Лучший из лучших

Сложенные в чашечку мужские ладони наполнились водой из под крана. Джейсон поднёс их к лицу и умылся, повторив данную процедуру ещё пару раз. Сквозь закрытую дверь из кухни слышалось, как Салим старательно нарезал ингредиенты, стуча ножом по доске: у него уже час полным ходом шла готовка. Почти весь этот час Колчек просидел в запертой ванной комнате совсем один, наедине со своими тревожными мыслями, сжиравшими его изнутри. Во время похода в магазин рвота несколько раз поступала к горлу бывшего лейтенанта, когда они с Османом выбирали телятину для таджина. Джейсон просто не мог смотреть на сырое мясо со всеми его жилками, прослойками сала и кровью, сочившейся наружу. Это зрелище выворачивало, вызывало желание схлопнуться, исчезнуть или хотя бы хорошенько отмыться. Колчек приподнял голову, взглянул в идеально вымытое Салимом зеркало. В ответ на него уставился он же: изнеможённый и уставший, с нахмуренными бровями, лёгкими морщинами на лбу и синяками под глазами от вечного недосыпа. Скулы и подбородок покрыла россыпь почти незаметной щетины. Заметив это, Джейсон впился ногтями в своё лицо и прошёлся ими вдоль всей челюсти. Оставляя белые следы от кератиновых пластинок на пальцах, он будто пытался содрать ими едва отросшие волоски. Ему никогда не шла борода, он ненавидел лицезреть её на себе и на других. Обильная волосатость лица напоминала Колчеку об отце, которого тот, к счастью, не видел уже много лет и не хотел видеть. От любых напоминаний о родителе в своей голове мужчина желал избавиться. Джейсон открыл ящик чуть ниже раковины, схватил свою бритву и, глубоко плюнув на безопасность, принялся сбривать волосы простым намоченным лезвием. С этим делом он быстро закончил, даже умудрившись не порезаться, и неряшливо бросил бритву туда, откуда изначально взял. Теперь на душе было хоть немного спокойнее. Бывший морпех тяжело вздохнул, небрежно опустился на край ванны, затем вытянул из кармана джинсов пачку сигарет с зажигалкой и закурил. Паршивый выдался день, чертовски паршивый. И почему именно сегодня, в день знакомства Колчека с Зейном, должен был появиться этот сраный дед со своим старческим маразмом и грубостью? Джейсон жалел о своей реакции на, казалось бы, просто слова, но точно знал, что не смог бы поступить по-другому. Будь этому мужику хоть семьдесят, хоть сорок, хоть, блять, двадцать пять, — он ударил бы. Пара синяков на морде или где-нибудь ещё совершенно не помешали бы такому гаду, как их сосед, а может даже пошли на пользу. Но Колчек знал, что подобных методов совершенно не принимал Салим, поэтому ему было стыдно, но не перед пострадавшим напуганным мистером Дэвисом, нет. Стыдно было перед Османом. Это чувство суетливо, противно ковырялось где-то в мозге под черепной коробкой, напоминая ноющую зубную боль. Джейсон привык решать любые возникающие конфликты кулаками или оружием, с агрессией и массой колкостей в сторону обидчиков. Наверное, поэтому он сбежал из дома именно в армию, а не, например, в другую страну на обучение в престижный университет. Всё детство и подростковый возраст ему было от кого защищаться, ведь ничто в родительском доме не решалось мирно и спокойно. Колчеку было бесконечно стыдно за то, какой он. Желание отстоять честь и достоинство Салима перед другими, возможно, и было похвальным, но былой морпех никак не мог отвертеться от мысли о том, что полностью разочаровал друга своим поведением. — Блядский придурок. — прыснув, тихо выругался Джейсон, выдыхая изо рта очередной поток табачного дыма, — Лучше бы ты сдох где-нибудь в начале всего этого дерьма. В результате выкидыша было бы заебись. Желая потушить истлевшую сигарету, Колчек поднёс её к бортику ванны, но, потратив на раздумья пару секунд, всё же не сделал этого. Горячим кончиком никотиновой палочки он коснулся кожи своей левой руки, беспощадно прижигая глаз орлу на татуировке с надписью "Death before dishonor". Он ненавидел эти сраные кричащие рисунки на своём теле, на самом деле не несущие в себе никакого смысла, ведь патриот из Джейсона такой же, как из Салима атеист. Смерть перед бесчестьем? Если бы эти слова были действительно значимы для Колчека, то ему пришлось умереть больше десятка лет назад. Татуировки он набил в молодости, когда только начал службу и очень стремительно убеждал себя в том, что его выбор имел смысл. Тогда в качестве причин и появилась защита Родины, дань памяти погибшим и пострадавшим... Какая же чушь. Через пару часов должен был прийти Зейн, поэтому мысли