Muse — Thought Contagion
— Предпочёл бы увидеть тебя здесь с другой целью, — усмехается Чайльд, когда Кэйа садится на пол между его колен, — но так тоже неплохо. Табурет такой низкий, что даже теперь Кэйе пришлось бы наклониться, чтобы поласкать Чайльда ртом. — Мне нравится вид, — Кэйа отвечает улыбкой на улыбку, выдавливает антисептик на тампон, слегка разминает в пальцах. — Тоже не жалуюсь. — Подними руки, — просит Альбедо, и Чайльд слушается, поводит плечами, позволяя ему снять безрукавку. — Вот так, теперь потерпи немного. Я постараюсь не сделать больно. — Кави ты тоже старался не сделать больно? — не удерживается Чайльд. — В пределах разумного. — Альбедо осторожно давит пальцами в перчатке Чайльду на шею, пристально рассматривает царапины. Не похоже, чтобы его вообще цепляли такие подначки. — Эти уже затянулись, думаю, не стоит их тревожить. Чайльд ловит его за запястье, заставляя нажать сильнее, со свистом выдыхает сквозь зубы от сладкой саднящей боли, тут же охает — Кэйа прикладывает прохладный тампон ко внутренней стороне бедра. Поверх залившихся синевой укусов тоже есть царапины, и Чайльд сам хотел бы знать, что в тот момент происходило. Он не может представить Кави делающим минет; позволяющим трахать себя в рот — да, но… Осторожно промокнув каждую ссадину на бёдрах, Кэйа вытаскивает из пачки новый тампон, опирается Чайльду на колено, чтобы осмотреть бок и низ живота, и Чайльд тяжело сглатывает. Разумеется, у него встаёт. Могло ли быть иначе? — Здесь хуже, — отвлекает его Альбедо и бережно высвобождает руку, — я намажу охлаждающим гелем. От геля начинает покалывать лопатки — скорее приятно. В целом, Чайльду хватило бы одного того, что он сидит раздетый между Кэйей и Альбедо, но в том, что кто-то заботится о его ранах, есть особенное, пронизывающее удовольствие. Никто не помогал ему с этим. Никто не считал, что он не справится сам. Конечно, он справлялся. Альбедо закидывает ему голову, осторожно водит скользкими от геля пальцами по плечам, и Чайльда так прёт от его серьёзного лица и сосредоточенного взгляда. — Кави пострадал больше? — спрашивает Кэйа и прикладывает тампон к ободранной коже чуть выше лобка, слегка отводит в сторону член. Чайльд привычно пытается толкнуться ему в ладонь, но Кэйа весело фыркает и сразу убирает руку. — Смотря с какой точки зрения. — Альбедо смазывает синяки от пальцев у Чайльда на пояснице и меняет перчатки. — Гематом на нём больше, царапин больше на Чайльде. У Кави плохая рана на шее, но эта… — Он берёт руку Чайльда, снова осматривает прокушенные пальцы. — Думаю, хуже, учитывая, что пострадала ведущая рука. После инъекций я бы предпочёл наложить повязку. Возможно, придётся несколько раз поменять. Когда затянется, попрошу Бай Чжу осмотреть. Он ничего не сказал по этому поводу, но сгибы пальцев — опасное место. — Согласен, — Кэйа перекладывает тампон в другую руку, как бы случайно проводит костяшками по яйцам Чайльда, уже поджимающимся от возбуждения, — не хочешь зафиксировать? — Это лишнее. После двух-трёх инъекций отёк должен спасть. Наблюдая в отражении, как Альбедо стучит ногтем по шприцу, Чайльд замечает собственный взгляд — жадный, тёмный от расширившихся зрачков. Он выглядит как псих… хотя почему «как». — Постарайся не двигаться. — Альбедо сжимает его ладонь, и Чайльд готовится потерпеть, но почти не чувствует уколов. — Вот и всё. Теперь наложу повязку. — У тебя лёгкая рука, — бормочет Чайльд, невольно поджимая пальцы на ногах: Кэйа аккуратно обрабатывает его грудь всё тем же охлаждающим гелем, и, не будь это так невыносимо приятно, Чайльд бы уже повалил его на пол и оттрахал как минимум дважды. — Даже сёстры делают