амбиции. У отца было все – влияние, власть, огромное состояние. Но ему было мало. Его эгоизм все разрушил. – Сынок, он болен, ты же знаешь. Неужели в тебе нет ни капли сострадания? – Во мне есть сострадание. Именно поэтому я пришел тогда к Грейнджер. Но на этом все. По крайней мере, в ближайшее время я не хочу его видеть. Сейчас мне нужно хоть как-то наладить свою собственную гребаную жизнь. Потому что я без понятия, что меня ждет даже завтра. Что уж говорить про более-менее отдаленное будущее. – Драко… – Я пока не готов простить его, мама, – холодно отрезал юноша, и Нарцисса поджала губы. Драко отложил салфетку и поднялся с места. – Мне пора, иначе опоздаю, – бросил он и столовая наполнилась ударяющимся о стены эхом от стука каблуков его туфель. Когда в помещении установилась давящая тишина, тихий тоненький голосок выдернул Нарциссу из раздумий, и та вздрогнула. – Тосси может подать завтрак для миссис? – Да, Тосси, пожалуйста, – откликнулась женщина, быстро подавив захлестнувшие ее переживания.***
Башка раскалывалась так, будто тролль долбанул его дубиной. И, кажется, у него что-то с глазами – даже тусклый дневной свет, попадающий в камеру, казался ярче направленной прямо в лицо лампы. Последствия Пыточных? Вроде вчера его не пытали. Или пытали? Антонин медленно разлепил веки. – Твою мать! Что ж ты вечно у меня перед глазами стоишь? – с надрывом простонал он, снова зажмурившись. – Как от тебя избавиться? – Хочешь, чтобы я ушла? Звучит слишком натурально для глюка. Мужчина распахнул глаза. – Какого х…? Грязнокровка? Гермиона устало выдохнула. – Есть хоть маленький шанс, что ты начнешь называть меня по имени? Антонин рывком сел на кровати и тут же пожалел об этом – в висках ударила кровь и все вокруг поплыло. Немного придя в себя, он повернулся к сидящей на стуле рядом с его кроватью девушке. – Таких ядреных галлюцинаций у меня еще не было. Или, может, я умер? – окидывая изучающим взглядом просторную светлую комнату, проговорил Пожиратель. – Уверяю тебя, это вполне реально. Как и то, что ты устроил вчера вечером, – недовольно сказала Гермиона. – А что было вчера? Ему же все это приснилось, да? Просто какой-то дурацкий сон, созданный его мозгом, воспаленным от длительного пребывания в холодной сырой камере. – То есть ты не помнишь, как до жути напугал медсестру, угрожая убить ее… карандашом? Как ты вообще додумался использовать карандаш в качестве… Ай, что ты делаешь? Гермиона резко отдернула руку, которую неожиданно схватил и чуть сдавил Антонин. – Ты настоящая, – завороженно проговорил он. – Это все… действительно происходит сейчас? Лицо девушки немного смягчилось, морщинка между бровей разгладилась. – Да, это все по-настоящему. – Где я, черт подери? Раздался стук. Гермиона и Антонин, оба повернулись к приоткрывшейся двери. – Эм, добрый день. Я не помешаю? – мягким голосом с легким акцентом проговорил мужчина, показавшийся в проеме. – Нет-нет, Лиам. Добрый день. Прошу, заходи, – произнесла Гермиона. Высокий и широкоплечий, на вид молодой мужчина перешел порог и замялся у двери. – Я… прошу прощения... Эм, – гость перевел взгляд с Гермионы на Долохова. – Как Вы себя чувствуете? – Чего? – Антонин нахмурился, но Гермиона слабо толкнула его локтем в бок, и он вопросительно взглянул на нее. – Ответь Лиаму, как ты себя чувствуешь, – произнесла девушка. Пожиратель непонимающе скривился, а потом снова повернулся к мужчине и ответил: – Хреново…? Впрочем, больше это было похоже на вопрос, потому что Антонин сейчас совершенно ничего не понимал, и ответ был скорее уточнением, чтобы выяснить, что им на самом деле от него нужно. Собеседник казался удрученным, он поджал губы и с виноватым лицом проговорил: – Мне так жаль. Я хотел бы извиниться за причиненные неудобства. Говорят, у меня тяжелая рука. Несколько секунд Антонин, не мигая, напряженно смотрел на мужчину. А потом, искренне растерявшись, снова