Сгоревшее королевство

In This Moment — Sick Like Me

             — Госпожа? — осторожно спрашивает Тома, но в трубке тишина. — Госпожа? Аяка?..       За несколькими вздохами следует сдавленный всхлип. Тома физически чувствует, как в волосах прорезается седина. По крайней мере, как-то так он себе это представляет.       — Я не могу его найти, — сквозь плач выдавливает Аяка. — Он не отвечает. Сбрасывает звонки. Я знаю, что он прилетел в Ли Юэ, его должны были встретить в аэропорту, но… но…       — Госпожа, — вздыхает Тома и закрывает лицо рукой. — Почему вы сразу не сказали?       — Я не хотела… Тома, это моя вина… я обещала, что присмотрю за ним, но… я должна была полететь с ним вместе…       Она безутешна. Тома жалеет, что не может её обнять.       — Аяка, — он переходит с официального тона на дружеский, — ты сама знаешь, никто не сможет удержать его, если он не захочет.       — Ему нужно в клинику к господину Чжун Ли, — Аяка всхлипывает громче, — ты сам видел, он не в порядке после того, как все заботы о клане на себя взяла я… Я во всём виновата… Как я могла не замечать, что всё это… подкосило его сильнее, чем он хотел показать…       — Ты всё сделала правильно, — кивает Тома так убедительно, будто Аяка может его видеть. — Даже будь ты рядом… ты его знаешь. Моргнёшь — и его уже нет.       — Почти все члены Сюмацюбан учились у него, — соглашается Аяка и шмыгает носом. — Но я каждую ночь думаю — что, если бы я могла его удержать… найти ещё аргументы… Мне казалось, он нам поверил.       Тома прикрывает трубку ладонью — но это всего лишь аль-Хайтам возвращается на полюбившееся место в нише.       — Не вини себя. Я думаю, скоро он выйдет на связь. Береги себя. Ты знаешь, как много значишь для всех нас.       — Я постараюсь. Спасибо, Тома.       Ещё несколько секунд Тома смотрит на фото Аяки на аватарке контакта и надеется, что выходки Аято хотя бы её не доведут до седины.              ~              Утро застаёт Чайльда в мрачном расположении духа. Вслед за солнцем приходит неизменно весёлый Бай Чжу, меряет Чайльду температуру и пульс, снимает показания с браслета и заносит всё в систему.       — Бай Чжу, — спрашивает Чайльд, смиренно вытерпев его манипуляции, — как ты вывозишь столько улыбаться?       — Я плотно завтракаю, — усмехается Бай Чжу. — Кстати, и тебе бы не помешало.       — Сам разберусь.       — Если серьёзно, работа докторов тяжёлая, но выздоравливающие пациенты — наша лучшая награда. — Бай Чжу смотрит на него поверх очков и изгибает бровь. — С Чжун Ли поругались?       — Тебе-то что?       — Он в отвратительном настроении.       — Да? — недоверчиво уточняет Чайльд, в котором немедленно сцепляются злорадство и чувство вины. У последнего шансов на победу больше.       — Как и ты, — добивает Бай Чжу. — Хорошая новость — ты в порядке, после полудня можешь отправляться домой. Плохая — ещё раз заявишься с пустым браслетом, и никакой Чжун Ли тебе не поможет. Проваляешься в лозах не меньше месяца. В этот раз ты прошёл по краю.       — По охуенно тонкому льду, как говорят в Снежной, — невесело добавляет Чайльд. — Пораньше свалить можно?       — Нет. После дневного обхода. И если к тому времени в тебе не будет завтрака, останешься ещё на неделю.       — Шантаж, — бурчит Чайльд, проводив его взглядом, и заваливается обратно на кровать. По центру груди, там, где Чжун Ли вчера держал его ладонью, и на запястьях чёрные синяки, и это… заводит, да, но слова про выздоравливающих пациентов теперь вертятся в голове. Может, его распиздяйство и правда ударило по Чжун Ли больнее, чем он думал…       Дверь тихонько толкают, и в палату заглядывает вчерашний блондинчик в порнушном халате.       — Я думал, только каэнрийцы трусов не носят, — бурчит Чайльд. Только этого типа ему не хватало.       — У тебя есть знакомые каэнрийцы? — удивляется блондинчик и наконец заходит.       — Как минимум один. Если ты по делу, выкладывай.       — По делу. — Тип тут же садится к Чайльду на кровать, поджимает ногу; полупрозрачный халат с вышивкой соскальзывает с плеча… и это очень красивое плечо. У Чайльда жадно раздуваются ноздри. — Помоги мне сбежать к мужу.       — К мужу? — тут же охладевает Чайльд и спихивает его ногой. — Проваливай!       Раньше, чем он успевает договорить, тип переворачивает его кровать. Чайльд позорно скатывается на пол вместе с одеялом, подушкой и телефоном, а сверху его прихлопывает матрас.       — Беги, блядь! — яростно хрипит Чайльд, пытаясь выпутаться из внезапной ловушки — и замирает, потому что его горло пережимает лоза.       — Может, сначала поговорим? — холодно спрашивает блондинчик и пинком сбрасывает с Чайльда матрас. Вид снизу ещё лучше, но неведомый муж портит впечатление. — Или предпочитаешь обходиться без кислорода?       — У тебя не забрали Глаз Бога? — изумляется Чайльд. Лоза, тонкая, как шнурок, тянется из-под халата, изящно обвивая щиколотку, через штанину Чайльда по груди к шее.       — Зачем кому-то его забирать? Я способен им управлять. — Блондинчик поднимает руку — с цепочки на запястье свисает сумерский Глаз Бога. Дендро. Ну конечно. — А ты, кажется, лишился власти над своим?       Чайльд пытается вскочить, но лоза спутывает его по рукам и ногам и в заключение больно щиплет петлей за сосок.       — Сразись со мной! — рычит Чайльд. Чем яростнее он вырывается, тем сильнее сжимаются тиски, но он просто не в состоянии прекратить. Будь у него Глаз Порчи, он бы уже обратился, но всё, чем он сейчас обладает, — его тело, закалённое в боях, покрытое шрамами и отметками Бездны, сильное, но сильное для человека.       И ему не порвать сраную лозу.       — Вот ещё, я только уложил волосы. — Тип ставит босую ногу ему на бедро, слегка давит пяткой и паскудно улыбается. — Мне выпустить шипы, или всё-таки согласишься на переговоры?       — Какая мне с твоего побега выгода? — недовольно спрашивает Чайльд. Он ненавидит признавать поражения, но если не позавтракать в ближайший час, Бай Чжу упечёт его в лозы ещё хуже этой.       Тип заправляет волосы за ухо и усаживается на Чайльда верхом.       — Знаешь, что ещё я могу своей лозой?       — У тебя есть муж, — хмуро напоминает Чайльд.       — Ему плевать, с кем я сплю, пока позволяю нашпиговывать себя ёбаными лекарствами. Так что, поможешь своему новому другу Кави?       — Стало интереснее, — криво усмехается Чайльд. — Аякс. Или Чайльд.       — Чайльд, — задумчиво повторяет Кави и касается костяшками пальцев его подбородка. У него нежная кожа, на фалангах тонкие золотые кольца, но лоза всё ещё затянута слишком туго. — На чём ты сидел?       — На эссенции, а ты?       Кави закусывает губу, теснее сжимает Чайльда коленями.       — В Сумеру есть травы, которые вызывают видения, но это баловство для изнеженных учёных. Намного лучше грибы… самые безобидные на вид грибы. Их споры, высушенные на солнце, выжмут из тебя всё. Максимум сил из твоих мышц, сто процентов ресурсов из мозга. Они не вызывают привыкания. Привыкание вызывает только эффект. Откажись от стимуляции — и чувствуешь себя бесполезным, ни на что не годным слизняком.       — По рукам, — соглашается Чайльд, и витки лозы разжимаются. — Я тебе помогу, а ты мне ещё расскажешь про свои грибные развлечения.       Кави заливается смехом.       — Моему другу Тигнари понравилось бы это определение, — говорит он.              ~              — Как он? — спрашивает Чжун Ли. Сегодня он пьёт чёрный пуэр, и в кабинете пахнет деревом и сыростью.       — Хорошо, если не считать постного лица, — смеётся Бай Чжу и садится за стол напротив. — У него и у тебя.       — Я спокоен, — возражает Чжун Ли.       Бай Чжу деликатно меняет тему.       — Кровь и нервная система в норме — по его меркам, конечно. Ущерб удалось свести к минимуму. Самое страшное, что ему грозит, это судороги в конечностях и небольшой нервный тик. Через неделю пройдёт и это… если он будет хорошим мальчиком.       — Если его ещё раз привезут сюда перекинутым через плечо, я за себя не ручаюсь, — тихо говорит Чжун Ли, и Бай Чжу чувствует приятный укол страха. Инстинктивного страха перед хищником много больше и опаснее тебя самого.       — Надеюсь, до крайностей не дойдёт, — улыбается он и оставляет Чжун Ли наедине с его раздумьями.       Пора проведать ещё одного сложного пациента.              ~       — Вернёте мои вещи? — лучезарно улыбается Чайльд, облокотившись на стойку. Сестра сверяется со своими списками, уходит в смежную комнату и выносит единственный свёрток.       Одеяло с элегантным геометрическим узором вызывает приятные воспоминания о спальне Альбедо, но…       — А одежда?..       — Вас доставили в этом, — пожимает плечами сестра.       «Кажется, я должен извиниться перед Альбедо ещё раз», — думает Чайльд, поднимаясь на второй этаж. Любезно выданная Кави заколка справляется блестяще, а сам Кави уже ждёт с другой стороны двери.       — Я не знал, что меня привезли в этом, — виновато говорит Чайльд. — Других тёплых вещей нет.       — Сойдёт. — Кави выдёргивает у него одеяло, закутывается, набрасывает край на голову на манер капюшона. — Встретимся у парковки.              Ключи всё ещё торчат в замке зажигания. Чайльд заводит мотор, с удовольствием вслушивается в глубокий рокот. После сна в лозах всегда кажется, что прошла целая вечность, и привычный мир успел необратимо измениться.       — Красивая, — воркует Кави и устраивается на соседнем сиденье. — Довези меня до кофейни и не глуши мотор.       — Ты что, убить его собираешься? — хмыкает Чайльд.       — Только морально. Но если оттуда будешь гнать так, будто за нами волки Разрыва гонятся, с меня бонус.       — С меня бонус, если после гонки тебя не стошнит в салоне.       Кави заламывает бровь.       — Испытай меня.       — Погнали, — кивает Чайльд.              Работая в кофейне, аль-Хайтам перестаёт обращать внимание на звук дверного колокольчика. Люди приходят и уходят, и их фоновое присутствие делает одиночество… выносимым.       Занятый очередным вопросом из Академии, аль-Хайтам сначала не обращает внимания на посетителя, который двигается прямо к нему, и застаёт только финальный этап шествия Кавеха через зал. Едва перехваченный поясом, его халат роскошно ниспадает с локтей, а поверх на манер плаща накинуто одеяло. Немногие посетители не могут оторвать от него глаз — и аль-Хайтам их понимает. Он знает это чудовище с юности и до сих пор не перестаёт удивляться.       — Аль-Хайтам, — драматически говорит Кавех, подойдя вплотную, и ставит ногу в остроносой туфле ему на колено, — мне не нравится в этой убогой клинике.       — Мне не нравится, что ты через два-три года превратишься в плесень, — парирует аль-Хайтам, и только хорошие манеры удерживают его от того, чтобы завалить Кавеха на стол и душить, пока он не захрипит.       — Такой уговор, — продолжает Кавех; его слова не сулят ничего хорошего, — ты озвучиваешь мне три причины, почему я должен спать на жалкой кровати, питаться унылой едой и носить этот унизительный браслет, а я возвращаюсь и послушно жертвую собой ради твоего блага. Или не возвращаюсь.       — Если не вернёшься, потрудись подать на развод. Не хочу остаться вдовцом, — ядовито цедит аль-Хайтам.       — Ответ неправильный. — Кавех легонько толкает его в плечо и разворачивается. Одеяло волочится за ним как королевская мантия. — У тебя есть три дня. Время пошло.       