Клуб «Ненужных людей»

✦

      Минхо не торопясь шагает мимо опущенных ставней и закрытых дверей кафе и магазинов. Время только два часа ночи, работы сегодня оказалось не так много, а ту, что ему оставили напарники, он собрал и разобрал за каких-то полчаса.       От него до сих пор тянет машинным маслом, и в нос бьёт этот резкий запах, а ещё в голову ударяет сегодняшнее шоу, которое устроил Хван. Новенький сегодня вечером был чище, бодрее и явно улыбчивее, но не с ним, а с наглым Хёнджином, который в один прекрасный день, никто не знает когда, но это точно случилось, возомнил себя королём этого мира. Стоило ему пальцем поманить, так люди падали к его ногам — это то, что знал Минхо из первых уст тех механиков, с которыми работал уже второй месяц. А откуда они знали о Хване такие подробности, Минхо не уточнял, но запомнил, что Хёнджин опасный, не заслуживающий доверия, и уж тем более синеволосого парня, который редко улыбался, но метко.       Та мимолётная улыбка, что сегодня показалась из-за плеча Хвана до сих пор болтается где-то в мыслях. А ещё Минхо внезапно вспоминает не только красивый изгиб губ, но и слова новенького о том, что его никогда не водили в парк аттракционов. Тут можно было бы плечами пожать и сказать «ну, что такого? Не конец света ведь!». Но Минхо понимает, что это не просто не поход куда-то с семьёй, это знак того, что никакой семьи нет.       Его тоже никто не вёл за руку туда, где пахнет сладкой ватой и на каждом углу продают воздушные шары, зато он водил брата без мам, пап и сомнений, что это ерунда и без такой пустой траты времени можно быть счастливым ребёнком.       Ноги сами сворачивают направо к его новому месту обитания, о котором он так и не рассказал младшему. Ему страшно услышать, что Феликс не захочет оставлять родителей одних, ведь брат всё ещё наивно верит, что они все — одна большая дружная семья и старшего это реально парит. Вот он, видимо, и выжидает очередной скандал, чтобы все аргументы сложились как раз-таки в пользу переезда куда подальше от чокнутой семейки в свой дом, в котором будут ждать и любить, а не притворяться и бить чем попало.       За всеми этими внутренними монологами о прошлом и ближайшем будущем, Минхо доходит до ворот парка и спокойно заходит, не оглядываясь по сторонам. Вокруг глухая тишина, даже птицы спят, а одна совушка, вот, бродит, сминая в карманах серой кофты, которая пахнет перегаром и сладкой карамелью, вспотевшие ладони.       Прямая дорога приводит парня точно к высокому колесу обозрения, на которое без страха не взглянешь и дело тут не в боязни высоты, а в том, что аттракцион такой же ржавый, как и несколько лет назад, когда он впервые привёл сюда брата. Было страшно ступать на этот металл с явными признаками коррозии тогда, а теперь вообще невообразимо подумать о повторном таком подвиге. — Ни за что, — вслух проговаривает Минхо и улыбается своим выводам. — Лучше сразу умереть.       Не только звук голоса нарушил тишину замершего парка, но и шорканье обуви где-то рядом. Минхо оборачивается и часто-часто моргает, потому что принимает сидящего на лавке, и обнимающего себя за плечи, новенького, за обычную галлюцинацию. — Сони? — Минхо для убедительности зовёт парня, надеясь, что этот образ в тельняшке сейчас развеется ветром, и лавка окажется пустой, но синяя голова поднимается, глаза так же испуганно моргают, а на лице выступает знакомая добрая улыбка, которая яркой вспышкой вспыхивает в воспоминаниях. — Ты что здесь делаешь?       Джисон двигается с середины на край, уступая нагретое место знакомому и застывает, потому что хотел спросить то же самое у сероглазого. — Я гулял и… — «и не хотел идти домой, а ночевать у Хёнджина в настоящем, блять, замке мне не позволит моё крестьянское воспитание». — Вот, пришёл сюда… Я… Я просто вспомнил, что увидел утром колесо и мне захотелось увидеть его поближе. — Я тоже сюда пришёл, потому что вспомнил твои слова, — вдруг произносит парень, снимая кофту, и поправляя взлохмаченные скинутым капюшоном волосы.       Резко бросило в жар, хотя на улице, кажется, прохладно. Взглядом Минхо пробегается по голым ногам парня, и молча набрасывает тёплую вещь на колени, которые так и не потрудились хотя бы заклеить пластырями. — Ты чего? — Холодно же, — Минхо повторяет улыбку и отворачивается, явно смущаясь и своему откровению и едва заметному румянцу, который украсил нос и щёки собеседника. — А сам тогда чего разделся? — речь Джисона может показаться слишком медленной, возможно пьяной, но парень трезв.       Он просто непривычно много улыбался за этот вечер, а губы плывут и еле двигаются от ещё одного прощального поцелуя, в который увлёк его Хёнджин.       Джисону сейчас очень хорошо, хоть так и не скажешь, ведь он сидел в тихом парке один, не надеясь встретить тут хоть кого-то живого и не опасного для жизни и здоровья. — А мне жарко, — Минхо снова смотрит на парня, имени которого даже не знает до сих пор, но это кажется такой мелочью.       Он тоже счастлив, что с ним говорят свободно и не боятся, словно так всегда и должно было быть. — Ладно, — Хан ненадолго замолкает, отвлекаясь на растрёпанные кончики шнурков, тянущиеся из капюшона, а потом думает о том же, о чём подумал владелец этой кофты. — Мы до сих пор не знаем имён друг друга. Забавно, да? — Да… Меня зовут Минхо, — парень вежливо протягивает руку, потому что так его учили. — Ли Минхо. — Приятно познакомиться, — Джисон смеясь отвечает рукопожатием и удивляется этому жесту, ведь его не учили знакомиться вообще. — Хан Джисон.       