повернулся к Гермионе в надежде хоть на какие-то пояснения. – Ничего страшного, Лиам. Я уверена, Антонин не в обиде на тебя за вчерашнее, – произнесла девушка, одарив Пожирателя строгим многозначительным взглядом. – Я не пойму… Ты кто вообще такой? – начиная вскипать от отсутствия ясности, бросил Долохов. – Лиам Андерссон. Охранник. Это я вчера Вас… эм… вырубил. И еще раз прошу за это прощения. Надеюсь, у нас все в порядке? – Антонин немного дезориентирован, он только проснулся, – поспешила ответить Гермиона. – Можешь не переживать. Он не злопамятный. Брови Долохова тут же взлетели вверх, и он снова посмотрел на девушку, которая с невозмутимым видом продолжала улыбаться охраннику. – Что ж, я этому очень рад. Эм… Честно говоря, я пришел не только извиниться, но и по поручению старшего надзирателя. К сожалению, после вчерашнего неприятного эм… инцидента, нам придется предпринять некоторые меры предосторожности. Но, уверяю Вас, это временно. Мужчина в четыре огромных шага оказался около постели Долохова и достал маггловские наручники. Гермиона потянулась к ним рукой, произнеся: – Лучше это сделаю я. – Нет проблем. Когда будете готовы, охранники у входа отведут мистера Долохова к начальнику. Он хотел поговорить с ним лично. – Да, спасибо, хорошего дня. Когда Лиам попрощался и покинул комнату, с широкой улыбкой на губах Антонин произнес: – Ага… До меня, кажется, дошло. Мы в отделении для двинутых в Св.Мунго. А это местный псих, так?***
Джонатан был странным. Пэнси никак не могла разгадать его намерений относительно нее. Прошла уже неделя с тех пор, как он забрал ее из того жуткого борделя и увез в Нидерланды. И хотя формально он выкупил ее из сексуального рабства, фактически она так и оставалась пленницей, только раньше она должна была с утра до ночи терпеть почти нескончаемый поток мужчин, теперь же был один лишь Джонатан. Конечно, в отличие от тех извращенцев, которые приходили в заведение, чтобы поиздеваться над ее телом, попутно растоптав и душу, Джонатан никогда не делал ей больно и не мучал морально. Он позволял ей свободно перемещаться по его двухэтажной квартире, кормил ее лучшей едой, одевал в дорогие платья. И всего лишь раз в день он ее брал – нежно, ласково, с ним она кончала минимум дважды, а иногда и чаще. Он умел довести ее до такого исступления, когда разум полностью выключается и остаются только чистые эмоции и физическая потребность в кульминации, после чего она часто вырубалась от усталости. А еще вчера Джонатан недвусмысленно намекнул, что если она останется такой же послушной, то сможет в скором времени сопровождать его на званые ужины и прочие публичные мероприятия, что означало видеть других людей, видеть мир за пределами квартиры – иллюзия свободы, но все равно такая желанная после всего, что она пережила. С учетом этой маячащей на горизонте перспективы, такую жизнь многие девушки из ее прежнего окружения охарактеризовали бы не иначе, как райскую. И мама, наверняка, порадовалась бы за нее, ведь для нее самой это было пределом мечтаний. Когда-то Пэнси и сама так считала... Но жесткая реальность показала, что, если ты зависишь от кого-то в той или иной степени, ты всегда уязвима. Ведь не так мала вероятность, что тебя бросят или, как было в случае с их семьей, кормилец и защитник просто погибнет. И что тогда? Только искать нового защитника. Ее мама так и сделала. – Подожди… Мы уезжаем в Париж? Когда? – Через несколько дней и… Ты не поняла, Пэнси. Анри забирает только меня. Он хочет создать семью. И… хотя мы не обсуждали это прямо, но по некоторым его высказываниям мне стало ясно, что чужая взрослая дочь на иждивении вовсе не входит в его планы. – Ты бросаешь меня здесь одну? – Что, собственно, тут такого? Тебе уже восемнадцать, пора вылетать из гнезда и вить свое собственное. Была б ты понастойчивее, жила бы уже в Малфой Мэноре. Конечно, сейчас это не такой