Агата Кристи — Чёрная луна
Пока Альбедо перетряхивает поясную сумку Кэйи, Чайльд не находит себе места. Он мечется вдоль дивана, заглядывает Кэйе в лицо, то и дело наклоняется, чтобы послушать, дышит ли, и продолжает хаотическое движение. Стоит взять в руки шприц, Чайльд меняется в лице. Побелевший, он отходит к стене, принимается мерить широкими шагами расстояние от двери до окна. — Возьми, пожалуйста, письмо, — спокойно говорит Альбедо. Он как никогда близок к панике, но главное, чему он научился у матери — не терять голову. Если ситуация требует срочного вмешательства, эмоции не имеют значения. Страх, волнение, гнев — всё это может подождать. И подождёт. Среди успокоительных, обезболивающих, противоядий и ускорителей регенерации находится простой релаксант с лёгким противосудорожным эффектом. За последние несколько раз Альбедо не раз вкалывал себе полную ампулу, чтобы снять напряжение в шее и боль в запястьях. Кэйе хватит и трети. — Альбедо, — свистящим шёпотом зовёт Чайльд. Луна светит ему в спину, и Альбедо не видит лица, только напряжённо вздёрнутые плечи. — Ты видел, что тут написано?! — Нет, — ровно отвечает Альбедо, набирая релаксант в тонкий шприц. — Дай мне минуту, и я тоже смогу прочесть. — Что ты ему колешь? — Чайльд тут же подходит, облокачивается на спинку дивана, чтобы заглянуть через плечо. Письмо мелко трясётся в его руке. — Адреналин? Транквилизатор? Скажи, что это! Его голос взлетает до крика. Отложив ампулу, Альбедо твёрдо берёт Чайльда за подбородок, поворачивает к себе, прижимается губами к его поджатым губам. С дрожащим выдохом Чайльд немного расслабляется, и его начинает потряхивать во весь рост. — Миорелаксант. Я сделаю укол, а после мы с тобой поговорим, хорошо? Чайльд утыкается лбом ему в плечо, сдавленно всхлипывает. — Потерпи, — шепчет Альбедо ему в висок и быстро проводит ладонью по плечам Кэйи, по горлу, по животу. Судороги совсем слабые, но мышцы натянуты до предела, будто всё тело совершает сверхусилие. — Нужно найти вену. — Зачем? — Так быстрее подействует. — Альбедо кладёт руку Кэйи себе на колени, проминает пальцами внутреннюю сторону локтя и запястье, но не может прощупать ни одной вены. Сколько раз он целовал эти руки — и ни разу не заметил, хотя по венам Чайльда, выпуклым под светлой кожей, ярко-голубым над браслетом, столько раз водил пальцами, пока Чайльд спал. Сколько же Кэйе сделали уколов… Вена выступает только на тыльной стороне ладони. Сбрызнув её антисептиком, Альбедо натягивает стерильную перчатку — размер на руку Кэйи сейчас как никогда кстати, — передавливает вену большим пальцем, отсчитывает несколько секунд, делает инъекцию и зажимает прокол стерильной салфеткой. Ни на что из этого Кэйа не реагирует. — Почему он молчит? — шепчет Чайльд и начинает дрожать сильнее. Сам на волосок от панической атаки, Альбедо в очередной раз призывает себя к спокойствию. — Почему не двигается? Он жив? Альбедо, мы должны что-нибудь сделать, мы… — Кэйе ничего не угрожает. — Альбедо снова поворачивает Чайльда к себе, смотрит в глаза. — Дадим ему отдохнуть. Нужно немного времени, чтобы он пришёл в себя. Расскажешь, что за письмо? Чайльд за руку сдёргивает его с дивана, тащит за собой в обшарпанный коридор, к разбитому окну, за которым наливается белизной полная луна. Оглядевшись, Альбедо ожидаемо не находит, куда можно выбросить шприц. Приходится положить его на пыльный подоконник и туда же стряхнуть перчатку. — Вот оно! — Чайльд суёт письмо Альбедо под нос. — Читай! Вынув лист из его скрюченных пальцев, Альбедо пробегает глазами первую строчку — и у него холодеет в груди. «Прости, я молчал, потому