Сгоревшее королевство

      Наверное, каждый должен спросить у остальных «что случилось?», но никто не хочет поднимать тему. Дома у Кэйи Чайльд влезает в растянутые пижамные штаны, Альбедо меняет строгие брюки на свободные шорты, а Кэйа, закинув благоухающие успокоительным шмотки в чистку, заваливается в кровать голым. Чайльд кладёт голову ему на живот, Альбедо устраивается рядом и, скрестив ноги, открывает блокнот.       Некоторое время они блаженно молчат под чирканье карандаша, только иногда кто-нибудь вздыхает.       — Как будто ничего и не было, — задумчиво говорит Чайльд. Кэйа снова запускает пальцы ему в волосы, поглаживает кожу, тянет то одну прядь, то другую, но трахаться не хочется. Странно, но сама их близость дарит что-то вроде… покоя? Раньше Чайльду был неведом покой — или он успел забыть, что это.       — Знаете, — задумчиво говорит он и поднимает руку, рассматривая ссадины от боксёрской груши, — я хочу спросить кое-что. Только не смейтесь!       Кэйа тихонько хмыкает, продолжая играть с его волосами, а Альбедо поднимает глаза от блокнота.       — Расскажи, — просит он.       — Ну, — Чайльд неожиданно для себя смущается; Кэйа знает одну часть истории, Альбедо — другую, и надо как-то обойти обе и не спалиться, — был один случай. То есть, не один, неважно. Ничего интересного. Короче, Чжун Ли сказал, что культура насилия должна умереть. Мол, у людей надо спрашивать согласия, прежде чем что-то с ними сделать.       Альбедо кивает, ожидая продолжения, Кэйа тоже слушает внимательно, и Чайльд приободряется.       — Так вот, — он тыкает пальцем в костяшку, но по сравнению с любой инъекцией совсем не больно. Так, щиплет чуть-чуть. — Зачем, если я могу то же самое сделать без спроса?       — Спрашивать выгодно, — спокойно говорит Альбедо.       — А если мне откажут?!       — С точки зрения долгосрочной стратегии, — начинает Альбедо таким непринуждённым тоном, будто рассказывает о сущей чепухе, — согласие что-то вроде инвестиции. Скажем, ты можешь прийти к торговцу и купить у него яблоко, а можешь отнять. Прямо сейчас результат будет одинаковым, но в следующий раз торговец тебя и близко не подпустит к прилавку или позовёт миллелитов.       — Но ведь я могу убить и миллелитов, — пожимает плечами Чайльд.       Кэйа фыркает и треплет его по макушке.       — Разумеется, — невозмутимо продолжает Альбедо, — но твой путь к следующему яблоку окажется более затратным. Ты сможешь отнять яблоко у кого-то ещё, уехать в другую страну и отнимать яблоки там, нет ничего невозможного. Но если ты попросишь яблоко, за следующее драться не придётся, а выигранные силы и время ты сможешь потратить с большей пользой.       — Какой смысл за так отдавать мне яблоки? — хмурится Чайльд. — Торговец же не дурак!       — Ты можешь ему нравиться, — усмехается Кэйа.       — Кэйа прав, если в ситуации замешаны эмоции. — Альбедо придвигается ближе, ложится грудью Чайльду на колени, продолжая смотреть ему в лицо. — Могут быть и другие мотивы. Ты заказываешь у торговца фрукты оптом, и он в любой момент готов сделать тебе небольшой подарок в качестве благодарности. Или ты постоянный клиент. Или яблоки такие сладкие, что ты попробуешь одно бесплатно, а завтра купишь целую корзину. Или вы так давно знакомы, что уже подружились, и торговцу приятно делиться с тобой яблоками. Может оказаться, что у него слишком много яблок, и он готов отдать их любому, кто захочет, потому что часть партии испортится раньше, чем её раскупят. В каждом из этих случаев достаточно обозначить, что тебе хочется яблок.       — А если торговец откажет?       — Сходишь к другому.       Об этом очевидном варианте Чайльд почему-то не задумывался.       — Но если я хочу у этого? — бурчит он. — Или у него одного есть яблоко. Или он вообще не хочет меня слушать и смотрит на меня как на говно?       — Можно попробовать договориться. Поторговаться. Предложить что-то взамен. Ты всё ещё можешь забрать яблоко силой, но будет ли оно стоить всех проблем, которые потянутся за ним? В конце концов, это всего лишь яблоко.       