Он идёт к дверям так неспешно, словно ждёт, что аль-Хайтам бросится за ним и осыплет мольбами и поцелуями. Это работало, когда им было по двадцать, по двадцать пять, даже по двадцать восемь, но сейчас обоим за тридцать, и аль-Хайтам смертельно устал от кричащих шоу, достойных скандальных фонтейнских спектаклей.       — Мне самому нужна терапия, — вздыхает он и утыкается лицом в ладони. — Делай что хочешь.       Колокольчик звонит снова, и в кофейне повисает тишина. Аль-Хайтам знает, что все смотрят на него, и не собирается развлекать потерявшую зрелище публику.       — Кхм, — раздаётся над головой. Тома ставит рядом с ноутбуком стакан какао. — Подумал, тебе не помешает.       Аль-Хайтам благодарно кивает, отпивает — и обещает себе, что оставит в десять раз больше чаевых.       Какао больше чем наполовину состоит из шестидесятиградусного фонтейнского ликёра.              — Едем, — с удовлетворённой улыбкой говорит Кави. Чайльд даёт по газам раньше, чем он успевает захлопнуть дверцу. — Мне нравится твой темперамент.       — Не тебе судить, — фыркает Чайльд. Он сам не понимает, почему этот странный тип будит в нём… худшую сторону. Острые реакции.       Глаз Бога лежит в сейфе, но Чайльд всё ещё Гидро. И если Гео и Крио скорее смиряют его нрав, то Дендро…       Блядь. Дендро. Как он сразу не подумал.       — Переспим? — спрашивает Кави, облокотившись на подголовник его сиденья. У Чайльда сводит в паху. Они летят по серпантину — есть все шансы улететь оттуда прямо на пики скал далеко внизу, но это только возбуждает сильнее.       Чайльда всегда возбуждала смерть.       — Я подумаю.       — У меня есть это. — Кави разжимает кулак и показывает зажатый между пальцами пакетик, в котором текуче мерцает золотая пыльца. — Хочешь попробовать?       — Где ты это взял?       — Там, где ты ещё не был.       — …поехали ко мне, не хочу тащить тебя из тачки на руках.       — Далеко живёшь?       — Рядом.       — Жаль. Мне понравилось с тобой кататься. — Кави отшвыривает одеяло на заднее сиденье, разминает плечи и шею — и это на двести процентов флирт.       Пора признать — он безумно красивый, и Чайльду плевать, есть ли у него кто-то ещё. Муж — дело поправимое. И, как правило, смертное.       — Потом покатаемся. Обещаю, ты от сиденья не отлепишься.       — Лучше прижми меня к нему сам. У меня месяц не было секса.       Чайльд тяжело сглатывает и заворачивает к своему дому так, что его самого чуть не сносит, а Кави только чудом не бьётся о дверцу. Конечно же, он не пристёгнут.       — Любишь жить опасно, — усмехается Чайльд. — Уважаю.              — Аль-Хайтам говорит, что я наркоман и превращусь в плесень, — ворчит Кави, разглядывая себя в зеркалах лифта. — Ложь. Клевета. Навет. Чистый вымысел. Я прекрасно понимаю, что делаю. В любой момент могу бросить, если захочу.       Чайльд смотрит на его длинные серьги, на выступающую косточку у основания шеи, на роскошный разворот плеч и лопатки, которые противозаконно прятать под одеждой, — а потом на свой браслет. Только один пустой сектор. Если завести будильник, поесть перед грибами и после и выспаться, теоретически, он не отступит от правил.       Практически… Там видно будет.       Он за руку ведёт Кави по коридору, открывает перед ним двери и в прихожей сразу обнимает, целует в шею. У Кави нежные не только руки — он весь шелковистый и гладкий, от него пахнет цветочным маслом и немного успокаивающей травяной пропиткой простыней в клинике.       — Подожди, — смеётся Кави и сбрасывает его руки, — сначала попробуй мою волшебную пыльцу.       «Поесть можно и потом», — думает Чайльд.       Кави идёт на кухню, присаживается на край стола, высыпает половину пыльцы из пакетика на тыльную сторону ладони, мастерски делит на две кучки.       — Вот так, — говорит он, зажав одну ноздрю, наклоняется и делает глубокий вдох. — Давай.       Вдыхая, Чайльд чувствует всё тот же обволакивающий, сладкий запах кожи. У спор, вопреки его опасениям, запаха нет — только в носу становится чуть суше, будто слизистые припудрили. Даже приятно.       — Скоро подействует?       — Уже. — Кави обнимает его за плечи, ведёт коленом от талии к бедру, лодыжкой тянет к себе. Кусая губы от возбуждения, Чайльд спускает пояс штанов, дёргает Кави к себе, бормочет заклинание и сразу вставляет.       Узко. И скорее прохладно, чем горячо.       — Ау! — вскрикивает Кави; его глаза закатываются, на шее и ключицах выступает испарина, и то ли у Чайльда галлюцинации, то ли она и в самом деле мерцает. — Больно… продолжай…       Чайльд и не собирался останавливаться, даже если он запросит пощады. Его тёмная сторона хочет страданий — лучше чужих, чем своих. Он смахивает со стола коробки от острой курицы и лапши, заваливает Кави назад, пережимает ладонью его горло, целует в губы, кусает. Кави раздирает ему спину ногтями, с криками подмахивает — и да, ему больно. Так упоительно больно. Так сладко больно, что Чайльд перегрыз бы ему глотку, не желай трахнуть ещё раз.       Давая ему столько дыхания, чтобы не потерял сознание, Чайльд пережимает его член у основания, и крики переходят в молящие стоны. Кави продолжает полосовать его спину, его колотит крупная дрожь, и Чайльд сам не замечает, как разум заволакивает туман, а перед глазами всё становится немного золотым.       Особенно Кави.       Чайльд отпускает его член, только чтобы расцарапать ему бедро и задницу. Колотясь под ним, Кави кончает с такими воплями, будто его убивают, и зверь внутри впитывает его сладостные страдания до последней капли. Оргазм накатывает сразу после, оглушает — но Чайльд не перестаёт двигаться. Член и не собирается падать, только у Кави в заднице хлюпает громче.       Что надо.       — Да, — стонет Кави, — не останавливайся. — Не о… да… да-а…       Чайльд хватает его за волосы — заколки рассыпаются по столу, — закидывает ему голову, кусает за шею — почти до крови и точно до синяков. Если он не в силах сожрать Кави, то не оставит на нём ни одного целого места. Поебать, что будет с ним самим. Если Чжун Ли хочет его послушания, пусть придумает что-нибудь более убедительное.       Чайльд не позволит лишать себя настоящей жизни. Жизни, где он и его внутренний зверь из Бездны становятся одним. Сильнее человека и сильнее чудовища. Сильнее архонтов.       Сильнее всех.       Под зубами выступает кровь — всего несколько капель, но Кави стонет так голодно и сладко, что Чайльд сжимает челюсти сильнее и заставляет себя отпустить, только чтобы украсить золотистую кожу алыми мазками. Кави хватает его за запястье, засовывает пальцы в рот — и впивается зубами так больно, что Чайльд отдёргивает руку.       Кави пьяно улыбается, облизывая губы, высовывает язык. Выцеловывая его рот, пробуя на вкус его и свою кровь, Чайльд кончает ещё раз. И ещё.       Сто процентов ресурсов его тела. О да.       По животу Кави расползается белая лужица — Чайльду уже кажется, что сперма течёт непрерывно, что оргазмы слились в один. Неумолимо ведущий к чему-то превосходящему возможности.       Разве не об этом он мечтал, корчась в палате от жжения в венах, мечась от кошмаров в коконе из лоз, сжимая в кулаке только что обретённый Глаз Порчи, сражаясь со Скирк в Бездне, пожирая плоть проклятых тварей, чтобы стать таким же, как они? Стать большим, чем он был. Большим, чем он есть сейчас.       Самым сильным. Самым опасным. Самым совершенным оружием.       — Как хорошо, — стонет Кави. С расцарапанной шеи Чайльда ему капает в рот, и это как драка и секс сразу.       Крышесносно.