Грубые выступы его души (с)
Пэнси никогда не была в Нидерландах раньше, в своей прошлой, свободной жизни. Впрочем, и сейчас она видела Роттердам, где они жили с Джонатаном, лишь из небольших окон его двухэтажной квартиры. Мост Эразма через реку Масс и порт с одной стороны, небольшой парк – с другой… Вот и все, что своими глазами видела Пэнси в Роттердаме. Джонатан зародил зернышко надежды в ней, сказав, что вскоре она сможет в его сопровождении изредка покидать квартиру, но девушка не особо в это верила. Джонатан любил говорить и особенно обещать. Наверное, он смело давал кажущиеся самыми несбыточными обещания, потому что знал, что даже если их не исполнит, никаких последствий для него не будет. Пэнси была и остается его игрушкой, полностью бесправной, беззащитной, безотказной. Он мог делать с ее телом все, что ему заблагорассудится, а она… Что ж, ей оставалось лишь терпеть, а чтобы не разозлить хозяина, улыбаться и делать вид, что она тоже получает удовольствие. Впрочем, физически ее тело действительно активно откликались на самые омерзительные извращения, которые Джонатан называл любовными играми. К удивлению Пэнси, ее сожитель обожал маггловские приспособления для сексуальных утех. Правда, только те, что предназначались для использования на женском теле. Различные предметы для усиления удовольствия, которые помещались внутрь, куча всяких мазей – разогревающих, охлаждающих, стимулирующих, – несколько разновидностей шнуров для связывания. У Джонатана был целый арсенал. А еще он обожал специфические маггловские фильмы. Он устраивал кинопоказы почти каждый вечер. Пэнси с ужасом смотрела на то, что в этих фильмах мужчины делали с женщинами, потому что понимала, что что-то из этого, а может и все, обязательно произойдет с ней в реальности. Джонатан не особо заморачивался относительно того, причиняет ли он боль или дискомфорт своей пленнице. Главным для него было ее физическое удовольствие – чем сильнее была ее кульминация, тем счастливее это делало Джонатана. Благодаря ему Пэнси узнала, что боль и унижение могут быть отличными стимулирующими оргазм факторами. И она ненавидела его за это, а еще ненавидела себя, потому что ее тело, как бы она ни старалась сдержаться, всегда отдавалось насильнику без остатка, требуя еще и еще. Вся эта омерзительная пошлость, которую так любил её хозяин, заставляла Пэнси испытывать колоссальное моральное давление, иногда насколько сильное, что она забивалась в какой-нибудь дальний угол самой дальней комнаты и просто плакала от бессилия. А потом, выплакав суточную норму слез, она снова приходила к нему, натянув озорную улыбку, будто огонь желания поглощал её. Однако, помимо моральных тягот, было еще кое-что, что доставляло Пэнси беспокойство. Она не понимала почему, но каждый раз после неистового оргазма, Пэнси ощущала себя полностью опустошенной. Поначалу, из-за неопытности она полагала, что это просто усталость тела – Джонатан выматывал ее этими маггловскими штуковинами до полуобморочного состояния. Но сегодня впервые девушка увидела еще один тревожный сигнал, свидетельствующий о том, что с ней что-то не так. Завершая утреннюю рутину, Пэнси помассировала голову, вспенивая шампунь, а когда опустила руки, вместе с облачками пены между ее пальцев остался внушительный клок волос.***
Он так и не смог уснуть ночью. Впрочем, Амикус и в среду не спал нормально. Разве можно погрузиться в глубокий сон, когда тебя не отпускают мысли о грядущем посещении Св.Мунго, где содержат беспомощную сестру? Наверняка, не понимающую, что происходит и, может, ищущую его. А его там нет. Его сестрёнка совсем одна и защитить ее некому. Амикус ополоснул лицо ледяной водой и, вскинув голову, посмотрел в зеркало. Недосып давал о себе знать мешками под глазами, дополненными сине-черными синяками, которые остались еще с Азкабана. Жалкий видок. Да и плевать. Он же не на торжественный прием собирается. Едва ли кто-то будет обращать на него внимание. Кого ты обманываешь? Тебя вовсе не все эти люди волнуют, а одна конкретная грязнокровка. Гребаный Годрик! Как же избавиться от этих эмоций, когда смотришь на нее, думаешь о ней? Желание обнять ее горит внутри адским пламенем, порой таким сильным, что хочется проглотить стакан льда, чтобы хоть немного остыть. Он обязан держать себя в руках. В конце концов, это было его решение – уйти и не оборачиваться. Сегодня она отведет его к сестре и нужно оставить бывшую в покое. Больше не мучить ни себя, ни ее. С этими мыслями Амикус покинул свою комнату и направился к точке аппарации. Когда он вышел на