Скрестив руки на груди, Чайльд задумывается.       — Если крикнешь на весь рынок, что тебе нужно яблоко, наверняка найдётся тот, кто залезет на дерево и сорвёт для тебя самое спелое, — тихо говорит Кэйа. — Вкуснее, чем у любого торговца. И тебе не придётся рисковать собой ради такого пустяка.       — Нет, слушайте, — Чайльд недовольно трёт нос, — яблоки это хрень какая-то, мне же не пять лет, чтобы побираться на рынке! Там вроде как просишь о снисхождении, а если вы, например, хотите потрахаться, всё ведь и так понятно без всяких вопросов?       — Давай попробуем на практике. — Альбедо откладывает блокнот, усаживается на Чайльда верхом, упирается ладонями ему в грудь. — Так будет понятнее.       — Практика мне уже нравится, — ухмыляется Чайльд.       — К примеру, поцелуй. — Склонившись к губам Чайльда, так близко, что дыхание касается кожи, Альбедо шепчет: — Возьми без спроса — и не получишь больше ни одного.       Чайльд изумлённо распахивает глаза. Альбедо прямо на нём, такой доступный, такой соблазнительный, но под его тяжёлым взглядом даже пальцем пошевелить стрёмно.       — Ты серьёзно?..       Поглаживая Чайльда по голове, Кэйа подсказывает:       — Спроси разрешения.       — Как-то неловко, — шепчет Чайльд. — Мы ведь уже трахались.       — Не имеет значения. — Альбедо отталкивается от его груди, усаживается, и член Чайльда оказывается точно между его ягодиц. К паху приливает кровь — домашние шорты Альбедо такие тонкие, что Чайльд чувствует, как подтянулись его яйца.       — Я знаю, что ты тоже соскучился, — жалобно говорит он.       — Не слышу, — сухо отвечает Альбедо и трётся о него сильнее. Так хорошо, что ещё немного и можно спустить. Чайльд стискивает в кулаках простыню, выдыхает сквозь зубы.       — Он не сдастся, — Кэйа улыбается, цепляет Чайльда пальцами за ухо, тянет серёжку. — Поверь мне, ты проиграешь.       — Я верю, — хрипит Чайльд. — Альбедо... Пожалуйста.       — Пожалуйста что? — Альбедо и правда не думает смягчаться. Наоборот, привстаёт, и Чайльд жадно вскидывается за ним. — Понятия не имею, чего ты хочешь.       — Трахнуть тебя!       — Уверен, что мне понравится эта идея?       Чайльд красноречиво смотрит на его член, оттягивающий шорты, но Альбедо не реагирует.       — Вообще-то, да, — озвучивает Чайльд.       — Хорошо, ты уверен, что я хочу секса именно с тобой?       Оскорблённый до глубины души, Чайльд надувается как рыбка-шар.       — Конечно! Ты же на мне сидишь! Или ты меня больше не хочешь?!       — Мы сейчас не отношения выясняем, — Кэйа мягко смеётся, и голову Чайльда подбрасывает у него на животе. Это вообще не помогает. Ни капельки. — Задай вопрос.       — Детка, — скулит Чайльд, пытаясь дотянуться до Альбедо, но тот с неожиданной ловкостью уходит от прикосновения. — Эй!       Кэйа снова тянет его за серёжку, гладит мочку уха. У Чайльда встаёт крепче некуда.       — У меня член уже каменный, — жалуется он.       Альбедо шире расставляет колени, приспускает резинку шорт так, чтобы открыть основание члена.       — Ты хочешь, — уверенно говорит Чайльд. — Ты же сам показываешь свой стояк!       — Ну и что?       Чайльд закашливается от возмущения.       — Может, я собирался подрочить, — глумится Альбедо, обхватывает член через шорты, медленно опускает и поднимает, обтягивая тканью. Чайльд едва сдерживается, чтобы на него не прыгнуть, но почему-то знает, что если сделает это, ему пиздец.       — Кэйа! — не выдерживает он.       — Нет, — воркует Кэйа, пропуская его волосы через пальцы. — Я не стану вмешиваться в эксперимент.       — Вы против меня спелись!       — Не тронешь меня, пока не узнаешь, согласен ли я, — холодно напоминает Альбедо и на секунду оттягивает резинку ниже. Задавать какие-то там вопросы всё ещё стыдно, но риск захлебнуться слюной повышается с каждой секундой.       — Можно я... Ты же... Трахни меня, — перебирает Чайльд самые надёжные варианты, но Кэйа каждый раз легонько дёргает его за ухо. — Да что я должен сказать?!       — Придумай правильный вопрос. Яблоки, Чайльд, — подсказывает Кэйа. — Помни о яблоках.       Попросить. Нужно попросить, но как?       