привлекательный вариант, как раньше, но в нынешних обстоятельствах я бы подумала над этим. Тем более мальчишка сейчас крайне уязвим, и при правильной стратегии проблем быть не должно. Если уж мне удалось охмурить иностранца на десять лет моложе, то о тебе и говорить нечего. – А на что мне жить, пока я буду его охмурять? – Ох, за кого ты меня принимаешь? Конечно, я не брошу свою дочь без средств к существованию. Я все продумала. Мы продадим особняк, откроем тебе счет в Гринготтсе. Пока что будешь снимать квартиру в городе. Вырученных средств тебе хватит где-то месяцев на десять, может даже на год, если будешь экономить. Этого времени более чем достаточно, чтобы добиться от Малфоя приглашения переехать к нему. А дальше все произойдет, само собой. – Но вдруг… у меня не получится? – А это, дочь, уже твои проблемы. Всему, что необходимо для успеха, я тебя научила. Если ты не можешь грамотно этим знанием распорядиться, тут я бессильна. С Малфоем не получилось… Затяжной судебный процесс над его семьей не давал и мизерной возможности сблизится с бывшим однокурсником. И Пэнси начала искать другие варианты. А потом… Потом она попала в беду… И Джонатан ее вроде как спас… Но ее все равно не отпускало чувство, что все неправильно. Потому что, как бы он ни был с ней нежен, его глаза не выражали той доброты, которой были наполнены слова, что он шептал ей на ухо во время очередного акта. Пэнси сомневалась во многом, однако в одном она была твердо уверена – Джонатан совершенно точно не был ее спасителем.***
– Да ты смеешься что ли? – спросил Антонин, рассматривая оковы, которые сцепляли его запястья. – Маггловские наручники? Даже с подавителем на шее я от них за пару десятков секунд избавлюсь. Только большие пальцы вывихнуть и… – Не надо ничего делать со своими пальцами, Антонин! – возмущенно прошипела Гермиона. Та крайняя степень негодования, которую выражало ее лицо, не оставила и шанса сдержать улыбку. Он так давно не улыбался по-настоящему. И все последние разы, когда это происходило, были связаны с маленькой грязнокровкой. Рядом с этой девчонкой контролировать эмоции было слишком сложно. Ее реакции на его слова были настолько яркими и открытыми, определённо идущими откуда-то из души, что выбивали привычную почву у него из-под ног, вынуждая действовать совсем не так, как если бы на ее месте был кто-то другой. – Конечно, тебе смешно! Не тебе же разгребать те проблемы, которые возникли вследствие твоих поступков! – Гермиона тем временем не унималась, напоминая ему строгую школьную учительницу, отчитывающую шкодливого подростка. – Всего одна ночь, а ты уже столько наворотил. Уму непостижимо! – Это лишь малая часть того, что я могу наворотить за одну ночь, лапонька, – подмигнув ей, сказал Антонин. Двусмысленность его слов загнала Гермиону в краску, и улыбка Пожирателя стала шире. – Перестань паясничать, это серьезно! – этим своим поучительным тоном, который почему-то ему понравился, произнесла Гермиона. – Разумеется, серьезно. Я о таких вещах никогда не шучу, – нацепив на лицо самую невозмутимую мину, на которую только был способен в этот момент, произнес Долохов. И когда Гермиона уже готова была разразиться новой гневной тирадой, он спросил: – К слову о серьезных вещах, знаешь, кто сбрил мою щетину? В замешательстве Гермиона приоткрыла рот и несколько секунд молча смотрела на мужчину, пытаясь сообразить, продолжает ли он издеваться или на этот раз он говорил без шуток. – Знаю… – осторожно сказала девушка. – Одна из медсестер. Тебя приводили в порядок после Азкабана. А почему ты спрашиваешь? – Да вот хочу понять, кому я должен руки переломать за это. – Что? – Я никому никогда не позволял прикасаться к моему лицу, грязнокровка. – Что… Ты не… – Никому. Никогда, – отрезал Долохов. – Щетина на моем лице была с тех пор, как… Как у меня вообще стала расти щетина. И я хочу знать, какая конкретно идиотка