улицу со стороны северного крыла здания, будучи убежденным, что правильно себя настроил, его уверенность развеялась в пыль едва он увидел Мариссу, отстраненно наблюдающую за перистыми облаками, плывущими по лазурному небосводу. Мерлин Всемогущий, какая же она красивая! И как прикажете ему теперь изображать безразличие? Весь собравшись, Амикус подошел к девушке. – Я опоздал? – спросил он, когда оказался рядом, и Марисса развернулась на месте. Амикус сглотнул, увидев на пару секунд мелькнувшее в глазах девушки волнение. – Вроде договорились на десять? – Нет. То есть, да. На десять, – запинаясь, проговорила Марисса. – Я пришла раньше. Ты…. Девушка вовремя осеклась, чуть не спросив, успел ли Амикус позавтракать. «Ты не должна лезть к нему с такими вопросами. Это больше не твое дело», – напомнил внутренний голос. – Что? – сведя брови, спросил Амикус. – Н-ничего. Не важно. Идем? – произнесла Марисса, и вдруг румянец коснулся ее щек. – Тебе нужно… взять меня за руку. – Ага, спасибо. Я пока еще помню, как аппарировать, – с кислой миной сказал Амикус и обхватил протянутое предплечье девушки. Они переместились.***
– Считаешь, тебе все можно, Грейнджер? Гермиона вздрогнула, когда дверь резко распахнулась и в кабинет влетела Дафна Гринграсс с этим вопросом. Нет, с претензией. – Гермиона, прости, я пыталась ее остановить, – из-за спины посетительницы с виноватым видом выглянула Жаклин. – Все в порядке, Жаклин. Закрой, пожалуйста, дверь, – произнесла Гермиона, вставая с места. – Дафна, присядешь? – Ой, вот только не надо этой твоей показной вежливости! – скривившись, произнесла Гринграсс. – Я не намерена тут вести с тобой длительную беседу. – Хорошо. Тогда, могу я поинтересоваться, с чем связан твой визит? – С Тео, конечно. По поводу чего еще я могла бы прийти к тебе? – все также раздраженно спросила Дафна. – Ну… По поводу отца, например, – предположила Гермиона. Гринграсс на миг растерялась. Ее лицо побледнело, нижняя губа задрожала. Девушка сжала кулаки. – Д-да. Конечно. Но сейчас я пришла по другой причине. Я хочу знать... – Дафна осеклась. Ее щеки залил багрянец. – Нет! Я требую, чтобы ты ответила, какого драккла ты бросила сеансы по восстановлению памяти? – Что, прости? – Гермиона опешила от такой наглости. – Я знаю, что ты приостановила лечение, – продолжила наступление Гринграсс. – Понятия не имею, кто тебе рассказал об этом. Но, в любом случае, мои дела в Св.Мунго тебя не касаются, – холодно проговорила Гермиона. – Еще как касаются! – горячо бросила Дафна. Гермиона ждала продолжения гневной тирады, но вдруг Гринграсс с силой выдохнула, после чего поправила меховую накидку, покрывающую плечи, и продолжила уже вкрадчиво. «Как это по-слизенрински», – отметила про себя Гермиона. – Мне вот интересно, Грейнджер, ты вообще не думала, когда принимала это решение? Или ты целенаправленно хотела испортить жизнь Тео? – Что ты говоришь, я… – гриффиндорка запнулась. Потом собралась с силами и выпалила: – Меня изнасиловали! И твой Тео вполне мог быть участником этого. В глазах Дафны вспыхнул огонь возмущения. – Не мели чушь! Тео добрый и порядочный. Он никогда бы не причинил никому вреда. – Похоже, твои чувства мешают тебе рационально оценивать положение вещей, – Гермиона скрестила руки на груди. – Это тебе жалость к себе мешает увидеть истину. Или дело не в этом? – Дафна сощурилась. – Может ты просто используешь случившееся как причину поквитаться с ненавистными слизеринцами, которые цепляли тебя в школе? Слезы выступили в глазах Гермионы. Ей и без того больно. Больно вспоминать те жуткие события, что произошли будто бы только пару дней назад, настолько все ощущения были яркими в памяти. А ее не то, что не жалеют, так еще и обвиняют в такой омерзительной мелочности, вдобавок к полному безразличию. Конечно, они с Дафной никогда не были даже просто в нормальных отношениях в школе, но, на самом деле, как таковых конфликтов между ними тоже не было. Разве что эти взаимные подколы, которыми, встречаясь на общих уроках или в коридорах, перебрасывались группки гриффиндорцев и слизеринцев. Подколы такие детские и такие неважные сейчас. Неужели после того, что всем им пришлось пережить – война, потеря близких, колоссальное моральное давление, – она не может рассчитывать хотя бы на женскую солидарность? Ведь то, что случилось с ней, может случиться с каждой. – Уходи, Дафна, – отчаявшись добиться хоть какого-то понимания, произнесла Гермиона. – Ладно. Я уйду, – внезапно поумерив пыл, проговорила Гринграсс, явно заметив психологическое состояние собеседницы. – Но, если