Сгоревшее королевство

      Мокрый ком одежды на полу комнаты отдыха выглядит как издёвка и, по сути, ей и является.       Заложив руки за спину, Чжун Ли некоторое время смотрит на перекрученные джинсы в расплывчатых зелёных пятнах. Нет, годы в облике человека не сделали его ни сострадательнее, ни чувствительнее. Прежде, с высоты своих каменных тронов, он не замечал бесстрашия и силы смертных. Тех, кто способен был убить его, почти не осталось. Для людей последним мог стать каждый миг — но даже так они стремились ухватить хоть на один больше. Зачем?       — Не станешь его искать? — спрашивает Бай Чжу из коридора. Там шумно: рабочие вставляют новые рамы.       Чжун Ли медленно качает головой.       — Я не могу захотеть исцеления вместо него. Пусть сам решает, возвращаться или нет.       — Иногда мне кажется, что Кэйа стал нашим талисманом. — Бай Чжу устало присаживается на подлокотник кресла, перекидывает волосы на грудь. — Стоило ему исчезнуть — и всё как-то… разладилось.       — Похоже на то. — Чжун Ли усмехается краешком рта. — Попроси это вычистить и убрать на хранение. Сестра Жу пришла?       — Да, ждёт в приёмной. Мне нужно присутствовать?       — Нет. Я поговорю с ней сам.       В те редкие моменты, когда Чжун Ли по-настоящему злится, Бай Чжу часто говорит «помни о своём милосердии, Моракс» — и, как ни странно, это смягчает.       Сегодня он молчит, и Чжун Ли понимает, почему. К чужим смертям не привыкать, но слабеющее дыхание Кавеха тяжело забыть. Несчастливые совпадения за этим человеком словно бы следуют по пятам.       Или, напротив, счастливые, раз ему в который раз удалось выкарабкаться.              ~       

Nemuer — Obey Me, My Heart

             Сестра Жу стоит у двери кабинета с видом полной покорности судьбе. Чжун Ли пропускает её вперёд, указывает на диван, а сам присаживается на краешек стола, складывает руки на груди.       — Ждёте оправданий? — не выдерживает сестра Жу через несколько минут тишины. — Да, я виновата, признаю! Я перепутала инструкции!       — Это мне очевидно. — Чжун Ли смотрит на неё не моргая. — Что вами двигало?       — У меня мало опыта! Я просто волонтёрка! Я хотела помогать людям! Я… каждый может ошибиться!       — Хорошо. Подойдите ко мне.       Он просит вежливо, но живые существа лучше любых слов считывают интонации. Эмоции. Намерения.       Сестра Жу быстро оглядывается на дверь, осматривает стены кабинета, стискивает в кулаках слишком длинные рукава халата. Путь к спасению не преграждают ни Гео щиты, ни охранные заклинания, ни запертые замки, но бегство невозможно. Она сознаёт это не хуже самого Чжун Ли.       — Вы передадите меня властям? — тихо спрашивает она.       — Разве не интереснее сохранить интригу? С господином Кавехом вы решили так и поступить. Предположу, что вам нравятся неожиданные финалы.       — Что ж, я готова понести наказание. — Она решительно приближается к Чжун Ли, вскидывает голову, чтобы смотреть ему в глаза, стягивает халат, отбрасывает его с такой театральностью, будто репетировала заранее. — Но прежде я расскажу вам, почему встала на путь греха. Когда мама узнала, что беременна, отец уже бросил её. Она и словом ему не обмолвилась. Я росла в нищете, а когда маму сгубила тяжёлая работа — в приюте. Мне пришлось потратить годы, чтобы найти хоть одну зацепку и узнать, кто обрёк нас на несчастную судьбу, а когда у меня получилось… Этот ублюдок! Он женился на другой! Какой-то сумерке, вдовице! Что я могла ему сделать?! Без влияния, без связей, без моры я беспомощна! Пусть бы хоть она страдала! Пусть бы уехала назад в Сумеру, чтобы он понял, каково терять единственного родного человека! Пусть бы…       Она прижимает стиснутые кулаки к глазам и зло всхлипывает.       — …пусть бы всем им досталась хоть десятая часть моих страданий… и твоих, мама… — добавляет она сдавленно. — Давайте, вызовите миллелитов. Я готова предстать перед судом и рассказать свою историю во всеуслышание перед самим мсье Нёвиллетом! Хоть так отомстить! Может, мне и не удалось убить человека, всего одного жалкого, деградировавшего, обречённого человека, но даже лишняя шумиха может досадить моему отцу, а эта сумерка, если у неё есть сердце, бросит его, как только узнает о маме и обо мне!       