Сгоревшее королевство

      — У доктора Чжун Ли только что начался приём. — Дежурная сестра оглядывает Чайльда с беспокойством. — Вам придётся подождать примерно полтора часа. К счастью, потом в расписании свободный час. Если доктор согласится на внеочередной сеанс, вы сможете занять это время. Как вы себя чувствуете? Вам нужна помощь?       Чайльд безразлично выслушивает её и уже собирается отказаться и уйти ждать в коридор, но снова вспоминает, как Кэйа на прощание сжал его руку.       Тяжело сглотнув, он неохотно говорит:       — Мне нужно обезболивающее. И, наверное, что-нибудь поесть.       Он подносит руку с браслетом к сканеру.       — Минутку! — Сестра торопливо уходит в ближайший кабинет, что-то говорит по телефону, хлопает дверцей холодильника. Прислонившись бедром к столику, Чайльд просматривает график обходов в раскрытой тетради. С тех пор, как он лежал здесь, ничего не изменилось.       — Пойдёмте. — Сестра осторожно берёт его под локоть здоровой руки. — Если нужно, обопритесь на меня.       — С ногами у меня всё в порядке! — огрызается Чайльд, и ему почему-то становится стыдно.       Сестра не принимает его слова близко к сердцу, только доброжелательно улыбается в ответ.       — Разве это не обнадёживает? Прилягте в приёмной. Я попросила помощницу принести вам кашу и травяной чай.       Чайльд морщится, но в желудке так сосёт от голода, что уже всё равно, что туда попадёт.       Дверь в кабинет Чжун Ли закрыта Гео щитом. Чайльд заваливается на большой мягкий диван, закидывает ноги на подлокотник и уставляется в потолок. Уколы не сделают ему больнее, чем уже есть, но наблюдать всё равно не хочется.       Приподняв его руку, сестра бережно ощупывает вздувшиеся вены, отёк на запястье и сведённые судорогой пальцы и начинает с них. Тонкая игла клюёт суставы между фалангами, какие-то точки на тыльной стороне ладони.       — Может появиться онемение, — предупреждает сестра и ласково поворачивает его руку ладонью вверх. — Это требуется, чтобы ваши мышцы расслабились. Не пугайтесь, эффект сохраняется не дольше часа. Если что-то пойдёт не так, загляните ко мне или к доктору Бай Чжу, хорошо?       Чайльд кивает. Сестра, достав следующий шприц, начинает обкалывать запястье. Ощущения скорее противные, чем болезненные, потому терпеть их сложнее. Чтобы отвлечься, Чайльд снова думает о Кэйе.       Бай Чжу сказал, ему стало лучше. Тогда почему…       Даже в начале лечения, в худшие из дней, Чайльд не валялся в постели так подолгу и в таком количестве аппаратуры. И Кэйа ничего об этом не рассказывал, даже не упоминал…       Он прикрывает лицо сгибом локтя, скрипит зубами от досады. Почему он ни разу не спросил? Не хотел лезть не в своё дело, да, но…       — Я почти закончила, — утешает сестра, — ещё две-три минуты, и боль должна пройти полностью.       — Мне не больно, — бурчит Чайльд.       Всё сходится. Вот почему у Кэйи аптечка на любой случай жизни и лекарства, которые непросто получить даже в клинике. Вот почему он почти профессионально делает уколы и разбирается в первой помощи. Вот почему у него есть телефоны всех докторов, и Бай Чжу разговаривает с ним как с хорошим приятелем. Если это называется «почти здоров», что было, когда он только попал на реабилитацию?       — Уже всё. — Сестра трогает его за плечо. — Постарайтесь не двигаться хотя бы десять минут. Покормить вас?       — Я справлюсь.       Звук шагов затихает. Сестра могла бы и не просить — Чайльд не может заставить себя пошевелиться, даже когда помощница приносит ему поднос с едой и ставит на столик, а потом, неловко потоптавшись рядом, говорит:       — Пожалуйста, поешьте.       — Угу, — мрачно отзывается Чайльд, и её как ветром сдувает.       