больнее. — Моя мать гениальный медик. Помимо всего остального, в чём она гениальна. Теперь встань, мне нужно осмотреть тебя сзади. Чайльд поднимается, опирается на стену — его всё ещё пошатывает. Кэйа облизывается, глядя ему в лицо, и Чайльду смертельно хочется уткнуть его себе в пах, потереться членом о его лицо и вставить ему в рот, оттянуть головкой щёку… Он тихо стонет, переступает с ноги на ногу, вздрагивает, когда Альбедо проводит ладонями по его изодранным ягодицам, раздвигает их, медленно ощупывает. — Альбедо, — умоляюще шепчет Чайльд, и сразу за этим чувствует прикосновение языка, на контрасте кажущегося горячим. — Не сейчас, — в голосе Альбедо слышна улыбка. — Ещё немного здесь. Его узкая ладонь ложится на бедро сзади, и Чайльд чуть не всхлипывает от возбуждения. — А я уже закончил. — Кэйа сдёргивает перчатки, поднимается на коленях и наконец перехватывает член Чайльда у основания, проводит расслабленным языком по всей длине, широко открывает рот, приглашая. Заграбастав в кулак его волосы, Чайльд толкается сначала ему за щёку, потом в глотку. Как же хорошо. Дважды щёлкает дозатор; Альбедо обнимает Чайльда под грудью, там, где кожа целее, медленно вставляет два пальца ему в зад. Смазка тоже немного покалывает и охлаждает, и это заводит сильнее, хотя сам Чайльд предпочитает разогревающую. — Трахнешь меня? — тихо спрашивает он. — В постели, — обещает Альбедо. — Тебе лучше не переутомляться. Он разводит пальцы внутри, вынимает, вставляет уже три. Чайльд охает, опирается на раковину. Сложно даже соврать, что он выдержит — он на ногах еле стоит после всего пережитого. Как ни тянет отрицать диагнозы Чжун Ли, нервная система Чайльда действительно ослаблена. Разве это повод себя щадить? Кэйа медленно отстраняется, проводит его мокрым от слюны членом по губам, по подбородку, по шее, дразнит головку кончиком языка. — Я тебя отнесу. Раньше, чем Чайльд успевает возмутиться, Кэйа встаёт и поднимает его на руки. — Я могу идти! — строптиво напоминает Чайльд. — Ну и что, — смеётся Кэйа, — я точно так же могу тебя нести. Альбедо выходит за ними — в одной перчатке, со смазкой в руке, — и Чайльду становится почти больно от предвкушения. Он так ждал этого момента.Nomy — Let the Sun Die
— Догадываюсь, что Кэйа тебе сказал в палате. — Альбедо комфортнее выглядеть невозмутимым в любой ситуации, но он и сам понимает: сейчас его маска идёт трещинами, открывает слишком много. Что сказал бы доктор Чжун Ли? Большой шаг навстречу принятию своих эмоций? — Мне нужно извиниться за то, что это произошло без тебя? Чайльд приподнимается на локтях, криво улыбается, проводит по губам мокрым языком, раздвигает колени. Его ягодицы блестят от смазки, и если бы он сам понимал, насколько сексуален. В отличие от Кэйи, он ещё не научился использовать это оружие, доставшееся ему от природы. Альбедо ласкает взглядом каждый изгиб его тела; ни одна картина не способна передать невероятную пластику, свойственную живым существам. — …он меня не хочет, — пробивается сквозь его спонтанные мысли шутливо-обиженный голос Чайльда. — Даже не шевельнулся! — Я тебя развлеку, — подыгрывает Кэйа и, скинув штаны, садится у Чайльда за спиной, укладывает его головой себе на колени. — Альбедо придёт, как только мысленно дорисует порнороман с тобой в главной роли. — Я бы на такое посмотрел! — Заливистый смех Чайльда наполняет всю комнату — и Альбедо наполняется тоже. Наполняется до краёв. Это не физическое ощущение — это эмоции. Приятное предвкушение, радость воссоединения, которую он ещё не успел осознать, желание сделать приятно, облегчение и что-то похожее на радость. Он даже не может сказать, сколько времени