До конца света осталось...

      Это случается почти одномоментно. Слабость одолевает двуликого Яниса, и Тминус едва успевает подставить ему своё плечо. Придержать и удержать, с тревогой заглядывая в бледное измученное лицо супруга, видя, как подрагивают его веки. Янису и без того выпала нелёгкая участь, но теперь она ухудшилась лишь ещё больше.       Угасание растягивается долгим и мучительным процессом. Не даётся Янису легко, заставляя страдать так сильно, отчего сердце его мужа обливается кровью. Янис и без того всё своё существование проводит в борьбе, так почему же даже забвение требует от него мучений?       Сначала его разрывала собственная двуличность. Две совершенно противоположные личности были заперты в одном теле, и снова и снова Янис вёл борьбу с самим собой. Снова и снова подавлял в себе жестокого монстра, требующего кровавых жертв, которого глупые смертные снова и снова пытались пробудить и призвать. В конце концов он проиграл эту борьбу, ведь эльфы окончательно забыли, что у Двуликого, кроме кровавого, есть ещё спокойный, уравновешенный лик. И жестокий монстр подавил его, и Янис перестал узнавать и признавать не только Тминуса, но и их дочь, которую в итоге в слепой ярости и растерзал, упиваясь её кровью и принеся в жертву самому себе.       Но даже тогда Тминус не смог отвернуться от него, продолжая бороться и оставаться рядом, лелея надежду вытащить из мрака и спасти. Однако за одной напастью пришла другая, и стражу границ хотелось взвыть от отчаяния и собственного бессилия.       Когда очередная кровавая секта оказывается разбита, культисты уходят в тень. Распорошиваются, и их по одному отлавливают охотники за головами. Культ Яниса медленно уходит в забвение, и смертные забывают о нём, теряя веру. Больше они не питают своего бога, и он угасает прямо на глазах. А Тминус ничего не может с этим сделать.       Угар кровавой ярости затухает, и Янису возвращается относительная ясность ума. Две личности наконец-то сливаются в одну, и в боли и страданиях он обретает долгожданную желанную целостность. Как жаль только, что такой непомерно высокой ценой, превращаясь не телом, но духом в старика, почти утратившего себя. Янис не помнит так много, но по крайней мере в предсмертный час он хотя бы узнаёт Тминуса. — Я… я помню тебя… — его голос слаб и полон боли, и холодная рука едва ощутимо касается щеки мужа, верно сидящего у постели и стерегущего покой угасающего возлюбленного. — Я причинил тебе столько страданий… — Это неважно, — обхватывая с аккуратным трепетом его ладонь, Тминус оставил на пальцах поцелуй, с трудом сдерживая слёзы. — Важно лишь то, что я рядом с тобой. — У нас была… дочь… — Янис хмурится, вспоминая смутно. — Где… она? Я хочу, чтобы ты передал ей, что мне так жаль… Я люблю её. — Я… передам, — духу сказать правду, сказать, что в исступлении Янис сам жестоко убил её, Тминусу не хватает, и он нагло лжёт, разбивая себе сердце ещё больше.       Но Янис улыбается, устало, но безмятежно, и Тминус остаётся беречь его сон. Сопровождает на всём пути угасания, и когда забвение поглощает супруга окончательно, вместе с ним оно поглощает и его сердце, оставляя внутри стража границ лишь зияющую звенящую пустоту, в которой больше нет ничего.