нуждались в порядке и ясности, разум в разгрузке, а тело в наказании. Джейсон не мог облажаться ещё больше, только не сегодня, потому ему и нужно было как можно скорее хотя бы попытаться вернуть себя в реальность. У него был не самый лучший, но проверенный и действенный способ, который всегда помогал отрезвить память и чувства, поставить вещи на своё место и вырваться из цепких лап кошмарного прошлого. Ненадолго, конечно, но на несколько часов семейного ужина эффекта хватило бы. Колчек развернулся и открыл кран с водой, чтобы заглушить возможный ненужный шум. Мужчина слегка дрожащими руками стянул с себя футболку, а затем и джинсы, небрежно скинув одежду на пол. Снова открывая ящик со всевозможными гигиеническими средствами, он, пытаясь найти нужный предмет, провёл ладонью по нёбу тумбочки. Через несколько секунд подушечки пальцев ощутили гладкий скотч, и тогда Джейсон отлепил от верхней стенки слегка заржавевшее по краям, но всё ещё достаточно острое лезвие. Этот простой тайник он соорудил полгода назад, решив, что лучшим вариантом спрятать что-то секретное будет сделать это почти под самым носом ищущего. Но бывший морпех искренне надеялся, что Осман не догадывался о его склонности к самоповреждению. Все прошлые процессы самонаказания происходили так же спонтанно, как и этот, без всякой подготовки по типу антисептики и прочей херни — Колчек считал, что не нуждался в этом. Да и какой смысл в стерильности и знании того, что с раной ничего не случится? Гораздо надёжнее было ожидание заражения или чего-то в этом роде в надежде на усиление боли, которую он так заслуживал. Но Джейсону, блять, везло, и все нарушения внешней ткани организма проходили без особых проблем, оставляя после себя лишь шрамы. Ими был покрыт живот и бока, таз, паховая область, верхняя часть ног со внешней и внутренней сторон. Некоторые шрамы были безжалостно прижжены давно выкуренными сигаретами, а некоторые находились в процессе заживления, покрывшись желтоватой корочкой. Зрелище было поистине жалким. Прикосновение холодного лезвия к тёплой коже вызвало мурашки. Хотелось уничтожить себя: гнуть и ломать, бить и резать, пока не закончатся силы. Колчек не стал медлить и тут же полоснул остриём по и без того истерзанной коже, от боли прикусывая губу. Теперь всё было правильно. Было так, как надо. Вниз по ноге шустро скользнула капля крови. Нику было больнее, когда вампир лишил его глаз, разорвал ему брюхо. Снова порез за порезом: сначала вдоль прошлых, затем поперёк, по сраной диагонали. Как попало и как, нахуй, придётся. Джейсон боялся переборщить, ведь тогда пришлось бы потревожить безмятежного Салима, радостно орудующего с будущим ужином на кухне, но, зажмурив глаза, продолжал наносить себе увечья. Возможно, бывшему лейтенанту хотелось, чтобы Осман знал о том, что происходило сейчас тут, в ванной комнате. Хотелось, чтобы тот пришёл на помощь, залечил все настоящие и душевные раны, снова обнял и прижал к себе, напевая свою хрень на арабском. Возможно. Но осознавать это было непривычно, некомфортно и безумно страшно. Рейчел было страшнее, когда она видела труп своего мужа и не знала, что делать, будучи раненой. К глазам подступили слёзы, когда Колчек, рассекая кожу, провёл лезвием по животу. Ранка расплылась по коже красным цветом, в ту же секунду воспаляясь. Какой вообще, блять, нормальный человек захотел бы копаться в том, что с ним происходило? Порой Джейсону было искренне жаль свою психотерапевтку, ведь искажённому чувством вины разуму казалось, что даже она не всегда справлялась с тем, что творилось в голове пациента. Тогда как мог с этим справиться Салим — не врач, а обычный военный, который пережил за свои годы не меньше всякого дерьма? Разве он должен был с этим справляться? Конечно же нет. И Джейсон был уверен, что никогда не допустит Османа до всей этой тягучей, затаскивающей всё глубже в омут грязи, давящей на собственное сердце. Сделать обратное казалось чем-то невозможным, грозящим той небольшой доле счастья, что у него осталась. Колчек всегда старался решать все свои проблемы самостоятельно, не подпуская никого слишком близко. Да и подпускать-то было некого, кроме ныне погибшего Никки. Бывший лейтенант просто не имел права проебаться снова, снова потерять единственного дорогого человека. Близкие девушки на контрольно-пропускном пункте, лишившейся жизни, точно так же навсегда потеряли любимую дочь и подругу, возможно, сестру, но не по своей вине, а по вине никуда не годного американского бойца. — В