Сгоревшее королевство

      Аль-Хайтам просыпается от поцелуя в щёку.       — Доброе утро! Сделать завтрак сейчас или потерпишь до кофейни?       Комнату беспощадно наполняет свет восходящего солнца, но даже ему не по силам тягаться с улыбкой Томы, такой тёплой, будто они с аль-Хайтамом влюблены десяток лет, не меньше.       — Я не ем раньше чем через час после пробуждения, — бормочет аль-Хайтам.       — Вот как. — Тома присаживается рядом с ним, подцепляет скрученное боди, и аль-Хайтам снова розовеет — он совсем забыл, что нужно было раздеться. Или одеться. В любом случае, не застревать между этими двумя состояниями. — А душ ты по утрам принимаешь?       Он приподнимает аль-Хайтама с подушки, сочно целует в губы, гладит по груди и животу, сжимает и сразу отпускает кожу. Сохранить невозмутимость удаётся с трудом — после сна аль-Хайтам особенно уязвим к любым ласкам. Кавех всегда этим пользовался — заваливался в постель после первого будильника, прижимался под одеялом, ласкал губами и языком, и аль-Хайтам брал его ещё не проснувшись толком, но уже умирая от любви…       — Идём, — смеётся Тома, — ты ведь хотел, чтобы я был сверху?       Привыкший к просторной купальне в своём доме и большой (хоть и убогой на его вкус) ванной в арендованной квартире, аль-Хайтам с удивлением оглядывается, когда Тома открывает дверь в душевую. Крошечная площадка перед стеклянными дверцами едва вмещает одного человека.       — А как… — начинает аль-Хайтам, но Тома стягивает с него боди, обнимает за талию, прижимает к себе всем телом.       — Погорячее или похолоднее?       — Что?       — Вода в душе. Какую предпочитаешь?       — Около сорока градусов, — подумав, отвечает аль-Хайтам. — Это горячая или холодная?       — Святые архонты, — Тома снова заливается смехом, — я попробую угадать!       Аль-Хайтам совершенно уверен, что и один поместится в душе с трудом, но Тома заталкивает его внутрь спиной вперёд, входит сам, закрывает дверцы и поворачивает кран. Вода обрушивается сверху как ливень близ Гандхарвы — сплошной пеленой, и примерно той же температуры. На вкус аль-Хайтама, слишком прохладная, но он воздерживается от комментариев, потому что Тома приподнимает его под бёдра, заставляет обхватить себя ногами за талию и обнять за шею. Смазка от его любовного заклинания ощущается очень тёплой даже сейчас; у аль-Хайтама перехватывает дыхание, когда Тома уверенно вставляет в него три пальца.       — Такой узкий, — взволнованно шепчет он, — не больно?       — Нет, — аль-Хайтам пытается ответить спокойно, но вместо этого стонет. — Нет… — Попытка реабилитироваться проваливается с треском. Звучит так, будто он умоляет себя трахнуть. Хотя… разве это ложь?       Тома снова перехватывает его обеими руками — кожу на внутренней стороне бедра приятно покалывает там, где остаётся смазка, — прижимает к стене и входит одним плавным движением. Как бы аль-Хайтам ни старался стиснуть зубы, сдавленный крик всё равно прорывается наружу. Мокрая кожа становится скользкой, и он сильнее обхватывает Тому руками и ногами, прижимается лбом к его макушке. Толстые струи воды хлещут его по плечам и лопаткам, но ему снова так жарко, будто вокруг раскалённые угли. Тома коротко постанывает, трахая его, целует и вылизывает ему грудь и плечи, и держит его на весу без малейшего напряжения, будто аль-Хайтам вчетверо легче, чем есть.       Сложно сказать, что из этого добивает, но аль-Хайтам окончательно теряет над собой контроль. Всё громче вскрикивая, он скользит по спине Томы пальцами, трётся членом о его живот, изнемогает от удовольствия, — и, когда Тома раздвигает ему ягодицы и судорожно толкается глубже, аль-Хайтам едва не душит его в объятиях, так ему хорошо.       