Парень ставит улыбку на повтор, потому что эта волшебная ночь преподнесла ему ещё один сюрприз в виде приятной тёплой руки Ангела, точнее, Ли Минхо и это тоже пьянит, как крепкий коньяк или сладковатый портвейн. Минхо чувствовался именно так. А вот Хёнджина бы, Джисон описал, наверное, шампанским — взрывной, непредсказуемый и дорогой в прямом смысле этого слова.       Блондин молчит, не выпуская маленькой руки и наблюдает, как Хан давится смехом, продолжая разгонять свою фантазию на всю. Чанбина воображение рисует ему стаканом пива, в который подло опустили шот водки, и эта жуткая смесь вырубает быстро и надолго — идеальное сравнение, а светловолосого Феликса Хан представил текилой — пары глотков хватит, чтобы перевоплотиться в нечто другое, несвойственное. Феликс тоже с лёгкостью меняет образ грубияна на образ младенца — это Джисон тоже на сегодняшней встрече открыл для себя, когда тот начал ругаться с Принцем из-за пустяка. — Что смешного? — Прости, — во всю заливается Хан, откидывая голову назад. Да, он явно устал и смех его единственное средство, чтобы не заснуть, как было до появления тут Ангела Хранителя. — Я представил… Бля, а скажи, что ты пьёшь? Точнее, что ты пил? — Что я пил? — бровь Минхо медленно ползёт вверх, а другая тянется вниз. «Он что, опять пьяный?». — Вино, водка или может коньяк? — Хан внимательно смотрит на губы, чтобы поймать ответ раньше, чем услышит. Он даже чуть подпрыгивает на месте от нетерпения. — Портвейн? Виски? — Я никогда не пробовал алкоголь, — вместо ожидаемого ответа, звучит ещё одно откровение Минхо. — Погоди, — Джисон ахуевает и замирает с открытым ртом. — А как… А что ты тогда делаешь на собрании? — Я там ради Феликса, — коротко и слишком тихо отвечает блондин, внимательно разглядывая пыльные носки кроссовок. А вот Джисон пристально разглядывает нового знакомого и, в своей уставшей от этого насыщенного дня голове, рисует Минхо и Феликса парой. Кто бы мог подумать, что эти двое встречаются? Никто в здравом уме бы так не решил, а Хан Джисон вот рот до ушей растягивает, потому что он явно не в своём уме, раз решил не уточняющим вопросом тишину заполнить, а провокационным. — Так значит… Тебе нравятся парни, да? Не девушки?       У Минхо никогда проблем с сердцем не было… До этой ночи, точнее, до этого вопроса. Парень весь покраснел до кончиков ушей, и пусть ему двадцать пять, а не пятнадцать, но подобные вопросы будут смущать его и в тридцать пять и в сорок пять, если он доживёт, конечно.       Джисона эта тишина в ответ с рваными выдохами не беспокоит, а язык, который, на секундочку, без костей, продолжает вгонять бедного Минхо в краску. — Я же видел эти взгляды. Я всё понял, — «и Феликс на тебя тоже смотрит, прям как Хёнджин на меня».       Не только Хвана, по всей видимости, опьянил совместный вечер и первый поцелуй, Джисона тоже размазало от новых нахлынувших эмоций после второго, прощального поцелуя. По дороге сюда, к этой трухлявой лавке, он силился разобраться в себе и понять, что там в животе свербит и от чего ему хочется взлететь. По всем признакам у него либо несварение желудка, сопровождаемое температурой и головокружением, либо это и есть влюблённость. Во втором случае становится немного не по себе, потому что Хван Хёнджин хоть и безумно красив, но он, сука, парень, а Джисон не гей.       «Но целоваться мне понравилось».       А ещё Джисону неожиданно понравилась компания Ли Минхо, и это тоже ощущалось внутри странной вибрацией. — Что? — Минхо замирает, упрашивая своё сердце тоже успокоиться и перестать биться так громко и так часто. — Прости, если лезу… Просто… Мне просто интересно, — Джисон, уподобляясь сплетницам из нашумевших дорам, поворачивается полубоком к собеседнику, закинув ногу на ногу и сладким шёпотом выдаёт очередную порцию вопросов, которые вколачивают Минхо в эту расшатанную временем лавку. — Как ты это понял? Ну, тебе вообще никогда не нравились девушки? Что ты внутри чувствовал, когда влюбился?       Минхо не знает и ответить так сразу не может. Он просто однажды увидел кого-то и что-то почувствовал, а вот кого и что уже значения не имеет, у него другие приоритеты сейчас на первом месте. — Я не понимаю к чему эти вопросы, — затолкав своё смущение поглубже, Минхо оборачивается к развеселившемуся Джисону и невольно улыбается сам. — Что именно ты хочешь узнать от меня? — Ну… Как ты понял, что Феликс тебе нравится? — Хан чуть задирает подбородок явно довольный своей смелостью, а потом опускает, когда ответ Минхо даёт ему невидимую оплеуху. Уже вторую за их недолгую встречу. — Феликс мой брат. — Брат?       Если бы эти двое сейчас были бы в фильме, на фоне обязательно зазвучала трель сверчков, но они не на экране кинотеатра, а в старом парке, поэтому тишину нарушает сам Джисон своими неразборчивыми звуками тотального ахуевания. — П-прости… Я подумал, что вы… Эм… — О каких взглядах ты говорил? — обрывает Минхо уже серьёзно задумавшись.       Он сам всегда смотрит в пол, либо на самого Джисона и в голове просвистела мысль, что парень говорил о их переглядках, но причём тут Феликс? — Забудь.       Минхо по своей натуре ничего забыть не мог, как бы он не старался. Каждые побои были свежи в памяти, каждый плач забитого в угол младшего брата хранился где-то в подкорке, а теперь память переполнялась ещё и от слов Джисона.       