твой эгоизм еще не полностью поглотил тебя, подумай вот над чем. Чем дольше ты оттягиваешь сеансы, тем дольше судьба Тео оказывается в подвешенном состоянии. Может, ты не веришь в его непричастность к произошедшему. Но что, если подтвердится его невиновность? Какого тебе будет осознавать, что из-за твоей слабости человек, который был ни при чем, оказался в клетке и бессильно наблюдает, как жизнь проходит мимо него? – Не драматизируй, Дафна. Он у себя дома, а не в Азкабане. – Да, не в Азкабане, – девушка сделала вздох, ее глаза блеснули, на секунду она прикрыла их, а когда вновь распахнула, Гермиона заметила красноватые полоски, рассекающие белки. – Дом стал для него тюрьмой, – продолжила Гринграсс, сдерживая слезы. – Я вижу, как он изо для в день прокручивает в памяти случившееся в ту ночь, тщетно силясь вспомнить новые детали, которые могут помочь расследованию. Ты правда считаешь, что виновный стал бы делать нечто подобное? – Я… – Послушай, Грейнджер. Я не пытаюсь сделать вид, что понимаю тебя. И я не стану притворяться, будто мне совсем не жаль тебя. Но уж извини, Теодор мне дороже. Я люблю его. И я пришла к тебе… – Она вздохнула. – Может, я была излишне груба. Просто… Боюсь, я так долго не выдержу. Прошу тебя, перестань мучать нас ожиданием. Внеси свой вклад в расследование. И если Тео действительно виновен… Пусть он понесет наказание. Только… Не оставляй все вот так. Умоляю, прекрати эту пытку.***
Антонин елозил ложкой по дну тарелки с томатным супом, тщательно стараясь сделать вид, будто ему в тягость есть маггловскую еду. Однако, по правде говоря, многие блюда, приготовленные по рецептам магглов, ему очень даже понравились, о чем он, конечно же, не сказал даже Торфинну. – Какие планы на сегодня? – спросил Роули, с аппетитом поглощая пасту карбонара. – У меня сейчас тренировка, а потом встреча с мозгоправшей, – произнес Рабастан. – Часто ты к ней ходишь. Интересно, почему нас не приглашают на сеанс… Эээ, как там это называется…? – Психотерапии, – ответил Лестрейндж. – Про тебя, Финн, не знаю. А вот насчет Тони… После того, что было в его первый день, надзиратели определенно боятся, что вопрос типа «Какие у Вас были отношения с отцом?» станет для мозгоправши фатальным. Кстати, в ее кабинете полно всего, что, при желании, можно использовать как оружие. Антонин презрительно хмыкнул. – Будто я позволю кому-то из них лезть ко мне в голову, – буркнул он, не поднимая глаз от тарелки. – Во-во, именно из-за такого тебя и не трогают, Тони. – Им же лучше. Целее будут. Закончив с обедом, мужчины поднялись из-за стола и уже направились было к стойке для грязной посуды, как вдруг в столовой стало тихо. Почти так же тихо, как в тот раз, когда он зашел сюда голым, только теперь у присутствующих появилась другая причина прервать беседу. – Это еще кто? – Антонин внимательно окинул взглядом девятерых крепких мужчин, проследовавших в помещение за Андреасом, который, вероятно, проводил для них экскурсию по тюрьме. – Американцы, – неожиданно для Антонина, уверенно ответил Торфинн. Начальник тюрьмы, убедившись, что все прошли в столовую, принялся что-то рассказывать в этой своей гостеприимной манере, которая так бесила Антонина. Вот только слушатели, эти девять здоровенных амбалов в одинаковой оранжевой форме и с ничтожно малым количеством волос на голове (а некоторые не имели их вовсе), явно не отвечали Андреасу взаимностью, если судить по их пустому взгляду и каменным лицам без единой эмоции. В самом деле, Антонин думал, что его лицо жесткое и холодное, но, по сравнению с этими глыбами, он, похоже, само дружелюбие. – Откуда знаешь, что это американцы? – спросил Рабастан. – В комнате отдыха показывали пару фильмов про американскую тюрьму. Там у магглов такая же форма была. – Е-мое, – выдохнул Рабастан, – а они точно люди? Охренеть огромные же. – Ага. Как лысые Хагриды, – невзначай бросил Торфинн. Губы Лестрейнджа сначала растянулись в улыбке, а потом он, уже не сдерживаясь, разразился громким хохотом. Роули тихо рассмеялся в ответ. Антонин же не издал ни единого звука, продолжая изучать новоприбывших. Услышав хохот, амбалы, все как один, перевели взгляды на троих мужчин, стоящих в другом конце помещения. И взгляды эти Антонину совсем не понравились. Особенно того, самого громадного и мускулистого. Лицо лысого амбала поплыло, странно скривившись, а глаза вцепились в зрачки Долохова. Да, Антонин готов был поклясться, что даже с такого немаленького расстояния, тот бугай смотрел прямо ему в глаза. – Упс, кажется, они поняли, что мы ржём над ними, – отметил Рабастан. Тем временем, Андреас закончил свой монолог и пригласил гостей проследовать на выход. До последнего бугай не отпускал глаза Долохова из цепкого плена, но, в конце концов, начал разворачиваться к дверям. Оказавшись к Антонину боком, он вскинул руку, зажатую в кулак, затем выставил большой палец и провел им поперек горла – классический намек на скорою расправу. М-да, им определенно еще предстоит тесно пообщаться в стенах тюрьмы, казавшейся до сегодняшнего дня совершенно безопасной.***