что не надеялся выжить. Знаю, прошло немало лет, — только сегодня узнал, сколько точно. Знаю, что ты изменился, и, скорее всего, привык к жизни без меня. Я долго сомневался, стоит ли писать, но не могу больше жить так, будто нас с тобой никогда не существовало. Я жив, Дилюк. Теперь я могу сказать, что я жив. Я почти в порядке. Если ты ещё захочешь меня видеть, приезжай в Гавань Ли Юэ. Катерина знает все места, где я бываю. Если для тебя я остался в прошлом, пожалуйста, не отвечай. Сам знаешь, как я люблю открытые финалы. Люблю всё, что оставляет место фантазии. И, если решишь не отвечать, покажи девочкам первую строку письма. Не буду настаивать, но я знаю, ни одна из них не поверила в мою смерть.К.»
Глядя на эту «К.», Альбедо пытается проглотить ком в горле. Безуспешно. — Что это ещё за какой-то Дилюк?! — шипит Чайльд, вцепившись ему в плечо. — Кто он такой?! Его любовник?! Ты что-нибудь знаешь?! Слышал о нём?! Не в силах выдавить и слова, Альбедо качает головой. — Давай скорее сожжём! — Чайльд пытается выхватить письмо, но Альбедо отводит руку. — Что?! Ты хочешь, чтобы он нас бросил из-за какого… хера какого-то, который ни разу даже не приехал его навестить?! И что это за девочки?! Их дочери? Их любовницы?! — Чайльд, — усилием воли Альбедо наконец удаётся достаточно расслабить горло. — Я знаю не больше тебя. — Этот его Дилюк! — Шёпот Чайльда медленно перетекает в рык, утробный, яростный, какого Альбедо от него никогда не слышал и не думал, что услышит. — Какой-то… какой-то… Давай его выследим! Если не хочешь марать руки… — Чайльд, — повторяет Альбедо и, положив исписанный лист поверх перчатки, чтобы хоть немного уберечь от пыли, толкает Чайльда в грудь, на пару шагов назад. Чайльда перекашивает, губы кривятся, холодные глаза опасно темнеют, словно в спящих озёрах пробуждаются вулканы. — Кэйа очнётся, тогда у него и спросим. Он не станет лгать. Нам — не станет. — Он солжёт! — взрывается Чайльд и дёргается в сторону ненавистного письма, но Альбедо перехватывает его за руку, тянет, разворачивает к окну спиной. — Разве он захочет, чтобы мы знали?! — Если бы он не хотел, мы с тобой не знали бы и друг о друге. Не оказались бы в постели втроём. Не приехали бы к нему сейчас. Чайльд недоверчиво хмурится, бросает взгляд на тёмный провал двери. Этот заброшенный дом, кажется, и ему внушает страх. Этажом выше капает вода, по трещинам в стене сочится влага, под разбитыми плитками пола столько песка, что кое-где пробилась трава и вездесущие дикие цветы. Альбедо точно знает, что здесь нет ни призраков, ни чудовищ, ни даже бродяг. Опустевшее, покинутое, это место одичало, отбилось от рук, забыло, что такое забота, охладело и к мёртвым, и к живым. Почему всё это напоминает о Кэйе, хотя он ни словом, ни жестом себя не выдал? — Что, если он просто коротает с нами время?! Если он бросит нас ради… — Чайльд, — Альбедо прикрывает ему рот ладонью, гладит по щеке, легонько тянет завившуюся на виске прядь, — пожалуйста, постарайся сосредоточиться на Кэйе, а не на человеке, о котором мы никогда не слышали. — Да мне до этого Дилюка никакого дела нет! — восклицает Чайльд, вывернувшись из его рук. — Мне на него плевать! Притоплю его в ближайшей выгребной яме и… На этот раз Альбедо засовывает пальцы ему в рот. Чайльд затыкается тотчас же, раздираемый сразу гневом и возбуждением. Он всегда так легко заводится. — Путь исцеления пролегает через боль, — серьёзно произносит Альбедо. — Через преодоление страха. Через битву со своими слабостями. Кэйа… это письмо дорого ему обошлось. — Он сам просил сжечь, — неразборчиво ворчит Чайльд, но освободить рот