Клуб «Ненужных людей»

✦

      Что есть гнев человеческий? Для одного — это подобие страсти или некая извращённая форма этого разрушающего всё и всех вокруг чувства. А для другого — испытание. — И я за ним больше не побегу, Мин. Ты меня прости, но я не хочу…       Чанбин, по правде говоря, еле держится, чтобы прямо сейчас не рвануть со всех ног, чтобы догнать Феликса, и хорошенько так к земле лицом не припечатать за то, что расковырял в нём. Проснулся тот, уже забытый гнев, с которым Грей выходил когда-то на ринг, затягивая боксёрские перчатки. Белый шум в голове тоже ни о чём хорошем не говорил. Под подобный диапазон частот он месил и втаптывал других с особой жестокостью, но уже сейчас, в настоящем — на уличных боях.       Хочется, безумно хочется, но с него достаточно. — Бин, где? Где ты и…       Самая страшная форма гнева для Со Чанбина — гнев от бессилия. Он сделал всё возможное и даже невозможное, переступая через своё хрупкое «я». Всё было зря. — Я пытался, но с меня хватит.       «А начиналось всё так красиво», — вздыхает парень, прикрывая ладонью глаза, из которых должны рваться обидные слёзы, но их нет. Ничего нет.       Вечер и правда начался хорошо, да и весь день в целом был не так уж плох… Как и вся неделя до этого ебанутого вечера.       «Что же ты наделал, Феликс?». — Что будем делать сегодня? — младший растирает пальцами по лицу веснушки и мечтательно улыбается, увидев перед собой стопку свежих протеиновых блинов. — Дай сироп, без него есть не буду.       Со послушно и, главное, без лишних слов, лезет в холодильник, цепляет бутылочку с клубничным сиропом и ставит рядом с тарелкой. — Чай? Кофе? — Молоко хочу, — Феликс высовывает кончик языка и с милой застывшей мордашкой обильно поливает завтрак густыми лишними калориями.       Чанбин снова суетится у холодильника, наполняет стакан ледяным молоком, и только после этого садится напротив, к своей порции желанных блинов. — Так какие планы?       Младший заводит привычную пластинку о «планах», а Чанбин лишь вздохнуть может расстроенно, потому что всё, что он предлагает, Феликс обычно отклоняет.       Решив дать их катастрофически хрупким и неустойчивым отношениям ещё один шанс, Бин и подумать не мог, что шатать теперь будет его самого и каждый день по несколько раз. Диалоги с Феликсом — это минное поле, или самая настоящая азартная рулетка без каких-либо шансов на выигрыш. Чанбин проигрывает всегда: при любом раскладе, при любой погоде и в любом, даже самом незначительном споре.       Но несмотря на всё это, парень чувствует себя счастливчиком, как ни странно, ведь добился-таки главного — Феликс рядом, а на остальное как-то похуй.       Стерпится и слюбится. — Могу предложить свидание в сафари-парке, — Чанбин запихивает в себя кусок печёного теста и медленно пережёвывает под басовитый смех Феликса. — Ну так себе место, — у блондина солнечные пятнышки на лице танцуют. — Тем более, ты же боишься эту живность. — Не боюсь, — Бин мотает головой и тут же пятернёй зализывает серую гриву назад. — Ну свиней точно боишься, я помню, — младший размахивает блестящей от слюней и сиропа вилкой в разные стороны и продолжает гоготать. — И ещё помню, ты говорил, что к ламам больше ни за что на метр не подойдёшь. — Я могу общаться с ними на расстоянии, не проблема, но… Вот кроликов или белочек я бы покормил, — Чанбин, поддавшись смеху любимого, тоже прыскает в кулак. Ему неловко, что он вроде такой большой и сильный, боится маленьких поросят и пушистых верблюдовых, но поделать ничего с собой не может. Детская травма и заметные следы от звериных зубов на голени дают о себе знать. — Это мило, но всё равно скучно, — отсмеявшись, Феликс продолжает ковыряться в блинах, а Бин одним местом чувствует, что тот просто слова подбирает, в которые обрамит свою идею для свидания. — Отвергаешь, предлагай.       Феликс кривится, взгляд в тарелке прячет, и еле слышно выдаёт: — Давай в клуб сходим?       Чанбин напоминает себе о непредсказуемости своего «минного поля» и тяжко вздыхает в очередной раз. Неужели он ожидал чего-то другого от этого союза? Неужели запах пороха и тревога за то, что в любой момент всё может взлететь к чёртовой матери, не стали родными, пусть и за такое непродолжительное время? — Без выпивки, просто потанцевать, отдохнуть… — тараторит младший. — Пожалуйста, Бинни. Я уже с ума схожу от скуки.       Вариантов отказать у старшего не было и не будет. Если бы он сказал своё «нет», Феликс бы психанул, закатил скандал, но своего бы добился. К чему время тратить и нервы заодно? — Только не в тот твой любимый блядюшник. — Ладно, — довольно улыбается парень, снимая с вилки кусок блина.       Старшему кажется это пошлым и вызывающим, а Феликс подкрепляет эту уверенность, обхватывая следом влажными губами пальцы, чтобы бледные капли сиропа слизать. Вдох. Выдох. Чанбин возбудился и честное слово, парню отругать себя хочется за то, что позволяет Феликсу играть с его чувствами, да так нагло и за святым делом — прямо за завтраком. — Прекрати.       С всё таким же пошлым, но приятным для слуха причмокиванием Феликс прекращает, конечно же. Он же хороший мальчик, послушный. Точнее, пытается быть, но чертей за день не выдрессируешь. Недели оказалось тоже мало.       Старший заметно напрягает каждый мускул на лице, и даже прятать эту угрюмую гримасу не думает. Пусть Феликс видит его отношение к подобным выходкам. После того «первого» раза думать в сторону секса не хотелось, а уж двигаться тем более. Зато младший ежедневно намекал и пытался склонить Чанбина к желаемому. Старший хоть и заводился с полуоборота — это не сложно, но себя тормозил, ведь в памяти ещё свежа та мерзость, что происходила прямо на этом столе. Феликс забыл или забил, а Чанбин вот помнит, корит себя до сих пор и старается, правда старается отмыться от сделанного, но тяжело это, как оказалось.       Невозможно.       Следы на теле Феликса исчезли, словно и не было их никогда, кожа уже не пахнет сексом, а напоминает что-то карамельное и приятное как прежде, а вот что касается Чанбина… Его кожа тоже пахнет своим естественным ароматом, но душа отдаёт гнилью — её, увы и ах, отмыть не так-то просто.       Время должно вылечить и очистить. Просто обязано.       Парень дожёвывает завтрак под очередные смешки младшего, а затем, рука за руку, они идут к дивану, чтобы до вечера лежать в обнимку и наслаждаться неизменной классикой, обязательно с ДиКаприо в главной роли.       Феликс действительно меняется, пусть и медленно, и, возможно, нехотя, но прогресс определённо есть. Он теперь даже не думает ворчать в сторону старых фильмов, на которые Чанбин молиться готов, и лежит себе под боком, с интересом наблюдает за развитием сюжета, даже комментирует временами или пародирует реплики главных героев.       Чанбин тоже смотрит внимательно, но на своё солнышко. Он эти шедевры кинематографа все наизусть выучил, а Феликса он, оказывается, знает ничтожно мало. Младший и тут за дни совместного проживания поддался, раскрыл кое-какие карты о себе. Так, например, Чанбин узнал, что без подушки между ног Феликс в жизни не уснёт, а ещё в памяти отложилась любовь этого веснушчатого к шоколаду и выпечке. Буквально вчера он попросил Чанбина притащить как-нибудь какао, масло, муку, пергамент и прочую ерунду для какого-то десерта, и старший принесёт. Может не сегодня, и не завтра, но солнце своё он порадует.       Обязательно.       Под эти «сладкие» мысли парень задремал, прижимаясь к младшему всем телом. Необъяснимо хорошо и спокойно было, а невинные поцелуи в щёки, которыми одарил любимый, пытаясь разбудить, подняли душевное настроение Чанбина до отметки «идеально».       Они справятся. Всё обязательно будет хорошо если не сегодня-завтра, то через неделю или две точно, а там уже и до настоящих идеальных отношений не далеко.       Погода к вечеру намекала оставаться дома и продолжать греть и согревать друг друга в обществе дивана и подушек. Ветер за окном гнул ветви деревьев, срывал молодую листву, а на небо пригнал тучи, которые временами сверкали пятнами то тут, то там от секундных ударов молний.       Чанбин не настаивал забить на свидание, ведь Феликс, так или иначе, забил бы хуй на его тревогу и ушёл бы «танцевать и отдыхать» в гордом одиночестве. Минуты, которое они обязательно потратили бы на выяснение отношений, оба провели за выбором одежды.       Старший ожидаемо примерил на себе образ крутого парня, натянув узкие чёрные джинсы с цепями на боку, а поверх белой футболки накинул любимую косуху, в которой он выглядел, как гроза района.       Феликс же этой ночью решил быть простым, но соблазнительным: серые джинсы-трубы с прорезями на коленях, обычная белая майка с глубоким вырезом, гвозди и цепи в ушах и строгий чёрный пиджак с шипами на вороте.       От предвкушения крутой ночи младший прыгал и скакал, как ребёнок перед вручением подарков — терпение явно к Феликсу никак не относилось. В такси парень тоже неустанно поглядывал в камеру телефона поправляя и без того идеально прямые волосы, и ногой не забывал дёргать, словно и правда чуда какого-то ждал, и всё дождаться не мог.       Как только парни вышли из душного авто, их грубо «поцеловал» порыв ветра, растрепав и серые, и блондинистые пряди в разные стороны. Настроения, а точнее настроя на ахуенный вечер это стихийное недоразумение, к счастью, не сдуло. Младший прямо-таки рвался к басам и вспышкам софитов, а Чанбин его тормозил ненамеренно.       