В отделении для душевнобольных Св.Мунго даже сегодня, в общий приемный день, не было гвалта и суматохи, которые царили во всех прочих отделениях госпиталя по пятницам. Особо буйных пациентов накачивали Умиротворяющим зельем, чтобы они случайно не покалечили кого-то из посетителей, а сами же гости находились в настолько удрученном состоянии, что больше походили на страдающих призраков, нежели живых людей. Амикус нетерпеливо бродил взад-вперед, отмеряя шагами коридор, то и дело косясь на дверь, за которой находилась палата его сестры. Он не хотел и не готов был ждать, желая просто войти внутрь и увидеть уже Алекто, но Марисса сказала, что сначала нужно заполнить бланк для посетителей, и только потом можно будет навестить пациентку. «Очередное дурацкое нововведение новых дурацких властей», – подумал тогда Амикус. Он, конечно, плевать хотел на все эти правила, однако также он помнил слова Мариссы о том, как она подставляется, приведя его сюда, и, само собой, не хотел создавать ей проблемы. Амикус в очередной раз бросил взгляд в сторону лестницы, где должна была появиться Марисса, как вдруг тишину больничного коридора разрезал истошный мужской возглас. – Они везде! Бабочки везде! Ничего необычного, это же отделение для душевнобольных. Но все равно было в этом надрывном крике что-то, что заставило Амикуса обернулся на звук. Дверь одной из палат распахнулась, из нее выбежал молодой человек в больничной пижаме. Высокий, крупный, сутуловатый, с неухоженными черными, как вороново перо, волосами. Лицо парня показалось Кэрроу смутно знакомым. Панически озираясь по сторонам, он заметил Амикуса и тут же кинулся к нему. Готовый, если придется, отбиваться от буйного пациента, Кэрроу растерялся, когда молодой человек будто в отчаянии вцепился в него, скомкав пальцами его свитер в районе груди. Невольно они встретились взглядами. С десяток секунд парень просто сверлил его своими голубыми глазами, в которых читались страх и надежда одновременно. Странная мешанина. Наверное, так бывает со многими безумцами, в их понимании даже самые элементарные для остальных вещи порой неоднозначны по причине того, что их воспаленный мозг часто дорисовывает то, чего на самом деле нет. – Они всюду, – прошептал парень. – Что? – зачем-то спросил Амикус, сразу же отругав себя за глупый поступок. Нельзя потакать психам, это только побуждает их к новой волне безумств. – Все бабочки только его… И она тоже. Он ее не отпустит. Она ему нужна. Амикус понятия не имел, какого хрена он все еще позволяет этому дебилу стоять впритык и разговаривать с ним. Но, драккл подери, этот взгляд… Слишком осознанный и будто… умоляющий. – Вон он! Скорее! – в коридоре появилась медсестра в сопровождении двоих крепких мужчин. Они быстро подлетели к парню и отдернули его от Кэрроу, хотя безумец и держался за вязаный свитер мужчины почти мертвой хваткой. – Прошу прощения, сэр, – извинилась медсестра перед Кэрроу, пока один из мужчин накладывал Усмиряющие чары на пациента. – Он Вам не навредил? – Ээ, нет, – ответил Амикус. – Хорошо, – медсестра развернулась к пациенту. – Отведите мистера Флинта в его палату и закрепите на кушетке. А я пока приведу целителя Абрамсона. Флинт… Точно! Когда они захватили власть в Министерстве, пацан приходил на поклон к Повелителю, мечтал войти в ближний круг Пожирателей Смерти. Вроде он участвовал в битве за Хогвартс… Хотя… что за сомнения, наверняка участвовал. Видать с сильным противником в дуэли схлестнулся. А может он тоже провинился и получил от Повелителя порцию наказания, как и Алекто? Впрочем, какая нахрен разница?***