даже не пытается. — Думаешь, у него не было зажигалки? Вопрос ставит Чайльда в тупик. — Хотел бы — сжёг сам, — поясняет Альбедо. — Или вовсе не написал. Дилюк может быть кем угодно. Близким другом, учителем, родственником. — Ещё скажи, что мы должны сами отправить это письмо! — Чайльд отступает, стискивает кулаки. — Да я… — Мы его отправим. Чайльд теряет дар речи, так и застывает с открытым ртом. Попятившись к окну, Альбедо берёт слегка помятый лист, складывает вчетверо и убирает во внутренний карман пальто. — Я… — Чайльд выдыхает, пытаясь найти слова, но они не идут, только отчаяния на его лице становится всё больше. — Я не… не… не могу… Альбедо обнимает его, притягивает к себе, гладит по пояснице. — Чайльд, — тихо-тихо говорит он, — тебя нельзя никем заменить. Ты — это ты. Единственный в своём роде. Если Кэйа способен бросить тебя ради кого угодно другого, надругаться над твоим доверием, я не прощу ему. — Убьёшь его? — бурчит Чайльд и наконец поднимает руки, чтобы обхватить Альбедо за плечи. Без обычной ласки, но для неё сейчас и не время. — Отомстишь? — Нет. Останусь с тобой. Мотнувшись назад, Чайльд стискивает его голову ладонями, задирает, чтобы смотреть прямо в лицо. — Не ври мне, — в его голосе сквозит угроза, — о чём угодно ещё — можешь, но об этом — не ври. Не обещай того, что не сделаешь! Альбедо ласково сжимает его запястья. — Я меньше всего хочу выбирать, но если допустить, что Кэйа разобьёт тебе сердце, я сделаю всё, чтобы оно снова стало целым. Сложно сказать, сколько Чайльд молчит и не мигая смотрит Альбедо в глаза. Словно силится отыскать ложь где-то на дне зрачков и, ухватив её, как скрытного угря, вытащить наружу и раздавить ногой. Словно рано или поздно Альбедо себя выдаст. Словно такие признания не могут быть правдой. Словно Чайльда невозможно любить. Словно всегда выбирали не его. Может, так и было. Он не рассказывал. — Ты серьёзно? — наконец спрашивает он, беспомощно, с такой робкой надеждой, будто Альбедо каждое утро обещает уйти и не вернуться. — Ты бы… Альбедо кивает, накрывает ладонями его пальцы, нежно поглаживает. В хватке Чайльда ему больно, будто череп вот-вот треснет, но это не имеет никакого значения. Разговор важнее. — А если я поступлю как мудак? С Кэйей или с вами обоими? Что тогда? — Поступишь — тогда и поговорим, — обрывает Альбедо. Лицо Чайльда вздрагивает — и в одно мгновение становится привычным. Не лицом загнанного в угол убийцы — лицом человека, который столько раз просыпался у Альбедо в объятиях, заглядывал в его изрисованный блокнот, закидывал руку на плечи, целовал, прижимая к стене, держал на коленях, поил с ложечки, носил на руках. Лицом человека, который готов был стрелять разрывными на поражение, чтобы выиграть для Альбедо секунды на бегство — возможно, ценой собственной жизни. Лицом человека, с которым Альбедо научился говорить, скрывая всё меньше от других и себя. Научился доверять тайны, даже самые постыдные. С которым научился чувствовать, хотя прежде был уверен, что это невозможно. И для которого в нём, Альбедо, противоестественном генном эксперименте, никогда не было ничего отвратительного или странного. Чайльд утыкает его лицом себе в грудь, прижимается губами к волосам, длинно выдыхает, щекоча макушку. — Когда всё кончится, будем ебаться до обморока, — твёрдо говорит он, и его руки наконец перестают трястись. — Обязательно, — хмыкает Альбедо. — А теперь пойдём. Поворачиваясь, он случайно смахивает рукавом шприц, садится на корточки, чтобы подобрать, и замирает. Как он сразу не увидел? Вдоль стены, под прогнившими трубами, использованных шприцов сотни — и, если завернуть