Сгоревшее королевство

Editors — Sugar

             — У тебя удивительно нежные руки, — тихо говорит Кави. Глаза прикрываются от удовольствия: Альбедо разбирает его волосы, бережно вынимает гребешком засохшую кровь. — Я бы половину выдернул.       — Не люблю ранить что-то красивое. — Альбедо взглядывает ему в лицо его отражению. — Я ведь художник… в первую очередь.       Его манера улыбаться глазами и уголками губ пленительна.       — В первую очередь? Какие ещё у тебя хобби? Музыка, медицина?       — Добавь алхимию. Почему ты подумал о медицине?       — Только посмотри на свои руки. — Кави закидывает голову, улыбается, зная, что рубашка сильнее разошлась на груди и открыла больше. — Они вылеплены чтобы ласкать клавиши, держать кисть и рассекать людей скальпелем. Может ли быть что-то сексуальнее красивых пальцев?       Альбедо смотрит на него… спокойно. Не отстраняется, но и не делает движений навстречу.       — Тебе интереснее мои травмы, — заключает Кави без всякой обиды и начинает расстёгивать пуговицы. Его непоседливость, как всегда, сыграла злую шутку: кое-где ссадины открылись, и ткань прилепилась к коже. Отвратительное ощущение. — Тем лучше.       — Я не стану делать лишних намёков, если ты об этом. — Альбедо собирает его волосы в хвостик, отводит в сторону, наклоняется, чтобы лучше рассмотреть глубокие следы зубов на шее.       — Даже если я захочу? — Кави откровенно любуется их отражением. Они так близко, и так волнующе выглядят вместе. Словно сияющее солнце и застенчивая луна.       — Ты прав, твои травмы действительно заботят меня больше. По крайней мере, сейчас. — Он нажимает на покрасневшую кожу над ключицей, и Кави вздрагивает от острой боли. — Начинает воспаляться. Потерпишь, или мне взять у Кэйи обезболивающее?       — Потерплю, если будешь таким же ласковым, как с моими волосами.       Удивительно, но Альбедо принимает правила игры.       — Обещаю, — он снова дарит Кави лёгкую улыбку и выдёргивает из коробки на краю ванны стерильную перчатку, — ты почти ничего не почувствуешь.              — Они трахаются, — драматически заключает Чайльд. Кэйа заламывает бровь. — Нет, ты не понимаешь, — продолжает Чайльд и, поморщившись, приподнимается на локте, — они закрылись в ванной. Зачем иначе им закрываться в ванной?!       — Чтобы мы не вмешивались в творческий процесс? — с усмешкой поддразнивает Кэйа. — Не думаю, что за Альбедо стоит переживать.       — Ты недооцениваешь Кави, — Чайльд нависает над ним, почти касаясь носом носа. — Он плохой человек.       Секунду Кэйа не может поверить своим ушам, а потом пытается сделать лицо попроще, но фарс проваливается — Чайльд мрачнеет.       — Ты не понимаешь, — повторяет он, — плохой даже для такого, как я.       — Я не считаю тебя плохим человеком, — спокойно говорит Кэйа.       Теперь растерянно моргает Чайльд.       — Не волнуйся, — мягко продолжает Кэйа и касается его щеки, — я уверен, каждый из них способен принимать взвешенные решения.       — Кави не может, — ворчит Чайльд и со сдавленным стоном ложится обратно. Кэйа любовно обводит взглядом его западающий на каждом выдохе живот под чёрной сеткой, стройные бёдра, обтянутые тонкими штанами. — Он торчок. Абсолютный неадекват. Мне бы и тебя с ним было страшно оставить!       — Не думаешь, что я потрахался бы с ним с большей вероятностью?       Не меняя позы, Чайльд поворачивает голову, окидывает Кэйю оценивающим взглядом.       — Нет, — говорит он и уставляется в потолок. — Не твой тип.       — Почему? — продолжает Кэйа. Может, не выгляди Чайльд… так, он бы лучше держал себя в руках, но сейчас не может сдержаться. Чайльда приятно дразнить. Не всерьёз — Кэйа готов остановиться по первому сигналу. Конечно, эта тактика может подвести, но… нет риска — нет жизни.       Чайльд недовольно сопит, поводит плечами. Раздумывать у него получается не очень — из ванной доносятся тихие голоса, потом к ним добавляются стоны.       — Они трахаются. — Чайльд снова утрачивает нить разговора и становится темнее тучи. — Слышишь? Это Кави. Они ебутся. Кэйа, мы должны что-нибудь сделать!       — Трахнуться с ними наперегонки? — хмыкает Кэйа. Чайльд испепеляет его взглядом. — Либо твой новый друг предаётся сексу с самим собой, либо сексом там и не пахнет.       Нахмурившись, Чайльд прислушивается снова.       — Альбедо не стонет, — заключает он и сразу же загорается новой идеей. — Что, если ему не нравится?!       — Если ему не понравится, мы услышим, как мозги Кави стекают по стене, — расслабленно отвечает Кэйа и притягивает Чайльда ближе. Прозрачная безрукавка, помимо дополнительных очков сексуальности, даёт возможность видеть, где лучше не трогать. — И нет, я не дам тебе высадить дверь.       — Если они не трахаются, хочу, чтобы Альбедо промывал царапины мне, а не ему, — обиженно ворчит Чайльд и в очередной раз шмыгает носом. — Почему он заслужил это больше, чем я? Почему это он…       Он обрывается на полуслове, открывает рот так, будто ему не хватает воздуха, и Кэйа успевает прикинуть, что из инъекций валяется в ящике тумбочки и подойдёт ли хоть одна, — но Чайльд закашливается, бьёт себя в грудь и недовольно сообщает:       — Блядские грибы. До сих пор в горле першит.       Кэйа с облегчением выдыхает.       — Как себя чувствуешь?       — Как тот, кого не взяли с собой в ванную!       — Чайльд, — Кэйа поворачивает его к себе за подбородок, отвлекая от попыток вслушаться в звуки из-за двери, — что он сделал?       Взгляд Чайльда соскальзывает в сторону раньше, чем вопрос успевает прозвучать до конца.       — У тебя есть причины так опасаться за Альбедо? — продолжает Кэйа. — Или ты просто ревнуешь?       — Нет, не просто! — взрывается Чайльд и выворачивается из его руки. — Он…       Пока он молчит, у Кэйи в голове роятся самые неприятные предположения. Если хоть одно из них окажется правдой, он выбьет дверь сам.       — …он будит худшие помыслы, — наконец, договаривает Чайльд. — Не то чтобы я не хотел… нет, я хотел бы надеяться, что такого со мной не случится, но… на самом деле я, конечно, хотел. Я хотел сделать всё, на что он меня подбивал.       Кэйа продолжает вопросительно смотреть на него, и Чайльд взмахивает руками, словно это поможет донести некую очевидную истину.       — Я обо всём забыл! Я мечтал, как выйду из ёбаной палаты, приеду сюда и не выпущу из постели вас обоих, а я… я…       Теперь он задыхается не от кашля, и Кэйа садится рядом, снова обнимает его, укладывает головой себе на плечо. Чайльд цепляется за его штанины, стараясь справиться с крупной дрожью, но этот противник ему пока не по зубам.       — …я сам не знаю, что на меня нашло… я… я обещал Чжун Ли… я хотел бы обещать вам… тебе… Никто не был ко мне так добр… — Он давится всхлипом, до скрипа стискивает зубы, и Кэйе остаётся только обнять его крепче. — Я хотел бы…       От звонка вздрагивают оба. Не отпуская Чайльда, Кэйа тянется к телефону.       — Бай Чжу, — говорит он.       — Нет, — шепчет Чайльд, — не говори ему… пожалуйста…       Кэйа прикладывает палец к губам, прося помолчать, и принимает звонок.       — Да, доктор. Что-то случилось?       — Кэйа! — Бай Чжу всегда приветствует его так, будто они не виделись сотню лет. — Прости, я и правда звоню нечасто. Вопрос жизни и смерти: ты встречал одного из моих пациентов?       — Я довольно часто встречаюсь с твоими пациентами, — усмехается Кэйа. Побледневший Чайльд смотрит ему в лицо, и Кэйа, не устояв, обводит большим пальцем его приоткрытые губы. — Кого из них ты имеешь в виду?       — Кавех. Кави. Сумерец, светлые волосы, надменный вид, Дендро Глаз Бога.       — Я только что споткнулся об обувь, которая подошла бы типу из твоего описания.       — Кэйа, — Бай Чжу понижает голос и, судя по звуку, прикрывает микрофон ладонью, — ему нужна помощь. Я не преувеличиваю. Мы должны как можно скорее вернуть его в клинику.       Кэйа молчит. Чайльд смотрит на него умоляюще, и с пьяняще сладким чувством Кэйа приоткрывает ему рот, проводит подушечкой пальца по острой кромке зубов, слегка давит на язык.       — У меня есть условие, — говорит он.              Низкие табуреты, по традиции присутствующие почти в каждой ванной Ли Юэ, — благословение. Не только потому что Альбедо может без труда обработать Кави каждую рану, — но и потому, что Кави, уронивший голову на грудь, скрестивший щиколотки, придерживающий на затылке волнистые от влаги волосы, выглядит как произведение искусства.       