Чжун Ли усмехается — почти растроганно.       Фонтейнцы.       — Вы совершили преступление на территории Ли Юэ, и наказание понесёте по его законам, сестра Жу.       — Демуазель Фани Бижу. — Она поджимает губы. — Уверена, вы и так уже всё обо мне разузнали.       — Я не настолько любопытен. — Чжун Ли разводит руками. — Расскажите что-нибудь ещё, если хотите. У вас достаточно времени.       — Сказанного достаточно. Я готова отправиться в камеру, с условием, что из зала суда будет вестись прямая трансляция. Пусть все в Фонтейне… нет, во всём Тейвате узнают мою историю!       — Вы ставите мне условие?       — Ещё скажите, что вам невыгодна шумиха! Если больше людей узнает о вашей захолустной клинике, у вас не будет отбоя от пациентов! Вы понимаете, как много получите моры?       Улыбаясь, Чжун Ли наклоняет голову к плечу. Что за удивительный экземпляр.       — Думаете, я здесь из-за моры?       — Из-за чего ещё? В вас нет и капли сострадания. Вы похожи на камень. — Госпожа Бижу обхватывает себя руками. — Все здесь помешаны только на камнях и богатстве! В вашем королевстве только об этом и говорят!       — Быть может, вы слышали, Фани, что Властелин Камня превыше всего ценит контракты? — медленно произносит Чжун Ли.       — Презренные сделки! — восклицает она гневно. — Если на одну чашу весов положить человеческую жизнь, а на другую высыпать мешок моры, думаете, обе стороны останутся довольны? Вы ошибаетесь!       — Что же вы положите на вторую чашу весов, чтобы выкупить свою жизнь?       Её глаза распахиваются так широко, что в радужках цвета хорошо настоянного чёрного чая отражаются лампы.       — Я… — Она судорожно вздыхает, и её взгляд снова начинает метаться по стенам ловушки. — Я сирота, господин Чжун Ли. У меня нет ни наследства, ни моры. Вы… вы имеете в виду, я должна вместо своей жизни предложить чужую?       — Я объясню ещё раз, Фани. — Чжун Ли подносит к её лицу открытые ладони. На подвёрнутых рукавах бурые пятна, воротничок и рубашка вокруг галстука в брызгах крови, и эти маленькие детали производят нужное впечатление. — На левой руке жизнь господина Кавеха. На правой — ваша. Предположим, прежде, чем вы пробрались сюда под видом волонтёрки, чаши весов были равны. Напав на беззащитного человека, вы сделали свою жизнь вдвое легче. И ещё вдвое, если учесть, что господин Кавех никак не замешан в ваших несчастьях. Более того, он сам в раннем возрасте потерял отца и вынужден был ухаживать за одинокой матерью. Итак, у вас есть только четверть платы, чтобы свести к нулю причинённый вами ущерб. Как представитель господина Кавеха, который является моим пациентом и на данный момент слишком слаб, чтобы запросить у вас компенсацию, я готов рассмотреть варианты.       — Вы… хотите меня убить?       — Я? Как можно, — вежливо укоряет Чжун Ли, — я всего лишь старик, готовый выслушивать чужие печали. Какую выгоду принесёт мне ваша смерть? Да если бы и принесла, кто заплатит ещё три четверти… как минимум, ведь контракты заключаются ради прибыли, верно? Вы растеряны, я понимаю. Из сострадания к вашей истории, и учитывая факт, что это ваше первое убийство…       — …но вы сами сказали, что он не умер!..       — Это не ваша заслуга. Вы собирались убить его и исполнили свой план от начала до конца. Итак, в качестве исключения я готов взять сверху всего четверть от полной цены. Итого пять жизней. Ваши варианты?       — …убить… пятерых? — взволнованно предполагает госпожа Бижу. — Тех, кого вы прикажете?       Чжун Ли морщится.       — Сейчас мы говорим о жизнях, а не о смертях. Кого осчастливят пять мертвецов? Меня, как видите, не обрадовал и один потенциальный.       — А ваши враги? К ним вы так же благосклонны?!       — У меня нет врагов.       Ещё пару минут госпожа Бижу напряжённо думает. Чжун Ли безмятежно рассматривает её. Гладкие тёмные волосы, светлая кожа кое-где тронута веснушками; среди её ближайших родственников, фонтейнцев и сумерцев, явно затесался снежновец, чьи гены подарили ей высокий рост и физическую выносливость. С такой внешностью и заносчивыми манерами легко сойти за беглую аристократку, если спрятать под одеждой рубцы от плетей и замаскировать маленькие шрамы на лице — на нижней губе, под глазом, через бровь, — частые спутники бродяг и сирот.       