Яркая неоновая вывеска клуба, в который старший привёз своего единственного и ненаглядного, передала «привет» из прошлого. Когда-то давно, а кажется, что совсем недавно, именно в этом месте Чанбин запивал своё падение с Олимпа. Здесь было по своему хорошо и в какой-то степени безопасно. Короче говоря — здесь все свои и от этого спокойно. Даже парень-вышибала на входе всё тот же. С ним-то Бину как раз и хотелось ненадолго зависнуть, поболтать или посплетничать по-мужски, но Феликс и его желание веселиться, тянули за руку к суете и барной стойке.       Внутри всё было тоже без изменений, и это старшего успокаивало. Длинный и узковатый проход мимо многочисленных уборных, вывел их в самое сердце клуба «MAXIDENT», где царил пошлый розовый, натёртые до блеска пилоны вдоль стены и соблазнительно мягкие, даже на первый взгляд, диваны, обитые бархатом всё в том же ярко-розовом оттенке.       Чанбин оглядывается не только по сторонам, но и бросает взгляд чуть выше, а именно на балконы, которые неизменно остаются в тени. Если не знать, что они там есть, их ни за что не увидишь. На второй этаж парень поднимался лишь однажды, и то не по своей воле. Перебрал он с выпивкой одной прекрасной ночью, как раз под рассказы о том, что мать его сменила замки и ему тупо негде больше жить, и знакомый бармен затащил его наверх в одну из таких секретных комнат, где из освещения были лишь точечные блики от больших диско-шаров из общего зала.       Воспоминаний о той ночи Со не сохранил, спасибо убойной текиле в шоте, а вот сейчас, вдохнув этот воздух заряженный спиртным, дриллом и приторным ароматом чужих разгорячённых тел, очень захотелось подняться наверх и вспомнить как в тех комнатах интимно и спокойно.       От представлений всего этого не голова закружилась, а мышцы скрутило, и Чанбин невольно сжал ладонь Феликса, видимо до хруста, потому что тот противно пискнул, открывая рот в его сторону. Пусть вечер и начался с извинений, но начался же — это главное.       Феликс предложил сесть за баром, проигнорировав комфортные места рядом с танцполом, и старший согласился.       Не соглашаться нельзя.       За стойкой их встретили с тёплой улыбкой тот самый знакомый бармен — Чхве Сан и незнакомая, но на вид дружелюбная кукла с пшеничными кудрями по плечи, которая представилась коротко и просто — Лиса. — Тебе как обычно? — Сан играет бровями и поглядывает на Феликса, которого вниманием обделили с первых секунд, и тут же исправляет ситуацию, интересуясь пожеланиями нового гостя: — Чего желаете? — Водки с соком, — перекрикивая дикий бас, отвечает Феликс. Чанбин ломано улыбается, угрожающе шлёпнув парня по бедру, и заказывает обоим колу без сахара. — Что? — парень явно переигрывает с удивлением, широко распахивая глаза. — Он же про желания спросил. — Без алкоголя, — наклоняясь ближе, Чанбин едва не облизывает ухо Феликса, унизанное холодными украшениями. Волна возбуждения внезапно прошлась по телу, смывая то, о чём старший мысленно договаривался с самим собой.       Атмосфера, плотные биты, потные тела вокруг, словно маслом обмазанные — всё располагало к разврату, и Феликс, такой умопомрачительно красивый, желанный и неизменно горячий во всех смыслах, тоже оказывал подобный эффект.       Чанбин и забыл, какое на вкус оказывается безумство.       Младший тем временем бегущей строкой в глазах читает эти мысли, и чуть развернувшись, устраивает ладони на бёдрах парня, обтянутых в тонкую чёрную ткань. Играет. Пальцы дразнят, ползут к ширинке, но подошедший вовремя Сан сбивает весь настрой и звоном стаканов со льдом и очередной не то шуткой, не то вопросом к Грею, по которому явно успел соскучиться.       Чанбин хоть мысленно и морщится от этой помехи, но всё же в тех же мыслях старого приятеля сердечно благодарит. Ещё бы немного, ещё бы чуть-чуть выше забрались пальчики Феликса, он бы подхватил его и отправился прямо в уборную, где свет достаточно приглушён и музыка в разы тише — благоприятная обстановка, чтобы грязно трахаться и упиваться стонами друг друга.       «Какой пиздец», — за глупой ухмылкой прячет громкие мысли Бин, откидывая упавшие на лицо пряди.       Рукой он всё ещё чувствует Феликса рядом, а ещё он ощущает твёрдый стояк, который нужно постараться сбить, и как можно скорее. Холодная газировка не остужает, а болтливый бармен не помогает — его не слышно, поэтому Грей целиком и полностью концентрируется на музыке и позволяет быстрому ритму битов избивать своё сознание. Феликс тоже, по всей видимости, растворяется и в атмосфере, и в музыке, и поэтому дёргает Чанбина за руку, кивая в сторону возвышенного танцпола в центре зала. — Пошли?       В зрачках плещется желание, выходя за берега. — Я не танцую, Ликс, — чтобы быть услышанным, приходится приблизиться и буквально дышать солнечным жаром младшего. Градус в штанах поднимается снова. — Ну пожалуйста, Бинни, — это просьба вибрирует у виска и доходит точно до кончиков пальцев.       Феликс голосом умеет играть не хуже, чем своими маленькими ручками. — Нет, — старший не сдаётся. Он бы рад объяснить, что тупо стесняется и смущается публики, но его ведь не поймут, а может и высмеют после сказанного. Проще быть просто с ярлыком «скучный».       За спинами слышится резвый смех девушек. Феликс отвлекается, засматриваясь, как те запрокидывают головы на барную стойку и широко открывают рот, ожидая порции алкоголя, а Бин в этот момент любуется бликами лазеров и софитов, которые лижут украшенное веснушками лицо и в тысячный раз облизывается сам.       Феликс невероятно красив и слишком сексуален. До их «официальных» отношений, Чанбин ещё держался на добром слове и на уважении к личным границам, но теперь-то можно спустить себя с поводка. Клубный хаос идеально подходил к тому, что так нравилось младшему, его парню, и Чанбин, вопреки всем своим запретам не вести себя как животное, вдруг захотел зубами свою невидимую цепь разгрызть, чтобы любимому удовольствие доставить. Феликс и его меняет, пусть сам об этом и не подозревает.       «Он ведь хочет. Ему это нужно».       Старший правда готов свою нежную совесть послать на хуй далеко за рамки приличия и увести Феликса, своё давно желанное и можно сказать долгожданное солнышко в туалет. Но солнышко само спрыгивает с барного стула и бросив сухое: «пойду потанцую», растворяется в толпе пьяных и счастливых.       Недолго Чанбин его взглядом провожает, потому что тоже отвлекается на весёлую компанию девиц рядом. Такие они молодые, беззаботные и отвратительно размазанные. Одно известно: здесь, в этом клубе, им ничего не грозит. Тут всегда царил мир и уважение, ведь контингент на процентов девяносто девять состоял из спортсменов, а уж они правила приличия знают — не приставать и никого не обижать.       Но что их ждёт за стенами этого клуба? Там ведь другой дикий мир со своими неприличными законами.       Чанбину не по себе.       Сан снова оказывается напротив, по ту сторону бара, и «спасает» от воплей в голове и от воспоминаний о случайной встречи с Феликсом у стен другого клуба — того самого блядюшника, где дружки насильно раздевали его, пока он был в режиме энергосбережения. Гадко.       Бармен выпытывает подробности где Бин пропадает, чем живёт и как выживает. Чанбину скрывать нечего — выпаливает всё, как на духу.       А Феликс тем временем, скрытый от глаз старшего толпой вспотевших, плывёт по волнам музыки в прямом смысле слова. Он клубы и бары обожал и обожает до сих пор. Пусть он раньше и отключался в середине тусовки, но на утро всегда был приятный осадок чего-то кайфового в голове. Феликс в такой стихии, как рыба в воде, поэтому его не пугают незнакомые лица рядом и чужие руки на талии — привык. Его не беспокоит и волнующий нервы шёпот на шее — тёплый и до ужаса бархатный. Он поглощён музыкой, он в танце, а всё остальное — сопутствующее, но точно не отвлекающее.       Быстрый ритм чуть замедляется. Молодые люди, тесно прижатые друг к другу, тоже сбавляют темп, переходя в режим размеренного покачивания. Феликс спиной чувствует то, от чего его кроет — ласку и желание, но это всё, блять, чужое.       Приплыли. — Хочешь выпить? — змеем искусителем язык незнакомца облизывает ухо. Очень горячо. Тело моментально реагирует волной приятных мурашек. — Я угощаю.       Если довериться ощущениям, то тот, о кого сейчас трётся младший, в разы больше и выше, но страха нет. Есть только мгновения прошлого, где после таких предложений непременно следовали эффектные поцелуи с горьким вкусом спирта на языке.       Сейчас так нельзя.       Феликс кивает, и его тут же тянут за руку куда-то прочь, подальше от прожекторов и лишних глаз.       А вот выпить можно.       Всю недолгую дорогу до диванов Феликс томно прикрывал глаза, доверяя себя незнакомой руке, ведущей в неизвестность. Воздух вокруг был проспиртован основательно, отсюда и этот странный транс, из-за которого парень не сразу догоняет, где он оказался. Ощущение лёгкого опьянения уже преследует его. Надышался. Ему больше не надо, но вот в руке оказывается гранёный бокал с чем-то ароматным и наверняка крепким. Возможно виски.       «Возможно, Бинни меня убьёт».       Быстро оглянувшись и убедившись, что старшего на горизонте нет, и он всё так же далеко, Феликс делает первый глоток, успокаивая себя, что ничего страшного не произойдёт. Он просто позволяет себе в прямом смысле отдаться моменту, и за такое жизни лишать как-то несправедливо.       Он научился контролировать себя, и чужой контроль ему не нужен.       «Это всего-навсего виски…», — мысль, следующая за вторым жадным глотком.       Ему жарко. Пиджак вмиг становится таким тяжёлым, что хочется его сбросить с плеч. Стробоскопы ослепляют. Губы ломает глупая улыбка. Его трогают. Под слоями одежды на голой спине остаются невидимые отпечатки чужих ладоней.       