До конца света осталось...

      Всё заканчивается одновременно быстро и тянется так медленно, словно проходит целая вечность. Он даже не успевает понять, что происходит — лишь открывает глаза в какой-то момент и видит перед собой белое нигде. Знает, что это не чертог Смерти; чувствует, что его больше не существует в этом мире. Впрочем, как не существует больше ничего, кроме нескольких тех, кому удалось пережить губительное потрясение гибели мира.       Он лежит на полу-которого-нет и ощущает себя так, как не ощущал уже очень и очень давно. Нет больше холодной немёртвой оболочки; нет больше Авитуса. Он снова живой, и он снова Витта, но при этом… что-то неуловимо, но упрямо меняется так, что в первые мгновения он не может осознать. Но теперь он другой, и ему ещё предстоит смириться с этим.       Витта хмурится, тяжело поднимаясь на ноги, осматриваясь по сторонам. Последние мгновения смазанные и нечёткие, и он не помнит того, как всё закончилось. Теперь же вокруг была ослепительная пустота, которую ещё предстояло наполнить смыслом. Пока же в ней был лишь он один… и ещё кое-кто, выходящий из яркого света, такой же потерянный и недоумённый.       Так они и встретились — две стороны одной медали. Первый святой король и мятежная душа, посвятившая себя другой стороне. Умерший праведник, воскресший для новой цели, и немёртвый грешник, вернувший себе крепость плоти, чтобы воплотиться в новом качестве. Они стояли и смотрели друг на друга с удивлением и растерянностью, и оба не знали, что должны были делать. Ведь оба были людьми, а теперь должны были примерить роли божеств. — Хей, Витта, — звучный голос Сунегода прозвучал негромко, выводя из раздумий, и Витта вздрогнул, слегка нахмурившись и бросив на него быстрый взгляд. «Коллега» выглядел расслабленным и несколько меланхоличным, а на губах его была едва заметная улыбка — нечасто его можно было увидеть таким. — О чём ты задумался? — на его вопрос Витта неопределённо повёл плечом. — Это было ожидаемо, да? — скрестив руки на груди, ответил он. — Ты был любимцем Зардушту, проводником его воли, которому он явился в откровении. Я же посвятил свою жизнь Франхрасьяну, открыл некромантию и пытался доказать, что смерть — это не скверна, а лишь обратная сторона жизни. — Нам необязательно враждовать, если ты об этом, — Сунегод вздохнул, и Витта с интересом посмотрел на него. В своих речах первый святой король звучал не как фанатик, а почти как еретик, отчего Витта гадал, это смерть так повлияла на него или он всегда был так неуловимо лицемерен, прямо как его покровитель в своё время. С одной стороны непримиримая нетерпимость, а с другой — речи о милосердии, прощении и прочем. — Мы можем стать мудрее и лучше наших предшественников, — Сунегод продолжил мысль, и Витта сморгнул мимолётную задумчивость.       Сунегод улыбнулся ему, и было в этой улыбке странное усталое тепло. Пресветлый протеже Зардушту, занявший его место, неловко пытался сделать что-то, и Витта чувствовал, как эта неловкость отражался внутри его самого. Он тоже был растерян и тоже пытался, и действовать в одиночку оказалось сложнее, чем раньше. Ему нужна была помощь, и Сунегод был тем, кто мог её оказать?       Витта слегка склонил голову, задумчиво рассматривая святого короля, словно видел его впервые. Они довольно часто спорили, не только по важным вопросам, но и по мелочам. Оба были упрямы, и Витту раздражал фанатизм и миссионерская психология Сунегода. Всё-таки тот был достойным наследником своего божественного покровителя, хоть постепенно всё чаще и чаще демонстрировал меньше категоричности и больше терпимости. И всё равно… — Я бы не хотел враждовать с тобой, — неловкое смущение послышалось в голосе святого короля, и Витта вскинул бровь в немом вопросе. — Ты невыносим, но ты мне нравишься. Из нас может получиться вполне продуктивный дуэт. — Кто из нас здесь ещё невыносим, — фыркнул Витта. — Если бы не твой миссионерский фанатизм, нам жилось бы гораздо легче, — Сунегод на это нахмурился, но прежде чем успел что-либо возразить, некромант добавил: — Но ты прав: вдвоём мы куда более продуктивны, чем наши предшественники. И враждовать у нас с тобой не получится, даже если мы очень сильно этого захотим. Ведь в каждом из нас присутствует часть другого: я когда-то был священником, а ты был грешником. Так что мы понимаем друг друга.       Сунегод кивнул, и в его глазах Витта уловил тень надежды. На что, правда? — но он не придал этому значения. У них были дела поважнее, ведь они стояли в самом начале пути. Впереди их ждало творение и более широкое познание своих способностей. Но самое главное — знакомство и сближение друг с другом, и кто знает, чем именно оно закончится?