Пятый всадник

Армагеддон сорвался. Это был такой важный день для всех Всадников. Для Загрязнения важный. И один-единственный своенравный отпрыск Сатаны вдруг взял и всё испортил. Но это было только полбеды. Армагеддон был перенесён на неопределённый срок, но глобально это картины не изменило, у Всадников всё ещё была их прежняя работа: у Войны — разжигание вооружённых конфликтов, у Голода — измор населения бедных стран и истязание добровольными голодовками богачей из процветающих, у Смерти… смерть. И у Загрязнения тоже дел было навалом. Пока не объявился Чума. Он вдруг вышел из своей лаборатории, где до этого мирно проводил время на пенсии, и как с цепи сорвался. Один новый штамм — другой — третий — мировая пандемия, локдаун, люди в панике! Корона вернулась к законному владельцу. Загрязнение с взъерошенными, никогда не мытыми волосами сидел на ступенях министерства здравоохранения Великобритании и хмуро изучал листок с указаниями. Так унизительно, что новую работу ему выдали там, где больше всего болтали о его предшественнике-преемнике. Бумажка, на которой были прописаны обязанности теперь-больше-не-всадника, почернела от грязных отпечатков его пальцев. Перечитав текст раз этак в пятый, Загрязнение шмыгнул носом — тоже, что ли, от нервов эту новую чумную заразу подхватил — и, смяв листок, выбросил его. Тот, пару раз отскочив от ступеней, остановился у до блеска начищенных носков чёрных ботинок. — Чего припёрся? — у Скверны было достаточно скверное настроение, чтобы грубить Голоду. По правде говоря, даже достаточно скверное, чтобы нагрубить самому Смерти. — Ваше худейшество. — Понимаю, ты очень расстроен, — Голод пытался быть холодно-корректным. — Никто не знал, что жизнь так повернётся. Что случится… такое. — У деда крыша слетела — вот что случилось, — скрестив руки на груди и упав на ступени, проныл Загрязнение. На глаза наворачивались маслянистые слёзы обиды. Он ведь только-только вышел из тени. Только стал чем-то значимым, а не просто пылью под ногами, которую пинают все, кому не лень. Только его начали бояться, по-настоящему воспринимать всерьёз как одну из страшнейших опасностей современного мира. И вот так в одночасье потерять всё из-за того, что у Чумы на старости лет шило во всех местах заиграло, было несправедливо — до стёртых от скрежета зубов и крови на бледной коже, в которую вцепились почерневшие от грязи ногти. — Брось его, — послышался другой, женский голос. Загрязнение приподнял голову: Война. Её алые волосы разметались, подобные яростному пожару. Дикие и буйные, даже когда лицо её излучало спокойствие. Или, как сейчас, презрительно усмехалось. — Он не справился с ответственностью, возложенной на него. Пускай теперь подчищает там, где наследил. Загрязнение, резко сев, плюнул ей под ноги. Ядовитая слюна зашипела на асфальте, но Война только фыркнула в ответ. Подняла с земли скомканный листок и, раскрыв, ткнула в него ухоженным длинным ногтем. — Принимайся прямо сейчас, — она выдержала его взгляд степенно и снисходительно. Голод отвернулся, но не спешил ей перечить. Война была права. Загрязнению пора было приступать к работе. Он буквально сполз со ступеней вниз и, бормоча проклятия, рукавом вытер собственный плевок. Ткань тут же окрасилась во все кислотные оттенки — но какая теперь разница, если он больше не Белый Всадник. Теперь он и не Загрязнение даже, а всего лишь уборщик, назначенный этой планете свыше. Раз люди сами прекрасно справляются с его обязанностями, ему назначили новые — очищать Землю, чтобы та встретила новый Армагеддон в лучшем виде. — Отлично. Ты всегда отличался усердием, — хмыкнула Война. — Только, мальчик, одного усердия никогда не достаточно. Нужно ещё быть хоть на что-то способным. Хоть каким-то талантом обладать. Развернувшись на каблуках, она удалилась. Загрязнение поднялся с земли, не желая даже взглядом провожать её. Они с Войной больше даже не коллеги. Она больше не взглянет на него, жалкого и убогого. — Ты так и не поговорил с ним? С Чумой? — подал снова голос Голод; всё это время он наблюдал за Войной молча, не одобряя и не осуждая её слова. И его нежелание явно занимать сторону тоже не нравилось Загрязнению. Но с Голодом они тоже больше не коллеги. Кому какое дело, что нравится, а что не нравится обслуживающему персоналу. — Видеть его не желаю, — огрызнулся он. — Тоже мне, седина в бороду — бес в ребро. Тысяча пьяных по самые рога бесов. Да и о чём ему, Всаднику, говорить со мной? Он отвернулся от Голода, поплёлся прочь от министерства и после пары кварталов исчез. Через некоторое время парень невзрачной наружности в сером спортивном костюме, не боясь испачкать или обжечь руки, тушил горящий химический завод и закупоривал цистерны с опасными реагентами, чтобы они не отравили всю округу. У этого парня больше не было имени. Только цепочка бесконечных заданий. Только бесконечные попытки исправить то, что он натворил за то время, пока у него были и имя, и власть, и корона Белого Всадника.