Кажется, по таким острым ощущениям скучать глупо, но Феликс скучал, по-настоящему скучал.       Парень, стоящий вплотную к нему, и правда на голову выше, поэтому Феликсу приходится свою задрать, чтобы рассмотреть своего искусителя повнимательнее.       Красивый, как дьявол.       Его слегка шатает, но это не пугает. Ему хорошо, хоть и снова жарко. Феликс допивает до дна. Глаза будто клеем залили — не открываются, а если всё же получается, то ничего чёткого парень перед собой не видит. Мутно и жутко.       Как же давно он не мешал спиртное с клубной музыкой. Такой «коктейль» гарантированно вырубает, и очень быстро. — Хочешь ещё? — незнакомец зарывает пятерню в свои тёмные блестящие волосы, которые едва-едва доходят до линии скул, и гипнотизирует своими чёрными дырами вместо зрачков.       Соблазняет? Феликсу кажется, что да, и он добровольно падает в эту пропасть, бездумно кивая. Он, может, и не «голодал» по алкоголю, но во рту моментально пересохло после этого вопроса — дикая необузданная жажда и банальное желание пить проснулось.       Опять софиты выжигают роговицы. Быстрые повторяющиеся вспышки путают ориентиры. Перед ним уже никого и в то же время все. Феликс теряется в том, что видит и в том, что должен видеть.       «Ничего страшного, всё нормально, всё очень хорошо». — Ты один здесь? — парень щедро льёт в пустой бокал не глядя. Всё своё внимание он дарит Феликсу, и его это более чем устраивает. — С другом. — С другом… — незнакомец мычит не то вопросительно, не то разочаровано, но главное — очень близко. Блондин различает пьяное дыхание на щеке, но не отстраняется.       Всё под контролем. А тем временем по шее ползают чужие длинные пальцы. Приятно. Музыка больше не расслабляет до нирваны, а пробуждает внутри демонов — они хотят вырваться, хотят свободы.       Ещё больше свободы.       Басы врываются в сознание громким хип-хопом с хрипом от огромных колонок, вбитых в стены, и тело само поддаётся этим манящим импульсам. Феликс двумя глотками «прощается» с напитком, поднимает руки и делает волну расслабленно, но вызывающе — дразнит и удивляет реального демона, который без стеснения обвивает хрупкую талию младшего и притягивает к себе без лишних вопросов.       А в этот же момент за баром Чанбина не дразнили, а вполне ожидаемо бесили пьяные и рьяные, готовые даже запрыгнуть на стойку, лишь бы дали выпить поскорее. Слово «очередь» алкоголь нахуй стирает из памяти, а следом удаляет воспитанность и аккуратность.       Один из таких неосторожных и нетерпеливых отдыхающих, выхватывая свой коктейль, проливает одну треть, и как раз на спокойно наблюдающего за этим цирком Чанбина.       Рычать и кулаками махать смысла нет, да и желания тоже — Бин не такой уж и вспыльчивый, но вот совет дать он в состоянии — язык чешется. Увы, накосячивший исчезает из поля зрения так же быстро, как и появился пару секунд назад, словно и не было его тут никогда.       Значит, не время для советов, а время смыть с себя эту липкую жижу, которую где-то прямо сейчас накосячивший посасывает через металлическую трубку.       Ещё на пути к уборным Чанбин отметил про себя, что людей в клубе прибавилось и причём заметно. Парень подумывает над тем, чтобы Феликса найти в этой каше из тел, да за руку вывести на воздух. Душно. Очень хочется домой, просто невыносимо и необъяснимо как хочется, либо ему просто неинтересно быть тут одному, без своего солнца.       Чанбин — человек в прямом смысле домашний. Для него нет большего счастья, чем любимый удобный диван, приставка или фильмы на экране за миской попкорна. Ему может быть хорошо и без окружающих, без лишних, но младший… Складывалось ощущение, что ему-то как раз общество необходимо. В противном случае, один на один он дичает.       О причинах Со конечно же не думал, а просто довольствовался тем, что есть. Он ведь не психолог и не философ, чтобы голову ломать над непостижимостью и многогранностью человеческой натуры.       «Действовать по ситуации», — вот его выдуманное только что в длиннющей очереди кредо, которого он впрочем, придерживался всю свою жизнь.       По-прежнему смертельно душно от пьяного смрада.       По сторонам Бин не смотрит. Его на пятой или шестой минуте бесполезного подпирания стены начало подташнивать от стоящих рядом, и плевать было, знакомые его окружали лица или нет. Парень решает забить на попытку «отмыться» и возвращается на своё законное, по его скромному мнению, место.       Место, которое нагло заняли. — Прошу прощения, — Чанбин склоняется к девушке в красном облегающем платье, которая не только стул заняла, но и его стакан с колой начала в руках крутить.       Реакции ноль.       Тогда Бин, проглотив неприятный горький ком моментального поражения, падает на соседний стул — Феликса, и снова обращается к ней. Блондинка продолжает игнорировать. Это злит и заводит до огня в сжатых кулаках.       Очень хочется покинуть этот уголок города, который некогда казался не то, чтобы раем, но подобием дома точно.       Поддавшись яростному настроению, Бин выхватывает напиток, чтобы «милой леди» указать на её место, но когда та поворачивается, тогда в каменную статую превращается сам Чанбин, не ощущая деревянного стула под собой.       «Вот так сюрприз». — Ты что тут делаешь?       Музыка на фоне продолжает бить по ушам, поэтому приходится постараться, чтобы до собеседника дошёл вопрос.       Чэвон коротко машет рукой, растерянно хлопает длинными ресницами, дружелюбно улыбается и выбирает другой способ «докричаться» — двигается со стулом ближе, почти вплотную, к своему знакомому. — Привет.       В нос тут же пробирается запах свежих полевых цветов или травы — парень не разбирает что это, но ему определённо нравится. Скромная улыбка, вырисовывающая едва заметную ямочку на щеке, гнёт пересохшие губы.       О кричащих вокруг и требующих выпивку, Чанбин тоже забывает. Чэвон, нарушив личное пространство, вытеснила собой злость на всех и на саму себя в частности. — Ты что здесь делаешь? — Бин чуть склонившись повторяет вопрос, кончиком носа он зарываясь в мягкие волосы — источник этого крышесносного аромата дикой природы. — Ты одна?       Блондинка кивает на второй вопрос, а первый… Первый игнорирует, потому что ну что за идиотский вопрос? Что люди делают в клубах? Что сам Чанбин тут забыл? Вместо ответов Чэвон нападает со своими расспросами, но немного другого плана. — Давно тебя здесь видно не было. Почему решил вернуться?       Чанбин за секунду забывает, как дышать, а через другую — вспоминает. Выбора у него нет. Вопрос девушки не в ступор вбил, а заставил что-то из прошлого очнуться. А именно того Бина, который засыпал лицом на этой барной стойке.       На толпу уже глубоко похуй, музыку парень не слышит, себя настоящего забывает. — Ты… Ты меня знаешь? — у Чанбина проблем с памятью не было. Если бы прежде их дороги с Чэвон пересекались, он бы запомнил наверняка. — Откуда?.. — Расслабься, здоровяк, — девушка сверкает улыбкой и аккуратно похлопывает собеседника по плечу. По напряжённому до невозможности плечу, на секундочку. — Тебя все знают, разве нет? — Все? — Ну, ты же надежда бокса Южной Кореи, и про тебя только глухой, наверное, не слышал, — Чэвон прерывается на смешок, а вот Чанбину не до смеха. И правда в нём сейчас проснулся тот разбитый парень, которого толкнули вниз, и кто? Родные, сука, люди. — Больно было падать?       Девушка словно в голову ворвалась без стука, устроилась удобно и била вопросами точно в цель.       Мучила.       Больно. Чанбину было, есть и будет больно. Всегда. Но показывать это другим необязательно.       По тренерам и залу Грей не скучал, по родному гнезду и маме — тоже. Как она сейчас живёт, он понятия не имеет, но надеется, что счастливо. Очень хочется верить, что его неудача отрикошетила удачей для мамы. Прошлое своё он не отпустил, а тупо смирился с ним, подружившись с обстоятельствами. Так ведь правильно? Так ведь советуют поступать? — Я… — в глазах Чанбина сейчас не стробоскопы искрятся, а обычные вставшие слёзы мерцают. Он не будет плакать, мысленно упрашивает их вернуться назад и не срываться вниз, и вроде как получается. Вместо лица сейчас каменная маска, но похуй — сам с собой договориться смог и это главное.       Бин опускает голову, прячет то, что Чэвон выковырнула — прошлое, и надеется, что сделала она это неосознанно и без злого умысла — просто женский трёп из любопытства, не более. — Чего раскис? — Да так, — Бин дёргает плечами, стараясь сбросить с себя тяжесть от вспыхнувших воспоминаний, и старательно давит улыбку. — Падать всегда неприятно.       «И всегда больно».       С этой же натянутой до предела вымученной улыбкой, парень отворачивается к бару. Совсем не те разговоры они ведут. Это же ночной клуб, где всем должно быть плевать на проблемы — всё, абсолютно всё забывается в коктейлях, танцах и одноразовых знакомствах. Парень оглядывается, ищет с кого бы пример взять и на что бы сменить тему. Ничего, кроме спиртного в голову не лезет.       Девушка, тем временем, уже потягивает из стеклянной бутылки обычную виноградную газировку и продолжает пялиться на Бина.       Неуютно стало. — Ладно, — спустя пару минут молчания, оживает парень. — Со мной всё понятно, но ты… Ты не спортсменка, так? Значит, тебя сюда кто-то привёл? — Сама пришла, — с наигранной обидой Чэвон дует губы и щёки заодно.       От этой гримасы парень улыбается уже со всей своей искренностью — Чэвон милая. — Ты знаешь, что это за место? — Да, для таких, как ты. — Ну да, — Бин снова дышит цветами и травами. — А ты что здесь делаешь?       Это клуб «для своих» — для тех, кто так или иначе помешан на спорте или связан с ним. Значит, Чэвон… — Я хожу на курсы самообороны, и про клуб этот мне тренер рассказал.       