Ещё какое-то время запах еды щекочет ноздри и заставляет желудок выть. Наконец, Чайльд сдаётся, спускает ноги с дивана. Рука падает вдоль тела — даже пальцы не получается согнуть. Стараясь не обращать на неё внимания, Чайльд ставит миску с кашей на колени — и растроганно улыбается.       На безвкусную овсянку из столовой кто-то щедро налил ягодного варенья.              ~              В очередной раз проснувшись, Кэйа застаёт Кави скорбно лежащим на животе и сунувшим голову под подушку.       — Что случилось? — окликает он и, глубоко вздохнув, понимает, что ему впервые за эти пару дней хочется курить.       — Я столько всего сделал неправильно! — стонет Кави и сдавленно всхлипывает. — Я не знаю, как теперь показаться всем на глаза! Даже этому долбаному Чайльду!       Невольно рассмеявшись, Кэйа легонько хлопает его по спине.       — Тебе стыдно?       — Так стыдно, что я сейчас умру!..       — Знаешь, что это значит?       — Что? — Кави недоверчиво приподнимает подушку.       — Тебе становится лучше.       — Нет! — Спрятавшись обратно, Кави недовольно сопит. — Не вижу абсолютно ничего хорошего! Ничего!       — К тебе возвращаются чувства.       — Это плохие чувства!       — Неважно. Если чувствуешь хоть что-то, значит, становишься собой.       Поворочавшись, Кави садится на кровати, недовольно приглаживает волосы.       — А ты? Ты что-нибудь чувствуешь?       Кэйа пожимает плечами:       — В основном, желание помыться.       Кави оборачивается на часы.       — Уже можно! Десять минут как полдень! — Он поспешно сползает с кровати, пошатываясь, хватает со столика гребень и вышитый мешочек, набитый множеством пузырьков. — Скорее! Бай Чжу сказал, сёстры смогут проводить нас в купальню!       Он принимается колотить по кнопке вызова сестры так яростно, будто вот-вот умрёт. Неохотно запахнув халат, Кэйа поднимается, суёт руки в рукава. Думать о своём паршивом виде нет сил, но оптимизм Кави удивительно заражает.       Сестра вбегает в палату меньше чем через минуту. Как и у всех здесь, у неё завязаны глаза.       — Господин Кавех?       — Прошу вас! — Кави бросается к ней и сжимает её руку. — Мне срочно нужна помощь! Я нуждаюсь в купании!       — …в купании?..       — Именно! Если я прямо сейчас не окунусь в горячую воду с цветочной пеной, я умру!       Едва сдержав улыбку, сестра берёт его под локоть.       — Следуйте за мной.              В прошлой жизни Кэйа считал купальни местом скорее для утех, чем для омовений. Почему-то он ни разу не воспользовался огромной ванной в своей новой квартире, ограничивался душем, и теперь ему так странно лежать в бурлящей воде напротив другого мужчины и наслаждаться только ощущением чистоты и приятным теплом.       — Архонты, как хорошо! — стонет Кави, непрерывно плеща себе на волосы. Он в воде по подбородок, и к его щекам липнет пена и лепестки сумерских роз. Душистых масел в воде столько, что купание сошло бы за ароматерапию. — Только ради этого стоило проснуться!       — Я даже не знал, что здесь есть купальня.       — Бай Чжу сказал, она для терапевтических целей, оздоравливающий массаж и всё такое… Нам разве не нужно оздоровиться?       Кэйа закидывает голову на бортик, прикрывает глаза. Мерный шум воды дарит желанный покой, тугие струи, пронизанные пузырьками, разгоняют кровь в затёкших мышцах, смывают воспоминания о приборах, которые несколько дней были прилеплены к коже.       Так хорошо.       Кажется, он задрёмывает — и просыпается, когда Кави подбирается к нему, ложится рядом, плечо к плечу.       — Иди сюда, — шепчет он, притягивая Кэйю к своей груди, и наливает ему на макушку душистый шампунь. — Будет приятно, обещаю.       Может, в другой ситуации Кэйа не согласился бы, но он слишком слаб, чтобы возражать, и ему всё ещё хочется прикосновений. Любых. Он готов драться, чтобы их получить.       