Горечавка в объятиях полыни

Спустя месяц --- Все столетние звери такие непунктуальные? – бурчит Синчэнь, стоя под уже пустившей почки сливой, что находится за чертой города. Последний месяц зимы прошёл быстро, забирая с собой ощущение зябкого ветра и пробирающих до кости морозов, да вот только всё это осталось внутри исхудавшего даоса, что уж слишком нервно закусывал нижнюю губу, то и дело сдирая зубами только-только затянувшиеся коркой ранки. Да и время этого календарного месяца прошло быстро для всех, кроме Сяо Синчэня, бытие которого сузилось до исхудавшего бледного тела неугомонного мальчишки, что уже целый лунный цикл как не произнёс и слова. --- Он всё равно никуда не денется, пока мы не сделаем то, что решили, поэтому угомонись, - довольно едко, не пытаясь скрыть недовольство в своём привычно-льстивом тоне, отвечает Лис. Сяо Синчэнь лишь взмахивает длинным рукавом застиранного, но неизменно белого ханьфу и идёт вперёд по пыльной дороге, которая, по сути, должна привести их…. В никуда. Да. Именно туда им надо попасть, чтобы от них хоть что-то начало зависеть. Потому что сейчас Сяо Синчэнь чувствует себя хуже, нежели тогда, когда оказался совершенно одиноким слепцом в столь огромном мире, ведь даже тогда у него были цель и вера в добро. Вера в то, что один жестокосердный убийца с диким оскалом вместо улыбки ничего не изменит в мире даочжана, более того, напротив, сделает его сильнее, научит выживать и прощать. Тогда даос был уверен, что странствуя он поможет ещё большему количеству людей, а сейчас… Сейчас нет ни той слепой веры в лучшее, ни того дьяволёнка, что всегда и везде находил его, переворачивая всё с ног на голову, одаривая хоть и насквозь лживым, но смыслом жить дальше. А сейчас… Сейчас у Сяо Синчэня нет ничего. Мужчины цепочкой шли вперёд по пыльной змеевидной глиняной дороге, даже не перекидывались взаимными «милостями», до тех пор, пока… Пока ноги не начали гудеть, а заменившее собой небосвод солнце не сделало третий круг. --- Эй, достопочтенный! – окликнул идущего впереди мужчину Лис. Сяо Синчэнь продолжил идти вперёд, поведя плечом, мол, он слушает, но разговаривать желания не имеет, да и силы у него тоже на исходе. --- Ты уверен, что этот переход в небытие находится именно здесь? --- Кому как не тебе знать, что переход – везде, где есть путь, и наша задача – пройти его достойно, - сдержанно отвечает Синчэнь. --- Ты хоть понимаешь, как это рискованно: следовать по одной из миллиона дорог в Поднебесной без остановки на отдых, без еды и воды? Конечно, ты рано или поздно узришь это хвалёное «небытие» - когда помрёшь от изнеможения, - просто и спокойно рассуждает Чэнь Чу, продолжая упрямо следовать за даосом вопреки собственным предостережениям. --- Я должен попытаться. Я должен сделать всё, что в моих силах, - шёпотом, себе под нос отвечает мужчина, убеждая в правильности принятого решения скорее себя, нежели спутника. --- Должен? – не скрывая ехидной усмешки в медовом голосе, переспрашивает лис. --- Должен для него или для себя, чтобы избавиться от чувства вины и продолжить жить свою жизнь без проблемы в его лице? – Лис хитро смотрит исподлобья, но не дождавшись никакой реакции от мужчины впереди, продолжает: --- А зачем, Сяо Синчэнь, зачем ты пытаешься спасти того, кто самостоятельно выбрал такой путь? Сюэ Яна лишили ядра, повредив меридианы, буквально разрушили его изнутри. Признаться честно, он до сих пор дышит только потому, что часть его разбитой души находится в тебе. Не знаю, как ему это удалось провернуть, но вы связаны душами и телами, да так умно, что если развязать петельки, порезать их или убить донора, то всё это никак не скажется на тебе, даочжан Сяо Синчэнь. – Не заметить укор в голосе и словах лиса было почти невозможным заданием для даоса, и без того находившегося на грани отчаяния. --- Что ты имеешь в виду? – сжимая кулаки, даос идёт вперёд, подавляя желание остановиться, развернуться лицом к лицу с этим наглецом и посмотреть в его хитрые глаза, потому что основное из условий прохождения дороги к заветному пространству «небытия» — это не останавливаться до тех