пизду, блять! — откровенно громко выругался мужчина, с яростью бросая окровавленное лезвие в мусорку. Джейсон судорожно схватил полотенце, быстро намочил его и прижал к свежим порезам. Кожу неприятно защипало, и тогда разозлённый лишь сильнее сжал в руках изувеченную часть тела, быстро вытер рукой пару скупых слёз. Безнадёжно запачканная тряпка отправилась в мусорку вслед за лезвием, когда кровотечение почти остановилось. Колчек быстро оделся и вышел из ванной комнаты. Нужно было заканчивать с этим и, в конце концов, помочь Салиму с приготовлениями. На обычно пустующем кухонном столе появилась посуда с небольшим разнообразием, но внушительным объёмом свежеприготовленной еды. Вдобавок к густому супу из белой фасоли, мясу с помидорами, баклажанами и картофелем, сладкому маннику с кокосовой стружкой Осман заботливо нарезал для Зейна с Джейсоном целое блюдо фруктов, будучи уверенным в том, что оба ели их достаточно редко. По обе стороны пестрящих традиционными арабскими узорами тарелок идеально ровно лежали столовые приборы и одноразовые салфетки. Колчек понял, что не ел с самого утра, когда в животе засосало под ложечкой. Вместе с ароматным запахом специй и голодом он ощущал нервозность, раздражающе покалывающую всё тело. — Джейсон, — погружённый в свои мысли мужчина не сразу заметил подошедшего к нему Салима, — Нервничаешь? В ответ американец молча кивнул, стесняясь признавать этот факт вслух. Естественно он, блять, нервничал! Было трудно не волноваться, являясь полным нулём в арабской культуре, семейных ценностях и мифологии, которую так любил Осман младший. — Дело не в вас с Зейном, вся хуйня, ну ты понял. — слегка усмехнулся Колчек, глядя в тёмные глаза напротив, — Сейчас скажешь, что мне надо просто быть собой и слушать сердце, а, арабская Белоснежка? — Я скажу, что иногда ни черта тебя не понимаю. — после небольшой паузы выдал Салим, и Джейсон понял, что отдал бы всё, лишь бы видеть этот очаровательный недоумевающий взгляд как можно чаще, — Балбес. Бывший лейтенант весело рассмеялся, обнажая белые зубы и демонстрируя ямочки на щеках. Осман весь день переживал из-за утренней ситуации, особенно когда его друг, выглядев подавленнее, чем обычно, закрылся в ванной и провёл там подозрительно много времени, но сейчас волнение иракца отступило на второй план. Похоже, с Колчеком всё было в порядке, и это радовало. Беседу мужчин прервал звонок в дверь, нетерпеливо нажатый, судя по всему, несколько раз. Охваченный восторгом Салим тут же напрявился в прихожую, побуждая Джейсона последовать его примеру. На пороге наконец-то появился долгожданный гость — слегка смуглый парень ростом почти со своего родителя. Зейн оказался сильно похож на своего отца, даже сильнее, чем себе представлял бывший морпех: тёмные волосы, карие глаза, мягкие черты лица и спокойный размеренный взгляд, густые брови. Различие между Салимом и его сыном выдавали лишь небольшая кучерявость и более худощавое телосложение второго. — Marhaban 'abi! — радостно воскликнул подросток, ловко, но вместе с этим аккуратно скидывая с ног утеплённые кроссовки. Так же быстро освободив себя от голубой джинсовки, он подался вперёд, чтобы обнять отца. — Marhaban habibi! — со счастьем и нежностью в голосе ответил Осман, подарив Зейну лёгкие взаимные объятия, — Но с этого момента давай по-английски, хорошо? — Без проблем. — вспоминая о третьем лице в виде американца, стоящего позади них, парень понял смысл просьбы родителя. Джейсон чувствовал себя крайне неловко и мялся, пытаясь слиться со стеной небольшого коридора. Столь трогательная картина перед его глазами была слишком нестандартной для его жизненных устоев, ведь мужчина не помнил, чтобы вообще когда-нибудь за всю жизнь обнимал своего отца, а Салим с Зейном делали это так непринуждённо и просто. Заметив на себе взгляд подростка, бывший морпех выпрямился и подошёл ближе, стараясь выглядеть как можно дружелюбнее. — Привет, приятель. — протянутая ладонь неуверенно чуть развернулась к приветствуемому внутренней стороной. — Здравствуйте, мистер Колчек. — отчеканил Зейн, став заметно серьёзнее, и пожал руку в знак приветствия, — Рад знакомству с вами. — Ладно тебе, не надо так официально. — пуще прежнего смутился мужчина, нервно почёсывая затылок, — Просто Джейсон, идёт? — Идёт. Зейн. — ничуть не скрывая своего пылкого интереса, Осман младший принялся рассматривать нового знакомого, будто оценивая или проверяя на что-то. Юношеский взгляд скользнул вверх, останавливаясь на растрёпанных каштановых