Тренер. Самооборона. Шрам от ожога на шее, который не так уж и хорошо видно из-за копны волос, но всё же он до неприличия большой, выделяющийся… Уродливый. Бин косится и на мелкие неаккуратные пятнышки на плече — тоже сморщенные следы от ожогов. Жутко. Парень хоть и бывший спортсмен, но он не стереотипный тупица и может сложить факты, которые прямо перед его лицом «мелькают». — Собрание Анонимных Алкоголиков, курсы по самообороне… Насыщенная у тебя жизнь, — Чанбин, кажется, решил пошутить, развеять своё, в первую очередь, напряжение, и Чэвон его поняла, не стала обижаться или отворачиваться. Улыбнулась. — Умею я удивлять, скажи? — Ага, — «она и правда удивительная».       Феликса тоже в эту самую минуту удивляли окружающие его лица. Все такие красивые, такие манящие и толкающие в бездумное безумие, но всё под контролем. Он выпил ещё одну порцию и на этом решил остановиться — сейчас его занимали танцы в самом сердце зала, а от помех он отмахивался. В этой клетке из тел он свободен как никогда. Ему хорошо. Он больше не спотыкается о полупьяные мысли и отрезвляет себя танцем.       Старается, по крайней мере.       Время перестало играть хоть какую-то роль. Этот вечер хотелось растянуть до самого конца бесконечности, о которой все говорят. Так хотелось ощущать себя всегда.       Парень наивно верил, что свобода его заключается в отсутствие запретов со стороны других, но и своих собственных рамок он не выставил. Забыл. Ему опять до плохого хорошо. Ему нужно ещё и побыстрее. Его опять жадно обнимают и тянут от света во мрак.       А мрак на несколько секунд навис над головами всех присутствующих. Все софиты и лазеры погасли, а через мгновение снова стало привычно ярко и прямо-таки ослепительно. — Что значит, ты по ошибке попала в АА? — Бин ловит глазами вспышки на лице девушки, засматривается, но вовремя берёт себя в руки — пялиться ведь неприлично.       Парень смог-таки вынырнуть из стоячего болота неудобных разговоров о себе. Настала очередь Чэвон делиться своими скелетами в шкафу. Девушка пожаловалась, что нашла новое собрание, где всё не так весело, как было на их сборищах, всё по прописанным правилам — ни шагу влево, ни шагу вправо, и в конце недели выдают монетки в качестве мотивации. Но она также и упомянула, что ей ни монетки, ни собрания эти не нужны — она с алкоголем никогда в тесных отношениях не состояла.       «Все так говорят». — Это долгая история, — блондинка крутит платиновые пряди между тонких пальчиков и выискивает глазами барменов. — Угостить тебя ещё колой? — Давай лучше я тебя угощу? — скулы у парня ощутимо сводит, но перестать улыбаться он не может.       На эту затянувшуюся приторную улыбочку, Чэвон хмыкает и смотрит, как на поехавшего головой, но, на удивление, не отстраняется. Заметно, что ей вполне комфортно рядом с этой горой мышц. Однако… — От напитка не откажусь, но если решишь ко мне яйца подкатывать, — лицо девушки оказывается опасно близко. Луговая трава и полевые цветы по новой щекочут обоняние. — Я тебе их вырву и в глотку затолкаю, понял?       Глаза её неестественно горят, и Чанбин опять засматривается неосознанно на эту игру света. Красиво. «Красивая».       Угрозу Чэвон приправила такой же маньячной улыбкой, что нервным тиком застыла на губах парня. Он понял…       Он понял, что у неё был печальный опыт с парнями, раз она их так не выносит. Вспомнить только её перепалку с Феликсом…       Феликс — имя, которое тут же колоколом зазвенело в ушах. Он забыл про Феликса, про своё любимое солнце. Глаза уже бегают по макушкам — знакомой светлой он не видит; Бин поднимается, вытягивает шею до предела, пытается найти его в центре зала, где все, как назло решили в этот момент поднять свои грёбанные руки. Младшего по-прежнему не видно.       Не тревожно до ужаса, а банально странно и немного стыдно.       Чэвон снова копирует эмоции и тоже обеспокоено оглядывается, пытаясь угадать, что там знакомый увидел. Ничего. Никого. — В чём дело? — Феликс… — парень падает на стул, так и не отыскав своё сокровище в этой куче мяса и костей. — Я здесь с Феликсом, а он там один… — А я думала, что мне показалось, — расстроенно улыбается Чэвон, опуская уголки губ. — Показалось? — Я видела его там, но подумала, что кошмар привиделся, — больше лица видно не было. Свой точёный профиль девушка скрыла волосами, словно шторкой отгородилась от собеседника. Отдалилась. Но ради одного вопроса, она вновь открылась, наклонилась, чтобы свой вопрос почти прошептать, а не прокричать: — Собираешься уйти?       В голосе не было любопытства, даже намёка на интерес. Слышалась реальная грусть и это вбило Чанбину в грудь невидимый кол. — Пока не собирался, — парень сглатывает вставшие в горле оправдания.       «Здесь безопасно», — твердит себе Со, «ему ничего не угрожает, его не обидят». Эта мантра даёт свои плоды, и расслабленная улыбка возвращается на своё прежнее место. Чанбину тоже в компании Чэвон хорошо и безопасно во всех смыслах этого слова. Она его отвлекает и не даёт перевоплотиться в жуткого невротика, переживающего по поводу и без.       Однако за своё личное солнце парень готов волноваться каждую минуту жизни, ведь Феликс слишком беззащитен перед этим миром, нереально хрупок, хоть и пытается доказать всем, что у него есть броня. Нет. У младшего есть только его страхи и проблемы, которые прячутся внутри и безобразными язвами гниют годами. Чанбин и на этот счёт переживает. Постоянно.       Разговор с Чэвон помогает и реально спасает, что удивительно. — И всё же, я бы с удовольствием послушал твою историю, — Со теперь сам двигает стул ближе к девушке. Между ними даже двух-трёх сантиметров нет. Ему жизненно необходимо отвлечься, и раз девушка не против… Раз она выделила его среди остальных представителей мужского пола, Бин своим шансом воспользуется.       Людей стало ещё больше. Их, спокойно сидящих у барной стойки, облепили со всех сторон. Захочется встать и сбежать — не выйдет. Клуб забит, кажется до отказа, и это нервирует. От этого тоже стоит отвлечься и переключиться. — А я бы с удовольствием рассказала, но не здесь же, — блондинка хихикает, прикрыв половину лица ладонями.       Очень вовремя розовые лучи прожекторов решили упасть именно на девушку. На запястьях и предплечьях тоже вспыхнули бледные пятнышки. Если не знать об их существовании — не обратишь внимания и не заметишь. Те, что Бин уже видел прежде на плечах и на шее, по настоящему заблестели тёмным пурпуром с блеском металла.       Нельзя сказать, что серебро на шрамах — это красиво. Шрамы есть шрамы. Их априори за нечто шедевральное принимать нельзя. Неправильно. Для одних это страшный изъян, для других некая особенность, а для третьих — пожизненное напоминание о боли и ничего более. Чанбин старается в мыслях не перебирать всю жуть, что могла коснуться тела этого юного создания, отговаривает себя в ярких красках рисовать чужую трагедию, но кое-какие наброски всё же делает.       Никто не заслуживает шрамов, но у всех, абсолютно у всех они есть. Видимые. Невидимые. Все так или иначе изуродованы. — Можем выйти на улицу, — Бин демонстративно обмахивает лицо ладонями. Включает актёра, хотя в помещении действительно жарко до ломоты в костях, и притворяться не надо. — Воздухом подышать, поболтать… — Ты серьёзно? — Чэвон продолжает смеяться, и ей удаётся даже громкую музыку перебить своим мелодичным голосом.       Парень кивает, и уже стоит на ногах, протягивая руку знакомой, которая с лёгкостью могла бы стать его подругой. Блондинка зацепила мгновенно, ещё тогда, на собрании. Она словно точная копия Ликса — несдержанная, дерзкая, и по-своему поломанная.       Видимо, душа Чанбина всегда будет неравнодушна к таким людям. — Ты такой галантный, я не могу, — кричит Чэвон, запрокидывая голову. Снова её резкий смех не отталкивает, а притягивает. — Нет, ну правда… — Я не собираюсь добиваться твоего сердца, — смеётся в ответ Бин, касаясь носом ароматных светлых прядей. Честное слово, этот навязчивый аромат свежести запросто может свести с ума, и вот он уже почти… — Расслабься. Это просто вежливость и воспитание.       Странно, что многие, и Чэвон в том числе, воспринимают хорошие манеры за что-то сверхъестественное, но с иным, совсем не тем подтекстом. Страшно.       Чанбин и себе даёт команду расслабиться, выдохнуть и сделать шаг назад. Возможно, он увлёкся, возможно и правда девушке непривычно или некомфортно от его активных знаков внимания. Нужно быть осторожнее, ведь, несмотря на их более-менее душевные беседы, они всё ещё чужие друг другу, даже близко не друзья.       А хотелось бы… Парень легко может вообразить себе их дружбу. По правде говоря, за те полчаса наедине он уже это сделал. В какой именно момент Чанбин взял и представил себе Чэвон своей подругой, он точно не вспомнит, но это и не нужно. К чему формальности и точности, когда всё так просто и складно у них получается?       «Но ей это не нужно». — Слушай, — девушка цепляется за плечи парня и притягивает к себе. На фоне агрессивное техно качает толпу, стоящие у бара тоже подхватывают безумное настроение, а Бин в этот момент упирается руками о стойку, ограждая Чэвон от чужих локтей и неаккуратных взмахов бокалами. Защищает. — Ты сказал, что пришёл сюда с цыплёнком, но как кто? — Что?       Рёв за спиной запредельный. У парня начинает закипать кровь. Его достали эти тычки в спину и пьяные, требующие непонятно что, оры, на которые бармены ожидаемо не реагируют. Они тоже по горло сыты животными повадками. — Я говорю… Феликс… Ты с ним пришёл, да? — Со кивает. — Он тебе кто?       