Всю следующую неделю с утра до вечера в голове звучал смех парня с самыми обычными глазами и с самым непримечательным лицом, но с самой, блять, приятной улыбкой на свете. Минхо зачем-то думал о Джисоне, даже когда тот был рядом. После той ночи, следующим же поздним вечером, парень на удачу снова вернулся в парк и там опять заметил Джисона на той же лавке.       Сюрприз.       Эти двое не договаривались о ещё одной встрече, их свело что-то иное, непонятное обоим взяло невидимой рукой и притащило в этот мёртвый уголок города. И встречались они так не сговариваясь всю неделю, болтая о самых простых мелочах, не затрагивая более глубокие темы. Джисону, в одну из таких ночей на неудобной лавке, стукнуло в голову узнать историю этого Ангела, спросить его о брате и почему он слышит фразу «вы с Феликсом похожи» от разных людей уже раз в десятый, жутко было интересно послушать и о серых глазах. Но интерес сменялся беспокойством, Хан не лез с расспросами, и отшучивался на любые вопросы в свою сторону, а после всегда завершал диалог первым, прощаясь и возвращая кофту, которая была третьим постоянным участником этих ночных переговоров, владельцу.       С Минхо было легко во всех смыслах и Хан на тысячу процентов был уверен, что парень расскажет ему всё, абсолютно всё о чём бы он не спросил, но не сегодня.       «Может быть, спрошу завтра…».       Джисона тоже всю эти дни занимали мысли о Минхо и собственные неозвученные «спрошу завтра». Пару раз Хан ловил себя на мысли, что сравнивает этого улыбчивого блондина с сумасшедшим Хёнджином. Но с Его Высочеством разве кто сравнится? Наверное, нет, но Джисон всё равно это делал.       Прошлое этих двоих всё ещё было загадкой для него — хоть что-то их объединяло, а в остальном всё было другим и ощущения с каждым из них наедине отличались.       Рядом с Хваном каждый вечер он наполнялся энергией и весельем на всю ночь вперёд, а Минхо это всё кипящее успокаивал, даря ощущение некой безопасности и настоящего комфорта.       О чём думал Хёнджин всю неделю — хуй его знает, но больше он губ Хана не касался, да и сам Джисон не намекал, что ему ужасно понравилось различать чужое дыхание в себе, и пробовать вкус незнакомой кожи. Те два поцелуя — это просто поцелуи, ничего сверхъестественного. Хан не хотел ничего большего и не надеялся получить, если честно. Ощущение неправильности всего накрыло его на третий или четвёртый день, как только спала эйфория от первого в жизни поцелуя под Луной.       «Так быть не должно».       Джисон повторял это себе сразу же, как открывал глаза и перед тем, как заснуть думал о том же: «это было просто дружеское баловство, не больше… Принц не может быть кем-то, кроме друга и я не должен смотреть на него иначе». Но Джисон смотрел, жадно разглядывал на каждом собрании этот красивый профиль, выточенный из самого дорогого и редкого мрамора, ловил каждый глупый смешок и сам смеялся его шуткам, и в голове в такие моменты, взрывались целые планеты.       Что-то выло, истошно скулило внутри каждый раз, когда Хван касался его, увлекая в свои тёплые и мягкие объятия. Хёнджин тоже был комфортом, которого Джисон был лишён.       На самом деле, парню стоило бы подумать о том, как без приступа тошноты возвращаться домой, а не о том, как бы подольше не выпускать нежной руки Принца из своей. Джисон всё рассказал другу, просто так, чтобы легче, наверное, стало. И после слов и миллиона шуточек Хвана стало действительно легче, словно всё дерьмо вылилось вместе с этими признаниями. Хёнджин не только слишком много шутил по делу и без, но и предложил переехать к нему. Этот королевский жест щедрости Хан отклонил почти сразу — это слишком, но ноги всё равно не спешили возвращаться в место, где его уже не просто игнорировали, но и взглядом пустым не награждали. Если удавалось сыну застать маму дома, то она либо отсиживалась в своей комнате, либо проходила мимо него с видом, словно Джисон умер и её нужно пожалеть.       Было крайне некомфортно и, если честно, больно.       «Сама виновата».       Примерно так и проходил каждый новый день Джисона: утром нежелание вставать с кровати, а вечером огромное нежелание возвращаться в тёплую постель. Зато дневное время суток и дальнейшие вечера ему очень даже нравились.       Вот и сейчас Хан спешит на отработку, уже зная, что уйдёт оттуда со счастливым лицом к любимым «алкоголикам», которые его ждут и которые обязательно после собрания завлекут его в новое маленькое приключение. — Джисон-и, прыгай в автобус, — невысокая женщина с гнездом кудрей на голове нежно подтолкнула замершего парня в сторону открытой двери.       Госпожа Им Наён или Госпожа Удача, как мысленно обозвал её Джисон, действительно очень вовремя возникла в жизни парня. Его пропуски никто и не заметил, потому что замечать было некому — старый босс-хуесос по личным причинам (или многочисленным жалобам) уволился, на его место пришла эта добрая женщина с вечным беспорядком из тёмных курчавых прядей и добрым старческим прищуром.       Появившись несколько дней назад в том же парке и в том же тёмно-синем комбинезоне, парень ожидал чего угодно, но не милой улыбки в качестве приветствия и короткой фразы: «тот парень с голубыми волосами мне всё рассказал, я тебя отмечала, не переживай и иди убирать мусор».       