Сгоревшее королевство

She Wants Revenge — I Don't Want To Fall In Love

      — Я всё ещё чувствую себя неуверенно, — предупреждает Альбедо. — Поэтому должен начать сам.       — Разве я против? — усмехается Чайльд; его так и распирает от возбуждения. Альбедо в портупеях, в белье и даже в повседневной одежде — сам секс, но голым он выглядит так… интимно? Будто они вместе уже несколько лет, и совсем не обязательно прибегать к ухищрениям, чтобы друг друга соблазнить. — Может, Кэйа согласится меня подержать?       — У Кэйи на тебя другие планы, — фыркает Кэйа и подкатывается к нему под бок. — Открой рот.       Чайльд слушается без вопросов. Кэйа вкладывает ему в рот четыре пальца, слегка давит на язык.       — Ни о чём больше думать не могу, — шепчет он Чайльду в шею, и от этого по всему телу раскатываются мурашки. — Можешь и у меня попросить что-нибудь грязное, если захочешь.       Грязное?       Чайльд растягивает губы в улыбке, толкает пальцы Кэйи корнем языка, а кончик просовывает между средним и безымянным. Ему нравится смотреть Кэйе в лицо и видеть… жажду, нетерпение, увлечённость. Все чувства, какие он только может вызвать. Именно поэтому ему нравится сражаться и трахаться лицом к лицу — чтобы видеть эмоции. Эмоции — его главная награда.       Его отвлекает Альбедо — усаживается верхом, переступает коленями, ища нужную позицию, осторожно опускается, и член Чайльда утыкается ему под яйца.       — Детка, — пытается простонать Чайльд, но Кэйа вталкивает пальцы глубже ему в рот. Чайльд давится, кашляет, ловит Кэйю за запястье, стискивает его обеими руками, чтобы не вынул руку. Ресницы влажнеют от слёз, и это хорошо. Чайльду нравится, когда его трахают в глотку, членом, пальцами, чем угодно. — Альбедо…       Получаются только гласные, и Чайльд ещё сильнее заводится от собственного безобразного стона. Альбедо опирается на его грудь, наклоняется, гладит по щеке, по оттянутому уголку губ, целует в скулу, между сведённых бровей.       — Тебе хорошо? — серьёзно спрашивает он, и Чайльд яростно кивает, а в награду получает ещё поцелуй, на этот раз в щёку, и весь тает внутри. — Извини. Я должен был уточнить.       Он снова усаживается — с ума сойти, каким плавным движением, пока он ходит в своих стильных оверсайз пальто, нелегко заподозрить такую грацию, — на этот раз как надо, обхватывает член Чайльда своими тонкими пальцами, медленно трётся о головку. Его скулы вспыхивают; из его задницы капает смазка — так её много, и Чайльд чувствует настоятельную необходимость кончить прямо сейчас.       Кэйа с коварным видом перехватывает член Чайльда у основания, сжимает, и Чайльд выгибается от удовольствия, впивается в его запястье ногтями, закашливается сильнее — и чуть не захлёбывается слюной, потому что Альбедо опускается на него.       Почему-то Чайльд ждал, что это будет медленно.       Но Альбедо вбирает его член почти целиком, сосредоточенно выдыхает, шире разводит колени — и касается пальцев Кэйи как последнего рубежа. Чайльду становится нестерпимо — то ли плохо, то ли хорошо, то ли всё вместе, — и в этот момент Кэйа убирает руку с его члена, а Альбедо плавно качает бёдрами и усаживается на Чайльда. Его щёки вспыхивают, глаза прикрываются, и Чайльду стоит всех моральных сил не начать ебать его как в последний раз.       — В порядке? — тихо спрашивает Кэйа, как бы между прочим давя Чайльду на язык. Ещё чуть-чуть — и Чайльда вывернет всухую, но удовольствия на грани его всё.       — Да. — Альбедо снова выдыхает, и Чайльд чувствует это всем собой. Членом лучше всего, разумеется.       Альбедо наконец на его члене. Подумать только.       — Так хорошо, — продолжает Альбедо. — Ты можешь?..       Он смотрит на Кэйю так, будто у них заготовлен план Б, и Чайльду становится обидно — но только на мгновение, потому что Кэйа убирает пальцы из его рта и целует глубоко, очень глубоко, засовывая язык в приятно напряжённое горло, а потом устраивается верхом у Чайльда на бёдрах, приобнимает Альбедо за талию и начинает медленно приподнимать его и опускать.       Что ещё лучше, Альбедо расслабляется, откидывается Кэйе на грудь, закидывает руки ему на шею. Его щёки вспыхивают ярче; кусающий губы, с прикрытыми глазами, он выглядит так, будто вот-вот потеряет сознание, и Чайльд соврёт, если скажет, что его это не заводит.       Это заводит пиздец как.       И Кэйа. Кэйа, держащий Альбедо так бережно, будто в его руках хрупкий цветок. Кэйа, утыкающийся носом ему в шею. Кэйа, у которого на лице только нежность и что-то, похожее на отчаяние.       Видел ли Чайльд его таким раньше?       — Детка, — снова зовёт он, и оба приподнимают ресницы. Чайльд довольно улыбается: так и должно быть. — Выеби меня так, будто смерти моей хочешь.       Кэйа вздёргивает уголок губ в жадной ухмылке, а Альбедо прижимается к нему сильнее, виляет бёдрами, сам из себя выбивает громкий стон, и Кэйа рывком поднимает его так, что почти снимает с Чайльда, а потом так же резко, с сочным шлепком опускает обратно.       Вцепившись в матрас, Чайльд подмахивает — удержаться уже невозможно, хоть его и просили, — и выдерживает ещё… пару раз? Не считать же.       Оргазм буквально взрывает ему мозг, и где-то за грохочущим в ушах пульсом слабо стонет Альбедо. На низ живота выплёскивается сперма, и Чайльд, плывущий в ощущениях, ощупью тянется потрогать, но Альбедо успевает первый — падает ему на грудь, вскрикивает, весь трясясь. Только тогда Чайльд с усилием продирает глаза — и испытывает настоятельное желание пустить слюну.       Задрав Альбедо голову, накрутив светлые волосы на кулак, Кэйа трахает его как одержимый, и вот теперь шлепки действительно громкие. Каждый раз, как Кэйа вбивается в него, Альбедо жалобно вскрикивает, но на его лице абсолютное блаженство. Он, блядь, будто суть мира познаёт, и Чайльду даже завидно. Он тоже хочет Кэйю вот так. Чтобы задница после покраснела. Суть мира ему, в принципе, похую.       Кончая, Кэйа валит Альбедо Чайльду на грудь, прижимает всем телом, и Альбедо между ними буквально бьётся в судорогах, снова заливая Чайльда спермой.       — Твою мать, — хрипит Чайльд. У него снова встаёт, крепче, чем был. — Твою ёбаную мать! Кэйа!       Кэйа поднимается на руках, вталкиваясь в Альбедо ещё глубже, и Чайльда натурально начинает колотить от возбуждения.       — Альбедо, — всё же окликает он, похлопывает Альбедо по щеке, и тот приоткрывает глаза, но не факт, что приходит в себя, — ты как?       — В норме, — отвечает Альбедо с выразительностью механизма, и Кэйа выпускает его, позволяя скатиться в сторону. — Мне нужна пауза.       Краем глаза Чайльд видит, как он переворачивается на спину, тяжело дыша, закрывает лицо сгибом локтя, натягивает на живот край одеяла. Но даже сейчас Чайльд не в силах отвести взгляд от Кэйи.       Ни слова не сказав, Кэйа закидывает его ноги себе на плечи, до упора вталкивает член ему в задницу, а пальцы — в глотку, и Чайльд задыхается от крика, снова давится до кашля и впивается Кэйе в плечи так, что пальцам становится больно.       