за угол, Альбедо уверен, найдутся ещё. Почти все покрыты толстым слоем пыли, кое-где гордо топорщатся молодые ростки. Вперемешку с ними скрюченные блистеры от таблеток, окурки, сломанные ампулы. Альбедо тянется к ближайшей, но Чайльд поспешно хватает его за руку. — Не трогай! — Он вытаскивает из кармана перочинный нож, раскладывает в один взмах и, присев рядом, осторожно подцепляет ампулу остриём, переворачивает этикеткой вверх. — Ты такое видел? Часть букв стёрлась, но тех, что ещё можно разобрать, хватает. — На минутку, — просит Альбедо и забирает нож. С третьей попытки удаётся выцарапать из сырого песка крошечный пузырёк тёмного стекла и ампулу побольше. Дальше можно не копать. — Знаешь, что это? — нетерпеливо спрашивает Чайльд. — Натланский наркотик, притупляющий боль, — Альбедо указывает на пузырёк, потом на первую найденную ампулу, — сильный тонизирующий препарат, две-три капли хватит, чтобы не спать около тридцати часов. И это, — он хмурится, осторожно отбивая от самой большой ампулы песчинки, — тоже обезболивающее, с выраженным эффектом эйфории. Все три на растительной основе. Я читал, в Натлане для лучшего эффекта принято добавлять токсичную слизь и кровь лавовых тритонов, но эти сведения не подтверждены. — Погоди, — хмурится Чайльд, — первое наркотик, а остальные? — Все три — наркотики. — Альбедо поднимается, носком ботинка заталкивает свои находки назад под трубу, складывает нож. — Думаю, если порыться, найдём ещё два или три. — И… — Чайльд замолкает, смеривает взглядом метры коридора и россыпи медицинских отходов. — Зачем они? Без Кхемии не сделать ничего похожего на эссенцию, разве нет? Альбедо медленно качает головой. — Самые эффективные препараты, как и портативная техника, вошли в обиход около двух лет назад. — Да, и как это связано? — Вероятно, ни одно из существующих на тот момент средств не действовало. Медицинские разработки одни из самых быстрых, но даже если пациент готов выступить подопытным, всё равно придётся ждать. Иногда месяцы, иногда годы. Чайльд медленно встаёт, суёт руки в карманы и, ещё раз окинув взглядом длинную стену, отворачивается. — Идём, посмотрим, как Кэйа, — тихо говорит он. После долгого разговора Чайльд и сам выглядит немногим лучше Кэйи, а потому сдаётся. Сев на пол, он утыкается лицом Альбедо в колени, обнимает за талию, и несколько минут они оба молчат. Потом тревога снова берёт верх. — Почему он ещё не очнулся? Он точно не в коме? Того укола достаточно? — Достаточно. — Поглаживая Чайльда от лопаток к затылку и обратно, второй рукой Альбедо держит пальцы у Кэйи на запястье, чтобы сразу заметить, если сильно участится или замедлится пульс. На оба случая у него под рукой готовы шприцы. — Это не обморок и не кома. Он просто крепко спит. — И не просыпается, хотя мы здесь? Не было похоже, чтобы он засыпал. И тогда зачем вообще тот укол? Какой-то мио… что это? Я не спросил… Он поднимает взгляд, горько кривится. Альбедо гладит его по щеке, проводит большим пальцем по брови и виску. — Маленькая доза препарата, снимающего спазмы и перенапряжение в мышцах, только и всего. — Зачем? — Я читал, что в случаях, когда ментальное состояние напрямую связано с телесными ощущениями, работает и обратная зависимость. — Альбедо переводит взгляд на лицо Кэйи. Морщинка между бровей почти разгладилась, стиснутые челюсти разомкнулись, как и полагается во время глубокого сна. Пульс выровнялся, нерегулярные всплески тахикардии уже можно не учитывать — слишком короткие. — Страх и неприятные воспоминания заставляют мышцы напрягаться из-за ощущения угрозы. Если тело расслаблено, есть вероятность, что подсознание