Привалившись к стене вместе с ним, Тома выключает воду, и ещё пару минут они оба тяжело дышат, пытаясь прийти в себя. Аль-Хайтам чувствует себя совершенно размякшим и оглушённым; он только измученно скрипит зубами, когда Тома отстраняется и медленно вынимает член. Мышцы ещё перенапряжены после оргазма, и это почти больно, но в не меньшей степени приятно.       — Стоять можешь? — спрашивает Тома. Аль-Хайтам запоздало понимает, что до сих пор не догадался разжать хватку. Он наконец встаёт на ноги, закидывает голову на стену, стукнувшись затылком о каменную плитку. — Подожди немного, я тебя искупаю.       Приподняв мокрые ресницы, аль-Хайтам смотрит, как Тома взбивает на мочалке гель для душа. Пены получается целое облако; Тома выжимает её аль-Хайтаму на плечи и на грудь, растирает по коже. Его взгляд падает аль-Хайтаму на губы, и несколько секунд аль-Хайтам просто смотрит, а потом приоткрывает рот, и Тома целует его, поглаживая намыленными ладонями по шее, потом по груди и бокам, по ягодицам. Аль-Хайтам чувствует, как крепнет его член, и возбуждается сам. Тома снова делает первый шаг — ласкает ладонью мошонку, сжимает в кулаке ствол. У аль-Хайтама плывёт перед глазами. Он притягивает Тому за затылок ещё ближе, пропускает между пальцами длинные прядки.       Смущение неуместно, когда вы переспали уже дважды, — говорит он себе, но всё равно ему приходится набраться решимости, прежде чем приласкать Тому в ответ. Он нервно сглатывает, обводя пальцами большую головку, но Тома толкается ему в кулак с таким жалобным стоном, что сомнения уходят сами собой.       Они просто дрочат друг другу, но даже это невыносимо сексуально.              Одеваясь, аль-Хайтам чувствует себя странно.       — Как себя вести после секса, если мы не женаты? — наконец, спрашивает он.       Тома, перед зеркалом зачёсывающий волосы в хвостик, весело фыркает.       — Как всегда.       — И тебя это не обидит?       — Почему это должно меня обидеть? Конечно, нет.       Аль-Хайтам застёгивает брюки, садится на край кровати, глубоко вздыхает.       — Я не понимаю, почему люди обижаются. Обычно мне всё равно, что чувствуют другие, но…       Подойдя, Тома берёт его за подбородок, заставляет поднять голову.       — Если не понимаешь — спроси. Даже если страшно. Не спросить всё равно будет хуже. Я точно не обижусь, — он наклоняется и быстро целует аль-Хайтама в губы, — мы не первый день знакомы, и с тобой было потрясающе. Дай знать, если захочешь повторить, но это нас обоих ни к чему не обяжет.       — Так яснее, — благодарно говорит аль-Хайтам.       — Вот видишь! Пойдём, пора открывать кофейню! Булочки будут через полчаса, перекусишь?       Какой же он удивительный человек.              ~       

Zeal & Ardor — Trust No One

             Альбедо просыпается от звонка с незнакомого номера, сонно щурится на часы. На браслете просроченное напоминание о приёме таблеток.       Навязчивая вибрация телефона затихает и начинается снова — неизвестный не сдаётся.       — Слушаю, — хрипло отвечает Альбедо и прокашливается.       На другой стороне тишина.       — Если вы не собираетесь говорить, я кладу трубку. — Альбедо тянется к бутылке воды на столике у кровати. — Всего добр…       — Альбедо!       Альбедо обмирает, не веря своим ушам.       — Дориан? — осторожно переспрашивает он.       — Ты меня помнишь! — Дориан вздыхает с облегчением и принимается сыпать словами. — Мать не признавалась, где ты. Я думал, врёт, но потом понял, что она и правда не в курсе, может, даже не задумывалась. Она же говорила, у тебя должен быть свой путь, видимо, как только ты исчез, сразу выкинула тебя из головы. Меня она тоже не ждала увидеть. У меня было чем ей пригрозить после того, как я убил Дурина, но ей плевать, конечно. Я для неё просто бракованный экземпляр, утомил с первого «привет». Не стоило с ней здороваться, я хотел только забрать свои вещи, но ничего не осталось. Не знаешь, куда они делись? Она сказала, что не трогала твои комнаты.       — Я всё забрал, — говорит Альбедо. В поток мыслей Дориана всегда нелегко вклиниться, но чаще всего это и не требовалось — Альбедо в его обществе предпочитал молчать. — Не хотел, чтобы мать их видела.       — Ты лучший. — Дориан переходит на шёпот. — Как нам с тобой увидеться? Где ты? Я едва раздобыл твой номер. Хорошо, что документы от телефонного чипа остались в одном из ящиков с бумагами.       — Я оставил их для тебя.       — О, Альбедо. Я так по тебе скучал. По твоей безупречной предусмотрительности. Так где ты?       Альбедо называет адрес. Глубоко вздохнув, Чайльд рядом с ним переворачивается на спину, потягивается, поднимает голову.       — Я недалеко. Смогу быть через полчаса. Придёшь? Где тебя ждать?       — Недалеко есть кофейня. Она единственная, не заблудишься. Я постараюсь не опаздывать.       — Готов ждать тебя хоть вечность! — Дориан бросает трубку.       Ещё несколько секунд Альбедо тупо смотрит на экран телефона, потом поспешно добавляет номер в список контактов.       Дориан. Неужели это правда он, а не очередная шутка матери?       В любом случае, нужно проверить.       — Уходишь? — Чайльд кладёт голову ему на живот, упирается подбородком. — Мне пойти с тобой?       — Нет. Это личная встреча.       Чайльд мрачнеет.       — Ещё один парень?       — Нет. — Альбедо медленно качает головой. — Тебе не о чем беспокоиться.       — Дай знать, если понадоблюсь. — Чайльд приподнимается на локте, целует Альбедо в губы. — Я двину в клинику, попристаю к Бай Чжу. Если удастся из него что-нибудь вытрясти, сразу напишу тебе.       — Спасибо. — Альбедо глубоко вздыхает и перекатывается к краю кровати. — Прости. Если останусь рядом ещё минуту, никуда не пойду.       — Правда? — Чайльд придвигается к нему, обнимает за талию, утыкается лицом в поясницу. От влажного касания языка между ягодиц у Альбедо плывёт перед глазами. — Может, найдутся лишние десять минуток?       — Нет. — Альбедо перехватывает его руки, разводит в стороны и встаёт. — Не могу сейчас ни о чём думать.       Недовольно фыркнув, Чайльд спускает ноги с другой стороны кровати, натягивает на голое тело штаны и майку, уходит в прихожую, приглаживает волосы перед пыльным зеркалом.       — Душ приму в клинике. Тебя ждать?       — Иди.       — Удачи. — Он выходит, хлопнув дверью, и Альбедо вспоминает ту странную ночь, когда он так же вышел и исчез на несколько дней. Обиделся или…       Нет, Альбедо ничего не понимает в человеческих чувствах.       Но Дориан. Нужно как можно скорее найти Дориана. Убедиться, что это правда он. Если мать создала ещё одного, он не пройдёт проверку. По крайней мере, Альбедо надеется, что обновлённую версию памяти Дориана ей скопировать не удалось.              ~              К клинике Чайльд подходит в паршивейшем настроении, неудовлетворённый, голодный, потный и насквозь пропитавшийся дымом, потому что по дороге от дома Альбедо успел скурить полторы пачки.       В общем-то, ему насрать. Для полноты картины не хватает только шлейфа перегара. Даже жаль, что сейчас нельзя пить.       Сёстры при его виде не зажимают нос только из профессиональной деликатности, и Чайльд злорадствует.       