Кави взбивает пену, медленно перебирает его волосы, массируя кожу, осторожно разбирает длинные пряди на затылке. Тоже непривычно — Кэйа может припомнить всего пару случаев, когда позволял кому-то себя мыть, а не мыл сам, — но ему нравится.       — Я же говорил, — довольно шепчет Кави. — Давай, ляг на меня.       Уцепившись за бортик, Кэйа встаёт перед ним на колени, и Кави сразу обхватывает его ногами, скрещивает лодыжки на бёдрах.       — Чтобы ты не сбежал, — дразнит он с улыбкой и зачерпывает из очередной баночки. — Этот крем возвращает тонус. Нужно сначала растереть, потом вспенить и смыть.       Крем пахнет цитрусовым маслом, специями из фрукта харра и чем-то неуловимо нежным, травянистым.       — В нём лотосы нилотпала, — продолжает Кави тише. У него или очень чувствительные руки, или сильная эмпатия, потому что он легко находит все места, где затекли мышцы, и разминает их так ловко, что боль почти сразу уходит. — Они выводят из тела яд. Мой друг Тигнари лечит ими путников, отравившихся грибами, а несколько капель свежего сока, добавленных в косметику, очищают кожу.       Пока он говорит, Кэйа наклоняется всё ниже, пока не касается губами его губ. Кави с силой проводит подушечками пальцев по его спине, по ягодицам, вверх по рёбрам к груди, обнимает за шею. Крем, растёртый по спине и плечам, вспенивается и тихо шипит, когда Кэйа опускается на Кави всем весом, медленно целует в шею, в щёку и висок.       — Такая удача, а я не могу трахаться… — с сожалением бормочет Кави и закрывает ладонью глаза. — Что я наговорил аль-Хайтаму… Что, если он меня не простит… Я сделал столько плохого… Причинил ему так много боли…       Он снова всхлипывает. Кэйа обнимает его дрожащие плечи, садится на своё место и уже сам втаскивает Кави на колени, укладывает его головой на сложенное полотенце на бортике.       — Вы справитесь, — говорит он и, зачерпнув из той же баночки, начинает растирать крем по шее и лопаткам Кави, по влажной груди. — Не слышал, чтобы он говорил о тебе плохо.       — Потому что он почти не разговаривает! — восклицает Кави и утыкается Кэйе в плечо. — Пожалуйста, обними меня крепче.       Кэйа вместе с ним сползает ниже по бортику, снова закрывает глаза. Прильнув к его груди, Кави тихо плачет и иногда повторяет имя мужа, будто это может сблизить их снова.       Когда-то Кэйа мог любить так же открыто и искренне, но в попытках выжить слёзы стали для него роскошью. Он разучился грустить о своём одиночестве, смирился с бездонной пустотой в сердце, научился не ждать многого. Понял, что все клятвы будут нарушены, что ни с кем не получится пройти рука об руку так долго, чтобы начать доверять.       Нуждаться в других людях он тоже разучился. Даже если Альбедо и Чайльд исчезнут из его жизни, как исчезли все до них, и оставят его заложником этих гостеприимных стен, он не разозлится и не станет скорбеть слишком долго. Жизнь состоит из потерь, разве нет? Разве всё живое в сердце не выгорело давным-давно, когда предательства ещё задевали всерьёз?       Мелко дрожа, Кави утыкается макушкой ему под подбородок, трудно сглатывает.       — Почему ты так добр ко мне? Мы почти не знакомы. Я… я трахался с одним твоим парнем и чуть не соблазнил второго. Кстати, вы давно вместе?       Кэйа охотно использует шанс замять первый вопрос.       — Пару месяцев.       — Я думал, дольше. Выглядит, как будто вы очень близки. — Кави поднимает глаза. Припухшие веки делают его ещё привлекательнее. — У вас больше чем секс, правда?       Он не собирается извиняться за личный вопрос, а Кэйа не собирается требовать извинений. Тем, на которые он не готов говорить, почти не осталось.       — Намного больше.       — Но?..       Кэйа отводит взгляд.       — Я не тот, кто может пообещать долгую жизнь и счастливую старость.       — Боишься стать обузой? Я тоже боюсь. — Устроившись в его объятиях, Кави задумчиво провожает взглядом вьющийся в воде фиолетовый лепесток. — Думал, лучше умру, чем проснусь калекой. Аль-Хайтам такого не заслужил. И не заслужил видеть меня таким как сейчас.       