не чувствовал так много. Сколько времени в нём жил только страх. Кэйа медленно ведёт ладонью от ключиц Чайльда вниз, обводит большим пальцем наименее пострадавший сосок. Охнув, Чайльд перекладывает его руку на другой, прижимает к багровому отпечатку зубов. — Ты же знаешь, я люблю, когда больно, — стонет он сквозь зубы и переводит взгляд на Альбедо. — Иди к нам, детка. Хочу тебе кое-что сказать. На ушко. Сглотнув, Альбедо заставляет себя шевельнуться, стряхнуть оцепенение. Время поразмыслить у него ещё будет. Может, даже больше, чем хотелось бы. Он раздевается, встаёт коленями на кровать, подползает к Чайльду близко-близко, склоняется к его лицу. — Говори. Чайльд наклоняет его ещё ниже, заправляет волосы за ухо, и, касаясь губами, шепчет: — Тоже хочу быть у тебя первым. Трахнешь меня? Альбедо чувствует, как вспыхивает лицо. — Ну же, детка, — Чайльд обхватывает его ногами, скрещивает щиколотки на пояснице, и то, как он опускает ресницы, будит в Альбедо тщательно скрываемую одержимость. Наукой, искусством, человеком — какая разница, пока это красиво. Он прижимается всем телом, трётся своим членом о член Чайльда — если бы он раньше знал, как это приятно, — снова обводит смазанный вход пальцами в перчатке, проталкивает их глубже, сгибает и разгибает, а потом, глядя Чайльду в лицо, медленно вставляет член. Чайльд толкает его пятками под ягодицы, двигается навстречу — и Альбедо остаётся только схватить ртом воздух. Как хорошо. — Давай, детка, — шепчет Чайльд, срываясь на стоны, и, закинув руки Кэйе на шею, сцепляет пальцы в замок у него на затылке. — Хочу, чтобы ты душу из меня вытрахал. Альбедо обнимает его лицо ладонями, приникает губами к губам — и Чайльд сразу открывает рот, впуская его язык, стонет. Рваный розовый румянец, разлившийся по его щекам, становится алым, глаза влажно блестят. — Ты такой красивый, — выдыхает Альбедо, гладя его по щекам, — если бы ты только мог увидеть себя моими глазами… Вздрогнув, Чайльд начинает двигаться сам, отчаянно, размашисто, быстро, глухо вскрикивая каждый раз, как член Альбедо входит до основания. Жажда становится только сильнее. Всё ещё пытаясь сопротивляться накатывающему наслаждению, Альбедо держит глаза открытыми — он должен видеть. Должен запомнить. Должен контролировать. Должен… Кэйа кладёт ладонь ему на затылок, мягко гладит под волосами, и Альбедо становится легче. В таких случаях следует просто покоряться собственному удовольствию, верно? Выпустив Кэйю, Чайльд стискивает Альбедо в объятиях, утыкается ему в плечо, и первая волна дрожи выжимает из него всхлип. — По… жалуйста… — шепчет он. — Альбедо… Альбедо! Его так трясёт, что Альбедо приходится перехватить его крепче, теснее прижать к себе. Сперма брызгает ему на живот и грудь, несколько капель попадает на подбородок. От оргазма Чайльд стискивает мышцы так сильно, что самоконтроль не спасает — Альбедо кончает раньше, чем успевает это осознать. Ему становится жарко и так… легко. И он всё ещё никому не навредил. Кажется. Мокрый, дышащий так, будто лёгкие работают на пределе, Чайльд под ним всё ещё стонет. — Тебе понравилось?.. Альбедо растерянно моргает. — Разве могло не понравиться? Чайльд печально складывает брови домиком и переводит взгляд на Кэйю. — Скажи, что в переводе на человеческий это значит «я с ума по тебе схожу». Кэйа ничего не говорит: зажав рот ладонью, он заходится хохотом. — Мне было очень хорошо, — тихо говорит Альбедо, снова повернув Чайльда к себе. — С тобой всегда хорошо. Спасибо, что доверился мне. Надеюсь, я не сделал тебе больно. Лицо Чайльда становится… расслабленным, наверное. Нежным. Беззащитным. Насколько этот человек в принципе способен