Сначала Джисона поразило наличие какого-то ещё «парня с голубыми волосами», он ведь один тут такой разноцветный был, а потом, увидев Чонина с лазурью вместо знакомого фламинго, вопрос отпал сам собой — младший снова прикрыл его задницу, а уж какой сказкой на этот раз, было как-то неинтересно.       Вот и сейчас эта Госпожа Удача хлопает «небесного» Чонина и подталкивает следом за Джисоном в уже полный автобус. — Вы двое, как братья, ей Богу, — по-доброму причитала Наён, забираясь в автобус последней. — Даже опаздываете всегда одинаково.       И действительно, Джисон мог смело назвать младшего своим братом, хотя бы по духу. — А куда нас сегодня везут? — крикнул кто-то из задних рядов, когда автобус плавно тронулся с места. — Парковая зона у железнодорожного вокзала, — ответила надзиратель, и уселась на единственное свободное место прямо перед «голубой» парочкой.       Решение Чонина сменить цвет волос Джисона не обидело, наоборот, безумно порадовало, да так, что Хан теперь ни на шаг не отходил от младшего, словно и правда приглядывал за своей маленькой копией — ответственности внутри прибавилось, а может всё объяснялось обычной привязанностью.       Хан не понимал новых чувств, которые сыпались на него градом, но главное — было не больно и даже приятно, что с Чонином, что с Хёнджином.       «А с Минхо, так вообще кайф». — Это там, где трасса на аэропорт и горы мусора? — снова простонал кто-то поломанным голосом с хвоста автобуса. — Да, едем туда, но не такие уж там и горы, — хмыкнула Госпожа Им, и уткнулась в свои любимые сканворды, игнорируя все последующие возгласы негодования.       А Хан Джисон уткнулся лицом в плечо Чонина, боясь быть слишком громким и непонятым. Шутки про трассу ворвались в его сознание, и один Чонин, который тоже уже был в курсе всех жизненных неурядиц непутёвого хёна, мог понять этот истеричный хрюкающий звук. Джисон таскался рядом с другом не только на отработках, но и тащил его после пить кофе и гулять по паркам и скверам уже свободными людьми без клоунских комбинезонов.       Снова можно было отсалютовать Хёнджину, за то, что на своём примере показал, что делиться с кем-то своими бедами не так страшно и вполне полезно. Джисон относительно вошёл во вкус, ему даже понравилось постепенно открываться, и не носить всю боль и обиду в себе до очередного эмоционального всплеска. Чонин делился с ним своими переживаниями, был открыт, словно книга, которую давно хотелось прочитать и удачно она попалась в руки, прямо-таки в самый подходящий момент. И Джисон читал её, отвечая на каждую строчку постепенно, не забегая вперёд.       Казалось, что жизнь медленно, но верно стала налаживаться, словно все его фантазии «из под одеяла» переносились в реальный мир и от этого становилось так по-особенному тепло и радостно, что даже ожидавшие горы мусора не могли напугать.       Ну, может быть он немного погорячился. Горы мусора действительно оказались горами, и радовало в этой ситуации лишь то, что до Эвереста они не дотягивали. Джисон наблюдал, как Чонин с энтузиазмом собирал всё в большой мешок, даже не испугавшись. Младший напоминал маленького солнечного зайчика, который резво скакал из стороны в сторону, всё стремительнее очищая территорию. Сам же Джисон, смотря на свой участок в метрах ста от главной трассы, засранный просто до невозможности, не торопился. Он сравнивал этот клочок земли со своей жизнью. Они ведь и правда были похожи — пустое место, никому ненужное и заваленное чужими неверными действиями. Поэтому, собирая каждый пакетик и бутылку, он представлял, что очищает свою жизнь от всего ненужного, как делает её непременно лучше и светлее. Вот убранный кусочек — это Джисон приходит в «АА», ещё чистый кусочек — это Хван врывается в его жизнь со своими глупыми вопросами, ещё часть — это появление Чонина со своей лучезарной улыбкой и уже не пугающим «хён». И так по нарастающей парень наблюдал, проводил аналогию и становился счастливее, что ли.       Жизнь без алкоголя уже не казалась чем-то невозможным и фантастическим. Джисон постепенно учился жить на кофе, а не существовать на спирте. И это было не так уж плохо.       С появлением в жизни нужных людей, становилось проще и приятнее переступать все подножки судьбы, да и стало их намного меньше. Одиночество уже не терзает душу, все высказанные матери обиды хоть изначально и тяготили, но с течением времени и вправду перестали кусать за совесть. Полегчало. Камень с души свалился мёртвым грузом куда-то вниз, сорвался и перестал давить, перестал мучить наконец-таки.       Приятных моментов стало больше, а тяги к спирту — меньше. Отсутствие похмелья тоже давало свои плоды — оказывается, просыпаться с ясной головой и без страха, что сегодня тебя может кто-нибудь коснуться и «сломать» неосторожным словом, намного приятней. Но ещё приятнее было осознавать, что помощь может прийти не только от прохладной бутылки чего-нибудь горького, что опаляет своим жжением горло, а от простого разговора с кем-нибудь по душам.       Чонин быстрее всех закончил со своим участком и принялся помогать Джисону так же, как никому ненужные парни решили помогать ему справляться с жизнью. Солнце припекало и становилось по-настоящему жарко, но не от «пакостей» погоды, а от чужих слов поддержки и понимания — Джисон в своём горе не одинок, каждый страдает по-своему, но вместе они создают нечто большее, что может помочь друг другу, а если ещё не помогли, то обязательно это сделают, держась крепко за руки.       