доверится ему и решит, что угроза исчезла. — Откуда ты всё это знаешь? — привычно ворчит Чайльд и, перевернувшись, садится к нему спиной, устраивается на коленях затылком. Альбедо кладёт ладонь ему на горло, гладит шею и чувствует, как Чайльд трудно сглатывает. Может, либидо и спит, но это не мешает внутренне умирать от нежности. — Снова из книжек? — Я пытался диагностировать, что со мной. — Альбедо вздыхает. — Не очень-то справился. Зато немало узнал. Знания никогда не бывают лишними. — Кэйа говорил тебе, что с ним? — В голосе Чайльда снова появляются нотки ревности. Альбедо невольно улыбается, чешет его под подбородком, тянет за серёжку. Чайльд всё ещё дуется, но глаза у него прикрываются от удовольствия. — Мне и словом не обмолвился! Бай Чжу ведь сказал, что он выздоравливает! — Он выздоравливает, — подтверждает Альбедо. — И я посчитал возможным задать Бай Чжу вопрос о… о тех диагнозах, которые никак не связаны с тем, что мы видели на серпантине. — И мне бы Бай Чжу тоже не сказал. — Лицо Чайльда становится настолько по-детски обиженным, что Альбедо с трудом сдерживает улыбку. — Конечно. Никто мне не доверяет! — Чайльд, — тихо говорит Альбедо, водя подушечками пальцев по его шее и за ухом, наслаждаясь тем, как чутко он реагирует, — я спрашивал именно на такой случай. На случай, если мы окажемся далеко от клиники, один на один с его болезнью. Минуты, потраченные на панику и попытки понять, что происходит, могут привести к непоправимым последствиям. — Мне тем более было нужно знать! — Ты не умеешь делать уколы. Против этого у Чайльда аргументов нет, но он не в силах так легко справиться с обидой и делает вид, что вовсе поглаживания Альбедо ему и не приятны. Получается так себе. — Как же я тебя люблю, — шепчет Альбедо, наклонившись к нему, и целует между сведённых бровей, в лоб, в растрёпанную чёлку, трётся носом о макушку. Застонав, Чайльд обнимает его за шею, приподнимается, чтобы прижаться губами к губам. В неудобной позе долгого поцелуя не получается, но и этого достаточно. Альбедо прижимается лбом к его лбу, опускает ресницы. — Чайльд… — Детка, — выдыхает Чайльд и подставляется для ещё одного поцелуя. Альбедо проводит языком по его губам, нежно прикусывает нижнюю — и, почувствовав, как пальцы Кэйи смыкаются на запястье, резко выпрямляется. — Мхм… Эй! Тебе что, не понравилось?! — Как бы ему могло не понравиться, — сонно бормочет Кэйа, с трудом шевеля языком, и потягивается всем телом. Миорелаксант действительно пошёл на пользу — его плечи двигаются свободно и, похоже, больше нигде не болит. — Я, что, уснул?.. — Да. — Альбедо подносит его руку к губам, и Чайльд тотчас отбирает её, чтобы поцеловать. — Ты давно здесь? — Кажется, с утра… — Кэйа щурится, оглядывая комнату, потом снова смотрит на Альбедо и Чайльда, теперь с растущим недоверием. — Как вы меня нашли? «Он не помнит», — с облегчением думает Альбедо. — Я позвонил спросить, не хочешь ли поехать с нами, и ты сказал адрес. — Чайльд подхватывает с такой лёгкостью, как будто читает мысли. — Мы приехали. — Ты спал, — добавляет Альбедо. — Тогда почему такие лица? — Кэйа хмурится, переводя взгляд с одного на другого. — Всё в порядке? Пока Альбедо с безмятежным взглядом пытается придумать убедительный ответ, Чайльд применяет более действенную тактику. — Ты такой расслабленный после сна, — шепчет он и ложится Кэйе на грудь, трётся о него, просовывает руку под футболку, щиплет за соски. Кэйа стонет под ним, и Чайльд без лишних прелюдий давит ему на челюсть, чтобы открыл рот пошире, и начинает трахать языком. Кэйа и правда расслабленный. Когда Альбедо гладит его живот и