Пятый всадник

Белый цвет был отвратительным. До дрожи. До тошноты. У юного Загрязнения в глазах рябило, когда он видел белые одежды и до блеска начищенные латы. От них хотелось сбежать. Их хотелось изорвать, изкорёжить, в грязь обмакнуть и заляпать кровью, засыхающей бурыми пятнами. Но ни в коем случае не оставлять такими же девственно-чистыми. Природе белизна не чужда, но люди и в особенности ангелы возводили её в абсолют. Одно белое знамя в разы хуже полей, укрытых белым снегом, ведь снег на самом деле не бел, а прозрачен, его белизна — обман, скрывающий грязную землю. И белые облака, и белые лепестки ромашек, и белая шерсть альбиносов — всё это иллюзия, больное исключение из правил. Загрязнение каждый раз вздрагивал, когда навещал Чуму и тот выходил к нему в своих рабочих одеждах. Лекари носили чёрные фартуки, и в противовес им Чума одевался в белое, так что каждая кровавая капелька, каждая пылинка была видна. И тем не менее не было на нём грязи — Чума вечно был чист, и была в этом какая-то вселенская ирония. Как мог быть так чист тот, кто болезнь свою распространяет через миазмы и гнойные струпья? — Это не ирония, — Загрязнение перестал грызть ноготь и вскинул голову, стоило Чуме заговорить. Он и не заметил, как задал волновавший его вопрос вслух. — Это преодоление. Он повертел пробирку, которую вынес из своей лаборатории. На её стенках скопился грязно-жёлтый налёт. — Я тоже не сразу понял, почему мне досталась роль белого всадника, — произнёс он задумчиво. — Ведь в черноте и гнили болезнь расцветает буйно и властвует над грязной толпой. Но стоит пожить на свете, чтобы понять, — он постучал пальцем по пробирке, — что самые ужасные хвори вскармливаются в чистоте, подобно младенцам. — Быть может, и так, — Загрязнение покосился на содержимое пробирки одновременно с интересом и опасением. — Но знаете, я не выношу чистоты. — Зря, молодой человек, — Чума качнул головой. — Если сможешь преодолеть единственную слабость, выйдешь на иной уровень. Сейчас же ты просто копаешься в грязи. Загрязнение не принял колкую фразу близко к сердцу, но слова о преодолении заставили его задуматься. На следующий день он отыскал отвратительно-белые одеяния. Раньше он бы сразу выбросил их, но теперь, сдерживая порывы поскорее испачкать, аккуратно надел. Белый цвет сковывал его, но Загрязнение, до чёрной крови закусывая губу, принялся за обычную работу. Чем больше костюм покрывался следами копоти, жира и грязи, тем легче ему дышалось, но он знал: завтра он снова оденется в чистое. И так до тех пор, пока не почувствует себя свободно в белом. Уже потом Загрязнение придумает средства для мытья и очистки настолько химозные, что от них будет больше вреда окружающей среде, чем пользы прачечным и домохозяйкам, и будет ухмыляться от того, что смог обернуть давнего врага себе на пользу. Это будет потом. А пока он изо всех сил ненавидел белый, в который отныне был облачён до скончания веков.