совершила эту роковую ошибку всей своей жизни. Мне нужно имя. Гермиона сузила глаза. – От меня ты имени не дождешься. Тем более после этих твоих угроз. – Это не угрозы, лапонька, – спокойно, но с легко выделяемыми в голосе вкраплениями льдинок, произнес Пожиратель. – Я просто сказал, что произойдет в ближайшем будущем. Можешь ничего не говорить. Мне не составит труда и самому узнать то, что нужно. – Антонин, – окончательно остыв и чуть сникнув, сказала девушка, – тебе сейчас нужно думать совсем о другом. Это уникальная возможность начать все сначала. – Где? В психушке? – Это не психушка!***
Кадмус Пьюси не на шутку разнервничался. Было уже почти одиннадцать утра, а девчонка Гринграсс все еще отсутствовала. В его голову начали закрадываться пугающие мысли. Что, если вчера он был недостаточно убедителен? Что, если она кому-то рассказала, и вот-вот в его кабинет ворвутся авроры и… Стук показался ему оглушающим. Несколько секунд он нервно смотрел на дверь, а затем, собравшись с духом, крикнул: – Войдите. Пьюси еле сдержал вздох облегчения, когда увидел Асторию, в руках у нее был небольшой поднос с чашкой на нем. – Я… принесла кофе, сэр. – Заходи, – жестко бросил он, наложив Запирающее и заглушку, когда дверь захлопнулась. – Ну и где ты шлялась? – резким движением Пьюси вырвал поднос из рук девушки и отшвырнул его в сторону. Чашка упала на пол и разбилась, а поднос откатился к ближайшей стене. Глаза Астории расширились, воспоминания о вчерашнем кошмаре моментально захлестнули ее. – Я… – начала было она. Ее дальнейшие слова потонули в протяжном стоне боли, когда мужчина яростно схватил ее за волосы и намотал их на кулак. – Что я тебе вчера сказал? Быть к половине девятого. А значит к этому времени ты должна была уже сидеть на своем сраном рабочем месте! – Пожалуйста… Мне больно… – взмолилась девушка, зажмурившись. Волна вожделения, словно цунами, стремительно захлестнула Пьюси, он с трудом сдержал сладостную дрожь. Сейчас девчонка заплатит за его убитые утренним томительным ожиданием нервные клетки. Пьюси дернул ее к дивану, затем перекинув животом через мягкий подлокотник. Когда раздался звук разрывающейся по шву юбки, внутри у Астории все скрутилось в ком, удары сердца участились. Замерев, девушка покорно ждала своей участи.***
Начальник тюрьмы, который представился Андреасом, чем неслабо удивил его – такой фамильярности, как обращение по имени, надзиратели в Азкабане себе не позволяли, – всё говорил и говорил, рассказывая о правилах, распорядке дня, вариантах досуга (что бы это ни значило) и еще много о чем. Антонин его почти не слушал. Потому что слушать это было невозможно. Начальник был настолько дружелюбен, что Долохова затошнило. На его явно агрессивные выпады, Андреас реагировал с неизменной улыбкой, очевидно, принимая все за шутку. – Что ж, я думаю, на сегодня информации для Вас более чем достаточно, Антонин, – сказал начальник. – И не волнуйтесь, скоро мы избавим Вас от этих браслетов. – Вместе с руками? – бросил Долохов. Боковым зрением он заметил, как Гермиона зыркнула в его сторону зверским взглядом, который дал ему понять, что, если его все же решат избавить от рук, грязнокровка не побрезгует сделать это сама. – Ахах, хорошая шутка, – ответил Андреас. – Хочу, чтобы Вы знали, что здесь все готовы помочь Вам быстрее интегрироваться. И ко мне Вы всегда можете прийти с вопросами или проблемами, как и к любому другому сотруднику. Святая Моргана, куда его занесло? Когда они покинули кабинет начальника тюрьмы и отошли на несколько метров от двери, Антонин снова встретился с разъяренным взглядом маленькой грязнокровки. – Что, черт подери, это было такое? – приглушенно спросила она. – Я тоже не понял, – на полном серьезе произнес Долохов. – Они тут все с протекающей крышей что ли? – Я о твоем поведении! – чуть ли не выкрикнула Гермиона, привлекая внимание двух проходящих мимо