В свободное, от исправительных работ, время Чонин тоже помогал Хану, служил своеобразной таблеткой от головной боли и страданий. И всё благодаря своей приветливости и открытости. Джисону казалось, что этот парень совершенно чист душой, даже несмотря на то, в каких условиях грязного похуизма он рос. Младший рассказывал о себе так, словно всё что происходило с ним было иллюзией, театральной постановкой или, на худой конец, байкой про соседей. И Хан поражался тому, что друга свои же собственные истории не задевали. В голове не укладывалось, как в столь юном возрасте, парню удавалось держать весь семейный быт на себе, перенять всю заботу о мелких, потому что маме с папой вообще-то некогда, учиться, да ещё и находить время на какие-то гулянки с сомнительными друзьями.       «Он ещё и обо мне заботится».       Чонин рассказывал о себе порциями, но большими и, как казалось Джисону, младший вообще ничего не утаивал. Наверное поэтому Хану и захотелось оплатить парню той же монетой. «Секрет за секрет». Именно поэтому и времени вместе они стали проводить в разы больше. Чонин с удовольствием составлял ему компанию в кофейне, не стеснялся и сам звать в гости или просто прогуляться в компании трёх сестричек. Джисон не отказывал. Он был благодарен за всё, что младший для него делал и мог даже обнять того без страха в качестве молчаливого «спасибо». А когда в их крепкие объятия на детской площадке вплетались ещё три пары кукольных ручек, то Джисон внутри ликовал и запускал победные салюты — всё правда постепенно становилось лучше.       Счастье, видимо, не за горами. — Устали? — Госпожа Удача появилась из ниоткуда, да не с пустыми руками.       Женщина протягивает парням запотевшую бутылку с водой и забавно, как бабушка из детского мультика, упирает руки в толстые бока. — Вроде того, — Чонин забирает бутылку и низко кланяется старшей. — Большое спасибо. — А мы скоро поедем назад?       Смотреть на очищенную от мусора территорию было приятно так же, как и неспеша разгонять свои личные тучи в душе, но всему своё время, а время, кстати, уже перевалило за четыре часа дня — давно пора закончить эти грязные дела, но те, другие провинившиеся, убирали свои участки с меньшим энтузиазмом, поэтому и задерживали всех остальных. Госпожа Им пожала плечами, ответила, что если они очень торопятся, то могут ехать назад своим путём, и Джисон за эту идею мысленно расцеловал милую женщину в её не менее милые пухлые щёки.       Пара сообщений Его Высочеству и, спустя каких-то полчаса, карета в стоимостью очень-много-миллионов-вон тормозит рядом с парочкой о чём-то спорящих парней. — Радость моя, а ты не говорил, что будешь не один, — Хёнджин выпрыгивает из машины и сразу бросается на шею друга, чтобы на ухо прошептать свой вопрос. — А это что за голубика за твоей спиной? — Эм… — Меня Чонин зовут, привет, — парень склоняет голову в приветствии. — Я вообще-то жду автобус, а Джисон ждал тебя. — А я…       Джисона в этот момент нагло отодвинули за спину, как раз в сторону задней открытой двери. — А я Хван Хёнджин, — Принц сегодня во всём королевском белом: облегающие джинсы, свободная льняная рубашка с рукавами-фонариками и такая же белоснежная панама, защищающая волосы от обжигающего Солнца. Выглядел он потрясающе, но вот улыбался как-то не так. С таким настроением Хёнджина Джисон ещё не знаком. — Поехали с нами? — Ой, спасибо… — Чонин миленько помахал другу на прощанье. — Но я на автобусе. — Да что ты за экземпляр такой, раз между Роллс Ройсем и вонючим автобусом выбираешь второе? — а вот тут Хёнджин звучал немного грубо, но вовремя встряхнулся и смягчил свой вопрос дежурной улыбкой.       Джисон предпочёл просто стоять за спинами этих двоих и хихикать от удовольствия. Два близких ему человека наконец-то встретились, и, ожидаемо, что Чонин в ноги Принца не упал, а наоборот, нос свой отвернул. А вот Хёнджина, тоже весьма ожидаемо, это задело.       «Поэтому он злится? Или что за херня с ним?». — А все с голубыми волосами такие упрямые? Вам что-то в краску подмешивают? — Хван крутит головой от одного «сапфира» к другому. — Голубь мой, пригласи своего друга поехать с нами и скажи, что я не кусаюсь… Пока не попросят.       Долго уговаривать младшего не пришлось. Чонин верил Джисону, а Джисон вновь растекался в благодарности перед парнем за безграничное доверие и много чего другого. Пока они ехали в тишине под грузным взглядом водителя, больше напоминающего отмороженного вышибалу из клуба, Хан не только мысленные оды любви младшему пел, но и вспомнил слова Криса про «клуб никому ненужных», где можно стать как раз таки нужным, можно стать семьёй. А почему бы Чонину не предложить обзавестись нормальными «родственниками»? С одним вот он уже познакомился, остальные тоже его примут, как родного.       «Хотя Хёнджин не сказать, что рад…».       Эту мысль Хан так и оставил в голове, попрощался с младшим обычными фразами, а затем снова в тишине доехал до того самого «семейного гнёздышка» со своим «братом по несчастью» и тут-то один из отложенных вопросов Джисон всё же задал. — Хёнджин, а скажи, — они уже стояли на знакомом бетонном крыльце и оба рассматривали красивые пышные облака приятного нежно-розового цвета. — А почему ты сюда ходишь? — Потому что я алкоголик. — Нет, ну… Ты ведь не по своей воле сюда пришёл?       