Жестокость порождает новую жестокость — когда-то он и сам этого не понимал.       — Я готова выслушать ваше предложение… полагаю, оно у вас наготове. — Теперь в её надменном взгляде только решимость. Не смирение и не раскаяние, но Чжун Ли и не нуждается в таких мелочах. Они ничего не стоят. — И вы играете со мной только для забавы.       Чжун Ли улыбается шире.       — Приятно иметь дело с проницательным партнёром. — Он снова складывает руки на груди. — Сколько вы проживёте, Фани?       Её глаза вновь распахиваются.       — Откуда мне знать?!       — Вы правы, никому из нас такие подробности не известны. Единственная точная цифра — сколько лет вы отмерили господину Кавеху. Этим летом ему исполнится тридцать девять. Не станем высчитывать месяцы и дни, округлим до целого и умножим на оговорённое количество жизней. Сто девяносто пять лет, из которых тридцать девять — мой процент, вы должны будете выполнять мои поручения.       — Вы шутите?! Повезёт, если я дотяну хоть до сотни! Или вы намерены перевесить этот долг на моих детей?! Огорчу вас, их не будет!       — Ш-ш-ш, Фани, — Чжун Ли прикладывает палец к губам, — почему вы так и норовите перебить меня? Даже если забыть о расстановке сил, с вашей стороны это попросту неуважительно.       Пылая от ярости, госпожа Бижу стискивает зубы.       — Вернуть жизнь не в наших полномочиях, но постараться её сохранить — вполне посильная задача. Страдания и болезни — неотъемлемая часть существования, как и желание противостоять им. Вы назвали себя сестрой Жу, волонтёркой, готовой помогать больным. В этой роли вы и выплатите свой долг.       — И вы обеспечите мне лишних два века жизни? Щедрый подарок! — Её грубый, лающий смех отскакивает от стен. Действительно, притворяться хорошей девочкой больше не обязательно. — Я согласна на такое наказание, господин Чжун Ли!       — Тогда по рукам? — Он протягивает ладонь, и госпожа Бижу с хлопком пожимает её.       — По рукам!       — Контракт заключён.       Торжествующая улыбка гаснет; госпожа Бижу пытается оборвать рукопожатие, но по её телу уже расползается сеть тончайших трещин цвета моры.       — Каждый ваш вздох и каждый удар сердца отныне принадлежит мне, — размеренно говорит Чжун Ли, — любая ваша мысль и любое намерение будут мне известны. Ни голод, ни усталость, ни боль не смогут вас погубить, хоть вы и не перестанете их чувствовать. Постепенно обучаясь, вы будете приносить всё больше пользы, но с самого первого дня ваша помощь пригодится для поддержания чистоты и выполнения других мелких заданий.       Он разжимает пальцы, и рука сестры Жу безвольно повисает.       — Вы не первая проникли сюда в надежде тайно окончить чужие мучения, и не первая заключили контракт с мыслью использовать близость к больным для наживы. Мой опыт показал, что некоторые физические ограничения в таких случаях идут на пользу. Примите своё наказание, сестра Жу.       Её зрачки панически мечутся, когда он проводит ладонью над её глазами.       — Слепые сёстры хорошо себя показали. Если первых тридцати девяти лет окажется достаточно, чтобы убедить меня в искренности вашего раскаяния, я, может быть, пересмотрю решение и позволю вам вновь наслаждаться красотой мира.       Золотые полукружья, украшенные крошкой кор ляписа, надёжно скрепляют её веки, и, как все до неё, сестра Жу попыталась бы содрать их ногтями, но причинять вред ни себе, ни другим ей больше не дозволено.       — Забери её, — говорит Чжун Ли.       Распахнув дверь настежь, в кабинет заходит Шэнь Хэ, прикрывает глаза сестры Жу белой лентой, повязывает на запястья красные шнуры.       — Отправить к Гань Юй?       — Нет. Снарядите её в Сумеру. Мой старый друг давно просил выделить помощницу сестре Леоне. Она и обучит сестру Жу.       — Да, господин Чжун Ли. Я провожу её.       Оставшись в одиночестве, Чжун Ли некоторое время размышляет, и в конце концов склоняется к молодому пуэру. Хороший выбор, чтобы насладиться послевкусием выгодного контракта.       Месть? Нет.       Всего лишь разумное распоряжение средствами.              ~              — Можно, посмотрю ванную?       — Жду не дождусь, что ты скажешь. — Дилюк не улыбается, но его быстрый взгляд исподлобья весёлый и тёплый, и это ощущается по-особенному. Будто Альбедо перешагнул невидимую линию, отрезающую Дилюка от всего остального мира, и оказался в узком круге близких лиц. Хотя он, вроде бы, ничего особенного и не сделал. — Я пока отнесу вещи.       Почему-то Альбедо ждал от него большей… подозрительности?.. замкнутости?.. осторожности?.. Но Дилюк спокойно оставляет его одного, пока Итэр бродит по лестничной площадке и рассматривает помутневшие от времени узоры на потолке.       После крошечной студии квартира Кэйи до сих пор кажется Альбедо просторной, но здесь места ещё больше — и Дилюку идёт эта свобода, широкие коридоры, комнаты с минимумом мебели, сдержанный, лишённый излишеств интерьер.       Настоящие драгоценности не нуждаются в крикливой оправе.       Одних этих мыслей достаточно, чтобы на сердце стало легко, — поэтому, открывая дверь ванной, Альбедо вдвойне не готов встретить въевшееся в память лицо.       Те же большие глаза, тонкий нос и завитки кудрей, льнущие ко лбу и щекам, те же оранжевые, красные и терракотовые оттенки плиток на стенах, — но пухлые губы раздвинуты в страстной улыбке, веки томно прикрыты, а голова увенчана золотым обручем с крупными алыми камнями.       Мурата, теперь собственной персоной.       В отличие от разбитого фонтана в убежище Кэйи, этот барельеф не внушает ужас, и дело не только в его превосходном состоянии. Коричнево-красный песчаник оставили чуть шершавым, чтобы кожа выглядела матовой, а зрачки выложены тёмно-багровыми и оранжевыми пластинками камня, влажно, глянцево блестящими.       Сопротивляться этому взгляду, чуть насмешливому, горячему, зовущему — невозможно.       Альбедо медленно пересекает просторную комнату, входит в полукруглое углубление купальни, касается высокой скулы, пряди на лбу, складки века. Лицо Мураты размером в половину его роста, глаза чуть выше уровня его глаз. С порога она не казалась такой большой…       — Знакомый фонтан, — слышит Альбедо голос Итэра, но не находит сил повернуться. — Как в том доме.       — Да. Сделан лет на двести, может быть, двести пятьдесят позже. Стиль изменился — Архонтов стали изображать более похожими на людей, с выраженными эмоциями. Парадных статуй это, разумеется, коснулось в меньшей степени, но в домах эротические изображения лет сто были в моде. В купальнях чаще изображали Эгерию или Фокалорс с обнажённой грудью, но заказчик, видимо, предпочитал Пиро стихию всем остальным.       — Не могу его осудить, — усмехается Итэр. — А что скажешь о драконах?       — Драконах?..       Растерянно оглянувшись, Альбедо понимает, что, ослеплённый Муратой, не заметил огромную ванну. На её краях, друг напротив друга, обнажённые мужчины с драконьими головами преклоняют колено, держа на вытянутых руках сферы из толстого стекла — один из красного, второй из льдисто-голубого. Кажется, это краны.       — Фамильяры Мураты, или, более вероятно, любовники. — Отойдя от первого потрясения, Альбедо улыбается. — Самым древним мифам о Пиро Архонтах и их влечению к драконам столько же тысяч лет, сколько и самому Натлану. Может быть, даже больше.       — Тоже не могу осудить. — Итэр смеётся так искренне, что Альбедо наконец выдыхает и окончательно успокаивается. В этом месте действительно уютно. — Дилюк! Давай её купим?       — Тебе так понравилось? — отзывается Дилюк откуда-то из комнат.       — Мы давно хотели купить что-нибудь в Ли Юэ и в Сумеру, чтобы ты мог со мной путешествовать. К тому же здесь Мурата. Тебе подходит.       — Всё-таки она? Значит, я не ошибся. — Дилюк подходит к нему, с любопытством смотрит на Альбедо. — Хотя я обращал больше внимания на вид из окна и систему отопления. Мне нужна была просто ванна. Не обязательно такая.       — Я буду спокойнее, зная, что за тобой присматривает твоя покровительница.       — Итэр! Теперь мне будет неловко раздеваться! — смеётся Дилюк. — Хорошо, завтра я позвоню хозяину.       — Я сам. Ты не любишь торговаться.       — Ты тоже не любил.       — Ну и что? Меня научила Дори. Это весело!       — Как скажешь. — Дилюк гладит его по затылку, и у Итэра розовеют щёки. — Альбедо, сделать тебе кофе или чай?       — От кофе не откажусь, — благодарно кивает Альбедо и, когда остаётся один, снова смотрит на Мурату. Блеск её зрачков делает взгляд пленительно живым.       Интересно, что бы сказал о ней Кэйа.