Хмурясь, Чайльд смотрит на Альбедо с обидой, но и это не помогает.       — Ну хорошо. Хочешь дать мне яблоко, типа того?       — Может быть, хочу. — Альбедо продолжает тянуть резинку вниз, теперь она скрывает только головку. — А может, нет.       «Да что ты мне мозги паришь?!» — хочет быкануть Чайльд, но за такой подкат он бы сам себе врезал. Он вспоминает, как зажимал Хайтама в толчке, но Альбедо... Разве он бы стал так делать с Альбедо, не знай, что он тоже хочет? Он же не совсем говноед.       — Не против со мной перепихнуться? — с трудом выдавливает Чайльд. Ужасно глупо звучит, но Альбедо двигается обратно, снова садится ему на член, склоняется к лицу, и под его влюблённым взглядом у Чайльда дыхание перехватывает.       — Конечно, хочу. Ни о чём больше думать не могу.       — И всё?! — восклицает Чайльд, балансируя на волоске между яростью и желанием ебаться.       — Да. — Глаза Альбедо темнеют, влажные губы приоткрываются. — Можно тебя поцеловать?       Схватив за волосы, Чайльд дёргает его к себе, просовывает язык ему в рот и так яростно двигает бёдрами, что Альбедо измученно стонет прямо в поцелуй.       — Допустим, это «да», — снова смеётся Кэйа и второй рукой давит Альбедо на поясницу. Уже не в себе от возбуждения, Чайльд сдёргивает с Альбедо шорты, ёрзает, пытаясь стянуть свои штаны, но Альбедо сам вынимает его член и с долгим стоном садится на него до упора.       Чайльд кончает в ту же секунду и, тяжело дыша, затуманенными глазами смотрит, как Альбедо прыгает на нём, с тихими вскриками толкаясь Кэйе в кулак. Почти сразу сперма брызгает Чайльду на живот и грудь, стекает Кэйе на пальцы.       — Ладно, мне стало немного понятнее, зачем нужно это ваше согласие, — Чайльд стирает несколько капель у Кэйи с руки, кладёт пальцы на язык и жмурится от удовольствия, — но не откажусь, если вы объясните ещё пару раз.              ~       

Lord of the Lost — Porcelain

      — Может, сейчас не время для этого разговора. — Аль-Хайтам опускает глаза. Стоя в холле и нервно теребя пуговицы костюма, он ждал чего угодно. Что Кавех не придёт, что вырвет букет цветов и огреет по лицу, что потребует привезти юриста, чтобы подать на развод… и аль-Хайтам принял бы любой вариант. Тем тяжелее ощущается груз невысказанного. Жаль разрушать хрупкое доверие, вновь зародившееся между ним и Кавехом, когда они обнялись, но откладывать и дальше невозможно. — Я должен извиниться.       — Я тоже! — горячо перебивает Кавех. — Я ничего тебе не сказал, потому что я…       Его лицо становится душераздирающе грустным. Аль-Хайтам накрывает ладонью его руку.       — Не оправдывайся. У тебя было и есть право поступать так, как ты считаешь правильным.       — Ты не злишься? — Кави осторожно косится на него из-под ресниц, и как же аль-Хайтам скучал по этому взгляду. — Я боялся, что ты не придёшь.       — Как бы я мог. — Аль-Хайтаму так хочется поднести его пальцы к губам, обцеловать каждый, но сначала признания, потом поцелуи. — Мне нужно кое в чём признаться.       — Мне тоже!       — Кави.       Кавех замолкает, смотрит на него, сжав его пальцы в знак поддержки.       Почему ты такой? — думает аль-Хайтам. — Из нас двоих это ты болен.       — Пока ты спал, я много размышлял о наших отношениях…       — Если хочешь развестись, — Кавех отворачивается, закрывает лицо рукой, — я пойму. Я ужасный человек. Причинил тебе так много боли, и всё потому что… потому что думал только о себе.       — Кави, — тихо окликает аль-Хайтам. — Я боялся, что это ты попросишь развода.       — Почему? — Кавех снова переводит на него взгляд. Он удивлён так искренне, что аль-Хайтаму становится больно. Точнее, ещё больнее, чем было. — Ты ничего не сделал.       — Послушай, — аль-Хайтам поворачивает его к себе, смотрит в его распахнутые глаза и изо всех сил старается в них не тонуть, — всё время, что мы были вместе, я гордился своей верностью тебе. Ставил свои убеждения выше твоих. Считал, что раз мы женаты, ты только мой, что бы ни случилось. Что бы ни думал ты сам.       