Сгоревшее королевство

Billy Idol — Save Me Now

      — Дорогая, — говорит Лиза в трубку, и Джинн уже по одному слову понимает, что разговор ждёт непростой, — когда у тебя выходной?       Если ответить не «прямо сейчас», грянет буря.       — У меня срочные дела… — робко пытается Джинн. Молчание Лизы становится угрожающим. Более угрожающим, чем стопка документов на столе. — Может быть… послезавтра?..       — Кого ты можешь оставить вместо себя?       — В Ордене только Мика.       — Подходит. Скажи ему отменить остальные дела и взяться за твои. Мы уезжаем.       — Я могла бы попросить Барбару…       — Барбара едет с нами. Они с Розарией вот-вот будут здесь.       — Куда мы едем? — покорно спрашивает Джинн. В общем-то, ей всё равно, так у неё болит голова. — И что взять с собой?       — Об этом не беспокойся.       — Хорошо, Лиза, как скажешь.       — Что это за «Лиза»? — холодновато интересуется Лиза, и в её голосе слышится потрескивание Электро. — Ты злишься?       — Я не злюсь. — Джинн трёт лоб. Желание упасть лицом в стол становится непреодолимым. — Я устала.       — Иди ко мне, малышка. Сделаю тебе массаж головы и твой любимый чай.       Скорость, с которой её гнев сменяется на нежность, до сих пор будоражит. Кажется, Джинн никогда не привыкнет (как и к тому, что с каждым годом способна любить всё сильнее).       — Иду, — вздыхает она и ждёт, пока Лиза сбросит звонок.       Сколько месяцев у неё не было больше пары свободных часов в неделю? Она давно сбилась со счёта.       Отупевшая от усталости и мигрени, она какое-то время медленно сортирует приказы, отчёты и прошения, чтобы Мика хоть что-нибудь понял. Сама она давно научилась ориентироваться в бумажном хаосе, но вряд ли молодому поколению рыцарей удастся передать это умение в ближайшие пару лет.       — Магистр! — Мика деликатно стучит в косяк распахнутой двери и отдаёт честь. — Госпожа Лиза велела прибыть как можно скорее!       Его рвение такое искреннее, что Джинн невольно вспоминает юного Дилюка, его сияющую улыбку и пламенный взгляд. Повезёт ли увидеть его таким ещё хоть раз? Она многим бы пожертвовала, чтобы услышать «да». Даже если к тому времени его лицо покроется морщинами, а голова станет седой. Если не он достоин, чтобы время исцелило его боль, то кто тогда?       — Спасибо, Мика. Я введу тебя в курс дела, но если появятся сложности, я на связи.       — Постараюсь вас не беспокоить, магистр.       Даже он смотрит на Джинн с беспокойством, хотя все давно должны были привыкнуть к её нездоровому цвету лица и синякам под глазами. Она сама не помнит себя другой.       Когда она наконец приходит в библиотеку, остальные уже на месте. Розария расслабленно полулежит в кресле, закинув ногу на ногу, Барбара суетится рядом с Лизой — разливает чай.       — Сестричка! — восклицает она. За годы, проведённые бок о бок, Джинн удалось её… приручить, наверное. Показать, что такое доверие и близость в семье. После Кэйи это оказалось несложно.       Мысли о Кэйе каждый раз отдаются горечью. Дилюк поверил в его смерть — и это уничтожило его пламя, — но Джинн, сколько бы ни пыталась, не смогла. Для неё Кэйа… уехал, наверное. Чтобы быть счастливым где-то ещё. Счастливее, чем здесь, с теми, кто смог дать ему больше любви и больше принятия. Ей так и не удалось дать ему достаточно. Говорят, Анемо не способны любить по-настоящему глубоко, по-настоящему жарко…       Она приучилась не озвучивать эту мысль, чтобы не получить от Лизы очередной разряд ласкового осуждения.       — Присядь, — говорит Розария. С возрастом её лицо стало ещё менее выразительным, но голос выдаёт волнение. — И пока не бери чай, обольёшься.       — Что случилось? — Кровь отливает от лица. Джинн садится на самый краешек кресла, готовая немедленно вскочить. — Не тяните. У меня и так был тяжёлый день.       — Опустим детали, — говорит Лиза, и Джинн кажется, что все остальные звуки исчезают. — Только факты. Дилюк уехал в Ли Юэ, и уже несколько дней от него нет вестей. От всего сердца надеюсь, что Итэр удерживает его так далеко от обжитого логова, как полагается супругу…       Барбара хихикает. Она совсем взрослая девушка, а Джинн до сих пор не привыкла к тому, что её интересует не только пение, что её звонкий голос стал ниже, а платья более открытыми. Сама Джинн никогда не задумывалась обо всём этом.       — …но, — Лиза показывает невзрачную книжку в мягкой обложке, — недавно сюда приезжал интересный молодой человек, так совпало, что тоже из Ли Юэ. Очевидно, что перед этим он виделся с Итэром, я заметила следы на его ауре. Ему была нужна единственная книга. Эта.       Барбара наклоняется, чтобы рассмотреть название, и хмурится.       — Что это? — растерянно спрашивает она.       — Сборник научных статей, интересных крайне узкому кругу лиц. — «Крайне» она произносит с нажимом. — Те, у кого нет медицинского удостоверения и допуска к экспериментальным проектам реабилитации, попросту не способны узнать о его существовании.       — К чему ты клонишь? — щурится Розария.       — Я бегло просмотрела страницы. К счастью, таинственный молодой человек владеет Гео стихией, элементальные следы отпечатались ясно. Статьи, которые его заинтересовали, посвящены единственной разработке, средству для регенерации поражённых Бездной тканей. Работа началась ещё во время войны, но скачок в исследовании произошёл только три с половиной года назад, благодаря всего одному пациенту. Имя и раса не упомянуты прямо, но есть намёки, что он каэнриец.       Барбара зажимает рот руками, Розария приподнимается в кресле.       — Я одна чего-то не понимаю? — спрашивает Джинн.       — Все исследования проводились на базе реабилитационного центра в Ли Юэ, куда направляют всех пострадавших от контакта с Бездной. Вероятно, пациент находился или находится там — как и мой гость. Судя по его состоянию и браслету на запястье, в психологическом центре.       Всё сходится как два и два… наверное, потому что Джинн не может сообразить, где четыре.       — Это Кэйа, — выдыхает Барбара. — Это Кэйа, он там! Джинн! — Она принимается трясти Джинн за плечи. — Поехали, поехали! Мы должны всё узнать! Может… может, мы…       Джинн на колени капают слёзы.       — Барбара, — автоматически говорит она, не слыша сама себя, — нельзя принимать решения в спешке…       Схватив под локти, Барбара поднимает её с кресла, поворачивает к себе. К тому, что она выше, Джинн тоже так до сих пор не привыкла, но видеть слёзы на её лице по-прежнему невыносимо, и она утирает их ладонями.       — Слышишь, слышишь?! — Барбара продолжает её трясти. — Это каэнриец, он выжил, он в Ли Юэ, раз о нём заботились только врачи, у него нет родственников, и когда Дилюк узнал о нём, то уехал! В Ли Юэ! Дилюк! Уехал!       Джинн чувствует, как её щёки тоже становятся мокрыми. Больше ничего.       — У меня всё готово. — У Розарии дрожит голос. — Машина здесь. Едем.       Она выходит первой, следом Барбара выталкивает Джинн. Звенят ключи: Лиза закрывает библиотеку.       — Сколько выжмет твой старичок? — Барбара запрыгивает на переднее сиденье рядом с Розарией, которая сразу закуривает и протягивает сигарету ей. У Джинн нет сил возражать, да Барбара и слишком взрослая, чтобы её поучать.       — Больше, чем твоя блестящая крошка.       Барбара опускает стекло и выдыхает наружу целое облако дыма.       — Тогда выжми из него всё. Я хочу, чтобы мы были в этой клинике как можно скорее.       — Не ты одна, малявка.       