Было бы странно, если бы Хёнджин ответил «да, пришёл сам», ведь он никаких усилий не прилагал, чтобы избавиться от зависимости, да он даже не скрывал, что продолжает пить. — Это наказание. — Наказание? — Ну да, жизнь кого-то наказывает и ставит в угол, точнее, садит на стул в этой дыре. — Тебе здесь не нравится, — скорее сам себе под нос заключил Хан, но Хёнджин услышал в этом вопрос, адресованный себе любимому. — А кому этот цирк уродов может нравиться?       «Мне», уже про себя ответил Джисон, «мне, никому ненужному уроду, здесь понравилось… Я стал нужным, например, тебе».       Обижаться на друга Хан не имел права, да и не мог. Стоило вскользь вспомнить эти красивые губы на своих не таких уж и красивых, как он вспыхивал, превращаясь в настоящий уголёк, и медленно тлел наслаждаясь своим же теплом. А потом этот уголёк тух, и холод облизывал кожу, потому что «нельзя думать об этом! Это неправильно!».       Джисон уже решил, что сегодня же придёт домой и выгонит все мысли о тех поцелуях хорошей дрочкой, и выберет он самое банальное порно с самой грудастой блондинкой из категории «от первого лица». — Приём, — пальцы Хвана громко щёлкнули прямо у опущенного носа Джисона. — Ты обо мне задумался? — Что? — «блять, неужели я что-то сказал в слух?». — А я вот о тебе думаю, — Хёнджин взял обе руки Джисона в свои, быстро глянул на часы из белого золота, и чуть наклонившись прошептал. — Давай сегодня вместо крыши проведём ночь у меня во дворце напоследок? — Напоследок? — Ага, — большие пальцы Хвана нежно прошлись по худеньким запястьям Джисона и обоих, кажется, это зрелище заворожило. — Родители разводятся и отец, скорее всего, погонит меня вместе с матерью, потому что так себе из меня наследничек вышел.       Хёнджин говорил это таким будничным тоном, словно ничего страшного не произошло. Да, фактически пока не произошло, но обязательно произойдёт. — Ты… — Хан шумно сглатывает и уже сам цепляется за руки друга. — Ты поэтому сегодня такой… — «такой тихий и грустный». — Странный?       Сидя рядом, на заднем сидении «кареты», Джисону показалось реально странным, что Хёнджин всю дорогу молчал, тупо уставившись в окно, хотя поводов поговорить или даже пошутить была масса. Люди, которые не знали парня, сказали бы, что это вполне нормально: ну сидит, ну молчит и что? А Джисон успел достаточно хорошо узнать Принца, чтобы понять — эта тишина была, пожалуй, громче любого крика.       С Хёнджином не всё в порядке. — Я не странный, а ужасно злой. Но спасибо тебе, что написал и дал повод сбежать из моего сумасшедшего дома, — Хван снова глянул на время. У них осталось ровно пять минут до начала собрания. — Эти двое сегодня за обедом орали о своих похождениях налево, и в подробностях пересказывали друг другу где и в какой позе трахались, представляешь? Мамочку, вот буквально вчера, наш семейный стоматолог натягивал прямо на кресле, а отец выебал мою бывшую одноклассницу… Не помню когда, не расслышал… — Принц чуть поёжился от сказанного. — Им уже настолько на меня насрать, что они даже не заметили… Блять, они даже не слышали, что я их зову. — Это ужасно, — с грустью в каждом звуке промямлил Хан. — Мне ужасно жаль, Хённи, — Хван стоит и улыбается, а Джисону безумно обидно за друга и вдвойне неприятно, что помочь ему он не может. — Давай лучше пожалеем этих блядунов и пожелаем им счастливого нового сифилиса.       На это Джисон уже не мог не отреагировать улыбкой. Казалось, что бы в жизни Хёнджина не произошло, какая бы неприятность его не затронула, он не перестанет быть собой — неунывающей колючкой и, наверное, это хорошо. — Ты чего? — Захотел поцеловать твой лоб, — губы Хёнджина уже растеклись от настоящей улыбки и губы Джисона, к слову, тоже естественно изогнулись, но в глазах, по всей видимости, друг увидел испуг. — Что-то не так?       Всё было не так. Потные ладони Хана в тёплых руках друга, вернувшаяся дрожь в коленях и приятный уголёк внизу живота — всё Джисону нравилось и не нравилось одновременно, и от этого ему было максимально некомфортно.       «Так нельзя».       С Ханом, видимо, были согласны и братья Ли, как нельзя вовремя оказавшиеся рядом. — У вас тут свидание? — Феликс выпустил тонкую струю дыма, и пустым взглядом уставился на сцепленные в замок руки парней. — Что-то вроде того, — Хёнджин лица не терял, его ничего не смущало, в отличии от покрасневшего Джисона. — Только я клоунов не вызывал, так что проходите мимо. — Зато ты вызываешь раздражение, — выплюнул Феликс, всё ещё не поднимая глаз.       Джисон заметил, что оба брата были сегодня явно не в настроении, какие-то поникшие и до невозможного хмурые, а увидев под широким рукавом футболки Феликса полоску свежего бинта, Джисон быстро смекнул, что что-то и в их семье случилось. — Я старался. Спасибо, что оценил.       Хан бегал глазами от одного парня к другому и решил, что правильнее было бы увести Хёнджина, и конфликт решится даже толком и не начавшись. Так он подумал и так он сделал, буквально потащил друга за собой в мрачное помещение, где наверняка его ослепит улыбка Криса или яркие фонари под глазами Господина Кима. Джисон упорно двигался навстречу к этому «свету», а Хёнджин упрямо тянул его назад, потому что в спину им только что прилетел ответ Феликса: — Не помню, чтобы я говорил, что мне интересно твоё мнение.       Хёнджин в землю врос и Джисон вместе с ним.       «Нет, нет, ну только, блять не начинайте опять».       