Он хочет, чтобы Кэйа размазал его по постели, раздавил его, переломал ему все кости и утопил в сперме. Хочет умереть, сражаясь с ним и трахаясь одновременно, и утащить его за собой. Хочет, чтобы это не кончалось, пока он может выносить столько ощущений сразу.       Исцарапанные бёдра и ягодицы снова начинает жечь, и в забытьи Чайльду на миг кажется, что Кэйа ему действительно что-то сломал.       — Кричи, — рычит Кэйа ему на ухо, до боли стискивая его бедро, заставляя его сложиться пополам под своим весом, — кричи, слышишь?       Цепляясь за него так, словно тонет, Чайльд заходится криком, который сразу переходит в отвратительный булькающий звук — рвотный рефлекс включается совершенно не вовремя. Кашель выворачивает лёгкие, и именно в этот момент Чайльд кончает так, что из глаз искры сыплются. Правую ногу неожиданно прошивает острой болью, и, разрываясь между воплями наслаждения, стонами боли и попытками не блевать, в довершение Чайльд начинает неудержимо хохотать. Вывернувшись из хватки Кэйи, он переваливается на бок, стискивает грёбаную ногу, но ни смех, ни кашель, ни вопли остановить не в силах. Ему всерьёз начинает не хватать кислорода.       Что-то острое на мгновение впивается ему в икру; Чайльд дёргается, и его отпускает так резко, что становится слишком пусто. Он хватает воздух ртом, чувствуя себя выкинутой на берег рыбой, кое-как разлепляет мокрые ресницы, и от того, с какими лицами на него смотрят Кэйа и Альбедо, снова начинает истерически хихикать.       — Ну, — вздыхает Альбедо, — по крайней мере, судорогу я снял.       В руке у него игла от шприца, и Чайльда охватывают благоговение и нежность одновременно, но говорить о своих чувствах он пока не в силах. Пережив так много ощущений сразу, тело становится похожим на кисель, и связки в том числе.       — Живой? — спрашивает Кэйа, подцепив его под подбородок, отвратительно мокрый от слюны. Чайльд слабо кивает и не может удержать шалую улыбку: плечи у Кэйи исцарапаны что надо, и кое-где наливаются багровым следы пальцев. Аж дух захватывает. — Хорошо.       Становится ещё лучше — Альбедо подсовывает Чайльду под голову подушку, Кэйа ложится рядом, утыкает лицом себе в грудь, и Чайльд немедленно меняет мнение. Он хочет умереть именно так, и желательно от перетраха.       — Кажется, нам всем перед сексом надо пить успокоительное, — слабо смеётся Альбедо и, обняв Чайльда со спины, прижимается щекой ему между лопаток. Достаточно, чтобы Чайльд окончательно растёкся от блаженства. — Двойную дозу.       — Солги, что тебе не понравилось, — дразнит его Кэйа, но Чайльд не слышит ответа.       Он вырубается.              ~              Накрыв спящего Чайльда одеялом, Кэйа уходит на балкон, и Альбедо увязывается следом. Ему нравится смотреть, как Кэйа сидит на маленьком табурете, прислонившись к стене, щурится на плывущие от гавани облака и курит одну за другой.       Первую сигарету они всегда молчат.       — Кстати, о Кави, — задумчиво говорит Альбедо, когда Кэйа прикуривает вторую. — Я хотел бы его навестить.       Кэйа закидывает голову, медленно выдыхая дым через сжатые зубы, опускает ресницы. Поцелуй Бездны вокруг его глаза на солнце выглядит будто… нет, не бледнее. Безопаснее, чем в темноте. Но всё равно влечёт взгляд — как и всё, что связано с Кэйей. Бесполезно отрицать это, бесполезно отворачиваться. Альбедо кажется, он способен нарисовать по памяти каждую черту, каждую улыбку, каждый взгляд, всё, что успел увидеть.       — Поговори с Бай Чжу. Когда ко мне хотели заглянуть другие пациенты, он всегда разрешал.       — К тебе приходили другие пациенты? — спрашивает Альбедо — и будто задевает невидимую струну, до которой никогда не дотрагивался прежде.       Нет, Кэйа не меняется в лице, его поза остаётся такой же расслабленной, но только что начатую сигарету он приканчивает в одну затяжку и вдавливает в пепельницу с такой силой, что она скрипит о столик.       — Случалось. Когда много времени проводишь в клинике, рад перекинуться парой слов с кем угодно. Даже с незнакомыми людьми. Просто чтобы… почувствовать себя немного живым?       Альбедо шагает к нему, втирается между его колен, обнимает за шею и плечи, и Кэйа утыкается ему в грудь, длинно выдыхает, обвивает руками в ответ. Обычно Альбедо не рискует идти на подобные выражения сочувствия, но с Кэйей пробовать новое легко. Много легче, чем с другими. Почему-то.       — Всё хорошо, — глухо говорит Кэйа, но не отстраняется, позволяет гладить себя по волосам. — Я в порядке.       — Я знаю, — спокойно говорит Альбедо и прижимается щекой к его макушке. — Просто захотелось тебя обнять.              ~              Первое, что Кави чувствует, придя в себя, — сдавливающую хватку поперёк груди. Такую крепкую, что не двинуться.       — Аль-Хайтам, — стонет он и, не открывая глаз, улыбается, ёрзает, пытаясь притереться задом. — Отпусти…       Ответа нет, как нет и знакомого тепла за спиной. Кави дёргается, пытаясь освободиться и заодно проморгаться, и вскрикивает.       Его удерживает лоза.       — Пусти, — шипит Кави, дёргает толстую ветвь, обвивающую его талию и бёдра, но она не поддаётся, и он берётся за ветви потоньше, разматывает цепкие стебельки на пальцах. Он ещё так слаб, что на висках и лбу выступает холодный пот, а в груди начинает жечь от нехватки кислорода. — Пусти меня, ты…       Если бы только у него был Глаз Бога! Его ядовитой лозе по силам любые оковы стереть в порошок!       — Кави.       Он дёргается на голос как гончая — но это всего лишь Бай Чжу, стоит в дверях, с интересом наблюдая за его попытками освободиться.       — Где мой муж?! — выкрикивает Кави. Из глаз брызгают слёзы, но даже руку не поднять, чтобы их вытереть. — Он обещал быть рядом!       — Аль-Хайтам навестит тебя чуть позже. — Бай Чжу протягивает руку, и лозы вмиг убираются прочь. Обессиленный, Кави падает обратно на смятую, отвратительно мокрую постель. Его тошнит. У него кружится голова. Ему чудятся омерзительные запахи. У него заложен нос, в конце-то концов. — Позволь тебя осмотреть.       — Нет, — сипит Кави. — Выпусти меня отсюда. Я в порядке.       Лозы возвращаются раньше, чем он успевает моргнуть, но теперь распластывают на кровати.       — Если всё хорошо, я сразу тебя отпущу, — мягко обещает Бай Чжу; Кави ещё со времён учёбы ненавидит этот его тон. Будто бы заискивающий перед очередной подлостью. — Мне ведь незачем удерживать тебя здесь, правда?       — Я бы поспорил! — с ненавистью выплёвывает Кави. Где-то в его вещах должны были остаться споры. И, возможно, Чайльд поможет найти тех, кто привезёт ещё немного. На пару раз. Хватит, чтобы вернуться в Сумеру и не откинуться по дороге.       — Кави. — Бай Чжу прикрывает ладонью его глаза, и Кави щёлкает зубами в бессильной жажде свободы. — Пожалуйста, ради аль-Хайтама. Полежи хоть минуту спокойно.       — Я не собираюсь лежать спокойно, когда меня привязывают к кровати! Выпусти сейча-а-а-а…       Лоза забивается ему в рот. Кави задушенно кашляет, пытаясь избавиться от тончайшего стебелька в горле и ноздрях, но покрытая крепкой корой ветвь втискивается ему между зубов, не позволяя сомкнуть челюсти. Остаётся только скрести ногтями по кровати и представлять, что это лицо Бай Чжу.       — Слизистые повреждены, — диктует Бай Чжу кому-то ещё, — в носоглотке — критически. Общее истощение. Тахикардия. Множественные поражения лёгких. Есть опасность кровоизлияния в мозг.       Кави замирает.       В мозг?..       — Требуется контрольная лоза, круглосуточно. Ингалирование восемь раз в день, через равные промежутки. Постельный режим, отсутствие перегрузок. Жидкое питание. Не меньше пяти литров тёплого питья в сутки. Датчик сердечного ритма, датчик сатурации. Антимикотик, иммуномодулятор, общеукрепляющая эссенция внутривенно каждый час. Два распылителя с регенерирующим зельем к постели. Выполняйте, пожалуйста.       Когда Бай Чжу убирает руку, Кави уже не хочется вырываться.       — Кровоизлияние в мозг? — жалобно повторяет он.       — Мы постараемся предотвратить тяжёлые последствия, — серьёзно говорит Бай Чжу. Кави делается не по себе: он видел Бай Чжу без улыбки всего пару раз в жизни, и оба раза это был день чьей-то смерти. — Разрез для зонда пока тоже делать не станем. Возможно, жидкую пищу ты принимать всё-таки сможешь.       — Но я… у меня никогда не было проблем… споры даже не вызывают привыкания… — бормочет Кави. Он видел, как лежачим больным ставили зонды для кормления, и это… не то, что ему хотелось бы пережить. — Почему теперь…       — Споры сами по себе безвредны, — Бай Чжу кладёт ногу на ногу и принимается что-то просматривать на планшете, — как безвредны и лозы, например. Но вызванное ими состояние тяжело контролировать. Ты, в отличие от своего мужа, склонен к трудоголизму и не умеешь себя щадить. Ложное ощущение избытка сил изнашивает организм, а это ведёт к попутным заболеваниям. Если мы обратимся непосредственно к спорам, они только иссушили твои слизистые и физически засорили лёгкие, поскольку оттуда твой организм вывести их не в состоянии. Отсутствие полноценного питания и сна, постоянная работа то в слишком влажном, то в слишком сухом климате, недостаток гигиены, беспорядочные связи с непроверенными людьми — одного или нескольких факторов достаточно, чтобы в дополнение к безобидным стимуляторам получить несколько не связанных с ними напрямую болезней. Когда аль-Хайтам привёз тебя сюда, интоксикация была так сильна, что я не решился использовать лозы для диагностики, чтобы тебе не навредить. Это стало возможно только сейчас, когда твоё тело дважды очистилось от ядов.       — Я умру? — печально спрашивает Кави.       — Если будешь соблюдать все рекомендации и серьёзно отнесёшься к лечению, — нет.       Это «если» Кави вовсе не нравится.       — И, напомню, — добавляет Бай Чжу, но на этот раз его улыбка совсем не обнадёживает, — без Глаза Бога твой организм слабее, чем ты привык. Пожалуйста, соблюдай осторожность.       Он удаляется, а Кави…       Кави просто смотрит в потолок. Он мог бы злиться, мог бы бояться за свою жизнь, мог бы сожалеть или кричать, что Бай Чжу лжёт ему, чтобы запереть в своих лозах и пичкать лекарствами, — но он не чувствует ничего.       Пу-сто-та.       Сёстры — их несколько, но Кави не может различить лиц, — суетятся над ним, устанавливают приборы, протягивают какие-то трубки. Только когда его руку поднимают, чтобы закрепить датчик, Кави понимает, что лозы его больше не держат.       Да и какая теперь разница.