Так быстро, как возможно ожидалось, ответ не найти. Чанбин просто не знал как правильно и на всем понятном языке объяснить, кто Феликс для него. Он единственная белая роза в букете красных; он спасение через разрушение; он укрытое грязными тучами Солнце; он неидеальный элемент, запросто подходящий к нему каким-то необъяснимым образом; он — всё и он же — тотальное ничего.       Как всё это обрамить в один короткий ответ? Никак.       Чанбин задумался, серьёзно так голову загрузил, выбирая наиболее подходящее определение своему веснушчатому счастью. Мог бы, конечно, и рукой махнуть, да ответить ерундой, но хотелось быть честным, ведь не каждый день у него спрашивают не о самом Феликсе, а именно о том, какую роль он играет в его собственной жизни.       Таких вопросов не хватало.       Ручки Чэвон всё ещё на плечах. Чанбин чувствует, как она сжимает их, когда поблизости кто-то резко вскрикнет или хлопнет по деревянной стойке стеклом. Она словно за спасательный круг цепляется; доверяет, что странно, ведь не должна.       Она его не боится.       Чем он лучше других? Почему с Феликсом она одна, а с ним другая? Почему она не смотрит на источники шума и своего стресса, а заглядывается на него и только на него? Почему? — Мы вместе, — тщательно «распробовав» каждый вариант, наконец, выдавливает долгожданный ответ Бин. — Мы встречаемся.       Сухо, но достаточно правдиво.       Он рассчитывал, что сейчас Чэвон уберёт руки, отвернётся, снова спрячется за невидимую, но прочную стенку, но нет, девушка в очередной раз удивила — крепче схватившись за твёрдые мышцы, она притянула парня рывком к себе, чтобы просто обнять.       Снова в голове тысяча и одно «почему?» Зачем? Разве её неприязнь к Феликсу не должна отзеркалить на Бина? Эти и десятки других вопросов отпечатались удивлёнными морщинками на лбу парня. Чэвон оказалась любопытной личностью, которой хотелось утолить свой собственный интерес; её хотелось изучить и «выучить», как самую странную историю на страницах книги жизни.       Пока вокруг бегают лазеры и танцуют лучи софитов по бокалам и бутылкам, на плече становится заметно тяжелее от головы девушки. Хотя, разве это тяжесть? Бину не сложно обнять и утешить в ответ, и он не против того, что его используют в качестве подушки, да хоть в качестве спасательного жилета он быть не против. Видимо Чэвон перенервничала. Очевидно.       Интерес к ней растёт в геометрической прогрессии. — С тобой всё нормально? Не плохо? Хорошо себя чувствуешь?       Блондинка убедительно кивает, но в такой духоте разве можно быть в порядке? Бин хочет снова предложить выйти и глотнуть свежего воздуха, но его отвлекает следующий вопрос: — А давно вы встречаетесь? — температура голоса опаляет ухо и шею парня. Бин отрицательно качает головой. — И у вас всё серьёзно?       На это Чанбин тоже хотел мотнуть головой, но вовремя себя остановил. Он с Феликсом на самом старте, но с планами на счастливый финал. Это можно назвать чем-то серьёзным? Или это всё можно обозвать лишь глупыми надеждами одного влюблённого романтика? Больного романтика, если говорить точнее. — Я надеюсь.       Чэвон отлипает, привычно уже хватается за плечи и буквально отталкивает парня от себя, но не отпускает. Гипнотизирует. И Чанбин на этот гипноз ведётся, старается уловить то, что в кукольных глазах сверкает, но не может. Никому не под силу угадать мысли другого — это миф или обычная больная фантазия, но почему то парень решает, что у него получается, и он видит подобие жалости и разочарования.       Он реально больной. — И ты с ним счастлив? — а после этого вопроса блондинка взгляд отводит, бегает глазами по клубной публике. Ей неловко? Она всё же думает о том, чтобы проскользнуть в сторону выхода? Что на её лице написано? На этот раз вариантов у парня нет.       Слов не тратя, он кивает, почти сразу, как вопрос коснулся его ушей. Он всматривается в губы напротив, в надежде следующий вопрос уловить раньше, чем услышит, сквозь плотную завесу звука. Чэвон больше не говорит, и лишь поджимает губы в той, уже знакомой грустной полуулыбке.       Оба чувствуют неловкость. Надо бы тему сменить. Опять они забрели не туда.       Феликсу тоже становится неловко, когда его касаются не только сзади, но и спереди. Везде и всюду. Из-за вспышек не разобрать кто и зачем — это наверняка просто танец, успокаивает себя парень, стараясь вырваться из тумана с терпким ароматом разврата. Сам он никого не трогает, лапают только его, но он устал быть куклой. Ему не терпится показать себя, ему хочется стать соучастником, ему жгуче желается развлекаться и завлекать в свои игры без чётко установленных правил.       Ему нужно показать своё собственное «Я» и выиграть.       Всё реальное становится нереальным. Это уже не часть танца, ведь он далеко от танцпола. Они далеки. Ладонь оказывается крепко зажата чьей-то чужой, потной и липкой рукой. Феликс тоже мокрый, но от этого он не чувствует дискомфорта, наоборот, он оттягивает майку, оголяет торс, демонстрируя рядом стоящим, что ему тоже чертовски жарко. Ему одному, своему искусителю, он показывает себя настоящего — до остальных дела нет.       Алкоголь из крови почти вышел. Его место заняла жажда, напоминающая эйфорию после первого в жизни стакана пива. В голове лабиринты из правил и запретов, в зрачках полыхающий огонь — сигнальный костёр, а в паху приятное жжение.       Его завлекают непонятно куда и ноги сами плетутся в очередную неизвестность. Адреналин у парня на максимуме, и именно он подгоняет его в сторону недозволенного — к барной стойке, где полно желаемого и сорокоградусного.       Приходится постараться, чтобы найти себе место между дёргающимися парнями и девушками, но поддержка в виде чужой горячей руки заметно придаёт сил.       На другом конце бара, буквально в паре метров от своего солнышка, Чанбин, собрав всю свою уверенность, локтями отталкивает танцующих рядом молодых людей. — Ну что, — «рыцарская» ладонь вновь обращается к даме. — Выйти не желаешь? — Нет, — пальцы снова впиваются в мышцы. Кожа под слоем другой, искусственной кожи, горит настоящим огнём. Девушка явно сильнее, чем кажется, и парню такой контраст по нраву.       Улыбка так и держится на губах. — Тогда извини меня, я ненадолго тебя покину, — старается перекричать гул справа и слева Бин, и делает шаг назад. Его не отпускают. — Нет. — Ты чего? — Не оставляй меня, — губы дрожат, Чэвон напряжена или напугана, но чем? — Пойдём со мной? Воздух и правда не помешает, — Чанбин уже таращится на Сана во все глаза, намекая подойти и лакомое местечко придержать для них.       Когда знакомый бармен оказывается рядом, к щекам Бина неожиданно прилипают чуть влажные и запредельно горячие, к тому же и чужие, ладони. Руки волшебным образом отвлекают. Жар повсюду. Ещё немного, и пот ручьями будет лить по лицу Бина, да и по всему телу заодно. Его захлестнули, кажется, все чувства разом. — В чём дело? — вопрос с той же сладкой улыбкой, тянущей за собой и добрый прищур.       На деле же, внутри Чанбина землетрясение. Просто так людей не хватают, а такие, как Чэвон, особенно. Он правда не дурак, и много способен понять без слов.       Он чувствует. — Давай ещё посидим?       Девушка снова пугает широко распахнутыми глазами, и мелкой, едва различимой дрожью, которую можно было бы списать на вибрацию от битов. Вздохнув, Бин повторно упирается руками в стойку, заключая Чэвон в подобие клетки и думает, как поступить: докопаться до источника её тревожности или снова молча обнять и отогнать панику.       Это ведь она в огромных глазах бегает? Чэвон страшно? Чего она боится? Кого? Почему, чёрт возьми?       Бальзамом на сердце льётся осознание, что он и правда для девушки особенный в каком-то плане. Ей спокойно с ним, ему она не грубит и позволяет укрыть себя в надёжных объятиях. Почти до дрожи в коленях доводит Чанбина этот факт — быть особенным для кого-то безумно приятно.       Да, ночные клубы и подобные увеселительные заведения — это не место для слёз, трагедий и заумных разговоров, и уж тем более панике здесь не место. Тут принято общаться без слов. Вот Чанбин и «общается», смыкая руки на лопатках девушки. Проводя ладонью по гладким выжженным волосам он «рассказывает», что готов поддержать и тревоги отогнать. Он способный парень. Девушка тоже редкими похлопываниями по спине его «благодарит», устроив подбородок на твёрдом плече. Без слов. — А про это расскажешь мне потом? — спустя минуту тесного контакта, интересуется парень.       Стоять ему не тяжело, но так близко быть с кем-то — невыносимо до испарины на лбу. К тому же мышцы на спине нещадно ноют от напряжения, и от неосторожных назойливых толчков в том числе. — Лучше тебе не знать, — вроде улыбается, а вроде и грустно ухмыляется девушка, отворачиваясь. Теперь бутылка газировки интересует её куда больше, чем стоящий рядом парень.       Ну почему?       Девушка опять удивила, точнее парня поразила «погода» внутри неё, которая сменилась поразительно быстро. Мгновенно. За секунду.       «Она и правда напоминает Феликса».       За этой мыслью цепочкой тянутся и другие, касающиеся этих двоих. Чанбин рассматривает девушку внимательнее, глазами водит по её профилю и видит знакомые черты лица, обращает внимание на чуть вздёрнутый маленький нос, разрез глаз и кукольную форму губ про себя отмечает. Они не одинаковые, не близнецы, но пугающая схожесть есть.       «Даже цвет волос, чёрт возьми, такой же».       Это открытие парень оставляет при себе. Не трудно догадаться, что Чэвон бы вряд ли оценила сравнение с Феликсом — с человеком, который по каким-то причинам не полюбился ей с первого взгляда.       