пор, пока видишь дорогу под своими ногами. --- То, что говорю, то и имею. Ты не пытаешься вернуть Сюэ Яна к жизни, нет. Ты всей душой желаешь избавиться от своего гнетущего чувства вины. Ты хочешь доказать сам себе, что не только такой как Сюэ Ян способен на воскрешение своего врага, но и ты, о великий всепрощающий даочжан, тоже в силах переступить через себя и вернуть к жизни того, кто одним лишь своим присутствием портит твою собственную. Тебе же нравится чувствовать себя святым, признайся, это льстит, - ухмыляется Лис, в то время как по спине Синчэня бегут кусачие мурашки. Старые раны болят, а слова навязанного случаем спутника бьют под дых. Сяо Синчэнь делает глубокий вдох, чтобы ответить, но вместо слов из разомкнутых уст выходит весь воздух из лёгких, и юноша осознаёт, что сказать так-то и нечего. Нечего, потому что лис отчасти прав. Да чего уж там греха таить - он прав. Прав, потому что, будучи совершенно слепым и разбитым изнутри поступком лучшего друга, родственной души, человека, которому доверял, Синчэнь чувствовал боль, обиду, даже некую пустоту внутри и впервые ощущал, что мечта о добродетели не так уж и сильно греет, как казалось ранее. Именно в тот момент нечто иное начало греть даочжана, забитого собственными принципами, которые по итогу его-то и не были никогда – так, просто набор умных слов, которые монотонно, долго и упрямо вколачивали взрослые в светлую детскую голову, слишком смело разделяя сознание ничего не смыслящего маленького человека на чёрное и белое, совершенно забывая о необходимости познакомить того с такими понятиями как чёрно-белое, кроваво-красное и небесно-голубое – и говорю я сейчас совсем не о цветах, а ой как хотелось, чтобы всё было так просто, как в голове того, прошлого, зелёного Синчэня. Юношу грело обманчивое, но на тот момент столь сладкое ощущение себя жертвой. Да, именно жертвой. Во всех своих бедах юный даос смело винил Сюэ Яна, полностью сбрасывая ответственность и возможность существования доли вины с себя и Сун Ланя, позиционируя себя самого как всеми брошенного и отвергнутого, искалеченного в борьбе за правду праведного путника, что готов помочь всем и каждому, страдая по ночам о несбыточных грёзах и невозможности всё исправить. Синчэню нравилось ощущать себя преданным, нравилось иногда жалеть себя, потому что так он обелял себя, и на душе становилось спокойнее. Тогда он не мог иначе. Не мог потерять себя окончательно, но кто же знал, что он спасёт мальчишку с дикими повадками, пошлыми шутками, неимоверно тёплыми руками, который окажется обладателем звонкого смеха, что начнёт эхом отдаваться в его собственном сердце. Сяо Синчэнь и представить не мог, что его мечты и заботы сузятся до размера прогнившего похоронного дома и двух голодных ртов, живущих в нём. Но так было тогда, а не сейчас. --- Ты ничего не знаешь, - небрежно бросает даос и ускоряет шаг. Изначально соглашаться на помощь лиса было плохой идеей. Он так много знает. Так много видит. Слишком много того, о чём не хотелось бы никогда вспоминать и уж тем более говорить. Но сейчас… Сейчас Сюэ Ян нуждается во втором шансе от Синчэня, потому что сам босяк уже отдал всё, что имел, включая самого себя. Синчэнь обязательно спросит его, когда вернёт, почему тот так лезет из шкуры вон ради него, хотя он и сам знает ответ. Точнее, знал бы, если бы прекратил убегать от самого себя. Но ведь сейчас это именно он лезет из кожи вон ради своего убийцы. --- А ты изменился. Где же тот учтивый благочестивый даос? Ты же безбожно влюблён в этого мальчишку, но так усердно отпираешься, - внезапный монолог выбивает мужчину из колеи. Синчэнь с трудом заставляет себя сделать шаг вдруг ставшими ватными ногами, он теряется, совершенно не ожидая услышать то, чему в его осознанных мыслях даже не было места. Синчэню страшно. Потому что он сейчас чувствует себя, будто стоит обнажённым посреди площади, что переполнена людьми. Сердце пропускает удар, воздух в груди спирает, и юноша тщетно пытается сохранить лицо, совершенно не в силах контролировать пунцовеющие щёки и шею. --- Не остановишься? – голос позади становится грубым и