– Смотри, какой красавчик! – восторженно прошептала ей на ухо Жаклин. Необходимости обращать внимание Гермионы на молодого человека, приближающегося к ним в сопровождении еще двоих мужчин постарше, совершенно не было, она и так не могла оторвать от него взгляда, едва он прошел через арку в сводчатую галерею, где они с Жаклин стояли. – Мисс Грейнджер, а вот и наши гости, – произнес мистер Далл, один из зарубежных кураторов новой тюрьмы. Он много лет работал в норвежских правоохранительных органах, достигнув больших высот в местном Министерстве магии. Когда только погрузилась в изучение скандинавской пенитенциарной системы, Гермиона посчитала огромной удачей полученное от мистера Далла письмо с согласием на очную консультацию по деталям реабилитации заключенных в норвежских тюрьмах. А узнав о проекте Гермионы, он с радостью ответил согласием на ее предложение стать советником и связующим звеном между английскими и норвежскими властями. В октябре Далл сообщил Гермионе о высказанном американским Магическим конгрессом желании поучаствовать в программе. После двух встреч, стороны договорились о пробном пуле кандидатов, всего десять человек. Во избежание неприятных инцидентов, в тюрьме была удвоена охрана, частично состоящая из английских добровольцев, но и американцы направили несколько охранников в качестве поддержки, а также собственного куратора. Таким образом, Гермиона знала двух из троих подошедших к ним мужчин, и кто был этот молодой человек, она понятия не имела, поначалу предположив, что это один из охранников, но юноша держался чрезмерно самоуверенно, словно был хозяином положения. Второй куратор? – Итак, позвольте представить. Дэниэл Старлайт – заместитель главы Аврората Магического Конгресса США. И его сын Николас – аврор регионального представительства Аврората штата Коннектикут. Сын. Так вот оно что… – Очень приятно, мистер Старлайт, – произнесла Гермиона и протянула руку для рукопожатия. – Прошу Вас, просто Дэниэл, – пожимая ее руку, сказал мужчина. – Мы в Соединенных Штатах убеждены, что неформальный подход способствует более продуктивной коммуникации. – В таком случае, просто Гермиона, – улыбнулась девушка. – А это моя, так сказать, «правая рука» на проекте – Жаклин Делоне. Когда очередь обмениваться рукопожатием дошла до Николаса, он ослепил Гермиону широкой жемчужной улыбкой, заставившей девушку покраснеть от смущения. – М-мы… Кхм… Мы не были готовы к приезду двух кураторов, – произнесла Гермиона. – Но, уверяю, в течение дня мы выделим второй кабинет для Вас, Николас. – О, в этом нет необходимости, Гермиона, – сказал Дэниэл. – Я был и остаюсь чиновником. И мое место среди таких же чиновников. Мистер Бруствер пообещал мне временный кабинет в здании Министерства. А вот мой сын – боевая единица, и он останется здесь в качестве куратора от нашей стороны. Кстати, именно от него я и узнал об этом проекте. – Я периодически читаю иностранную прессу, – подхватил Николас, когда Гермиона невольно перевела на него взгляд. – А последнее время в британских газетах только о вашей новой тюрьме и пишут. Меня заинтересовала идея, и я предложил отцу рассмотреть варианты нашего сотрудничества. – Буквально в последний вагон заскочили, – улыбнувшись, произнес Далл. Николас кивнул. – Да, мы очень благодарны, что Вы согласились принять нас на проект после того, как он стартовал. В будущем было бы неплохо реализовать что-то подобное в США, тем более при нашем катастрофически завышенном проценте рецидивов. – Как понимаете, выбор куратора очевиден, – похлопав сына по плечу, с улыбкой произнес Дэниэл. – Однако, перед отбытием в Министерство, я бы с удовольствием осмотрел здание тюрьмы, если Вы позволите. – А это отличная идея! – подхватил Далл. – Я бы тоже не отказался от экскурсии. Что скажете, Гермиона? – Конечно, с радостью все покажу, – отозвалась девушка.***
– Я оформила документы и… – со стойки регистрации вернулась Марисса. – …Что с тобой? – В смысле? – спросил Амикус. – Выглядишь… растерянным, – пояснила девушка. Кэрроу скривился. – Не повезло близко пообщаться с одним из местных шизиков. Похрен. Теперь-то мне можно к сестре? – Да, только… Пришлось указать, что я пришла со своим парнем, уж прости… Чтобы лишних вопросов не было. И мне нужно зайти вместе с тобой, поскольку я обозначена как основной навещающий и, если я просто останусь в коридоре, то… Сам понимаешь… Недавнее нестерпимое желание ворваться в палату, не дожидаясь разрешения, вдруг просто растворилось. Амикус почувствовал, как сердце в груди забилось чаще. Он положил ладонь на ручку двери, на пару секунд замер, но потом все же открыл ее. Палата Алекто была совершенно типичной невзрачной комнатушкой, как и большинство палат в госпитале. Обитые дубовыми панелями стены, узкое окошко напротив двери, кушетка у стены, пара стульев, маленькая тумбочка, одностворчатый шкаф в углу и гроздь шаров под потолком в качестве освещения – вот и весь ее скромный интерьер. Единственная пациентка сидела на деревянном стуле у окошка, чуть