Пятый всадник

Замерев за мусорными контейнерами, Скверна из темноты подворотни наблюдала за задней дверью элитного ресторана. Перебирала в руках какую-то требуху, которую только что выудила из одного из баков, но за «ужин» не принималась. И терпение её было вознаграждено: дверь открылась, и показался владелец заведения. Такой же чёрный, как и тьма, окружавшая Скверну, и чуть лоснящийся в свете единственного тусклого фонаря. Пошарил в карманах, точно искал пачку сигарет, но вместо неё вытащил наполовину початую упаковку жевательной резинки. Закинул в рот сразу две пластинки — на мгновение в слабых отсветах фонаря блеснули тонкие зубы, похожие на клыки глубоководной хищной рыбы. — Выползай, убожество, — беззлобно окликнул Скверну Голод. Она отделилась от липкой тьмы подворотни и, шаркая протёртыми ботинками по асфальту, подошла к нему. Сегодня она была в женском теле, худом, с тонкими чертами лица — она знала, что такой типаж Голоду нравится. Тот хмыкнул, окинув её взглядом, но никак не прокомментировал выбор внешней оболочки. Прекрасно знал, что под ней — всё та же самая гнилая натура. — И что ты вечно по помойкам роешься. Хоть бы раз с парадного входа зашла, — вместо этого проговорил он, жуя резинку. Скверна сняла с запутанных блеклых волос прилипшую кожуру не то от лимона, не то от мандарина, покрытую плесневелым пушком. Руки все пропахли рыбными потрохами, в которых она только что увлечённо копалась, а белые одежды были испачканы чем-то, что вообще идентифицировать как что-то, некогда съедобное, не представлялось возможным. — Больно мне надо в твой ресторан, — отозвалась она, вытирая ладони о брюки и оставляя поверх старых пятен свежие, жирные и пахучие. Скривилась. — Там до блеска всё начищено, аж тошнит. Прямо как у Чумы дома, спасибо хоть не пахнет так же мерзотно. — Хм. Я думал, у него там вскрытыми трупами пахнет, — приподнял бровь Голод. — Впрочем, он никогда меня к себе не приглашал — я и не приходил. Скверна улыбнулась. Это она вечно ходила ко всем без всякого приглашения, прочие всадники были куда старомоднее. Разве что Смерть мог пожаловать в любое время к кому угодно — но такая уж у него работа, это и визитом-то назвать едва ли можно было. А Скверна любила «погостить», расползтись по чужому жилищу липким пятном и оставить после себя комки грязи и подгнившие ошмётки. — Так что, ты голодна? — с лёгкой ухмылкой осведомился Голод. Скверна едва не засмеялась: хороший каламбур, и главное, кем сказано. — Ты лучше меня знаешь, да или нет. У Голода были резко очерченные скулы и выступающая линия челюсти. Когда он что-нибудь ел, зрелище выходило почти завораживающее. На её реплику он не ответил, лишь кивнул и продолжил жевать резинку. Если Чуму Скверна ценила по праву преемственности, то к Голоду её приводили совсем другие чувства. Он чем-то был похож на неё, хотя внешне едва ли можно было найти существ более различных: он — во всём чёрном, холёный и чистый, она — во всём белом, перемазанная чёрт-те чем и извалявшаяся в каждой дорожной луже. Но его чёрная сухая фигура терялась на фоне прочих всадников. Со Смертью понятно, с его величием вообще тягаться невозможно. Чума сумел возвести себя в статус культа, когда в моду вошла чахоточная бледность; о том, сколько страсти и романтики приписывали Войне, и говорить не стоит. А Голод только-только начал нащупывать какую-то свою эстетику и завоёвывать первые крохи славы среди людей — а раньше был словно бы горестной неизбежностью, такой привычной, что терялся на фоне более острых страданий. Скверна и сама была такой же неизбежностью, которую все предпочитали игнорировать, пока не становилось совсем худо. Поэтому так понимала Голода. Тем временем он наконец вынул жевательную резинку изо рта и скатал её в шарик. Глаза Скверны жадно загорелись, и она на лету, словно собака, поймала брошенное «угощение». Резиновый комок тут же провалился в её бездонное чрево, которое могло переварить и стальную стружку. — Странный из тебя повар, раз ты начинаешь подачу блюд с десерта, — заметила она, облизнувшись. — Что-нибудь ещё будет? — Будет, — согласился он, вынимая из кармана запечатанный в целлофан кубик и отдавая его Скверне. Повертев в руках, она закинула его в рот, не раскрывая упаковки. Та лопнула на зубах, и на язык просыпался остро покалывающий концентрат. — М-м-м, химозненько, — с удовольствием причмокнув, протянула она. Проглотила и добавила: — Только жрать это никто не будет, кроме меня. — Я уже работаю над вкусовыми усилителями и имитаторами ароматов, — спокойно возразил Голод, теперь действительно доставая пачку сигарет. — Будут, как миленькие.