охранников. – Я просила тебя всего об одной вещи – вести себя прилично. Но куда там! Вместе с руками? – пытаясь передать его манеру говорить, вспомнила она его слова. – Какого черта? Ты хоть представляешь, в какое положение ставишь… Она продолжала верещать, а для него это звучало почти как песня… Она приносила такое нужное умиротворение… Впервые за долгое время… Видеть, как грязнокровка искренне выходит из себя, было забавно, Антонин невольно снова улыбнулся. Он никогда так много не улыбался за день. Неприятное послевкусие после знакомства с персоналом тюрьмы тут же испарилось. Медленно, убаюкиваемый тараторящей без умолку девушкой, он поднял глаза выше и принялся обозревать просторный холл и людей, снующих туда-сюда по нему, пока не наткнулся на знакомое лицо. – Финн…***
Хотя для старинных чистокровных семей до сих пор было обыденной практикой физическое наказание провинившихся детей, Астория и ее сестра Дафна не испытали этого на себе. Родители наказывали их только лишением доступа к счетам и, порой, запрещали какое-то время выходить в свет. Впрочем, и это случалось крайне редко, потому что они обе старались быть примерными дочерями. Поэтому Астория была в шоке от того, что с ней сделал Пьюси. Когда он перекинул ее через спинку дивана, девушка ожидала очередного изнасилования, которого в итоге тоже не удалось избежать, но сначала Пьюси унизил ее, одним из самых болезненных способов. Первый удар его ремня ощущался не таким сильным, возможно из-за того, что она не сразу поверила в реальность происходящего. Однако каждый последующий удар заставлял Асторию все отчаяннее вырываться из сковывающих ее магических веревок. Девушка уже окончательно выбилась из сил к тому моменту, когда Пьюси вошел в нее, поэтому сопротивления не оказала вовсе. Он закончил, как всегда спустив внутрь и потрепав ее по измученным ягодицам перед тем, как развязать. Астория едва сдерживала в себе коктейль из боли, обиды и унижения, готовый выплеснуться слезами. С омерзительной улыбкой Пьюси наблюдал, как девушка поправляла на талии восстановленную заклинанием юбку. – Теперь ты знаешь, чем чревато неповиновение и, полагаю, больше не будешь так опрометчиво относиться к моим приказам, так? – поинтересовался он. – Да, сэр. Я могу идти? – покорно опустив глаза, проговорила Астория. – Ага. Иди, работай. Работать было тяжело. Не из-за содержания задач, которые были на ней, а из-за того, что ей нужно было почти все время сидеть. Деревянный стул был истинной мукой для ее саднящих ягодиц, девушка даже представить боялась, насколько там все плохо и как долго это будет заживать. Дождавшись кофе-брейка, она с радостью подскочила со своего места и почти выбежала из приемной. Взяв в столовой кружку не слишком приятного на вкус, но вполне сносного кофе, она развернулась на месте и нос к носу встретилась с Драко Малфоем. – Астория, добрый день! – поприветствовал ее юноша. Девушка не знала, куда себя деть от стыда. Она почему-то была уверена, что вся суть ее морального падения отражается у нее в глазах, поэтому как могла, постаралась избежать прямого зрительного контакта с собеседником. – Д-добрый день, Драко. – Как кофе? – Терпимо. – Тогда, пожалуй, тоже возьму себе. А ты… уже уходишь? – бросил ей вслед Драко, когда Астория направилась было в сторону выхода. – До окончания перерыва еще почти десять минут. Может… составишь мне компанию? – Не могу. Много работы. – Астория! – снова окликнул ее юноша, и та вынуждена была повернуться обратно. К своему удивлению, она увидела, как Драко неловко переминался с ноги на ногу, периодически скашивая глаза в сторону. – Я знаю, что… тебе неприятно видеть меня… – запинаясь, произнес юноша. – Что? – растерянно переспросила Астория. – Нет, я… – Не надо… – мягко улыбнувшись, прервал ее Драко. – Это слишком заметно... То, как ты… Поверь, я хорошо понимаю тебя. Хоть я и приложил много усилий, чтобы