чувствительные местечки под рёбрами, он всё ещё такой мягкий, будто ему пару часов без перерыва делали массаж. С таким не справиться никаким транквилизаторам. Теперь Альбедо сам встаёт на колени, расстёгивает Кэйе джинсы, осторожно вынимает член, не спеша проводит языком от основания к головке. Громко застонав Чайльду в рот, Кэйа приподнимает бёдра, и Альбедо охотно берёт в рот, накрывает ладонью мошонку. — Пососёшь мне? — лихорадочно шепчет Чайльд, продолжая дёргать Кэйю за соски. — Пожалуйста… Хочу трахнуть тебя в горло, когда ты такой… такой… Кэйа тянет его к себе, и Чайльд тут же седлает его грудь, торопливо сдёргивает штаны почти до колен, приподнимается, опираясь на подлокотник. Кэйа берёт в рот, неглубоко, выдыхает через нос, трудно сглатывает. — Нормально? — взволнованно спрашивает Чайльд. — Если трудно… Хмыкнув с интонацией «попробуй сделать мне трудно», Кэйа перехватывает его член у основания, и Альбедо отстраняется только для того, чтобы посмотреть, как он глотает. Медленно, прикрыв глаза, так глубоко, что очертания крупной головки проступают под кадыком. И, подышав, хлопает Чайльда по заднице. — Блядь… — хрипит Чайльд и входит глубже, кладёт ладонь Кэйе на щёку, потом на горло. — Бля-ядь… я его чувствую! Кэйа невольно фыркает от смеха. Вскрикнув, Чайльд вбивается глубже. Выдержки у него хватает на пару плавных движений бёдрами — а потом он начинает трахать как в последний раз, вскрикивая на каждом быстром толчке. Надрачивая Кэйе двумя руками, Альбедо смотрит ему в лицо — не станет ли плохо. Но, судя по сдавленным стонам и расфокусированному взгляду, Кэйе, наоборот, хорошо. Может, даже лучше, чем обычно. Чайльд кончает быстро, содрогаясь всем телом, отстраняется, и сперма брызгает Кэйе на нёбо, на язык, на припухшие губы, на подбородок. — Не трогай, — хрипит Чайльд и, схватив Альбедо за воротник пальто, наклоняет к лицу Кэйи. — Оближи! Сейчас Альбедо нравится быть послушным. Он жадно слизывает светлые капли, но Кэйа не даёт ему закончить — целует. Они толкаются языками, захлёбываются стонами, и прерываются, только когда Кэйа крупно вздрагивает и хватает ртом воздух — Чайльд садится на его член до самого основания и снова начинает двигаться, так быстро, что Кэйа вцепляется пальцами в рваную обивку и выгибается навстречу. — Трахни меня, — хрипит Чайльд, — трахни, трахни… трах… ни… Альбедо обнимает Кэйю под грудью, целует и прикусывает соски, вылизывает грудь и ключицы, гладит рёбра и живот, и Кэйа, охваченный предоргазменной дрожью, засовывает его пальцы себе в рот, сразу четыре, до костяшек. Альбедо ведёт от возбуждения. Он не уверен, что член достаточно твёрдый для секса с проникновением, но Кэйа с такой страстью вылизывает его ладонь, что можно кончить только от этого. Даже не мастурбируя. — Да! — вскрикивает Чайльд, с громкими шлепками опускаясь на Кэйю и поднимаясь снова. — Да… вот так… детка… вот так… бери… бери меня… С судорожным стоном он виснет на спинке дивана, утыкается в неё лицом и кончает ещё раз. На этот раз спермы всего несколько капель, но Альбедо всё равно собирает её пальцами, медленно слизывает. Так хорошо. — Эй, — ласково зовёт Кэйа, вынув его руку изо рта, — хочешь? Или не трогать? — Хочу потрогать… — бормочет Чайльд, всё ещё сидя на члене Кэйи. — И выебать… пиздец… — Давайте дома, — выдыхает Альбедо, но прямо сейчас он всё равно слишком возбуждён, и ему жарко. Он скидывает пальто, присаживается на край дивана, снова наклоняется к Кэйе, целует его, и облегчение обрушивается на него с неожиданностью и силой тропического ливня. — Сейчас я не… Чайльд хватает его за талию, втаскивает к себе, сажает