Он и есть произведение искусства. Картина, требующая реставрации. Выщербленная невзгодами статуэтка. Цветок, чьи лепестки обтрепались на свирепом ветру.       — Почти всё, — тихо говорит Альбедо. — Потерпи ещё немного. Я сделаю укол.       Кави приподнимает голову. Его взгляд плывёт то ли от усталости, то ли от удовольствия; обнажённый, обклеенный заживляющими пластырями, расслабленный, лишённый слепящего блеска, с тенями под глазами и припухшими веками, он выглядит так, что Альбедо невыносимо хочет оставить его себе. Нарисовать его тысячу раз. Запечатлеть каждый изгиб его тела, каждый оттенок мимики, каждую позу. Дрожать над ним, как дракон дрожит над сокровищем.       — Откуда здесь все эти лекарства? — спрашивает Кави, наблюдая в отражении, как Альбедо меняет перчатки и разламывает ампулу. — Твой любовник, что, врач?       — Нет. Пациент. — Альбедо набирает тонкий шприц, пристально смотрит на этикетку, уточняя, не напутал ли с дозировкой, кивает сам себе и свободной рукой обхватывает Кави за шею. — Не шевелись. Нужно сделать несколько небольших инъекций по периметру раны, чтобы локализовать воспаление. Может немного щипать.       Кави наклоняет голову к другому плечу, и у Альбедо перехватывает дыхание.       Да, он ненавидит портить красоту — но в красоте, изувеченной кем-то другим, есть странное, взбудораживающее очарование.       — Потерпи, — напоминает он. Мягкие волосы Кави щекочут его предплечье; рассматривая рану, чтобы выбрать лучшие места для инъекций, Альбедо чувствует влекущий запах кожи, пульс под пальцами, слышит тихое частое дыхание — и в сочетании это завораживает. Делает всё остальное ирреальным.       Мир вокруг этого человека превращается в фон, призванный подчеркнуть великолепие единственного центрального объекта.       — Будет очень больно? — спрашивает Кави, и с Альбедо спадает наваждение.       — Я постараюсь сделать всё быстро.       Кави вздрагивает каждый раз, как игла прокалывает кожу, тихо стонет, когда Альбедо накладывает поверх стерильную повязку.       — Я разведу тебе витамины.       — Утешения не будет? — усмехается Кави и тянется к нему. — Или я должен страдать в одиночестве?       Альбедо останавливает его руку.       — Можешь одеваться.       — Как же нарисовать меня в полный рост? — Кави огорчённо складывает брови домиком. — Разве ты не держишь обещания?       Неловкий диалог прерывается стуком в дверь.       — Альбедо, — окликает Кэйа, — можно тебя ненадолго?       С облегчением покинув Кави на табурете, Альбедо открывает — и мимо него в ванную боком протискивается высокий сумерец в зелёном, а вслед за ним подходит Бай Чжу, кладёт руку Альбедо на плечо.       — Так нужно, — тихо говорит он. — Прости, что нарушил законы гостеприимства.       Кэйа, стоящий у стены, выглядит мрачным, но не злым. Последнее обнадёживает.       — Аль-Хайтам, я никуда не пойду, пока ты не скажешь! — восклицает Кави. — Можешь оставить меня здесь, я скорее умру, чем…       Обернувшись, Альбедо видит, как Кави, стискивая кулаки, дрожа от ярости, стоит перед своим гостем.       — Первая причина, — очень тихо говорит аль-Хайтам и берёт его лицо в ладони, — я хочу снова видеть тебя каждый день. Вторая причина — твой гениальный мозг уже работает на тысячу процентов. Всегда работал.       Кави смотрит на него, распахнув глаза, и его губы дрожат.       — А третья? — бормочет он; его голос угасает, будто вот-вот сойдёт на нет. — Будет третья?       — …я люблю тебя, — очень тихо заканчивает аль-Хайтам.       Альбедо не видит его лица, но от его тона становится больно.       Глаза Кави наполняются слезами.       — Правда? — с надеждой спрашивает он.       Аль-Хайтам обнимает его, накрывает полами своей короткой куртки, шепчет на ухо что-то, чего уже не разобрать. Кави слушает его, неохотно кивает, но то, как он цепляется за рубашку у аль-Хайтама на спине, говорит больше, чем он хочет показать.       — Я отвезу тебя, — говорит аль-Хайтам уже громче и поднимает Кави на руки. — Бай Чжу, встретимся в клинике.       — Я попросил вас встретить, — говорит Бай Чжу ему вслед и поворачивается к Кэйе. — Итак, перейдём ко второй части договора.       Опустошённый, Альбедо смотрит, как аль-Хайтам идёт к лифту, как Кави прячет лицо у него на плече, — и невыносимо хочет нарисовать их обоих.              — Они ушли. — Кэйа садится на кровать, стягивает с Чайльда одеяло. — Теперь сделай то, что я просил. Пожалуйста.       Со сдавленным вздохом Чайльд переворачивается на спину, отводит глаза, когда Бай Чжу садится на другой край кровати и кладёт руку ему на лоб. Нежная дымка Дендро окутывает голову Чайльда, медленно расползается по всему телу, обволакивает кожу, проникает в ноздри и уши. Всё это не ощущается, но со стороны выглядит… немного пугающе.       Сильнее пугает только то, как Чайльд изо всех сил старается хранить неподвижность. Будто это может загладить его вину.       Дождавшись, пока Бай Чжу закончит, Кэйа берёт Чайльда за руку, сжимает в знак поддержки, но даже ответного жеста не следует.       Так на него не похоже.       — Ничего серьёзного, — заключает Бай Чжу, — лёгкая интоксикация и пара глубоких ссадин. К счастью, эффект сумерских спор в сравнении с эссенцией почти незаметен даже в сочетании с лекарствами. Я заправлю твой браслет и отправлюсь за аль-Хайтамом. Ты в хороших руках.       — Вы не скажете Чжун Ли? — неживым голосом спрашивает Чайльд. — Не будете возвращать меня в лозы?       — Ни в том, ни в другом нет необходимости, — пожимает плечами Бай Чжу. — У каждого случаются срывы. В твоём случае заметна положительная динамика.       — Положительная?! — Чайльд шарахается от него, прижимается спиной к стене. Он хочет выглядеть угрожающе, но во всей его позе сквозит страх. — Я провёл всю ночь трахаясь под наркотиками с незнакомым человеком! Я снова был как… как будто…       Он чихает и с жалобным стоном трёт переносицу.       — Чайльд, — Бай Чжу деликатно подсаживается к нему, снова кладёт руку на лоб — теперь уже только чтобы успокоить, — ты не продолжил. Ты присмотрел за своим случайным знакомым, приехал к друзьям, попросил помощи. Ты бы не сделал такого ещё месяц назад. И да, это останется между нами. Не только потому, что Кэйа попросил сохранить твою тайну. Ты справился. Разве это не говорит, что ты делаешь успехи?       Чайльд выглядит потрясённым.       — Мне пора, — Бай Чжу поднимает руку Чайльда, несколькими быстрыми движениями заправляет браслет, — присматривайте друг за другом и не забывайте вовремя меня навещать. Отдыхайте!       По пути ещё раз похлопав по плечу растерянного Альбедо, он уходит, и повисает тишина.       Помявшись, Чайльд косится на Альбедо, который всё ещё стоит в коридоре, как будто его оглушили.       — Ты злишься? — спрашивает он.       Альбедо коротко пожимает плечами.       — Почему я должен злиться?       Чайльд открывает и закрывает рот. Повторять только что произнесённую тираду ему явно не хочется.       — Я рад тебя видеть, — продолжает Альбедо и тоже садится с ним рядом, задумчиво теребит краешек одеяла, потом двигается немного ближе. И ещё чуть-чуть. И ещё, пока не оказывается к Чайльду вплотную. — Думаю, тебе тоже стоит сделать пару уколов. И обработать как минимум это. — Он невесомо дотрагивается до расцарапанной шеи, оттягивает ворот безрукавки. — Ты не будешь возражать? Или предпочтёшь сам? Как минимум пальцы. Нельзя оставлять так, могут пострадать суставы. Если хочешь, расскажу тебе, как.       — Я в деле, — усмехается Кэйа, и Чайльд со смесью страха и надежды начинает вертеть головой, переводя взгляд с одного на другого. — Ты ведь скучал по прикосновениям? После лоз часто тянет хотя бы обняться.       Чайльд торопливо кивает, наконец отлепляется от стены, закидывает руку Кэйе на шею и утыкается Альбедо в плечо.       — Я так рад вас видеть, — его голос стихает до шёпота, — простите, что я…       Он снова не находит слов.       Жестом, подхваченным у Кэйи, Альбедо поворачивает Чайльда к себе и кончиками пальцев приподнимает уголки его губ.       — Всё хорошо, — заверяет он, — ты ни в чём не виноват. А теперь разреши нам о тебе позаботиться.