избавиться от этого… клейма, отмыться я смогу еще не скоро… – Астория нахмурилась в искреннем недоумении. А Малфой тем временем продолжил: – Но я правда стараюсь… Пожалуйста. Дай мне шанс показать, что я не такой, как отец… Мне кажется, если я увижу еще одну спину, которой ко мне поворачиваются все вокруг, я просто… сдамся... – Драко… – начала было Астория, но вдруг поняв, что не знает, что нужно сказать, прикусила нижнюю губу. – Мне в самом деле пора… – Спустя несколько секунд все же произнесла она. И после этих слов девушка могла поклясться, что увидела, как потемнели радужки серых глаз, ранее с надеждой буравящих ее лицо. – Но… – маленькая искорка блеснула в сером омуте, – я не против, чтобы ты проводил меня после работы… Конечно, если хочешь. – Правда? Да… Я… с удовольствием!***
– Тони! Как же его бесит это обращение. Почему эти англичане не могут выучить его полное имя? Или хотя бы сокращённое Антон? Тони... Что это вообще такое? Антонин остановился и нехотя развернулся лицом к настигшему его мужчине. – В чем дело, Роули? – спросил он, всем своим видом пытаясь донести до собеседника, что он не настроен на диалог. – Можешь звать меня Финн. Все друзья меня так зовут, – слабо улыбнувшись, произнес Роули. – Мы не друзья, – отрезал Долохов. – Ну... Мы - напарники. Это почти друзья. – Один рейд не делает нас напарниками и тем более друзьями. – Понял… – кивнув, произнес Торфинн. – Ээ, в любом случае, я хотел спросить... Может отпразднуем? – Что? – нахмурившись, спросил Антонин. – Удачный рейд. – Всё мои рейды удачные. – Да, конечно, я не утверждал обратного. Но это наша первая совместная миссия, и, вероятно, не последняя, учитывая, что Повелитель отметил нашу работу как "блестящую"... – Может для тебя это что-то особенное, Роули, но для меня - обыденность. – Верю. И, похоже, мне очень повезло, что я оказался в рейде именно с тобой. – Очевидно, да. – Тогда, может, отпразднуем это? Расскажешь что-нибудь о службе, поделишься опытом? Я был бы рад поучиться у лучшего. Антонин уже начал было подбирать имеющиеся в его вокабуляре слова погрубее, но вдруг в сознании всплыл недавний разговор с Повелителем. «Антонин, ты мой лучший солдат, но меня беспокоит то, что ты держишься ото всех в стороне. Будто что-то скрываешь, от собратьев». Повелителя лучше не подталкивать к подобным подозрениям. От того, что он изредка будет проводить время в компании кого-то из этих кретинов, он не умрет. Тем более, Роули раздражал его меньше остальных, даже, скорее, почти не раздражал. – Ладно. Полчаса. У меня много дел ещё. Кажется, соврал вполне правдоподобно. – Да, хорошо. Я знаю отличный паб. – Мы пойдём в тот паб, который выберу я. Живой и с виду здоровый Торфинн подошел к ним. Антонин не успел и слова сказать, как оказался в крепких, братских объятиях напарника. Конечно, Роули всегда был чрезмерно эмоционален для воина, но сейчас он обнимал его так, будто ждал этого много месяцев. А может так и было? Антонин знал, что Торфинну было нелегко в заключении, но они никогда не обсуждали, насколько это было для него тяжело. – Тони, почему я не удивлен, что ты уже в оковах? Что натворил? – отстранившись, с мягкой улыбкой спросил Роули. – Он посчитал уместным угрожать ни в чем неповинной медсестре карандашом, – ответила Гермиона, сделав вид, что не заметила тот полный злого недовольства взгляд, которым Долохов одарил ее после этих слов. – Оо, в руках Антонина Долохова карандаш – смертельно опасное оружие, – усмехнувшись, заметил Роули, поймав теперь уже на себе мрачный взгляд напарника. – Я очень надеюсь, Торфинн, ты сможешь объяснить Антонину, что в подобных… действиях нет ни необходимости, ни пользы. Один вред для всех, – нравоучительным тоном продолжила Гермиона. – Ээ, я постараюсь, – замявшись на секунду, произнес Роули. – Но, если в процессе я пострадаю, это будет на твоей совести. – Уверяю тебя, Антонин будет