верхом на разведённые колени, расстёгивает и приспускает брюки, беспардонно разводит ягодицы. Сопротивляться нет никакого желания — то, что тело реагирует слабо, не уменьшает желания стать ближе. — Я знаю, что тебе нравится, — шепчет Чайльд и, раздвинув ему ягодицы, ввинчивается между них языком, сладко стонет, прижимается подбородком. На яйца стекает слюна, и Чайльд размазывает её по члену, обхватывает основание. Покачнувшись, Альбедо утыкается Кэйе в грудь. — Хорошо? — спрашивает Кэйа, прижавшись губами к его уху, и Альбедо яростно кивает. У него нет сил поднять голову, колени дрожат от слабости, но он не хочет, чтобы это прекращалось. Обняв Кэйю за плечи, он прижимается теснее, утыкается макушкой ему под подбородок. С силой нажимая кончиками пальцев, Кэйа гладит его лопатки, плечи, шею, прочёсывает распущенные волосы. Мимолётная мысль, что раньше Альбедо никогда бы не позволил дотронуться до себя в таком состоянии, никому бы не доверился настолько, кажется сейчас такой странной. Жаль, что он не понял раньше… хотя раньше он ещё не знал их. — Давай, детка, — жадно шепчет Чайльд и снова вталкивает в него язык, ласкает губами мягкий от влаги вход. Просунув руку Альбедо под живот, Кэйа переплетает пальцы с Чайльдом, и от того, как они вместе ласкают его член, то отпуская, то сжимая, оттягивая яйца и крайнюю плоть, давя на головку, Альбедо чувствует всё нарастающий жар. На спине и висках выступает пот, мышцы напрягаются до предела, — а потом оргазм пробивает по позвоночнику и ногам, отдаётся в голове. Вскрикнув, Альбедо пытается свести колени — мышцы вот-вот схватит судорога, — но Чайльд держит его так крепко, что нечего и пытаться. Член становится полутвёрдым совсем ненадолго, но и тогда с головки стекает только пара капель предсемени. — Понравилось? — ревниво спрашивает Чайльд. — Ещё бы, — усмехается Кэйа и легонько толкает его в колено. Альбедо лежит на нём, не в силах и пальцем двинуть. Чайльд прижимается к его спине, чтобы поцеловаться с Кэйей, потом приподнимает Альбедо волосы и нежно целует в затылок. — Теперь поедем? — спрашивает он. — Иначе я прямо за рулём вырублюсь. — М-м-да, — пытается согласиться Альбедо, но нечего и думать о том, чтобы взять себя в руки. Чайльд сгребает его в охапку, ставит на ноги, придерживая, деловито поправляет одежду. Привалившись к нему, Альбедо снова с удивлением думает: ему почему-то не стыдно. Даже в такие моменты. Очень… личные. С удовольствием потянувшись, Кэйа спускает ноги с дивана, застёгивает джинсы, одёргивает футболку, поднимает с пола смятое пальто — и Альбедо холодеет. На полу лежит сложенное письмо. — У тебя что-то выпало. — Взяв сложенный лист, Кэйа задерживает на нём взгляд, будто силясь что-то вспомнить. Целая стопка точно таких же, желтоватых, плотных листов лежит в паре метров от него на столе, а Альбедо не может придумать ни одного оправдания, как и Чайльд, ошалело держащийся за пуговицу его брюк. Помедлив, Кэйа поднимается, кладёт лист обратно во внутренний карман и принимается отряхивать пальто от пыли. — Так хорошо выспался, — бормочет он, — я думал, на этом диване можно только рёбра отлежать. — Тут тихо, — пожимает плечами Чайльд. — Город вообще не слышно. Может, дело в этом. Кэйа подходит, на секунду крепко обнимает их обоих. — Спасибо, что заехали, — тихо говорит он, и в его тоне Альбедо слышится нечто большее, чем простая благодарность. Намного, намного большее, словно его спокойная откровенность скрывает под собой ещё много, много слоёв страшных тайн, к которым никто не смог найти путь, и само знание об их существовании — тоже страшная тайна. — Закурить есть?