покачиваясь, казалось, в такт лишь ей одной слышимой мелодии. Посетители вообще не привлекли ее внимание, и тогда Амикус позвал ее по имени. Медленно женщина повернулась корпусом в сторону двери, где стояли гости. Ее изначально умиротворенное лицо стало меняться на глазах. Сначала Алекто побледнела, потом нижняя губа задрожала, глаза расширились, костяшки пальцев сложенных на коленях рук побелели от слишком крепко сжатых кулаков. Затем она вскочила на ноги и сделала пару шагов в сторону. – Нет… – тихо проговорила она. – Тебя нет… Женщина попятилась назад, в итоге уперевшись в угол. – Ты у-у-умер! – последнее слово она протяжно простонала. Предположив, что далее может последовать более бурная реакция, Марисса наложила Заглушающее на дверь, чтобы на возможные крики не прибежал персонал госпиталя. – Алекто… Успокойся, я… – Амикус сделал шаг по направлению к сестре, и это было катастрофической ошибкой. В ужасе женщина вскрикнула, после чего опустилась на корточки, все там же в углу, и спрятала лицо в ладонях. – Тебя нет! Тебя нет! Тебя не-е-е-т! – повторяла она. Амикус замер. – Ты мертв! Ты больше меня не обидишь! Никогда не обидишь! – Амикус… – начала было Марисса, все также стоя позади мужчины. – Выруби ее, – бросил он. – Что? – переспросила она. – Прекрати это! Марисса выступила вперед и применила Отключающее. Вмиг Алекто без чувств осела на пол. Амикус бросился к сестре и, подхватив ее на руки, отнес на кушетку. Укрыв женщину одеялом, он присел на край кровати и нежно провел пальцами по ее щеке. – Почему она думает, что ты мертв? – осторожно спросила Марисса. – Она так не думает, – не оборачиваясь, тихо проговорил Амикус. – Она приняла меня за отца. Помнишь, я говорил, что похож на него? Так вот, я имел в виду буквально. Мы с этим ублюдком – одно лицо. – Хочешь попробовать убедить ее, что ты не он? – Марисса вскинула руку с зажатой в ней палочкой, готовая отменить заклинание. Но Амикус поднялся с кровати и, повернувшись к ней лицом, бесцветно проговорил: – Нет. Хватит с Алекто потрясений. Я пришел сюда, чтобы убедиться, что с ней хорошо обращаются. И убедился. Я готов вернуться обратно. Мужчина прошел мимо Мариссы, направляясь к двери. По пути он бросил: «Не забудь снять заглушку», после чего вышел из палаты. Пару секунд Марисса молча смотрела на спящую Алекто. Все внутри нее разрывалось от жалости к Амикусу, но она не могла ничего предпринять. Поэтому девушка просто развеяла Заглушающее и покинула комнату. Спустя десять минут они уже стояли на точке аппарации у северного входа в тюрьму. Когда Амикус отпустил ее руку, он на мгновение застыл, а потом взглянул девушке в лицо и произнес: «Спасибо». – Мне жаль, что все сложилось так… – проговорила Марисса. – Мне тоже, – лишь ответил он. И они оба не были уверены, что говорят сейчас только о произошедшем в Св.Мунго.***
Гермиона еще никогда не испытывала смущение в течение такого продолжительного периода времени. Из-за присутствия рядом Ника Старлайта экскурсия превратились для нее в двухчасовую пытку. Она пыталась концентрироваться на рассказе об особенностях тюрьмы и каждого отдельного блока, но никак не могла абстрагироваться от ощущения на себе изучающего пронзительного взгляда глаз цвета черного кофе. Он был хорош. То есть действительно хорош. И он это знал. Ник Старлайт определенно был из того типа парней, которые понимали, какое внимание они привлекают, благодаря чему они его привлекают, и… они этим вниманием нагло наслаждались. Конечно же от его взора не ускользнуло то, как Гермиона откровенно пялилась на него, когда увидела в первый раз. Что поделать, красота всегда манит к себе, и только самые стойкие из нас способны этим чарам противостоять. К сожалению, Гермиона не была из числа этих счастливчиков. Да и сам Ник не давал ей и секунды расслабиться, то и дело задавая вопросы этим своим мягким баритоном, который, в сочетании с явно высоким уровнем интеллекта и отменными манерами, производил на нее какой-то умопомрачительный эффект. Гермиону бросало в жар, она часто запиналась и чуть ли не начинала заикаться. Ник лишь улыбался широкой белоснежной американской улыбкой и с невозмутимым видом кивал на ее неуклюжие ответы. Девушка знала, что ее смущение не заметит только слепой, но Ник выглядел совершенно безразличным к ее беспокойному состоянию, было ли это воспитание или какая-то игра? Экскурсия завершилась в парке. Поблагодарив ее за интересный рассказ, Миккель Далл и Дэниэл Старлайл отправились к точке аппарации, чтобы переместиться в Министерство, и Гермиона уже внутренне облегченно