А Бин вот полюбился. Опять разум сверлит один единственный вопрос «почему?».       Людей всё так же много, музыка слышится громче и ритмичнее, а нехватка кислорода продолжает давить по вискам.       Толпа податливой массой, похожей на горячий и мокрый пластилин облепила со всех сторон. Феликс не теряет ориентир — видит стену, идёт к ней. Точнее пытается идти ровным шагом, но приходится нагибаться, протискиваться, проскальзывать выворачиваясь, и быстро, потому что он не успевает. Тот, кто этим вечером дал ему ключ к забытому счастью пропал из поля зрения. Он его потерял. Зато Чанбина он увидел, с другого конца бара, в обществе какой-то шлюхи, обнимающей его ненавистно долго. Обидная печаль моментально вцепилась своими когтями в разум, и за четвёртым, а может и пятым бокалом виски на её место пришёл тотальный похуизм.       С ним так нельзя.       Голову сдавливает от бесконечных вспышек, лёгкие тоже не в порядке. Сам Феликс ощущает себя пустым «от» и «до», словно всё нутро его выпотрошили и бросили к ногам танцующих, чтобы те топтали, прыгали и уничтожали некогда живое и важное. Мнимое счастье кончилось, эйфория издалека помахала на прощание рукой и испарилась. Холодно. Феликс дрожит от реального льда, каким-то образом проникнувшего внутрь.       Зря Чанбин поступил с ним так.       Рассеянно оглядываясь по сторонам, он силится отыскать знакомую бежевую рубашку и длинные тёмные волосы — ему нужно за кого-то зацепиться, чтобы самому на пол не рухнуть. Парень всё крутит и крутит головой, словно смысл всей своей жизни проебал. Его нет. Смысла нет. Того человека, имени которого он даже не знает тоже нет.       Стена всё ещё магнитит к себе, и Феликс поддаётся, бредёт к ней, спотыкаясь о свои собственные или чужие ноги. Какая разница? Настроение у него упало, и оно-то наверное и путается в ногах, тягучей резиной. Крики и возгласы за спиной и перед собой парень игнорирует, хотя они тоже тормозят его, как и ярое желание ещё раз взглянуть в сторону бара и увидеть, как Чанбин без него прекрасно проводит время. Всем, кажется, здесь весело, кроме него одного. Не страшно, ведь и их отпустит. Этой справедливости Феликс улыбается из последних сил и вбивает затылок в гладкую стену. Добрался.       Выделяясь из толпы активно танцующих и кружащих, блондин замер настоящей статуей, обнимая себя за костлявые плечи. Ему действительно до странного холодно, и дрожь внутри нарастает, словно у него разыгралась лихорадка в самый неподходящий момент. Ему непонятно от чего его кроет, но он совершенно точно осознаёт, что чувствовать себя пустым, покинутым и смертельно холодным ему не хочется. Не нравится. Хочется тепла.       Обида крошит все моральные устои. — Меня ждёшь? — знакомый-незнакомый парень неожиданно оказывается рядом.       Феликс смотрит на него снизу и улыбается с оттенком облегчения — нашёлся, а в правой руке, тем временем, теплеет от очередного стакана обжигающего пойла. Плевать на кубики льда, плевать на количество спиртного в стекле, на Бина тоже кристально похуй — парень одним глотком всасывает в себя желанное: настоящий огонь, лаву, горячительную отраву. Это его лекарство, и нельзя больному запрещать облегчать своё существование.       Сквозь возникший в разуме туман Феликс видит своё бессилие не только перед ситуацией, в которой оказался, но и перед всем ёбанным миром в целом. Обидно.       Левая рука сама ползёт к изученной прежде шее. Удобно. Его обнимают снова, но как-то по-новому. Его прижимают уже не с силой и жадностью, а со страстью и горькими мокрыми поцелуями мимо губ и вниз к ключицам. Это то, что было нужно ему, чтобы не захлебнуться навязчивыми мыслями. Необходимое тепло расслабляет, и Феликс наконец-то избавляется от соблазна, поддаваясь ему. Придуманное ранее личное горе тоже приходится в сторону отодвинуть. Никому непонятное горе ведущее к саморазрушению.       Чэвон сдалась. Она снова прежняя — дерзкая и со своими чертями в глазах. Былой страх, как рукой сняло, и Чанбин на мгновение задумался, а не играла ли она? Он ведь с ней совершенно не знаком, он её не знает и поведения её не понимает. Подозрение, что волнение внутри неё было фальшью плевком стекает по душе. Он ведь от всего сердца, а она…       Она теперь сама протягивает руку, второй цепляясь за тонкую серебряную цепочку от маленькой сумки через плечо, сама спрыгивает со стула, и сама же предлагает выйти, да побыстрее. Чанбин вновь взглядом намекает Сану сохранить пустые стулья, и расчищая путь, ведёт спутницу в сторону выхода. Вопросов в голове масса, и каждый Со в мыслях проговаривает, репетирует, чтобы звучать складно и непринуждённо, когда придёт пора их задавать.       В первую очередь он бы хотел узнать, чем ей тогда Феликс не угодил, и чем, наоборот, угодил он сам? Потом он бы спросил её про странное поведение, которое свежо в памяти — и десяти минут, кажется, не прошло, ну и ещё ему интересно было бы послушать о том, что, а точнее кто, оставил ей следы на коже.       Ему интересно узнать всё.       Каждое слово парень в голове подбирает старательно, пока блондинка следует за ним по пятам, крепко держась за его широкую ладонь. Она такая же влажная, мягкая и банально приятная.       «Как у моего солнышка».       Отталкивая в сторону очередного незнакомца с бутылкой пива в руках, Чанбин мысленно ликует — ещё немного и выход. Свобода. Чэвон по спине проводит ногтями, намекая непонятно на что. Внимание на этом парень не заостряет, и лишь добавляет очередной вопрос в копилку, но стоило ему буквально выползти из толпы, и наткнуться глазами на своё солнышко, как все прежние вопросы из головы вылетают. Остаётся только один: — Какого хуя?       Младший едва не висит на шее высокого темноволосого парня, и губами мажет по коже. Чтобы пугающую галлюцинацию отогнать, Бин резво трясёт головой. Чёрные пятна и яркие белые точки, напоминающие искры быстро исчезают, возвращая уже знакомую картину — Феликса, обнимающего и целующего кого-то другого. Не его.       «Какого, блять, хуя здесь происходит?».       Новый вопрос, толкающий парня в сторону «парочки», жжёт и обжигает не только сознание, но и сердце обливает кровью, по температуре схожей с кипятком или расплавленным металлом. Больно. Необъяснимо больно.       На удивление преграды в виде пьяных отдыхающих в этот раз нет — путь свободен. Теряя ощущение времени и пространства, Чанбин, кажется, со скоростью света подлетает к младшему, и крепко вцепившись в его хрупкое запястье, сбрасывает руки, которые совсем не на своём месте.       Он ничего не говорит, лишь давит взглядом, и Феликс, только-только вернувшийся в реальность, ошарашено смотрит сначала на своего парня, а потом на чужого — на того, чью шею решился проверить на прочность. С каждой секундой выглядит младший всё хуёвее и хуёвее — вот-вот в обморок упадёт, а может это просто свет так удачно «упал», подчеркнув все глубокие впадины на лице, отпечатанные непонятными эмоциями.       Бин чувствует, как Чэвон — невольная свидетельница этой драматической постановки с возможными элементами боевика, впивается ногтями в его кожу. Отрезвляет.       Бить никого Чанбин не собирался — банально руки заняты, чтобы это сделать. К одной приклеилась ладонь девушки, вторая надёжно держится за младшего. Разговаривать здесь, среди шума и гама, парень тоже не хотел, и уж тем более не с долговязым и ухмыляющимся гандоном, посмевшим коснуться Феликса. Есть вероятность, что он тупо не знал, что трогает чужое, а вот Феликс… Феликс знал, и посмел переступить границы дозволенного.       С той же ошеломляющей скоростью, старший тащит младшего к выходу, собирая по крупицам всё доступное самообладание, чтобы по пути руку ему не сломать от злости, которая пробудила в нём ужасное — то, что оставляет ожоги на душе. Неконтролируемый приступ гнева. Он потерпит, выбора у него нет, но вот Феликс терпеть отказывается: брыкается и успевает ещё что-то возмущённо кричать. Что именно старший не слышит — не хочет, но волей не волей, он в этой помойке из звуков различает ругательства, брошенные в сторону Чэвон. Её ладонь Чанбин тоже сдавливает, но та не верещит, и не думает даже сбрасывать этот капкан. Она понимает и со своей возможной силой давит в ответ. Поддерживает без слов.       Прохлада улицы не остужает пыл. Ливень, который бил по головам стоящих в очереди, теперь избивает и Чанбина, и Феликса, и бедную Чэвон, которая тут вообще не причём — ей здесь не место. Она имеет право встать в позу и напомнить своему знакомому, что в этом «сериале» у неё не главная роль, ей не зачем быть свидетельницей чужой драмы, но рука её всё ещё надёжно держит руку Бина. Сдерживает.       Со ведёт этих двоих вдоль стены к углу здания, где отведено место для курения. Так как это клуб для спортсменов, уголок с пепельницами популярностью не пользуется — здесь никого.       Заняв место под навесом, Чанбин с тем же убивающим молчанием и точно такой же яростью, впечатывает Феликса в стену. Он не думал делать ему больно — это был всего лишь толчок в грудь, но вот блондин хватается за место возле сердца двумя руками, словно ему пулю только что пустили, и стонет противно. Возможно, старший перестарался и силы свои не рассчитал, но понять его не сложно — крышу сорвало. Это ведь в него на самом деле «выстрелили», это его жизненно важные органы сейчас задеты, и это ему стоит морщиться от душевной боли, но никак не Феликсу.       Звук дождя гремит в ушах похлеще басов в клубе, но в этом шуме старший всё равно улавливает сухие всхлипы Феликса. Они тоже причиняют боль — настоящими лезвиями делая надрезы на сердце. То, что вспыхнуло от гнева, теперь ломает парня изнутри чувством вины. Ему жаль видеть младшего таким… Таким разбитым.       