Кавех горько кривится, и аль-Хайтам снова физически чувствует невидимую стену между ними. Стену, которая казалась ему знаком недоверия, обиды, презрения к его чувствам, — но что, если Кави хотел защитить себя, своё слишком нежное сердце? Чем дольше аль-Хайтам думал об этом, тем яснее видел тьму, куда под его равнодушным взглядом Кави соскальзывал всё глубже, пытаясь уцепиться за что угодно ещё. Или за кого угодно. Попытался ли аль-Хайтам подать ему руку? Скорее, вытащил за шкирку. Простил бы он сам такое унижение?..       — Мне нечем было кичиться, Кави.       — Я знал, с кем связываю свою жизнь, — сухо говорит Кавех. — Ты всегда таким был. Во всём. Тебе принадлежал твой дом, твои книги, твои научные работы, твои открытия. Думаешь, я не видел? Но всё это не причина тебя не любить.       Аль-Хайтам тяжело сглатывает. Сейчас он настолько отчётливо чувствует, что Кавех старше его. Что в своём понимании людей он всегда был на несколько ступеней выше. И что следовало больше ему доверять. Что он заслужил доверия — своим трудом, своей верой в людей, своей глупой эмпатией и неумением говорить «нет». Всё, что аль-Хайтам считал слабостями, было его силой. Силой, убивающей его самого, и оттого лишь крепнущей.       — Кави, я был с другим мужчиной.       Он не может смотреть Кави в глаза, опускает голову, пристально разглядывая швы на своих ботинках. Он готов принять упрёки, обвинения, может быть, даже оскорбления. Сам бы он, пожалуй, взбесился, но…       — Тебе было хорошо?..       Это последний вопрос, которого аль-Хайтам мог ждать.       — Что?..       — Тебе понравилось? — взволнованно спрашивает Кави и снова нежно сжимает его пальцы, оглаживает большим костяшки. — Он не сделал тебе больно? Был к тебе добр? Слушал тебя?       — Ты правда хочешь знать?       — Конечно! — Кавех откидывается на подушки, с облегчением выдыхает. Он всё ещё нездорово бледный и дышит слишком часто, как бы ни старался изображать бодрость, но на его лице отражается облегчение, столь огромное, что аль-Хайтаму становится стыдно. Так стыдно, как не бывало даже в детстве перед бабушкой. — Как далеко вы зашли?       — До секса. И да, он был ко мне добр. Очень добр.       — Так тебе понравилось? — повторяет Кави.       Аль-Хайтам будто вечность не видел таких озорных искорок в его глазах.       — …да, — неохотно признаётся он. — Не так, как с тобой, но…       — Конечно, не так, как со мной. Все люди разные. В этом и суть.       Какое-то время они оба молчат, и чем дольше, тем сильнее Кавех хмурится.       — Кто это был? — спрашивает он наконец. — Я его видел?       — Тома.       — Тома! Какой хороший выбор. Ты заслуживаешь только лучшего… Я боялся, что Чайльд.       — Нет. Никогда.       — Вы не поладили?       У аль-Хайтама начинают дрожать руки.       — Он избил тебя! Конечно, мы не поладили! Как я мог с ним поладить?!       — Брось, мне понравилось. — Кавех так легко пожимает плечами, будто не у него на шее всё ещё видны посветлевшие шрамы от зубов. — Я же сам его попросил.       — Прости, — шепчет аль-Хайтам, — к таким историям я ещё не готов.       — Это ты прости. — Кавех с болезненным стоном поворачивается на бок, двигается ближе, и аль-Хайтам пересаживается со стула на кровать, чтобы уложить его головой себе на колени. Кави тотчас же его обнимает. — Я знаю, что тебе тяжело. Если захочешь что-нибудь знать, спроси сам. Я не стану тебе лгать.       Аль-Хайтам проводит ладонью по его волосам, отщёлкивает одну из заколок.       — Договорились.       — Сними все, — бормочет Кави, с улыбкой ёрзая щекой по его бедру. — Мне так не хватало твоих прикосновений…       Разбирая золотые пряди, аль-Хайтам по одной снимает заколки — судя по их количеству, Кави готовился к встрече очень серьёзно, — бережно, чтобы не дёрнуть ни один волосок, выпутывает серьгу, проводит пальцем за ухом, по углу челюсти, по нежной шее.       Кави, его Кави.       — Я люблю тебя, — говорит аль-Хайтам со всем отчаянием, которое накопил за месяц у кокона из лоз и за годы до. — Я так сильно тебя люблю, Кави.       Кави довольно вздыхает в ответ.       Он всегда так сладко спит.