волосах, острой форме лица, прямых линиях бровей и губ. Да Колчек весь выглядел прямым и до невозможности простым со своей очень заметной неловкостью и очевидно патриотическими татуировками. Анализируя эмоции на лице своего отца, Зейн понял, что всё шло как надо — лёгкая улыбка иракца выражала безмерную гордость и удовлетворённость ситуацией. Выходит, что эта встреча действительно была для него очень значимым событием. — Пойдёмте скорее за стол, — суетливо спохватился Салим, — Иначе еда совсем остынет. А за столом на Османа младшего посыпалась гора вопросов об учёбе, программе университета, преподавателях, друзьях, заработке и прочих вещах из жизни подростка, которые так интересовали его родителя: "Зейн, ты посещаешь мечеть хоть иногда?", "Тебе хватает стипендии на проживание? Вместе с зарплатой хватает?", "Надеюсь, ты не устаёшь слишком сильно, да?", "Как тебе в общежитии? С тобой живут культурные люди?". На все вопросы Зейн отвечал подробно и максимально спокойно, за что ему стоило бы, пожалуй, вручить почётную медаль. Джейсон не спешил встревать в семейный разговор, оставляя своему товарищу возможность вдоволь насытиться своими обсуждениями. Тем более, Колчек голодал целый день, поэтому его рот был занят активным поглощением ужина. Но в один момент бывший лейтенант начал замечать на себе отрывистые, но очень говорящие, как будто подозревающие взгляды Зейна. Почти не притронувшийся к еде, но зато с большим энтузиазмом поедающий нарезанные ананасы парень вызывал у Джейсона двойственные чувства. С одной стороны, малой не делал ничего криминального и даже оскорбительного, но с другой стороны смотрел на американца как-то слишком подло, исподтишка. — Знаешь, Зейн, — словно смущаясь своего предложения, начал Салим, устремив задумчивый взгляд в сторону сына, — На днях у нас в библиотеке был новый завоз. Я заметил несколько книг Самюэла Крамера о шумерско-аккадской мифологии. Может взять для тебя пару на время? — Пап, — юноша мягко улыбнулся уголками губ, — Все книги Крамера я прочитал ещё в старшей школе. — Правда? — драматично приложив руку ко лбу, удивился иракец, — О, Аллах, память совсем меня подводит. Очевидно, что парень не желал, а тем более не пытался обидеть или задеть отца, но выражение лица Османа заметно помрачнело. Мысленно ругая Зейна за халатное отношение к родительской заботе, Колчек решил разрядить обстановку так, как мог. Не совсем умело, не совсем к месту, но всё же решил. — Возьми мне какую-нибудь. — только после того, как слова были произнесены, бывший морпех понял, насколько глупо и нелепо это звучало, но не стал сдаваться, — Я, конечно, старшую школу тоже окончил, но про шумеров ваших нихера не знаю. Салим откровенно удивился и, совершенно не скрывая этого чувства, взглянул на товарища, сидящего напротив. Джейсон никогда не интересовался книгами, а тем более исторической научной литературой, так с чего бы ему выдвигать подобную просьбу? До Османа дошло не сразу. — А тебе это зачем? — вполне серьёзно спросил мужчина, только через мгновение осознав, что друг хотел смягчить пришедшее к нему разочарование. — Блять, ну... Просто! — Колчек впервые за весь вечер позволил себе произнести мат перед Зейном и, на удивление, Салим возражать не стал. Этот факт полностью развязал язык былому лейтенанту. — Или ты, охуевший умник, подумаешь об этом только тогда, когда я освою арабскую азбуку? Английской уже недостаточно? Осман прикрыл глаза и тихо бархатисто рассмеялся, заставляя товарища приложить массу усилий, чтобы скрыть своё смущение. Внезапно наступившая на кухне тишина нехило усыпляла, наверное, поэтому Зейну не было дела до нецензурных выражений. Парень лениво вертел в руке вилку, на которую зачем-то наколол недоеденный кусок мяса. В последнее время загруженность в университете была настолько адской, что порой приходилось не спать ночами, лишь бы успеть сдать все необходимые работы к крайнему сроку. Иногда сохранение репутации безупречно учащегося студента давалось особенно тяжело, но подросток старался справляться с этим прежде всего ради оправдания надежд отца, которые тот возложил на него, как только юноше удалось поступить на учёбу в Лондон. В голове крутились какие-то детали проекта, над которым он трудился последнюю неделю, мысли о желании отдохнуть и размышления о Джейсоне Колчеке. Эта яркая персона никак не давала подростку покоя. — Как именно вы познакомились? — тут же прозвучал вопрос, которого, пожалуй, опасались оба сидящих напротив Зейна, — В смысле, вы с Джейсоном?