хорошо себя вести… – А-то что, грязнокровка? – лицо Долохова ожесточилось, когда он повернулся к ней корпусом. Странная, ехидная усмешка, появившаяся на лице девушки, немного напрягла его. – Ты, кажется, говорил, что недоволен отсутствием щетины на лице? – произнесла Гермиона, и Антонин выжидающе нахмурился. – Не забывай, что у тебя есть и другие места, где растут волосы. И в моей власти добиться, чтобы эти места тоже гладко выбрили. Послышался странный хруст, гриффиндорка непроизвольно опустила глаза на звук и поняла, что это хрустели пальцы рук Долохова, которые он слишком сильно сдавил в кулаки. Наверное, кого-то другого это напугало бы до чертиков, но Гермиона почему-то совсем не боялась. Ее усмешка лишь стала шире от осознания, что она неслабо задела Пожирателя. – Торфинн, я была бы тебе очень признательна, если бы ты провел для Антонина экскурсию по его новому месту пребывания, – спокойно сказала она, не разрывая контакта с глазами Долохова, все еще метающими в ее сторону искры. – Конечно, без проблем. – Отлично. Хорошего вам дня, – широко улыбнувшись, произнесла Гермиона и поспешила удалиться, чтобы не разбудить зверя окончательно. Какой-никакой инстинкт самосохранения в ней еще оставался. – Мелкая грязнокровка совсем зарвалась, – тихо прошипел Антонин, провожая девушку тяжелым взглядом. – Мне кажется, она просто берет пример с тебя, Тони, – отметил Роули. – Но, в любом случае, если все же решишь нанести ответный удар, помни, что мы оба обязаны ей жизнью. И, наверное, стоит быть с ней помягче.***
Стул ударился о стену и разлетелся на части. Медсестра вскрикнула. Двое медбратьев обступили пациента и начали медленно приближаться. – Где она, драккл вас разорви! Что вы сделали с Алекто? – Мистер Кэрроу, я прошу Вас, успокойтесь, – целительница попыталась урезонить разбушевавшегося мужчину, но тот лишь бросил в ее сторону безумный взгляд и схватился за второй стоящий в палате деревянный стул, готовясь швырнуть его в первого, кто подойдет слишком близко. – Отвечай мне, тварь! Где она? – Амикус, хватит! – за спиной раздался до боли знакомый голос, и мужчина невольно повернулся. У двери стояла она. Девушка, которую, как он думал, он никогда больше не увидит. – Пожалуйста, можете оставить нас наедине? – мягко попросила Марисса целительницу. – Да, конечно, – ответила та с явным облегчением от того, что кто-то другой решился взяться за эту проблему. Когда медперсонал покинул палату, Марисса скрестила руки на груди и хмуро посмотрела на Кэрроу. – Что ты здесь устроил… – с плохо скрываемым недовольством в голосе проговорила она. – Где Алекто? – не без труда, но все же подавив замешательство, повторил он свой вопрос. – Здесь ее нет, – ровно ответила Марисса. Амикус продолжил молча буравить ее напряженным взглядом. – Она в Мунго. Ты и сам знаешь, она нездорова. В госпитале твоя сестра получает весь необходимый уход. – Да уж, конечно, – презрительно усмехнувшись, произнес Кэрроу. – Ты, наверное, рада этому, да? Больше никто не стоит между нами. – Мы расстались, Амикус. Это не имеет значения. – Тогда почему я здесь, а не в Азкабане? – Тебя перевели сюда в рамках программы реабилитации заключенных. – Это еще что за хрень? – Думаю, не я должна тебе об этом рассказывать. Эту программу разработала Гермиона Грейнджер. Уверена, она с радостью тебе все объяснит. А сейчас извини, мне нужно идти. – Но я… – Перестань все крушить и кидаться на персонал, Амикус, – уже на выходе сказала Марисса, держа кисть на ручке двери. – Если ты на пару минут остановишься и просто осмотришься вокруг, то поймешь, что здесь ни у кого нет цели навредить тебе. Так что не создавай себе проблемы сам.***