Он тяжело вздыхает и снова усаживается рядом.       — Давай, — он улыбается так солнечно, будто ничего не случилось, — двигайся ко мне. Пора ополоснуть волосы.              ~              — Ожидает ещё один пациент, — любезно сообщает кому-то та же сестра, что помогала Чайльду с час назад. — Вы можете попробовать договориться с ним и разделить время приёма пополам или записаться на завтра.       — Спасибо. Думаю, я могу подождать.       Это Альбедо.       Чайльд подскакивает на диване. Рука всё ещё плохо слушается, но хотя бы получается её согнуть.       — Альбедо! — окликает он. — Альбедо, это я!       Альбедо заглядывает в приёмную, взволнованно оглядывает Чайльда, торопливо подходит.       — Что случилось? — спрашивает он. — Тебе стало плохо?       — Нет… не совсем. — Чайльд пристально смотрит ему в лицо. — А ты почему здесь? Личная встреча уже закончилась?       Он сразу жалеет, что спросил, — Альбедо начинает дрожать, как будто его знобит. Чайльд трогает ему лоб, но температуры нет, даже наоборот, кожа кажется слишком холодной.       — Ты заболел? Тебе точно не нужно к Бай Чжу? Хочешь, пропущу тебя вперёд?       — Нет. — Альбедо садится рядом так, будто его ударили под колени. — Иди. У меня нет ничего срочного.       — И поэтому ты под дверью у Чжун Ли, — с нервным смешком передразнивает Чайльд. — Вместе со мной.       Альбедо переводит на него пустой взгляд, как будто пытается вспомнить слова для ответа, но его отвлекает растворяющийся Гео щит.       — До свидания, — говорит Чжун Ли очередной пациентке и поворачивается к ним. — Сестра сказала, что вы нуждаетесь в срочной консультации. Альбедо, зайдите первым.       Чайльд победно разваливается на диване, всем видом демонстрируя согласие с решением Чжун Ли, но Альбедо, поднявшись, сжимает его запястье.       — Я хочу, чтобы ты пошёл со мной, — твёрдо говорит он. — Пожалуйста, позвольте мне, господин Чжун Ли. Чайльд должен знать. Мне… мне будет некомфортно одному.       — Разумеется.       Добавить нечего. Чайльд молча заходит в кабинет вместе с ними и чувствует покровительственное касание Гео стихии. Щит отрезает их от остального мира, и это… очень странно. Чайльд не привык видеть в этой комнате кого-то ещё, кроме Чжун Ли. Подсматривать и подслушивать неловко, хотя он сгорает от любопытства.       Альбедо решительно подводит его к глубокому креслу в самом тёмном углу, давит на плечи, заставляя сесть, а сам занимает место на диване, ближе всего к столу Чжун Ли, кладёт ногу на ногу, переплетает пальцы на колене.       — Эта история может показаться вам странной, — говорит он с изумительным спокойствием. — Но я хочу, чтобы вы её выслушали.              — Строго говоря, мы с Дорианом не являемся братьями, поскольку для нашего рождения были использованы различные наборы биоматериала. — Альбедо старается быть беспристрастным рассказчиком, и ещё отчаяннее старается не смотреть на Чайльда, потому что не знает, что за чувства увидит на его лице. Но какими бы они ни были, он не замолчит, пока не расскажет всё, потому что с теми, кого любишь, следует быть честным. В его жизни хватило лжи. — То, что мы очень похожи, объясняется только… проще говоря, шаблоном, по которому мы были были созданы. Наши личности наложили на внешность определённые отпечатки, но заметить их могут немногие.       Он ненадолго прерывается, смотрит на свои сцепленные пальцы.       — Дориан, — сколько раз он произносил это имя во снах, сколько повторял, пока удовлетворял себя во тьме холодных ночей, — был единственным, кто понимал меня. Тем, кто ценил меня, тем, кто оставался на моей стороне. Потерять его было невыносимо. Я не находил себе места, пока он не нашёл способ сообщить, что выжил. Тогда я решился уехать. Некоторое время я искал его, но не обнаружил ни следов, ни подсказок. В какой-то момент мне стало казаться, что он был плодом моей фантазии, сладким самообманом, попыткой спастись от одиночества, которое душило меня с самого рождения. Я дорожил им, как дорожат всем миром. Каждый день в разлуке был пыткой. Страх, что мы никогда не увидимся, поглотил меня. Я не мог рисовать, не мог сосредоточиться на том, что мне нравилось. Тогда я узнал про клинику в Ли Юэ и решил приехать, чтобы вернуть себе хоть что-то. Хотя бы рисование, без него жизнь представлялась мне слишком мрачной.       В повисшей тишине Чжун Ли неторопливо наливает чай, и тонкий завиток пара поднимается к его лицу.       Альбедо закрывает глаза, делает глубокий вдох и долгий выдох. Это простое упражнение помогает хоть немного прийти в равновесие.       — Мы были любовниками, — наконец озвучивает он. Чайльд громко давится воздухом. — То есть, мне так казалось. Я верил его обещаниям, винил себя в том, что мне не хватает опыта, что я недостаточно хорош, раз не кажусь ему привлекательным. Убеждал себя, что мне достаточно его признаний и тех развлечений, в которых… никогда не было секса.       Он снова замолкает, собираясь с мыслями. Как уместить в слова то, что пронизало всю его жизнь?       — Дориана не было рядом, но я продолжал его слушаться. Хранил ему верность, пользовался его духами, чтобы помнить его запах, носил его одежду, пытаясь стать к нему ближе, понять его и то, что он чувствовал. Я хотел его так сильно, что сделал бы для него что угодно, что бы он ни попросил. Причинил бы себе любой вред. Мне нравилось зависеть от него, от его образа, от его жестокости, которую он называл любовью. Сегодня утром он позвонил.       Со стороны Чайльда снова слышится какой-то невнятный звук, но Чжун Ли повелительно поднимает руку в его сторону, требуя хранить молчание.       — Я обманывал себя.       Эта фраза стоит Альбедо почти всех сил. Головная боль возвращается, такая сильная, что голос начинает дрожать от желания закричать, но никакой крик, никакой плач не сможет выразить то, что пожирает Альбедо изнутри. У его дракона больше нет хозяина. Принца, который мог бы его укротить, не существует и никогда не существовало.       — Я думал, теперь, когда я кое-что понял о жизни и набрался опыта, когда мне стало намного лучше, я смогу стать к нему ближе, добиться его. Что он согласится на поцелуй… хотя бы один поцелуй. Но всё то время, что я двигался вперёд, он оставался на месте. Не знаю, как объяснить… Я люблю его всё так же сильно, я хочу, чтобы он остался рядом, даже если между нами никогда не будет… ничего, о чём я мечтал. Я готов и дальше заботиться о нём, но я… сегодня я впервые почувствовал, что он лжёт. Что он всегда мне лгал. Он взращивал во мне монстра, потому что только монстр для него является совершенством. И этот монстр должен был слушаться его. Его, не меня.       Чжун Ли снова поднимает руку.       — Я не собираюсь тут сидеть! — рявкает Чайльд. Альбедо каменеет. Он не надеялся, что после его рассказа их отношения останутся такими же близкими, но… — Альбедо! Альбедо, послушай меня!       Вопреки его ожиданиям, Чайльд не покидает кабинет. Он встаёт перед Альбедо на колени, накрывает его руки своими.       — Этот мудак ничего тебе больше не сделает. Если нужно, я убью его, только дай знать!       — Аякс, — с нажимом произносит Чжун Ли.       — Я просто высказался, — бурчит Чайльд и неохотно возвращается на своё место. — Хотел, чтобы Альбедо был в курсе, вот и всё.       Альбедо нервно смеётся в ответ и с трудом заставляет себя остановиться.       — Доктор Чжун Ли, — шепчет он, чувствуя, как мышцы деревенеют, как дрожь распространяется по всему телу, как спина становится мокрой от ледяной испарины, — я сделал бы что угодно по первому его слову, по его жесту. Я дышал им, я хотел быть им, влиться в него, чтобы не разлучаться ни на секунду. Он остался таким же, каким я его знал, не изменился ни капли, так почему же… почему… теперь всё это кажется мне таким неправильным… почему мне так больно, будто меня предали… будто моё сердце швырнули на камни и вбили в них каблуком…       — Привлекательность созависимых отношений, — степенно начинает Чжун Ли, — в том, что каждый их участник чувствует себя жизненно нужным. Мысль о разлуке, ведущей к гибели, рождает чувство вины и долга, желание спасти, вывести к свету силой своей любви. К сожалению, чаще всего такое сверхусилие изматывает одну из сторон, и манипулятор отправляется на поиски новой жертвы. То, что вы переживаете… — Он замолкает, ища слово.       — Полный пиздец! — охотно подсказывает Чайльд.       — Грубо, но по сути своей верно. — Чжун Ли опирается подбородком на переплетённые пальцы. — Покинуть подобный союз — тяжёлое, часто невыносимо болезненное решение. Моё сочувствие и восхищение вашей силой безграничны, Альбедо. Вероятно, то, что в вашей жизни появились более здоровые отношения, помогло вам впервые выбрать себя, а не желания вашего брата. Уважение, готовность прислушиваться, отсутствие контроля, взаимопомощь — всё это порой кажется тусклым в сравнении с интенсивными переживаниями от полного слияния с другим человеком. И всё же я должен поздравить вас с важнейшим достижением. У вас появились личные границы.       — Рад ли я этому… — шепчет Альбедо. — Наверное, мой долг остаться с ним, помочь ему, но я… я не хочу оставлять ради него тех, кого успел полюбить.       — Да я его ёбну! — подаёт голос Чайльд.       — Аякс!       — Я не знаю, чего хочу… — Альбедо обхватывает голову: боль становится невыносимой. — Чтобы не было его… или чтобы не было меня… Я думал, мне станет легче, когда я верну его, но я ошибался… я так ошибался…       Он сжимается в комок, будто хотя бы так сможет остановить своего внутреннего монстра. Но монстр спит, и Альбедо, крошечная песчинка в огромном мире, снова вынужден остаться со своим страхом один на один.       — Только если не будешь больше говорить про убийства, — предупреждает Чжун Ли.       — Что, и предложить нельзя? — Чайльд садится рядом, прижимает Альбедо к себе. — Всего пара минут, детка, сейчас Бай Чжу принесёт лекарство, и тебе тоже полегчает.       — Мне… не нужно… — пытается сказать Альбедо, но ему сложно даже дышать.       Он думает о глазах Чайльда, о солнечных морщинках, об огромном пустом доме, ключ от которого покоится где-то на дне гавани, думает о невероятно красивой метке Бездны, которую Кэйа прячет под повязкой, о поцелуях с привкусом сигарет, о нежных прикосновениях к подбородку. Всего несколько месяцев так сильно изменили его жизнь. Можно ли назвать это предательством? Что сказал бы он прошлый? Дал бы себе пощёчину? Обвинил бы в измене? Разочаровался бы?       Раздавленный сомнениями, он не слышит хлопка двери, торопливых шагов и голоса Бай Чжу. Мир кажется иллюзорным, сотканным из одних только заблуждений, и Альбедо потерялся бы в нём, но рука Чайльда, такая тёплая, такая знакомая, ложится ему на щёку, а в губы утыкается гладкий край керамической чаши.       — Пей, — говорит Чайльд.       Альбедо не может его ослушаться — а значит, есть крошечный шанс, что Чайльду подчинится и дракон.              — Аякс, — окликает Чжун Ли, когда Чайльд уже собирается уйти, — у тебя тоже были причины меня ждать.       — Так ли они важны? — Чайльд останавливается, одной ногой в коридоре, смотрит, как медсестра поит Альбедо какой-то мутной субстанцией из большого стакана. Слишком много драм для одного дня. — После всего, что я только что услышал...       Чжун Ли взглядом указывает ему на диван, где сидел Альбедо, и Чайльд, посомневавшись, всё-таки делает шаг назад и закрывает за собой дверь.