Когда они успели стать так близки?..       Лиза скорым шагом выходит из Ордена, подталкивает Джинн на заднее сиденье, захлопывает дверцу, сама садится с другой стороны. Розария немедленно давит на газ.       — Механика! — фыркает Барбара. — Я надеялась, ты поменяешь коробку на автомат!       — Обожаю давить куда-нибудь каблуками.       Барбара снова хихикает.       «Это всё какой-то сон, — думает Джинн, — сон».       — Малышка, — шепчет Лиза ей в ухо, и, пусть усталость ощущается смертельной, у Джинн твердеют соски, — отдохни. Наша болтовня тебя вряд ли заинтересует.       Она опускает Джинн головой себе на грудь, обнимает, снимает заколку с волос, ворошит их, и Джинн засыпает мгновенно.              ~              — Пистолеты?       — В машине. Заряжены.       — Если подам знак, стреляй. Два раза в голову, лучше в глаза. И сваливай, сразу.       — Я могу прикрыть.       — Если это фальшивка, ты ничем не поможешь.       — Хочешь, чтобы я тебя бросил? — зло спрашивает Чайльд, остановившись на лестнице.       Кэйа по инерции спускается на пару ступеней, помешкав, возвращается, смотрит на него снизу вверх.       — Даже при худшем сценарии Альбедо не должен потерять двоих. Раз оно притворяется Дилюком, значит, пришло за мной. Ты только попадёшь под горячую руку.       Угрюмо посмотрев на него, Чайльд кивает. Он собран и серьёзен — взвесил каждое слово и принял условия.       — Уломал, — бурчит он недовольно.       Кэйа притягивает его руку к губам, целует ладонь, прижимается к ней лицом.       — Идём, — тихо говорит он.       — Как ты собираешься его найти? — спрашивает Чайльд, вразвалочку следуя за ним.       — Я почувствую, если окажемся достаточно близко.       Туман всё ещё здесь — не понять, какое время суток. Кэйа прислушивается к своим ощущениям, но ничего подозрительного поблизости нет.       — Моя девочка! Застоялась?       Почему-то Кэйа уверен, что Чайльд воркует со спортивной тачкой, но нет — он любовно похлопывает по крыше побитую снежновскую легковушку.       — Она ещё на ходу?..       — Обижаешь! — Чайльд распахивает дверцу и с силой пинает пассажирское сиденье назад. — Это леда девятка! Они никогда не ломаются!       Не выдержав его натиска, сиденье со скрежетом сдвигается.       — Не будешь упираться коленками, — объявляет Чайльд довольно и гостеприимно указывает на салон. — А, нет, постой…       Он снимает с крючка ремень безопасности и бросает в заваленный хламом салон.       — Он… фальшивый? — спрашивает Кэйа.       — И что? — Чайльд оскорблённо разводит руками. — Я всегда вожу безопасно!       — Звучит как «вынимаю вовремя».       — И это тоже! — Чайльд задирает нос. — Давай, погнали.       Когда он садится за руль, машина приседает к самой дороге, хотя казалось, что ниже уже некуда. Вздохнув, Кэйа втискивается на своё место, и Чайльд сразу упирается коленом ему в бедро — похоже, здесь с комфортом уместился бы разве что Альбедо.       — Леда, потому что «Ледяная», — объясняет Чайльд с гордостью. — Вторая по длине река в Снежной, самая холодная. Девятая модель лучше всех. Что? Не веришь? — ершится он, но сразу смягчается, наклоняется ближе. — Страшно?       Кэйа кивает. Всё кажется ему ненастоящим: и этот день, ещё не подошедший к середине, но уже как будто бесконечный, и этот туман, и эта машина, и сама цель, с которой пришлось вытащить Чайльда из постели.       У настоящего Дилюка не было способа узнать, что Кэйа здесь. Ни Бай Чжу, ни Чжун Ли не сказали бы ему, а других общих знакомых из настоящего у них нет. Кэйа привык думать, что никогда больше его не встретит… если опустить редкие моменты слабости, когда он поддавался пустым мечтам. Давно пора их отпустить.       — Ты со мной, — шепчет Чайльд ему в губы и, сунув руку в бардачок, на ощупь снимает пистолет с предохранителя. — А я обещал тебя защищать.              ~              — Сбежал?.. — переспрашивает Альбедо.       Рассеянно кивнув, Бай Чжу вручает ему выключенный смартфон.       — Передай Чайльду, когда встретитесь.       Он не просит Альбедо выйти, пока разговаривает с Итэром: дежурные вопросы о самочувствии, снах и образе жизни. Альбедо почти сразу отключается от реальности — вертит смартфон в руках, оглаживает блестящие грани. Выходит, Чайльд даже не мог ему написать. Где он был? Где сейчас? Волнуется ли? Как с ним связаться?       Эти вопросы толкают Альбедо всё ближе к яме отчаяния.       — Мы с Бай Чжу закончили. — Голос Итэра приводит его в себя. — Хочешь куда-нибудь сходить?       Он выглядит обеспокоенным.       — Если хотите навестить Кави, он в двадцать седьмой палате, — говорит Бай Чжу, поглощённый анализом очередных графиков.       — Кави… да, — Альбедо заставляет себя на несколько секунд задержать дыхание, чтобы успокоить тревогу. — Я хотел повидать его ещё вчера.       Как сомнамбула он выходит из кабинета, оглядывается, пытаясь сообразить, в какую сторону повернуть; требуется несколько секунд, чтобы сориентироваться, хотя на этом этаже он бывал часто.       Итэр нагоняет почти сразу.       — Беспокоишься? Хочешь, поищем вместе?       — Я… — Любое решение кажется слишком сложным. Альбедо трёт лицо ладонью и ловит себя на том, что слишком сильно сжал смартфон, и грани врезались в кожу. — Не знаю. Прости, я как будто совсем разучился думать…       Итэр легко касается его лба, и Альбедо испуганно моргает — так быстро очищается сознание.       — Я могу помочь, если для тебя это не слишком личное. — Улыбка Итэра такая располагающая, что даже извиняться за своё состояние как-то неловко.       — С тобой мне будет спокойнее, — признаётся Альбедо. — Тебя не затруднит?       — Я только и делаю, что ввязываюсь в случайные приключения. — Итэр смеётся. — Это моё хобби. Жить интереснее, если не знаешь, где окажешься через пару минут. Например, в двадцать седьмой палате. Тебе сюда?       Без него Альбедо прошёл бы мимо.       — Получается, да. — Он аккуратно стучит. — Кави?..       Слышатся торопливые шаги. Альбедо ожидает увидеть сестру, но открывает сам Кави — и с улыбкой от уха до уха сгребает его за плечи.       — Альбедо! Спасибо, что зашёл! Бай Чжу запретил мне долго ходить, но я не могу больше лежать! Я спать готов стоя!       Он такой худой, что Альбедо путается в складках больничной рубашки, пытаясь обнять его в ответ.       — Тебе лучше? — глупо спрашивает он.       — У меня ничего не болит! — Кави от избытка чувств принимается мотать его из стороны в сторону. — Я могу двигаться! Я так… — Он хрипло выдыхает и быстро обмахивает глаза. — Ничего. Не могу поверить, что кошмар закончился. А это твой друг?       — Я Итэр. — В голосе Итэра звучит искренняя симпатия. — Значит, тебя можно поздравить?       — Сегодня я принимаю поздравления в любых количествах! Жду не дождусь, когда смогу взять в руки стилус!       — Это ты зарисовал истории камней в доме?       Кави замолкает, ещё крепче прижимает Альбедо к себе, и, признаться, Альбедо этому рад. В объятиях ему становится спокойнее. Оказывается, даже за пару дней он успел изголодаться по тактильным контактам.       — Да, а ты…       — Я муж Дилюка.       — Ох, — вырывается у Кави.       — Всё в порядке, — кажется, Итэр не удивлён его реакции, — что бы ни случилось, я поддержу его в любом решении. Разве не для этого заключают браки?       — Теперь я рад нашему знакомству втрое сильнее. Судя по тому, что я смог разобрать в тех видениях…       Итэр кивает, и Кави не продолжает фразу. Они уже поняли друг друга.       — Хотите спуститься в комнату отдыха? Хочу с вами поболтать подольше.       — Комната отдыха? — оживляется Итэр. — Когда я приезжал в последний раз, ничего о ней не слышал.       — Ты тоже здесь бывал? Лечился или кого-то навещал?       — То и другое.       Они болтают как старые приятели, пока идут к боковой лестнице. Прижимая телефон Чайльда к груди, Альбедо плетётся за ними и уговаривает себя не паниковать раньше времени.       Будто почувствовав, Итэр оборачивается, быстро улыбается, и Альбедо снова становится легче. Невероятно, но…       …часто ли Итэра использовали (или пытались использовать), чтобы помочь другим? Что ещё у него могли забрать ради новых разработок?       Вряд ли такие вопросы можно назвать вежливыми, но Альбедо понимает, что должен их задать. Когда-нибудь потом, в более подходящий момент. За несколько дней знакомства Итэр так много для него сделал. Альбедо не чувствует себя обязанным за это, Итэр не из тех, кто помогает из корысти, но…       Альбедо лучше многих знает, как далеко наука способна зайти в презрении к чужим судьбам. И если в его силах исправить чужие ошибки, он готов попытаться.              ~              Дилюк сам не знает, зачем идёт в мрачный парк. Может, потому что это самое уединённое место — здесь вообще нет людей. В том, чтобы бродить в ирреальности, по дорожкам, ведущим в никуда, под изогнутыми тёмными ветвями, растущими из тумана, есть что-то завораживающее. Мысли не приходится упорядочивать — они растворяются сами.       Почему нельзя задержать это спокойствие, навсегда усыпить мечущегося внутри зверя, который от страха грызёт сам себя? Прошло столько лет, но кажется, что всё случилось вчера…       Он останавливается недалеко от дороги, рассеянно смотрит на мутные пятна фонарей вверху. Маяки, ведущие в пустоту. Очередное бесполезное путешествие. Что, если Кэйи не существует? Никогда не существовало? Что, если Дилюк его придумал, пытаясь избежать тьмы одиночества, а остальные из милосердия поддерживают его бред? Разбитое прошлое, бывает, до сих пор подбрасывает ему лживые воспоминания, которые почти не отличить от настоящих.       Эти мысли снова поглощают его, стягивают уютным, привычным коконом. Как долго он предпочитал оставаться внутри, под защитой собственных заблуждений, чтобы не замечать мучительного течения времени?       Он должен был умереть в том бою. Кэйа оправился бы скорее. Ему бы не пришлось…       Дилюк сглатывает, пытаясь договориться с окровавленным зверем, прикованным к клетке цепями таблеток и успокаивающих мантр, днями, месяцами, годами работы над новыми убеждениями, — но случаются дни, когда это не помогает. Когда выстраданное равновесие рушится в пропасть, из которой Дилюк выкарабкался с таким трудом — на самый край, и отойти от бездонной тьмы ему удалось лишь на шаг.       Любая мелочь — он скатится обратно. Может быть, навсегда.       Туман пронизывают лучи фар. На обочине тормозит удивительно неказистая машина. Дилюк рассеянно скользит по ней взглядом — и за тёмным лобовым стеклом узнаёт лицо того Фатуи из клиники. Фатуи, который знает его по имени.       В стиснутом кулаке вспыхивает пламя.       Щёлкает замок дверцы, а потом, отчётливо и глухо — курок предохранителя.       Время застывает; в такие моменты восприятие обостряется настолько, что любое движение вокруг кажется медленнее в десятки раз. Как назло, холодный ветер приносит новую волну тумана, и в ней Дилюк видит только очертания человеческой фигуры, вырастающей над крышей машины.       Бей и беги. Бей изо всех сил и беги со всех ног. Только так ты сможешь спастись.       Он поднимает руку, и послушный огонь срывается с пальцев.              Гори. Мне всё равно, что будет дальше.