Хан таблицу умножения так хорошо не помнил, как каждую перепалку между этими двумя. Хван как-то на крыше признался ему, что сначала Феликс ему очень даже понравился, пока рот не открыл и не послал его на хуй в ответ на безобидную шутку. С того момента и началась эта тупая вражда, ведь если однажды задеть Его Высочество, то прощения во век не сыскать. — Ой, — Хёнджин резко вырвал руку из некрепкого хвата и театрально приложил к сердцу. — Прости, если тебе не понравился мой ответ, но, если честно, мне всё, что касается тебя до пизды. Не интересно? Тогда не открывай рот в мою сторону, и не заставляй тратить на тебя своё время. — Хённи, — Джисон снова хватает друга за запястье, и пытается привлечь к себе внимание.       Не получилось.       Хван делает шаг навстречу блондину и тот тоже делает, но два, а вместе с ним и Минхо. Один Хан из оцепенения выйти не может, потому что опять вспомнил слова Принца: «однажды, клюв этого цыплёнка обязательно познакомится с землёй» и очень бы не хотелось, чтобы это случилось именно сегодня. Да вообще никогда. Но одна рука всё не может отлипнуть от холодной ручки, а вторая всё ещё горит от фантомного тепла Хёнджина. — Или что? — пробасил блондин, смело делая третий шаг вперёд. — Или на твоём лице появится настоящая грязь. — Когда ты уже успокоишься с этой грязью? — Феликс звучал крайне устрашающе, и Минхо выглядел также, как и глубокий грубый голос брата — жутко. А одно каменное выражение лица Хвана, облитое ядом чего только стоило.       Джисону плохо, он бледнеет на глазах, только, увы, никто этого не замечает. — Когда твой рот обхватит мой член, тогда я и замолчу по поводу этого, — почти в лицо выплюнул парень. — Потому что… — Не смей, — вмешался старший брат и на Джисона этот голос подействовал, как заклинание, снимающее невидимое проклятие.       Ноги снова двигались, но, увы, голова не соображала, потому что вернулся вкус страха, и разъедал теперь язык, который оказался бесполезным — Джисон не мог из себя даже звука выдавить, увидев свирепость, отпечатанную на лице Минхо. Хан привык к перепадам настроения Хёнджина, ведь он по сути безобидный даже в гневе, а вот чего ожидать от Минхо непонятно. — А ты научи своего брата манерам, котёнок. — Откуда тебе известно, что такое манеры? — в ответ рявкнул Феликс. Вышло слишком громко и Хан, который в этот момент оказался рядом, в самом эпицентре событий, кажется, не просто вздрогнул, но ещё и в размерах уменьшился. Они стояли теперь все тесным кругом, и каждый достаточно близко видел лица других. — Сомневаюсь, что мамочка тебя этому учила.       У Хёнджина в этот момент прямо-таки искры из глаз посыпались. Джисон снова схватил друга за руку, напоминая, что он рядом, он его заземление, но Хван этого жеста не заметил, к сожалению, зато кое-кто другой увидел и с немым вопросом уставился на парня. — А что досталось тебе от мамочки, кроме тяги к алкоголю и дерьма на лице? — Заткнись, — Феликс снова дёрнулся вперёд, чуть ли не сталкиваясь со своим недругом лбами. — А ты попробуй заткни, — Хёнджин даже глазом не моргнул на этот выпад, но почувствовав на плече чужую руку, он отвёл взгляд с ненавистного «грязного» лица Феликса и теперь обращался к его брату. — Держи своего питомца подальше от меня. — Хван, — прохрипел Минхо, и этот хрип тоже странным образом отозвался внутри Хана.       Ему хотелось как маленькому и напуганному мальчику встать между этими двумя и капризно потребовать перестать, он был готов и ногой топнуть если поможет.       Минхо так и продолжал сжимать плечо Принца, но вот его глаза, полные тумана, были обращены к другому — к Джисону. — Только не вздумай выпускать когти, — Хёнджин дёрнул плечом и что-то добавил про бешенство и диких животных.       Джисон уже не слышал, потому что в голове стучало «беги за Крисом» и он побежал, но остановившись у двери зачем-то повернулся, почувствовал, видимо, что внезапная тишина явно признак чего-то нехорошего и кинул быстрый взгляд на друга. Зря. А может и нет.       Хван слишком резко отстраняется, отталкивая Минхо и тут же падает на колени. Ослепительно белый наряд Принца в миг пачкается тёмными каплями крови, которая хлынула из ноздрей. Вот оно — его счастье в белом одеянии — не за горами мусора, а на пыльной дорожке наклоняет голову всё ниже и ниже, и тонкими пальцами водит по лицу, и Джисон, сам себя не понимая, уже не бежит за помощью, а сам героически встаёт перед скорчившимся другом, и со всей дури толкает Минхо в грудь.       Его действия явно опережали мысли, зато бездействие привело ко всему этому безобразию.       Что случилось? Что Минхо ему сказал? Какого хуя у Хёнджина льётся носом кровь? — Хватит! — ещё один толчок прилетает в грудь блондина. Хан смотрит прямо в это знакомое доброе прежде лицо и не узнаёт стоящего перед собой. — Зачем ты его ударил?       Феликс где-то рядом злобно смеётся, считая, наверное, каждую упавшую на землю крупную каплю, пока Хёнджин тихо всхлипывает за спиной у Хана и неприлично много матерится. — Зачем всё это? — внутри Джисона, прямо в груди, загорается нечто незнакомое и пугающее.       Этот костёр уже не напоминал о страхе, так полыхало желание отомстить за друга. Тому и без этой всей херни словесной трудно и Джисон его понимает, как никто другой не понял бы, наверное. Никто не хотел понимать Хёнджина, даже он сам. А Ли Минхо, видимо, не понимает за что его толкают всё дальше и дальше. — Джисон, хватит, — парень не отвечает и просто шагает назад, даже не стараясь защитить себя.       