Астория покосилась на дверь кабинета Пьюси, потом ее взгляд вернулся к часам. Почти половина шестого. Хватит ли у нее смелости на эту авантюру? Просто встать из-за стола и уйти, ничего ему не сказав. А что будет в понедельник, если все же решимости на этот шаг ей хватит? Оставшиеся рабочие часы после той встречи с Драко в кофе-брейк, Астория не могла выкинуть из головы его неуверенный взгляд. И его странное поведение тоже. Он держался так, будто виновен во всех грехах этого мира. Но ведь это ей должно быть стыдно перед ним и перед всеми остальными из-за того, на какое аморальное дно она успела опуститься за это короткое время. Если бы Драко только знал… Но он не узнает. Иначе она просто провалится сквозь землю… Прямо в адское пекло… Где после всего, что она делала, ей самое место. Астория снова посмотрела на дверь. К дракклу все! Может ей и суждено сгореть со стыда, но пока этого не случилось, она может позволить себе хотя бы один спокойный вечер. Девушка вскочила со стула, когда стрелки часов остановилась на 17:30. Ягодицы отдались тупой болью. Плевать. Сегодня она уйдет из этого треклятого Министерства в сопровождении юноши, который ей всегда нравился. А в понедельник она с гордо вскинутой головой встретит последствия сегодняшней вольности. И будь, что будет. Едва Астория покинула приемную, дверь кабинета открылась – Пьюси застыл в проходе, злость, словно накатывающие на берег в шторм многометровые волны, поднималась в нем все выше и выше. Ее не было за столом, клатча, который обычно лежал на тумбочке рядом – тоже. Значит, она ушла. Посмела уйти, не отпросившись у него. Это был огромный прокол с ее стороны. И если после первой ошибки он обошелся с ней крайне снисходительно – просто выпоров, как непослушную девочку, то вторая не будет прощена так легко.***
Казалось бы, ничего экстраординарного не произошло. Все в пределах нормы. Той нормы, которая присуща Долохову, конечно, а не типичной нормы, как в случае с другими людьми. Гермиона ожидала, что будет намного хуже. Удивительно, он никого не убил и даже не покалечил. Прямо прогресс. И не кинулся душить ее, когда она так хлестко задела его мужественность. Да, она была уверена, что ее подкол был мощным для него. Язык тела выдал его с потрохами. Долохов невыносим. Слишком гордый, чтобы просто покориться судьбе. Интересно, как Волдеморту удалось подмять его под себя, превратив в цепного пса, рьяно бросающегося выполнять любую команду без лишних вопросов? Там, в Кочующем лесу он говорил про принципы. Возможно, в молодости он просто совершил ошибку, а потом его принципы не позволили ему предать того, кому он присягнул на верность? Конечно, выглядит слабовато в качестве оправдания многочисленных убийств и пыток. Хотя она помнила и еще одну истину: мир не делится на черное и белое. В любом случае, она выяснит всю правду, узнает, что скрывается в душе у Антонина Долохова. Но на пути к этому знанию она наверняка хлебнет немало дегтя. При всем этом, Гермиона почему-то не боялась этих трудностей. Их гневные переглядки сегодня днем, его простая, искренняя улыбка, даже его недружелюбные телодвижения – все это было так… будоражаще. Она ощущала это, когда Долохов был рядом – крючок, который ее зацепил и не отпускал. И это было ужасно! Гермиона виновато подняла глаза на заключенную в рамку фотографию, стоящую на комоде. Там были трое волшебников, благодаря которым наступил мир – Гарри, Рон и она, скромно улыбаясь, стояли в атриуме Министерства на небольшой пресс-конференции. Тогда вездесущие и черт знает откуда выудившие информацию, что они с Рональдом стали парой, журналисты завалили их вопросами о свадьбе. А Гермионе было совсем не до этого. Да что там... Ей и сейчас не хочется об этом думать. Какая же она ветряная! Находиться в серьезных отношениях с парнем, а думать об этом… рецидивисте. Когда он схватил ее за руку сегодня, мурашки побежали по всему телу, а сердце ускорилось, дико ударяясь о грудную клетку. Девушка закрыла лицо ладонями и прошептала: – Что же ты делаешь со мной? Вдруг раздалось бряцание ключей по ту сторону двери. Ее парень вернулся домой.