выдохнула, готовая попросить Жаклин проводить Николаса в кабинет, выделенный куратору американской стороны, но парень перехватил инициативу в разговоре. – Тюрьма производит именно то впечатление, которого я и ожидал. Это просто взрыв. В хорошем смысле. – Рада слышать, – сказала Гермиона. – Думаю, теперь ты захочешь посмотреть кабинет и… – Извини… Пока не забыл: мы с коллегами из американского Аврората запланировали на завтра вечеринку по случаю приезда. Некоторые британские волонтеры тоже изъявили желание присоединиться. Будет классно, если ты придешь, – Ник снова широко улыбнулся. – Учитывая, что без тебя вообще ничего этого не было бы. – Ээ, я не уверена насчет вечеринки. – Есть планы? – Не совсем... Просто… Я не особо хожу на такие… мероприятия. Не любительница… – Знаешь, вопреки распространенным в Англии стереотипам об американцах, мы не накидываемся горячительным до полубессознательного состояния в любой удобный момент. По крайней мере, точно не на службе. Все будет в рамках приличий. – Что? Нет-нет… – Гермиона снова покраснела. – Я вовсе не… То есть, я ничего такого… – Я вам помогу, – ворвалась в волнительную тираду гриффиндорки Жаклин. – А-то мы тут еще полчаса простоим, пока Герм решится. Она придет. – Супер! – обрадованно воскликнул Ник, даже не выждав паузу, чтобы услышать подтверждение от Гермионы. – Тогда я со спокойной душой пошел обустраиваться. Провожать не нужно, кабинет я сам найду. Парень удалился так стремительно, что Гермиона лишь открыла и снова закрыла рот, так и не успев придумать какой-нибудь вежливый аргумент для отказа. От безысходности она повернулась к Жаклин. – Какого черта, Жаки? – Не благодари! – Благодарить? Знаешь, как ты меня подставила? Что я Рональду скажу? Ты же помнишь, какой он ревнивый. Или, может, взять его на вечеринку как «плюс один»? – Гермиона чуть нахмурилась, всерьез обдумывая высказанную идею. – Будь я на твоем месте, я бы сказала ему, что нашла кого-то получше и свалила бы в закат сразу после тусовки. – Жаклин! – А что? По-твоему, это нормально, что тебе приходится отпрашиваться у него на… Как это магглы называют? Корпоратив? – Все не так, как ты себе вообразила. Рон не один из тех… парней, которые контролируют каждый шаг своей девушки. Я просто не хочу, чтобы он нервничал лишний раз. – И ты считаешь, что у вас здоровые отношения? – У нас с Рональдом все хорошо! – Ты это говоришь, чтобы меня убедить или себя успокоить?***
Зайдя в дом, Гермиона наложила обратно все Запирающие и Охранные, после чего бросила связку ключей в чашу, стоящую на тумбочке у входа. «Ты это говоришь, чтобы меня убедить или себя успокоить?» Она не должна была так говорить, не должна лезть в ее личную жизнь, когда ее об этом не просят. Жаклин не понимает, как крепка из Рональдом связь. Они дружили с детства, прошли вместе войну. Да, сейчас у них сложный период, но так бывает. Это просто жизнь. Бывают времена взлетов, а бывают – падений. Между ней и Роном все намного сложнее, чем Жаклин может себе представить. – Привет, Гермиона. Гриффиндорка застыла в дверях кухни. – Джинни? Что ты здесь делаешь? Почему не предупредила, что придешь в гости? Гарри с тобой? – Нет, Гарри еще на работе, – ответила младшая Уизли, пригубив чай из большой керамической кружки, после чего снова поставила его на столешницу острова, за которым сидела. – Рона, кстати, тоже нет. Я попросила его пойти прогуляться, пока мы с тобой поболтаем по-девичьи. Гермиона любила девичьи посиделки, потому что обычно они завершались полезными советами или приводили ее к нестандартному, но очень эффективному пути решения какой бы то ни было проблемы. Но тон подруги подтолкнул ее к предположению, что сегодняшняя болтовня по-девичьи не сулила ничего хорошего. – Л-ладно, – настороженно проговорила Гермиона, присаживаясь на стул напротив. – Может, тебе что-нибудь дать к чаю? Вроде у нас были какие-то печенья и… Девушка принялась бегать глазами по закрытым шкафам, чувствуя себя неловко, ведь она понятия не имела, что и где лежит на кухне – хозяйка из нее никакая, что, впрочем, смущало ее только когда рядом был кто-то из четы Уизли. Джинни переняла привычки ведения домашнего хозяйства от матери, а мужчины семейства, обласканные идеальной женой и матерью Молли Уизли, невольно каждую девушку, которая оказывалась рядом, сравнивали с ней. Для Гермионы это стало отдельным поводом для словесных столкновений с Роном, который время от время высказывал свое недовольство: что она слишком мало времени уделяет дому, что не готовит, как мама, что не стремиться окружить парня лаской и