быть беззащитным. — Детка, — шепчет он растроганно и трётся носом о нос Альбедо. — Будь у меня душа, ты бы вытрахал её одними словами. ~ Сев на диванчик, аль-Хайтам сползает по спинке, стаскивает наушники, швыряет их на стол. — Возьму тебе что-нибудь, — говорит Бай Чжу и отходит к стойке. Тома приветливо показывает ему новое сезонное меню и сразу включает кофемашину. Несколько раз аль-Хайтам ловит на себе его обеспокоенные взгляды. Откуда только берутся такие неравнодушные люди. Он прикрывает глаза, с силой трёт лоб, но головная боль не проходит, и микстурам Бай Чжу с ней не справиться. Иногда помогает тишина — если хранить спокойствие. Разумеется, сейчас ни о каком спокойствии не может быть и речи. Безжизненное лицо Кавеха будто выжжено на сетчатке. Аль-Хайтам слышал об охоте на Глаза Бога в Иназуме, видел фотографии ко всему безучастных людей, смятых безумным указом Сёгун, читал исследования об изменениях в психике и памяти, теории о синергии человека и стихии и о том, чем грозит её прекращение. Он не думал, что увидеть своими глазами будет так… жутко. — Хандришь? — спрашивает Бай Чжу, чтобы завязать разговор, и двигает к аль-Хайтаму стаканчик с двойным эспрессо. — Он будет в порядке. От насыщенного запаха головная боль усиливается. Как будто она уже не достигла предела. Как и сам аль-Хайтам. — Лучше бы мне вырвали сердце, — глухо говорит он. — Я говорил, что тебе лучше не присутствовать. — Я не хотел оставлять его одного. Он ненавидит быть один. Ему страшнее, чем мне. — Ты переоцениваешь его страдания и недооцениваешь свои. — Бай Чжу осторожно трогает его за рукав, привлекая внимание. Он помнит, как аль-Хайтам ненавидит прикосновения других людей. Всех, кроме Кавеха. Или почти всех. — Его Глаз Бога не будет вечно пылиться в сейфе. На Чайльде остался отпечаток его лоз. И я не хочу, чтобы такая ситуация повторилась. — Он пытался навредить другому пациенту? — Аль-Хайтам хмурится, и по ощущениям от этого череп трескается где-то на затылке. Омерзительная иллюзия. — Зачем? — Я не стал спрашивать, что они не поделили, но факт остаётся фактом. — Бай Чжу задумчиво болтает трубочкой в своей матче. — Большинство моих подопечных отдают Глаз Бога сами — до времени, когда будут готовы снова управлять стихией. Кто-то решает забрать его очень скоро, кто-то сторонится по несколько лет. Пойми, отданный добровольно Глаз Бога не наносит психике такого вреда, как отнятый силой. Кави не потеряет смысл жизни. — Потеряет, как только поймёт, что его идея с активацией всех ресурсов организма — бред, — огрызается аль-Хайтам. — Для этого и существует психотерапия. Хочешь, запишу тебя к Чжун Ли? Аль-Хайтам очень, очень долго смотрит ему в лицо. Перед глазами рябит от чёрных точек. — Хорошо, — неохотно соглашается он, — но только один раз. Продолжать ли, я решу сам. — Конечно, так и должно быть. — Бай Чжу дарит ему сияющую улыбку, от которой хочется заскрипеть зубами, и заглядывает в свой смартфон. — Есть окно между пациентами через двадцать минут. Пойдёшь? Всё равно ты уже здесь. — Я не знаю, что говорить. — И не нужно знать, он сам задаст нужные вопросы. Я тебя провожу. Тома приносит им онигири, но аль-Хайтам, обожающий иназумские блюда, сейчас не в силах проглотить и кусочка. Он ограничивается крошечным глотком кофе и половиной стакана тёплой воды. Ни это, ни попытки принять слова Бай Чжу на веру не помогают. Возможно, у Чжун Ли найдётся какой-нибудь совет. Случай из практики. Мантра для медитации. Или фраза «ваши проблемы плод вашего воображения, постарайтесь не думать о них так часто», которую аль-Хайтам повторил себе тысячу раз. Может, из уст другого человека она сработает лучше.