Себя, увы, ему не жалко от слова совсем.       Феликс продолжает корчиться и постанывать. У него внутри сейчас своя война, которую он проигрывает — тоже с совестью сражается, и старательно сдерживает свою обиду. Свежий воздух его пусть и не до конца отрезвил, но разум на место поставил в какой-то степени. Один единственный вопрос: «что я наделал?» морально размазывает его по кирпичной стене. Чанбину можно ничего не говорить и продолжать хранить зловещее молчание — младший и сам понимает, что накосячил, но тот всё же подаёт голос, бросая тем самым петлю на шею Феликса: — Ты пил.       Не вопрос, а вполне себе твёрдое заявление, которое никакими оправданиями не разбить. Да и оправдываться Феликсу нечем. У него есть один ответ на все вопросы старшего — захотел. Точка. Ничего другого он не придумает, и никакой иной правды у него нет. Действительно захотел и сделал. А ещё есть привкус разочарования на языке, который последовал за безмолвным вопросом: «а что он наделал?» — Почему ты с ней? — Феликса хватает лишь на то, чтобы хмуро «облизать» взглядом переплетённые пальцы, и попытаться сменить тему — отсрочить неизбежное.       Девушка даже не дрогнула от этого вопроса. Ей как будто всё равно, но отпускать чужую руку она даже не думает — Бин это чувствует уверенным хватом. Она с ним, она рядом, она свидетель и поддержка в одном лице. — Это я должен вопросы задавать, — Чанбин дышит через раз, каждое слово из себя доставая с большим трудом.       Задохнуться хочется, честное слово, либо завыть израненным зверем. Он сейчас смотрит на медленно сползающего по стене младшего, на своё чёртово солнце, и распинает себя за то что недоглядел, оставил его, и за то, что вообще привёл его сюда Чанбин тоже себя морально пинает. Он виноват и только он.       А ещё со всей силы правым хуком прямо в голову бьёт собственная наивность. Позволил себе мечтать о том, о чём глупо было фантазировать; окунулся в представления о том, что он достоин счастья с Феликсом. Слепо поверил и теперь жалеет.       Куда теперь все не отданные чувства и заботы деть? Спрятать? А его любовь? Запереть на замок и забыть?       Козырёк, под которым находится троица, от дождя не очень-то спасает. Порывы ветра всё равно доносят до них ледяные дождевые капли. Девушка ёжится, но больше от гнетущей атмосферы и затяжного молчания между парнями, чем от холода. Со тоже мурашками покрывается, но из-за Феликса. Тяжело стоять столбом, когда твой любимый человек буквально у тебя в ногах валяется, и непонятно от чего кривится.       Нельзя было падать в эту влюблённость с головой, но разве был у него выбор? Сердце спрашивало его позволения? Нет.       Долго, слишком долго старший слова в голове перебирал. Там сейчас всё и сразу: крики о том, как ему жаль, и настоящий рёв разочарования и глубокой обиды. Он не знает, как себя вести. Понять не может, что ему делать. Феликс просто напился — в этом проблема, и старший готов простить, правда, лишь бы младший сейчас глаза поднял и извинился, сказал бы банальное и избитое «прости» и всё бы не забылось, но решилось точно.       Одно слово, но Бин ждал его непростительно долго. Время вышло. — Ты понимаешь?       Парень сам не до конца понимал, что именно хотел узнать, и надеялся, что Феликс как раз и даст ему ответ на этот мутный вопрос. Да хоть что-нибудь пусть скажет, но младший хранит молчание, чем злит ещё больше.       Кровь натурально кипит, а здравый смысл в тугой узел затягивается. — Ликс, — очередная попытка «достучаться», получить подсказку в каком направлении двигаться. — Ты понимаешь, что ты сделал? — А ты? — губы блондина странно гнутся. По выражению лица невозможно понять в каком настроении он сейчас, да и всем присутствующим «зрителям», откровенно говоря, плевать на его чувства и настроение в том числе — печальная истина.       Чанбин просто ждёт извинений, а Чэвон рядом за компанию — не более. — Что я? Что, Ликс? Что? — горло дерёт от криков, которых старший сам от себя не ожидал. — Что, блять?       В ответ лишь туман в глазах и гробовое молчание.       Как же неприятно, оказывается, смотреть на дорогого сердцу человека свысока, но вариантов нет — опускаться до уровня Феликса Чанбин ни в одном из мыслимых и немыслимых смыслах не будет.       Горит сейчас не только горло, и даже не странный орган рядом с сердцем, который Бин наивно считал хранилищем своей души, а рука его пылает. Чэвон так крепко сжимает его ладонь, что это оказывает обратный, положительный эффект — он остывает.       Медленно.       Отблагодарить хочется и от всего сердца, но потом. Сейчас то самое сердце занято решением другой проблемы. — Ты скажешь что-нибудь? — старший даёт ещё один шанс Феликсу. Последний. — Почему ты с ней? — Невыносимый, — тихо выдыхает Чэвон, и Чанбин с ней согласен. — Ликс… — Почему ты оставил меня и был с ней? — Феликс словно храбрости хлебнул в клубе, не иначе, и вот наконец она смешалась с кровью, дала свои плоды.       Внутри что-то щёлкнуло и из образа обиженного и униженного, младший перевоплотился в того, кто совсем не прочь обидеть и унизить другого. Других. Он осматривает поочередно Чанбина и Чэвон стеклянными глазами, и поверить не может, что ему не мерещится. Старший действительно держит за руку чужую, противную и мерзкую ему девицу. — Боже, — ещё одна тихая реплика от Чэвон доходит до ушей Бина. — Какой придурок.       «Она права». — Ликс, — вот это правда финальная попытка, и самый последний шанс — Чанбин сам себе в этом клянётся, и спокойно, насколько это вообще возможно, пробует разговорить Феликса, чеканя каждое слово. — Ты понимаешь, что ты натворил? — Ты хочешь высказать мне какое я дерьмо, да? Давай! — едкий смешок слетает с губ. Младший качает головой, подтягивая согнутые колени к груди. Удобно он устроился на сырой земле. Его словно ничего не беспокоит и не смущает. Всё у него, блять, хорошо. — А что, нет? — за Чанбина отвечает его «группа поддержки» в лице блондинки. Чэвон даже шаг вперёд делает, равняясь с тем, кто держит её за руку. — Посмотри на себя. — Завали ебало. — Феликс, — Бин рычит и скалится, как настоящий хищник. — А что Феликс? Почему ты защищаешь её? Я же твой парень…       Эту реплику прерывает громкий, скорее всего наигранный смех девушки. Та не стесняясь жмётся к плечу Чанбина, и продолжает истерично хохотать. Кажется, игра вышла из-под контроля, и теперь её действительно трясёт от настоящего приступа смеха. — Смешно и тупо.       Чанбин не влезает, потому что влезать не с чем. Феликс несёт откровенную хуйню, а Чэвон вроде как заступается за него, защищает, и это сердце согревает и побитую душу целует, честное слово. Парень, пожалуй, никогда себя в таком подвешенном состоянии не ощущал: перед ним, точнее, практически у его ног сидит человек, ради которого он горы готов был свернуть и до небес добраться, если попросят, а за руку его, тем временем держит незнакомая, но до боли родственная душа. Он с Чэвон кажется из одного теста, и если с младшим у неё лишь внешняя схожесть, то внутренне — она зеркальное отражение Чанбина. — Руки свои от него убери. — А если не уберу? А? Что ты сделаешь?       Словесная дуэль должна была состояться между Феликсом и Чанбином, но каким-то чудом, ругается младший не со своим возлюбленным, а с его тенью в коктейльном красном платье.       Правда смешно. Теперь и Чанбин давится смехом, но он безрадостный, а горький и колючий. Противно до скрипа на зубах.       «Что, сука, с тобой не так?». — Бин… — О, ты вспомнил его имя? — Чэвон продолжает заливаться смехом. Теперь он слышится зловещим, с явными нотками издёвки. — А как того чувака звали? — Чанбин, пожалуйста, — младший на помеху в лице шумной блондинки не смотрит, даже глаза теперь в её сторону не косит. — Давай поговорим наедине.       Чэвон рядом передразнивает каждое слово, не отлипая от парня. Чувствует она себя вполне уверенно: вжилась в роль, или приняла обстоятельства с высоко поднятой головой. Если старшему до коликов в сердце неприятно смотреть на такого Феликса, то девушку всё ожидаемо устраивает. Она ликует.       «Почему? Ну почему блять?». — Отцепись от этой шавки, пожалуйста.       Со ждал слёз, но раньше и по другому поводу. Сейчас зря Феликс из себя их давит и жалобно воет. — Шавка? — девушка делает ещё шаг вперёд. — И какого тебе выглядеть хуже какой-то шавки, цыплёнок? — Пожалуйста…       Каждая капля, скатившаяся по бледному лицу — обида, и Чанбину она знакома. Феликса задевает ревность, а может детское и идиотское чувство жадности. Чанбин вроде как его, так почему рядом с ним другая? Почему он не отталкивает её? Младшего вот-вот трясти начнёт от отравляющего предательства, которое заставляет блуждать в своём прошлом — он никому не нужен. — Я всё объясню, но без неё… — парень тыльной стороной руки размазывает соль по щекам и капризно, но настоятельно, просит. Умоляет. — Пожалуйста, Бинни, прогони её. Зачем… Зачем она здесь?       «Почему ты с ней?». — А тебе не всё равно? — после просьб младшего остро захотелось плюнуть под ноги и уйти, но нельзя так.       Чанбин прекрасно понимает, что младшему, его потухшему солнышку, всегда было плевать и на него, и на себя самого в том числе. Обидно, что и на них в качестве пары ему дела не было. Как ни крути — похуизм Феликса испачкал его. Нужно уйти, попрощаться с младшим, оставить эту надуманную любовь, и рвануть со всех ног куда подальше, но конечности в землю вросли и сдвинуться не получается.       