Бай Чжу в кабинете нет, вместо него только застенчивая сестра с маленькими рожками в копне светло-голубых волос.       — Где доктор? — угрюмо спрашивает Чайльд.       — На третьем этаже, вы можете подождать около получаса…       — Ясно! — рявкает Чайльд и, насладившись её растерянностью, снова идёт к лифту.       На третьем этаже пустынно — палаты или пусты, или заперты, смотровые оконца задёрнуты, и воспользоваться ими значит жестоко спалиться перед сёстрами. Палево в планы не входит.       Голоса Бай Чжу нигде не слышно, а значит…       Чайльд подходит к запертой двери в тот странный отсек, куда он пару дней назад тащил Кэйю на руках. Изнутри не проникает ни звука, взломать замок нечего и мечтать. Помаявшись рядом и постучав сначала кулаком, а потом ногой (никакой реакции), Чайльд открывает окно, высовывается наружу. Рядом с подоконником водосточная труба, ещё в полуметре — следующее окно, не зарешёченное и даже приоткрытое.       Это шанс, если ты ебанутый.       Подняв раму, Чайльд взбирается на подоконник, свешивает ноги наружу, смотрит вниз. Там мокрый газон, пара кустов и куча листвы. Если упасть удачно, можно отделаться переломом или двумя, может, даже вывихом. Будь Глаз Бога, и париться бы не стоило.       Чайльд дотягивается до трубы, пробует её на прочность. Крепления к стене выглядят надёжными. Сойдёт.       Встав на подоконнике, он хватается за трубу, отталкивается, со всей дури въезжает локтем в стену, но так даже веселее. Секунду повисев на руках, он цепляется ногами, взбирается выше.       На нужном окне снаружи ни подоконника, ни какой-нибудь удобной зацепки. Неудобно, но не лезть же назад. Держась за трубу коленями и подошвами кроссовок, Чайльд проводит ладонью по стене, вслепую ощупывает раму. Она утоплена в камень на пару сантиметров. Хватит, чтобы не навернуться.       Он повисает на коленях и одной руке, заглядывает за начищенное до блеска стекло. В коридоре никого. Рама открывается внутрь, и, если она такая же, как все остальные в клинике, фиксатор прикручен прямо к дереву на пару саморезов. Чайльд плотнее обхватывает трубу лодыжками, изгибается и с силой бьёт ладонью в приоткрытую раму. Не хватает упора, чтобы справиться с первого раза, но уже после третьего дерево начинает хрустеть, а после пятого крепление вылетает как миленькое. Осталось самое сложное — залезть внутрь. Выдохнув, он берётся за низкий деревянный бортик и делает рывок.       Мгновение пустоты под ногами щекочет нервы скорее приятно, чем нет, — а потом он повисает на одной левой и, напрягая все мышцы, цепляется правой, пусть и самым кончиками пальцев. Теперь дело техники.       Цепляясь носками кроссовок за шероховатые камни, он подтягивается достаточно, чтобы нащупать край подоконника с внутренней стороны, стискивает зубы и медленно втаскивает себя внутрь. Край рамы больно впивается в предплечья, но это ерунда, подумаешь, немного ободрался.       Оказывается проще, чем казалось, но всё равно он какое-то время пыхтит, стоя на подоконнике на коленях, и смахивает со лба холодный пот. Дверь изнутри закрыта на толстые засовы и замок со сканером, нечего и думать о том, чтобы через неё выбраться. В остальном тут то же самое, что и везде — длинный коридор с палатами, может, более унылый, чем везде. Но Бай Чжу тоже не слышно.       Как назло, ближайшая дверь распахивается, и навстречу Чайльду выходит сестра. Её глаза закрыты плотной повязкой, руки до плеч в стерильных перчатках и до локтей — в подозрительной мерцающей жиже.       — Кто вы? — удивлённо спрашивает она.       Чайльд растерянно смотрит на неё — и озаряется спасительной идеей.       — Уходи, — свистит и шипит он на языке Бездны, — тебе со мной не совладать.       Сестра ещё какое-то время смотрит — вернее, стоит, повернув к нему голову, — потом прикладывает к сканеру браслет, выступающий под перчаткой. Несколько тяжёлых засовов расходятся и сразу закрываются, стоит ей выйти.       Значит, тут что-то интересное.       Чайльд прилаживает фиксатор окна на место, воткнув винты в раскрошившееся дерево, смахивает опилки наружу и крадучись отправляется на разведку.       Может, тут же повезёт и в душ завернуть.              ~              В кофейню Альбедо добирается за двадцать две минуты. От волнения он даже забывает поздороваться с Томой, сразу врывается в зал, оглядывает его дважды, но Дориана не видно.       — Ищешь кого-то? — окликает Тома.       — Человека, очень похожего на меня. Если увидишь его, скажи, что я сейчас приду.       Он принял таблетку на пустой желудок, и теперь его ожидаемо тошнит, а после быстрой ходьбы в кофейне кажется слишком жарко. На ходу развязывая шарф и расстёгивая пальто, он заходит в туалет, смотрит в зеркало. Если он хотел при встрече выглядеть прилично, не стоило так спешить — но разве мог он идти спокойно?       Несколько раз с силой выдохнув, чтобы хоть немного успокоиться, Альбедо включает холодную воду, набирает в ладони, плещет себе в лицо. Становится немного легче; он отряхивает руки, выпрямляется, берётся за верхнюю пуговицу рубашки, чтобы её расстегнуть, и остаётся так.       За его плечом в зеркале отражается Дориан.       Несколько мгновений они молчат, всматриваясь в лица друг друга.       — Назови три вещи, — почти не размыкая губ, требует Альбедо.       Дориан с лёгкой улыбкой опускает ресницы, прижимается сзади.       — Кисти, — шепчет он, коснувшись пальцев Альбедо, — светоч, — его губы на мгновение прижимаются к затылку, — и самая сладкая из тайн.       Он проводит ладонями по ягодицам Альбедо, точно там, где несколько лет назад наносил на них краску, чтобы отпечатать на холсте. Лишённое художественной ценности, но самое драгоценное из оставшихся полотен.       — Теперь ты. — Дориан кладёт руки на край раковины по обе стороны от Альбедо. Обманчиво соблазнительный жест — если Альбедо ошибётся, ему будет нелегко избежать смерти. — Назови мои два слова.       Альбедо разворачивается к нему лицом, касается рёбер под короткой кожаной курткой, бедра над высоким сапогом, тонкого шрама у левой ключицы.       — Не слова и не два.       — Мой Альбедо, — с облегчением выдыхает Дориан, теснее прижимает Альбедо к раковине — и замирает, принюхиваясь. — У тебя кто-то был? Кто-то, кроме меня?       Альбедо кивает.       — Тебе хорошо с ними? Они достаточно о тебе заботятся? Ты можешь им доверять?       Альбедо кивает снова.       — Хочу их увидеть, когда насмотрюсь на тебя. — Дориан хватает его руки, порывисто прижимает к губам. — Я остановился в отеле рядом. Зайдёшь?       Прижавшись лбом к его лбу, Альбедо смотрит ему в глаза. Он и Дориан так похожи, что многие не могут найти отличий, но, если присмотреться, у Дориана в цвете радужек больше стального, волосы оттенком чуть холоднее и не такие пушистые, он иначе улыбается, у него совсем другой взгляд. Мелочи, но он кажется Альбедо настолько красивее его самого…       — Альбедо, — Дориан прижимает его ладони к своим щекам, — как же я хотел найти тебя.       Альбедо понятия не имеет, чем всё закончится на этот раз, но он готов рисковать, снова и снова. Потому что Дориан его брат, его семья, его лучший друг, его первая любовь — и потому что время, когда они почти не разлучались, было самым счастливым.       По крайней мере, в его воспоминаниях.