Хан останавливаться не собирался и он всем своим видом это показывал, вбивая всё негодование то в твёрдую грудь, то в плечи — куда придётся.       Стоило снова быстро оглянуться и увидеть, как Хёнджин противно сморкается, и по подбородку стекает сгусток кровавой слюны, то ударить захотелось уже по лицу. — Скули погромче, мне не слышно, — продолжает смеяться Ли младший.       Хан слишком слабый и физически и духовно, он вот-вот сам следом за Хёнджином на колени упадёт, но не от чужих слов или зловещего смеха, а от переизбытка странных чувств, которые камнем тянут к земле, ниже, прямиком в ад. Секунда, две и Джисон действительно летит вниз следом за Минхо, который споткнулся о бордюр, от очередного не хилого толчка, и схватился за вовремя летящие к лицу сжатые кулачки. — Джисон, я его не… — Минхо застывает, когда парень падает на него и кончиком носа утыкается в щёку. — Не трогайте его, — это всё, что хотел донести Джисон и, как только этот шёпот дошёл до ушей Минхо, следом на бледную кожу упала первая солёная капля.       Хан действительно слабый. То, что он случайно смог повалить парня не значит, что он молодец; то, что он плачет, буквально, на груди Минхо — отвратительно.       Снова ощущать себя таким невероятно больно, но не больнее, чем чувствовать страдания друга, хоть тот и не показывает, что ему плохо. Джисон не умеет разбираться ни в людях, ни в прочей чепухе, которой учат в «нормальной жизни», зато в своей хуёвой жизни он научился чувствовать чужую боль. Причём настолько сильно, что невыносимо плохо становилось самому.       Он не знает, как помочь, как облегчить чужие переживания, но уверен на тысячу процентов, что сейчас, даже своими малыми силами, он должен защитить и не дать этому чувству вечной боли заполнить Хёнджина до краёв.       Джисон, однажды, заполнился и переполнился, и чтобы друг так же не утонул в этой бурлящей реке, Джисон, наверное, и по головам пойдёт, а не только на чужую грудь ляжет. — Я не трогал его, Сони, — Минхо смотрит прямо, их носы теперь трутся друг о друга, а слёзы Хана всё продолжают печальным дождём поливать лицо. — Клянусь, я… — Ему больно… — Хан тихо всхлипывает и со всей силы жмурится. Он снова спасает себя своими иллюзиями. — Мне… Мне тоже больно, Минхо… Не трогайте его, — пересохшие губы двигаются медленно, и едва касаясь царапают щёку Минхо. — Он хороший, правда, просто… Не трогайте его. — Прости, Ханни, — голос парня был мягким, как трава, на которой они пластом лежат и тихим, как смех Феликса где-то там, уже совсем далеко, где теперь слышится странная возня и причитания Криса.       Минхо на происходящее у крыльца никакого внимания не обращает, а пристально рассматривает морщинки, собравшиеся на переносице и в уголках глаз. Он следит за каплями, которые быстро стекают уже знакомыми дорожками по щекам Хана и капают на его лицо. Он боится даже моргнуть, потому что происходящее кажется ему сном, страшным кошмаром.       Джисон злится на него, а может, что намного хуже, боится, иначе как ещё объяснить дрожь, которая сотрясает лежащее сверху хрупкое тело? — Прости, если я обидел тебя, но Хван… — гладкие губы, особенно верхняя чуть приподнятая, тоже едва ощутимо проходится по влажной щеке Джисона и его это не смущает, он не думает отворачиваться. — Он не такой хороший, как ты думаешь и он не может быть тебе другом.       От этих слов Джисон громко всхлипывает и трясёт головой. Его ладони сминают чужую футболку, и голова так и тянется прижаться к той самой груди, которую он колотил несколько минут назад и завыть ещё громче.       Минхо извиняется слишком много, и каждое «прости» Хан чувствует шёпотом уже на губах. Так близко. Так горячо. — Джисон, — губы Минхо уже во всю мажут по дорожкам слёз. Так приятно было ощущать эту нежность, или надуманную заботу, что уголки губ парня сами по себе подпрыгнули вверх после очередного всхлипа. — Послушай… Просто услышь меня, Ханни, — чужие руки обвивают Джисона и несмело обнимают, прижимают к груди, к самому сердцу. — Однажды, Хван убил человека… — так обидно, блять, слышать такое и нестерпимо больно. Джисон до этого думал, что вот он — пик его боли, но он ошибся. Всегда ошибается. Его начинает трясти с удвоенной силой, а Минхо теперь не боясь обнимает парня со всей силы, словно защищает от всего этого грёбанного мира и укрывает от своих же сказанных слов. Джисон мычит что-то, жуёт губы, и роняет горячие капли теперь на шею парня, вжимая нос в чужую кожу. — И я не хочу, чтобы ты стал следующим.       И Минхо действительно не хотел. Чего он желал в этот момент, так это чтобы синеволосый парень по-настоящему улыбался, чтобы в глазах были не очередные слёзы, которых, он уверен, было в жизни Джисона более чем достаточно, а яркие звёзды, которые были бы адресованы лишь ему одному.       Минхо мечтает, чтобы это всё вышло за пределы его мыслей и стало реальностью. «Мне страшно потерять того, в ком я нашёл смысл», — читается в его сияющих «звёздочках» вокруг зрачков, которые сигнализируют о подступающих непрошенных слезах, а Джисон во всю воет без перерыва в этот момент, как самый настоящий малыш, у которого пытаются отнять нечто дорогое сердцу.       Если бы существовал переводчик с языка боли на понятный всем человеческий, то Минхо бы разобрал в этих звуках то, что мычали губы Хана куда-то в выпирающую ключицу: «Не говори так, иначе ты перестанешь быть для меня другом».