Тут даже Чэвон бессильна. — Давай наедине… Пожалуйста… — Я пытался, Ликс. Я же блять… Я старался, но почему?.. За что ты так со мной? Что тебе не хватало? — под громкие всхлипы и отчаянные рыдания, старший выдаёт никому не нужные вопросы. Зря он сотрясает воздух — понимает это, но не высказаться не может. — Что, сука, тебе не хватало? — опять парень срывается на крик. — За что? Просто за что, скажи мне?! — Я уже говорил, — перекрикивая и старшего и, видимо, свои собственные мысли, бросает Феликс.       Ливень перестал. На улице теперь в разы тише, и лишь бешеный стук сердец парней нарушал эту непроницаемую тишину. — Что говорил? — в уголках глаз начинает неприятно щипать, а под закрытыми веками глаза натурально горят. Губы трогает скомканная улыбка. — Та ночь… Ты ведь сам хотел… Ты тогда сказал мне, что ты всё понял и хочешь попробовать со мной…       «Ты сказал, что без меня твоя жизнь потеряла цвет». — Да, но ещё я говорил тебе, что я не для тебя… «И я не для тебя», — заканчивает за младшего Бин.       Опять вина даёт хлёсткую пощёчину. Феликс прав, а вот он… Чанбин сам себя в угол загнал, поверив в сказку со счастливым концом и обязательным «вместе навечно». Счастливые истории должны оставаться на страницах книг, а в жизни место одним лишь разочарованиям и разбитым на мелкие осколки надеждам.       Феликс много чего говорил — и хорошего, и плохого, и непонятного, но в действительности он ничего ему не обещал. Противная правда. — Тогда зачем всё это?       Старший не унимается и откровенно унижается, выпрашивая ответы, которые причинят ещё больше страданий. Нужно остановиться. С него хватит. Слёз он так и не проронил — все ручьями стекли прямо на сердце. Опять больно. Всегда больно.       Чэвон, видимо, смекает, к чему всё идёт — к истерике теперь уже Чанбина, и тихо шепчет рядом, что стоит уйти, необходимо, но парень не слушается, и остаётся глухим не только к советам девушки, но и к самому себе. Внутри тоже некий вой сирен — не стоит дальше ковыряться в этой куче дерьма, но пересилить нужду доебаться, ради истины Бин так просто не может. — Я не хотел, чтобы было так, — финальную точку, очевидно, решил поставить Феликс, решившись на полупьяные откровения. А может он всё же не до конца понимает к чему всё идёт и надеется на прощение? Тут не угадаешь. — Я был тебе нужен для чего-то, и ты мне тоже, — опять пустым взглядом парень «впивается» в склепные ладони стоящих напротив. — Только она тебе нахуя? Меня позлить? — Господи, ты такой… — Чэвон, — на этот раз прерывает её сам Чанбин. Он нехотя, но всё же отпускает её руку, а после садится на корточки рядом с младшим. В нос бьёт запах спирта и незнакомого елового парфюма. Морщится старший со всей своей искренностью, и снова смыкает веки — любимые веснушки теперь отрава для глаз. — Я был тебе нужен? Ты хочешь сказать, что просто меня использовал?       Надежда, что Бин всё не так понял есть, но она удивительно быстро сдохла, ровно в ту же секунду, как только Феликс открыл рот: — Я не обещал тебя любить… Я не могу… — Зачем тогда были те слёзы и признания?       «Зачем ты просил дать второй шанс?».       Вечер в квартире Ли старшего сам собой размытой картинкой вспыхнул на обратных сторонах век. Феликс тихо ронял слёзы, шептал, что не хочет его терять, хочет быть с ним. Чанбин тогда поверил. — Потому что не хотел оставаться один.       Сейчас парень тоже верит услышанному. Абсолютно всё равно Феликсу с кем быть — главное, что не одному.       Конец. Старший понял, что это точка невозврата. — Тогда катись к чёрту.       Бин встаёт, не глядя находит нежную ладонь Чэвон, которая с места кажется не сдвигалась, и кидает на своё солнце последний взгляд. Хочет запомнить его именно таким, чтобы ночами, когда дурно станет от блядского сожаления и любовной тоски, вспоминать его наглую кривую улыбку, смоченную фальшивыми слезами, и ни за что не думать в сторону применения.       Хватит. — Ты прав, Ликс, — медленно смакует Бин, чётко проговаривая каждое слово. — Ты не для меня. Такое мне нахуй не упало.       Перед своим падением вниз Феликс сполна попробовал долгожданного кайфа, а теперь его неожиданно тошнит. От самого себя? От Чанбина? От этой противной светловолосой крысы? Никаких ответов нет, одни только всхлипы.       Младший исподлобья смотрит на того, кто обещал быть рядом несмотря ни на что и кивает себе же, точнее своим страхам и переживаниям. Обманули. Предали. Опять. От этого выть хотелось громче, чтобы без слов передать этим двоим всё негодование, которое сейчас давит изнутри.       Все его бросают — так было, есть и будет. Сцены из прошлого мелькают на повторе, и чтоб их не видеть, Феликс бьётся затылком о прочный кирпич. — Я пытался, — басит парень, но на голос его никто уже не оборачивается. Медленно и всё так же за руки, Чанбин и Чэвон отдаляются. — Я хотел! Слышишь?       С самого начала Феликс знал, что его оставят, но он правда хотел попробовать. Влюбить кого-то в себя — проще простого, а вот полюбить самому определённого человека, совершенно точно заслушивающего этого, он так и не смог. Время не хватило? Сил? Желания?       Рыдания затихают. Блондин встаёт качаясь, и идёт в ту же сторону, куда направлялся старший — к дороге. — Бин, я правда хотел… И я хочу до сих пор, — крик прилетает в спину парочке. Видно, что Чэвон невольно захотела обернуться, наверняка что-то обидное бросить в ответ, но Чанбин не позволил — одёрнул. Это ранит. — Бинни, пожалуйста, не оставляй… Бин!       Феликс догоняет, хватается за предплечье старшего и пытается его развернуть. Получается. Чанбин застыл, и взгляд его, направленный точно в мокрые глаза Феликса тоже застыл. Время как будто бы остановилось, а сердце напрочь замерло. Банально, но так и есть. — Не уходи, прошу… Я всё объясню. — Ты хочешь, а я уже нет, — сухо выдавливает старший, едва губы размыкая. — Это из-за неё?       Чэвон снова тяжело вздыхает с тихим ругательством. Рука её по-прежнему греет другую — Чанбина, а взгляд её, как ни странно, не Феликса колит, а Бина ласкает. Сочувствует. — Давай поговорим? — Я не хочу, всё, — парень еле сдерживается, чтобы не ударить Феликса, своё же, блять, любимое солнышко, и мучается от этих скверных желаний. — Я мечтал однажды увидеть в твоих глазах хоть намёк на взаимность, но увидел другое…       Губы на чужой шее, руки, лапающие чужие плечи, и ни капли стыда и раскаяния… — Ты даже не извинился. — Бин, — младший снова воет. — Всё не так. — Не так говоришь? Всё не так? — сквозь зубы с заслуженной холодностью цедит Со, последний раз оглядывая своё солнце с ног до головы. — Ты любишь тех, кому ты нахуй не нужен. Вот, как всё на самом деле, Ликс.       Планы изменились. Вместо того чтобы завершить «свидание» со своим парнем прогулкой под огромной Луной, Бину остро захотелось прыгнуть в первое попавшееся такси, вернуться в свой розовый уголок, и затеряться в подушках дней так на десять-двадцать, а может и на все сто двадцать. Всё ещё не похуй, но немного легче — Чэвон его удерживает в этом мире, не позволяя уйти в другой — личный ад, в котором тысячи ступеней из воспоминаний, усыпанные битым стеклом — разбитыми надеждами.       Нужно куда-то выплеснуть то, что кипит и пугающе бурлит внутри, но куда-то, а не на кого-то.       «Только не на неё».       Чэвон парень ведёт к дороге, стараясь не дышать чересчур громко и не ускорять шаг слишком быстро. — Даже так я бы тебя не полюбил, слышишь? — ещё один крик в спину удаляющимся. — Ты всё испортил! — Феликс с хриплого баса срывается на противный писк. Про дружбу, которую старший единолично разрушил своими ёбанными чувствами, младший не выкрикивает. Сейчас хочется психовать и бросаться лишь обвинениями, без объяснения. — Ненавижу тебя! Слышишь меня? Я ненавижу тебя и ты… Это всё из-за тебя!       Ненависть всегда отталкивает, но Со Чанбина она, наоборот, притягивает. Он точно больной на голову или самый обычный мазохист. Парень оборачивается, чтобы видеть, как его ненавидят, но Феликса уже нет. Он сбежал вместе со своей истерикой.       Вместе со своей ненавистью… — Не слушай его, прошу, — тихий и довольно спокойный голос девушки держит на плаву. Захлебнуться в ярости не получается. — Ну почему он такой?       «Почему я полюбил такого?». — Главное, что ты другой, — блондинка обхватывает руку Бина чуть выше локтя, обнимает и прижимается к нему сама, при этом положив голову на плечо. — Безответная любовь — это как простуда — не смертельно, но приятного мало… Это пройдёт. Всё проходит, и это тоже.       Чанбин слушает внимательно, но старается не задумываться над услышанным. Вряд ли от такой «простуды» ему поможет горячий чай и неделя молчания. Тут и года будет мало. В одном девушка права — любовь его — настоящая болезнь, которая убивает всё светлое изнутри и, кажется, выжигает все внутренности, оставляя лишь горсть чёрной золы, что готова развеяться к рассвету. И, к огромному сожалению, от этой самой болезни лекарство найти очень тяжело.       Хочется вылечиться. Но о способах и средствах парень будет думать потом, точно не на улице под ржавым светом фонаря. Его другое в эту минуту беспокоит: куда Феликс пойдёт? Точно не к Минхо. Или всё же к брату? А если нет? Сколько глупостей он натворит? Доживёт ли до утра?       Под успокаивающие философствования девушки, Бин лезет во внутренний карман куртки, достаёт телефон и почти сразу прикладывает к уху. Второй рукой он пытается поймать машину.       Всего один гудок, и Минхо ответил. — Мин?       Чэвон замолкает, далёкая музыка на фоне возвращает разум на несколько часов назад, когда всё было хорошо… Когда они были вместе. — Да, говори, — а вот у Ли старшего на фоне мертвецки тихо. Ни один звук не отвлекает. — Ликс сбежал от меня… — от этих слов вязко и горько во рту. «И я во всём виноват. Только я виноват». — Опять…