звучит ниже на тона два, словно вместо относительно молодого юноши за Синчэнем идёт мужчина лет сорока. --- Какой смысл продолжать путь, превозмогая самого себя? Сяо Синчэнь в это мгновение совсем не ожидает такого вопроса и тем более каких-либо метаморфоз с тем, кто, как казалось, связан с ним одной целью. Но, видимо, позади напряжённого до предела даоса идёт не совсем Чэнь Чу, точнее, совсем не он. Мужчина в белом нутром ощущает, как пузырь с усилием сдерживаемой им паники лопается, проткнутый насквозь натянутой струной тревоги, которая до одури неприятно сосёт под ложечкой и бежит по венам, нагоняя ощущение полной уязвимости перед неопознанным существом, что всё так же тихо идёт позади растерянного даоса и совершенно не спешит показать свой истинный облик. Синчэнь чувствует, как и без того гудевшие от перенапряжения ноги начинают подкашиваться, и каждый шаг становится настоящим испытанием, потому как ехидный немой смех и едва слышные шаги позади выбивают его из и без того шаткого равновесия, буквально поселяя внутри ощущение полного провала, вплоть до горького привкуса обиды на языке от того, что всё придётся начать сначала, а миновавшие трое суток пути ровным счётом ничего не значат. Это начинает угнетать. Что ему следует сделать? Остановиться и повернуть назад или продолжить этот бесконечный путь, отмеренный одной надеждой на призрачное желание вернуть что-то, чему Синчэнь даже не может дать внятное название в своей светлой голове? Как быть? Что будет верным? --- Минутное «хорошо» настолько сильно впечатлило твоё сердце, отдаваясь звонким мальчишеским смехом у тебя в голове, верно? – серьёзный, с хрипотцой не шибко скрытой насмешки голос вырывает Синчэня из размышлений. Юноша вздрагивает всем телом и даже путается в собственных ногах. Насилу удержав равновесие, он всё же делает шаг вперёд, не останавливаясь ни на миг, ощущая дикое облегчение в грохочущем сердце. --- Ты наивно полагаешь, что убийца способен измениться? Или ты позабыл всё, чему тебя учила наставница, и покорился столь приторному чувству привязанности к этому жалкому мальцу, проникнувшись к нему жалостью? - Голос позади говорит до такой степени убеждённо и так уверенно перебирает струны окровавленного сердца даочжана, что того пробирает дикий ужас – ощущение, словно тебя вскрыли и немытыми руками ковыряются внутри, перебирая каждую складочку, доводя до исступления и агонии ещё живой мозг. Синчэнь не справляется с этим противно щекочущим чувством внутри и поднимает свои гранатово-алые глаза к небу, желая абстрагироваться от этой моральной пытки. В тот же момент даос удивлённо расширяет глаза, не веря своим очам: перед ним полная пустота из густого тумана, что окружает его всего. Юноша борется с резким приступом потери координации и устремляет свой взор под ноги, понимая, что ниже своих колен он ничего не видит – ноги странника утопают в молочно-белом густом тумане. Чужие шаги позади исчезли. Сам Сяо Синчэнь делает слишком медленный шаг буквально в никуда, мысленно отгоняя представления изощрённого мозга, кричащего о том, что этот шаг будет фатальным и даос упадёт в бездну уже спустя долю секунды. Юноша, превозмогая свой кричащий разум и забившееся в ужасе сердце, делает роковой шаг в то заветное «никуда». Резко возникший из ниоткуда свет бьёт по глазам, заставляя сощуриться и закрыть их рукавом изношенного белого ханьфу. --- Ты истощён душой и телом, прошёл путь длиною в месяц без остановки, ступил в пропасть, игнорируя собственное нутро, - и всё это ради чего, позволь узнать? – Звучит тихий, успокаивающий грудной голос, что так сильно напоминает Синчэню его собственный. Юноша распахивает глаза и резко поворачивается через плечо на пятках, ощущая лёгкое головокружение и резкую, стрелой пронизывающую мышцы боль в ногах. Ранее Синчэнь никогда не ощущал от собственного тела такого упорного отказа функционировать. Стоп. Месяц? Он шёл без остановки, без еды и воды месяц?! Юноша поднимает глаза цвета потемневшего граната на фигуру в белом … и встречается с укоризненным взглядом когда-то своих собственных туманно-голубых глаз. --- Ты предал