заботой, а вместо этого допоздна корпит над своим проектом. Неужели Рональд дошел до того, что нажаловался на нерадивую девушку своей сестре? – Не надо. У меня к тебе есть серьезный разговор. – Хорошо… – Гермиона, ты ведь знаешь, что я люблю тебя, как сестру? «Многообещающее начало серьезного разговора. А еще дико пугающее», – мелькнуло в голове у Гермионы. – Но Рон – мой родной брат. И его душевное состояние для меня важно, как ты понимаешь, ничуть не меньше. И чтобы долго не ходить вокруг да около, спрошу в лоб. Ты любишь моего брата? Во рту вдруг резко пересохло. Гермиона отчаянно пыталась хоть как-то сглотнуть образовавшийся в горле ком, но ничего не получилось. – Я… К-конечно, я люблю его. Мы же живем вместе. Не логично. Вообще не логично, Гермиона. И ни черта не убедительно. – Так… Я спрошу иначе: ты до сих пор любишь моего брата? Она не готова к такому разговору. Особенно после дневного диалога с Жаклин. Чувство вины выросло в десятки раз. А еще чувство стыда. – Джинни… Это странный вопрос. Конечно, я люблю Рональда. – Тогда почему ты так поступаешь с ним? – Как поступаю? Точно нажаловался… Джинни шумно выпустила воздух через приоткрытый рот и отвела взгляд в сторону. Ее зеленые глаза блуждали по унылому серому интерьеру кухни, пока она подбирала слова. – Послушай, – наконец сказала она, – я понимаю твое желание что-то изменить. Мы с тобой уже говорили об этом, когда ты только сообщила нам о своем проекте. И, если помнишь, я поддержала тебя тогда, вопреки моей личной позиции по этому вопросу. Я даже могу понять твое стремление вытащить из Азкабана этого ублюдка Долохова, потому что… В общем, то, что ты хочешь помочь тому, кто спас тебя – это совершенно нормальный порыв. Сейчас будет «но». – Но я думала, что ты не позволишь всему этому помешать вашим с Роном отношениям. Интересно, он только Джинни наябедничал на нее или миссис Уизли тоже известно о подробностях их с Гермионой личной драмы? – Я не понимаю, о чем ты говоришь. И где ты научилась так легко лицемерить? – Я не знаю подробностей. Но то, что ты делаешь в этой тюрьме, заставляет его слишком переживать. Ты ведь девушка и должна чувствовать такие вещи. Неужели ты не видишь, что ему плохо? – Если ты о том, что он недавно пришел домой пьяным, то это не… – То есть он начал прикладываться к бутылке, но тебя это не насторожило? – Джинни… – Гермиона встала со стула, чтобы почувствовать себя хоть немного более уверенно. – Что ты хочешь от меня? Уизли поднялась на ноги следом. – Я хочу, чтобы ты расставила приоритеты. Проект или отношения с Рональдом? Ну это уже перебор! – Знаешь, я не намерена обсуждать с тобой то, как мне строить свою жизнь! И я не буду выбирать между работой и отношениями. Современные девушки вполне могут это совмещать. Или ты предлагаешь мне стать домашней клушей, как… – Как кто, Гермиона? Чуть не вырвалось. Гермиона прикусила губу. – Послушай… Я не хочу ссориться... – Я бы тоже была рада прийти к вам просто чаечку попить, но, увы… – Джинни. Если откровенно, я не считаю, что наши с Рональдом отношения должны тебя касаться. Я же не прихожу к вам с Гарри и не выясняю, что у вас не так? – Не возьму в толк, с чего бы тебе это делать? Ведь Гарри тебе никто… Она просто на эмоциях, просто на эмоциях. Не вздумай реагировать. Гермиона глубоко вздохнула. – Очень жаль, Джинни, что ты так считаешь. Едва ли я смогу тебя разубедить. Могу только сказать, что считаю Гарри своим братом. Да, пусть нас не связывают кровные узы, но наша связь намного сильнее. И я переживаю за него, как за родного человека. Он и есть для меня родной человек. Думала, тебе об этом известно. – Я… – Мне кажется, самым правильным сейчас будет прекратить этот бессмысленный диалог, – произнесла Гермиона, – пока мы обе не наговорили того, о чем будем очень долго жалеть. Спасибо, что зашла, подруга. Гермиона чувствовала, как волна гнева то подкатывала к горлу, то чуть отступала. Жестким взглядом она проводила Уизли с кухни. Похоже, Джинни поняла, что сказанное ею про Гарри было чем-то из ряда вон, и возможно поэтому не попыталась поспорить или оправдаться, явно чувствуя вину. Ярость перестала клокотать в Гермионе, лишь когда она захлопнула за незваной гостьей дверь. Однако это вовсе не означало, что девушка успокоилась. Просто теперь фокус ее негатива сместился с Джинни на Рональда, который рано или поздно придет домой. Ждать возвращения любимого не пришлось долго. Спустя всего минут пятнадцать с того момента, как Джинни вышла за порог их дома, раздалось бряцанье ключей о замочную скважину. Вспомни черта.