всё, чему тебя учили. Ты предал своё будущее. Знаешь, в какой момент всё уже стало фатальным? – Лицо мужчины напротив – его собственное – кажется совершенно чужим Синчэню, хотя это… его лицо, его голос и его взгляд. Всё это было его до встречи с Сюэ Яном. Сегодня этот человек с уверенным взглядом синих очей, горделивым нравом и уверенностью в каждом своём слове напротив даочжана – больше не он. Это больше не Сяо Синчэнь. Настоящий Сяо Синчэнь со впавшими щеками, совиным взглядом отчего-то ставших тусклыми глаз и в поношенном ханьфу пришёл на край света, чтобы спасти своего убийцу. --- Когда спас Сюэ Яна, не ведая о том, кому я даю шанс на жизнь? – устало спрашивает даос, сжимая дрожащие от дикой усталости пальцы в кулаки, чтобы не свалиться в голодный обморок прямо на этом самом месте. Кстати, он понятия не имеет, где хотя бы приблизительно находится и кто стоит перед ним: плод его воображения, он сам из прошлого или же просто неведомое ему существо, принявшее его облик, пользуясь его слабостью. --- Нет. Тогда ты следовал своим принципам, и тут мне не за что винить тебя. Подумай лучше, – голос уверенный, взгляд не скрывает укора на дне морской глади зрачка. Но Синчэню совсем не стыдно. --- Когда убил себя? - безэмоционально спрашивает измотанный даос, моргая слишком медленно, чувствуя, что мысли его все слились в одну вязкую жижу. Весь Синчэнь сейчас напоминает себе безвкусный кисель – до такой степени ему плохо. --- Когда он вернул тебя к жизни, а ты не пресёк зло на корню и даже в этой жизни продолжаешь таскаться за тем, кто убил меня в тебе! – мужчина выходит из себя, срываясь на крик. Синчэнь устало поднимает изможденный взгляд и лишь выдыхает. Верно. Прошлого Синчэня Сюэ Ян сумел убить ещё до того, как собственные руки даоса физически нанесли ему смертельную рану. Это факт. --- Если ты – это я из прошлого, то кому как не тебе знать, почему я продолжал быть с ним рядом и почему моё чувство вины было столь огромным, что я решился на самоубийство, - Уверенно произносит Синчэнь, смотря своими рубиновыми в сапфировые очи напротив. --- Ты готов признать, что ты прикипел всем сердцем к этому грязному убийце за три года в том туманном месте? – алые губы искривляются в откровенной насмешке, а в лазурных глазах плещется вкус победы. --- Нет. Я всего лишь возлюбил всем сердцем этот родниковый смех незнакомого мне мальчишки, я всего-то сам не уметил, как пристрастился к его незримому присутствию, коим он прогонял то серое одиночество и тьму. Разве это грех? Я не знал, кому принадлежат эти весёлые истории, веселящий мне душу смех и тёплые, надёжные руки! Не знал… – набираясь уверенности, лепечет даочжан, читая в глазах напротив всё то же едкое презрение, словно он никчёмный калека, утративший свою душу, которая посмела ощутить что-то столь светлое по отношения, как оказалось, к сумасшедшему убийце. Сяо Синчэнь всей своей душой и телом ненавидит тот факт, что тот озорной мальчишка, тот дорогой друг и надежда на нормальную жизнь оказался Сюэ Яном. --- Но тем не менее, ты пришёл сюда, рискуя собственной жизнью, чтобы спасти этого мальца, имя которого тебе уже ведомо, так же как и его чёрные деяния, - голос напротив становится точь-в-точь как тот, что преследовал Синчэня добрую часть пути, а лицо-зеркало, подвергаясь внезапным метаморфозам, приобретает вид молодого седовласого мужчины лет тридцати в золотых одеяниях и с мелкими кольцами по всей длине белых волос, что все сплетены между собой слишком сложным узором, чтобы попытаться распустить их без помощи чего-то острого. Синчэнь машинально делает шаг назад. Перед ним… Перед ним сейчас сам Бог Фортуны. Не верится. Он же не умер...? --- Ответь мне на один вопрос: ты готов поставить на кон свою жизнь, чтобы спасти Сюэ Яна безвозмездно, или тебя мучает чувство вины за то, что тот, кого ты считал худшим человеком в своей жизни, сделал столько для того, чтобы ты просто жил ? Синчэнь не был готов так глубоко заглянуть внутрь себя. Только не это. Это его бес и ничей больше. Только есть одно «но», и имя ему Сюэ Ян. Всё в жизни даоса сводится к этому проклятому имени.